Почтовая марка

Он протянул ей руку и помог подняться. Она ощутила цепкость его кисти и постаралась освободиться, как только коснулась ногой ровной поверхности у входа в музей. Она не знала, почему, но настороженно относилась к нему.

– Я уже знаю про Самуила Карловича, – опередил он вопрос Ангелины. – Большую утрату понёс наш музей. Он был превосходным специалистом в области реставрации картин. Многому научился у него. Жаль, но давно его не видел. Очень занят в архиве. Готовлюсь к диссертации.

– А я хотела узнать, может, вы в курсе: кто ему звонил в последнее время и договаривался о консультации, по какому вопросу? – поинтересовалась Геля.

– Ни в чём не могу помочь, – ответил Вадим, пожав плечами.

– Ещё хотела поговорить по поводу похорон, – продолжала разговор Ангелина. – Нужно оповестить всех, кто его знал и уважал. Не знаешь, как лучше сделать? Квартира опечатана, а контактов нет.

– Вам поможет Абрам Яковлевич Брунштейн. Они давние друзья, – пояснил Вадим, пропуская вперёд пройти девушку, распахнув дверь. – Он как всегда в своём кабинете.

– Спасибо, – произнесла она, – не буду тебя больше задерживать. – А сама подумала: «Что-то он не договаривает. Соседка видела его с утра в день гибели профессора».

В музее Геля ориентировалась хорошо. Она раз в месяц приезжала и помогала с архивом по просьбе Самуила Карловича. У неё даже было своё место – стол в конце большого помещения со стеллажами, заваленными историческими артефактами. Если бы не присутствие Дарьи Витальевны – хранительницы архива, то она ни за что там не осталась бы одна. Очень мрачное помещение, без окон и со специфическим запахом, несмотря на хорошую вентиляцию. Словно подземелье старого замка. Ангелина пересекла выставочный зал и завернула в служебный коридор. Заглянула в архив, оставила сумку и поздоровалась с Дарьей Витальевной. Она – вылитая смотрительница, до глубины души, которые сидят на стульях или ходят по залу музея и смотрят по сторонам, следя за порядком, чтобы посетители не прикасались руками к предметам старины и не мусорили. Это и понятно, Дарья Витальевна начинала карьеру со смотрительницы зала и выросла до хранительницы архива, чем очень была горда, и продолжала носить униформу среди стеллажей и шкафов с артефактами.

– Я как узнала, что случилось с Самуилом Карловичем, – всхлипывала дама, промокая глаза платочком, – так работать не могу. Отпросилась. Накопилось несколько дней переработок, взяла отгул. Надо прийти в себя. Профессор столько делал для музея.

– Как вас понимаю, – сочувственно произнесла Ангелина, – такое же состояние, если бы не обстоятельства, то весь день отсыпалась бы. Нужно организационные вопросы обсудить с шефом, он у себя?

– Был здесь.

Кабинет директора музея располагался в конце тупиковой ветки. Полумрак обволакивал не только узкое пространство коридора, но и скрывал стены с висевшими на них картинами. Тусклого света от одного единственной горевшей в плафоне лампочки хватало осветить только дверь, ведущую в кабинет, выхватывая из темноты висевшую вывеску с надписью «директор».

Ангелину закрытая дверь всегда вводила в ступор. Стучать или не стучать, вот в чём вопрос, как говорил классик в известном произведении. Она была уверена, что в общественное помещение стучать не надо, но вдруг находящегося по ту сторону двери человека застанешь в неудобном положении. Будет неловко. Хотя, что может быть в общественном месте?.. Но на всякий случай она постучала – уверенно, громко, и открыла дверь, не дожидаясь разрешения.

Абрам Яковлевич сидел за столом перед открытым компьютером и разговаривал с кем-то по видеосвязи. Он увидел Ангелину и пригласил её присесть жестом на стул около стола. Вскоре разговор закончился и директор переключил внимание всецело на Ангелину. Он достал начатую бутылку коньяка, плеснул в два широких бокала понемногу и протянул Ангелине.

– Я за рулём, – отказалась она.

– Тогда кофе, – предложил он.

– Пожалуй, не откажусь, – согласилась Геля.

Кофе-машина заворчала, как только профессор нажал на кнопку. Затем зафыркала, и коричневый вспененный напиток полился в белоснежные маленькие бокальчики тончайшего фарфора. Себе он добавил несколько капель коньяку, перед Гелей поставил чашку с чёрным кофе.

– Хороший был человек, – произнёс он. – И кому его надо было убивать?..

– Я не знаю, – ответила Ангелина, – хотя и видела бандитов перед собой, как вас сейчас.

Она, не вдаваясь в подробности, поведала свою историю.

– Представляю, что вам пришлось пережить, – посочувствовал Абрам Яковлевич. – Вы с Вадимом последние видели его. А я с ним должен был встретиться в выходные. Пригласил он меня к себе в гости посидеть с коньяком за шахматной доской.

– Вадим сказал, что не видел Самуила Карловича, – удивилась Ангелина.

– Да? – на этот раз пришлось изумиться профессору. – Он должен был отнести химические компоненты для приготовления краски и кисточки. Они вот уже два месяца работают над реставрацией картины. Случайно попала к нам в музей в очень плохом состоянии. Прежний хозяин хранил её в сырой кладовой. А внук увидел и упросил продать. У Старика не очень хорошие отношения с внуком. Не хотел ему продавать, а принёс нам. Наверное, из-за вредности. Но это их дело. Главное, повезло музею. Шаффер позвонил накануне своей гибели и попросил компонент для краски. Я дал распоряжение Вадиму отвести. Он в этот день задержался даже. Хотя я думал, что они поработают над картиной до вечера и не ждал его на работе. Может, у него были свои дела, не знаю, и не попал к профессору… Вы у Вадима спросите.

– В квартире его не видела. Может, раньше был, – сказала Геля. – Соседка видела, как Вадим входил в квартиру профессора в восемь часов утра. Не хочу его подставлять. А я к вам по поводу похорон. Не поможете обзвонить и сообщить всем друзьям и знакомым Самуила Карловича? У меня только несколько контактов в записной книжке.

– Конечно, – сразу согласился директор музея. – Давайте объединим данные и сообщим всем. А то у меня телефоны только тех, кто связан с искусством.

– Записная книжка дома, – произнесла Геля, – но я за объединение. Самой мне не справиться.

– Подключу к этому Вадима, – сказал профессор. – Пусть займётся.

Ангелина попрощалась и вышла из кабинета. Ей в темноте привиделась, что в конце коридора мелькнула чья-то тень. Может, показалась, но глухой звук с металлическим скрежетом раздавался за стеной. Да и дверь приоткрыта. Она точно помнит, что плотно закрывала, до щелчка замка. Вадима она не стала искать, чтобы выяснять о визите к Шафферу, это не имело значения. «Может, не хочет говорить, где он на самом деле был вчера. Расследованием занимаются полицейские. Если им будет нужно, узнают сами…»

Зашла в архив за сумкой. Дарьи Витальевны не было. На стуле лежала сумка, молния закрывала наполовину дорожку, и косметичка открыта, внутри всё перевернуто. Закрыла и вышла с чувством, что кто-то рылся в сумке. «Не нагнетай, – приказала сама себе, – это всё нервы после вчерашнего потрясения. Наверное, спешила и сама не закрыла молнию. Интеллигентная и воспитанная Дарья Витальевна точно не позволит себе рыться в чужих вещах. В магазин за вкусняшками и домой!..»

На улице уже стемнело. Вечер в самом разгаре. Пока доберётся, дочь уснёт в своей кровати. По средам она с няней, как всегда, посещала музыкальный класс, а потом у них свободное время, ужин и сон. Геля не беспокоилась, так как знала: няня её подождёт, девочка под присмотром. Ей повезло с няней. Она к ним перешла, так сказать, по наследству. У знакомой выросли дети и не нуждались больше в опеке, а Ангелина искала няню. Так она попала к ним. К Нике сразу нашла подход, они настоящие друзья.

*****

В подъезде стоял необычайный шум, настоящая какофония. Говорили все, кто это мог делать, а кто не мог, ревел и лаял. На площадке собрались почти все соседи. Кирилл Афанасьевич с первого этажа бранил подростков, приятелей Петьку с Вовкой и жаловался их родителям. Рядом стояли отец Пети, дальнобойщик Семён, и Юлия, мама Вовы.

– Это они, кто ещё?! – говорил пожилой мужчина, – Я их недавно ругал. Курили под моей лоджией. Выхожу утром подышать свежим воздухом, разминаюсь, гимнастику делаю, чувствую – дымом тянет. Подумал, горит что-то. Стал искать. А они под балкон залезли и сигареты курят.

– Уши оборву! – рычал Семён, отец Пети. – Чтобы я вас больше не видел с сигаретой!

– Не вырастите! – вторила ему Юлия, мать Вовки. – Так и будете маленькими, если будете курить.

– Отругал их, а они мне ящик почтовый сломали! – возмущался Кирилл Афанасьевич.

– Он нас водой облил! – говорили мальчики в один голос. – А ящик мы не трогали.

– Кирилл Афанасьевич, как вы могли?! – возмутилась мать Вовы,

– Я, что я?! – оправдывался он. – Говорю, сначала думал, что пожар.

– А мне все горшки с геранью перевернули, – сетовала Ольга Николаевна с первого этажа. – И на подоконники след от пол ботинка остался. Такой грязный, полчаса оттирала.

– Мы в кроссовках ходим, – ныли ребята.

– Да, – подключилась Галина с пятого этажа, – коляску нельзя оставить. Мусором закидают.

Её ребёнок, полугодовалый Саша, орал во всё горло, и даже покачивание коляски не помогало его успокоить.

– Нужно установить дежурство и выяснить, кто у нас в подъезде гадит, – заявила Ирина Викторовна, держа в руках Жака, йоркширского терьера.

Он, очевидно, соревновался с полугодовалым Сашей и захлёбываясь лаял и рычал, временами переходя на гортанные хрипы.

– Может, стоить посмотреть у охранника видеонаблюдение, – предложила Ангелина. – Выясним, кто виноват.

Все отправились к охраннику в дежурную кабинку. Во главе процессии шествовали Кирилл Афанасьевич и Ольга Николаевна. Но на видео не видно было ни балкон, ни тем более окно. Всё пространство от лифта вместе с лестницей выпадало из поля зрения искусственного глаза. Архитектор, по-видимому, фантазировал, придумывая проект дома. Или он воспользовался тем же проектом, что и здание клиники гематологии в центре города. Такой же отросток имеется и там. Архитектор создал для чего-то свободное, прямоугольное пространство за лифтом с лоджией и застеклил его. Оно небольшое, очень светлое и, наверное, предназначалось для общественного использования и отдыха жителей дома. На каждом этаже это маленькое пространство занимали так, как подсказывала фантазия соседям. Где-то разместили велосипеды и лыжи, где-то курильщики оборудовали для себя особую зону, где-то мамочки хранили коляски и самокаты своих детей. На втором и первом этаже Ольга Николаевна расставила цветы, превратив помещение в оранжерею. Правда, на первом этаже ей приходилось делить пространство с Кириллом Афанасьевичем, который втащил туда потёртое старое кресло и стал регулярно просматривать прессу среди горшков с цветами за чашкой кофе, которое исключительно варил сам. Он же часто оставлял окно открытым. А так как оно находится невысоко от земли, залезть мог любой – от ребёнка подростка до взрослого человека. А недавно ручка от рамы отвалилась и окно перестало закрываться.

Раз обнаружить нарушителя не удалось, решили всё же дежурить. Ирина Викторовна сама вызвалась сделать коробку и подготовить бумажки для жребия, пройтись по этажам. А Юля с Галиной вывесят списки в коридоре на первом этаже. Никто не был против, всем давно хотелось разойтись по своим квартирам. Геля, проходя мимо почтового ящика, увидела, что он переполнен рекламными проспектами. Обычно вся печатная продукция, которую она выписывала, приходила на почту, и она два раза в неделю заглядывала по пути и забирала всё из своей ячейки. В почтовый ящик, находящийся в доме, заглядывала редко, и то лишь чтобы очистить его от рекламных проспектов. Среди макулатуры обнаружила конверт без адреса. Положила всё в сумку и поднялась в квартиру.

В дверях Ангелина встретила няню.

– Я вас поджидаю, – произнесла она, уже одетая в пальто. – Видела в окно, как вы подъехали. Зашли в подъезд и пропали.

– Дежурные моменты с соседями по дому выясняли, поэтому задержалась, – улыбнувшись, ответила Геля. – У вас всё хорошо?

– В принципе да, если не считать одного момента: кто-то пытался открыть дверь. Когда я подошла, он возился с замком.

– Что вы говорите?! Надеюсь, вы вызвали охрану?

– Сразу позвонила и крикнула через дверь, что охрана поднимается. Мужчина испугался и скрылся на лестнице.

– Разглядели, кто это?

– В коридоре в этот момент было темно. Охранник сказал, что вывернули лампочку. Электрик приходил и ввернул новую.

– Почему решили, что это мужчина?

– Фигура мужская, человек издавал шум при ходьбе, но не женские каблуки. Не поняла, на что похоже.

– Какой кошмар! Надеюсь, Ника не испугалась? Как она?

– С ней всё в порядке, не испугалась. Мариника спит в своей кровати, – сказала няня. – Побегу.

– Спасибо, – поблагодарила Ангелина и закрыла за ней дверь. «Интересно, кто это мог быть и что ему нужно…»

Геля заглянула в спальню. Дочка крепко спала, раскинув руки и ноги. Одеяло наполовину сползло на пол. Её любимый мишка висел на краю и вот-вот грозился упасть. Ангелина укрыла Нику. Тихонько поцеловала её в щёчку, посадила мишку на прикроватную тумбочку. Выключая свет, ещё раз окинула взглядом всю комнату.

На кухне налила себе чашку чая и достала проспекты. Ничего интересного – можно сдать в макулатуру, за исключением письма. Открыла конверт. Внутри оказался свёрнутый вчетверо лист бумаги с напечатанным текстом. На обратной стороне обнаружила несколько мелких капель лимонно-жёлтой краски. Она поднесла лист к лицу и понюхала. Действительно, почувствовала тонкой запах свежей масляной краски с тонкими, еле уловимыми нотками мёда. Такими красками пользовался Самуил Карлович. Говорил, что такие краски ярче, цвет насыщенный, глубокий и долго держится на холсте. Но откуда они могут быть на бумаге данного письма, Геля не предполагала.

«Верни, что забрала в квартире профессора. Я знаю, что ты там была», – прочла Ангелина вслух. – Ничего не понимаю. Наверное, чья-то шутка». Она ещё раз осмотрела листок и конверт, но, кроме плохо пропечатавших букв «р» и «о», ничего больше не обнаружила. Сложив листок, вложила назад в конверт и отправила в общую кучу со всей макулатурой, но передумала и сунула конверт в ящик стола.

Перед сном она ещё какое-то время размышляла над запиской и попыткой взлома квартиры. Она терялась в версиях. «Непонятно, о чём идёт речь. Что надо вернуть и кому? Ангелина ничего не брала. Может, речь шла о книгах, которые дал профессор Леночке, но кто их может требовать? Самуил Карлович, единственный их владелец, умер. Не может же профессор требовать вернуть книги с того света…» Геля решила поговорить завтра с Леной и вызвать слесаря, чтобы поменять замок в двери.

*****

Утро, как всегда, проходило в спешке. Ангелина и не вспомнила о странном конверте, пока не прошла с дочкой мимо почтового ящика. Через маленькие дырочки просвечивала белая бумага. Она открыла ящик и обнаружила такой же конверт, как и вчера, без адреса. Если бы Геля не была уверена, что один уже лежит в глубине стола в квартире, то подумала, что это тот же самый. Отголоски страха зарождались в глубине тела и давали понять, что это – начало чего-то непонятного, странного, а может быть, и опасного.

Закинув Нику в садик, Геля поспешила в антикварный магазин. Не терпелось поговорить и обсудить всё с Леночкой. Но на половине пути вдруг вспомнила про неотложное дело. У неё в сумке уже второй день лежит рукопись, которую принёс сантехник и не успел исследовать и дать заключение профессор. Ангелина, недолго думая, направилась к знакомому приятелю. У него отец историк, доктор наук, сможет помочь. Ангелина поехала по Провиантской улице, но она оказалась перекрыта, впереди произошла авария, и Геля свернула в переулок, чтобы сделать круг. Дорога пролегала мимо морга, где работала её хорошая знакомая Настя. Она ещё с института грезила вскрытиями. Считала, что единственный человек, кто никогда не ошибается в постановке диагноза, – это патологоанатом. Единственный, но его диагноз окончательный и лечение не подразумевается. Это её огорчало. Но возможность проанализировать и выяснить причину смерти помогает в работе клиницистам. В общем, она была на своём месте. Работа ей приносила большой интерес, Настя защитила докторскую и печатала раз в месяц статьи на медицинскую тему в местной газете о профилактике болезней, просвещала граждан.

Ангелина вылезла из машины и вошла в здание морга. Холодом и неприятным запахом повеяло из полуподвальных помещений. Она попросила попавшегося санитара позвать доктора Шашлову и поспешила выйти на улицу. Геля не могла понять любовь подруги к этой специальности, а ещё она очень боялась покойников.

Через несколько минут Настя вышла на улицу, накинув на халат шубу.

– Привет, – сказала она, – только, что закончила вскрытие и дописывала посмертный эпикриз. Замёрзла, пока меня ждала? Пошли в кабинет, чай попьём. У меня вкусные булочки есть.

– Ой, нет, – отказалась Геля, – лучше посидим в машине. Хотела тебя попросить помочь с похоронами и узнать, когда можно провести церемонию. Поддержи меня, пожалуйста, не знаю, как справлюсь. Мне кажется, упаду в обморок, как только увижу Самуила Карловича лежащим в гробу.

– Тело не у нас находится, а на судебной экспертизе, криминальный труп, – пояснила подруга. – Но не переживай, всё организую. Пошлю толковых санитаров к ним. Они всё сделают как надо. Разрешение на похороны тебе нужно взять у следователя.

– С этим могут возникнуть проблемы, – сказала Геля. – Ильин решил, что я заинтересованное лицо, так как получу наследство. Грозился вызвать в отделение. Он так и сказал: «Пока вы проходите как свидетель». «Пока»!

– Ильин, Ильин… – произнесла Настя протяжно, – Иван, что ли?

– Иван Семёнович, – поправила её Геля.

– Высокий, шатен? – уточнила подруга. – Одевается с иголочки, педант…

– Да, – удивилась Ангелина. – А ты его откуда знаешь?

– Он к нашей лаборантке в женихи набивается, – пояснила Настя, улыбнувшись. – Попробую через неё подобрать ключик к нему. У них как раз конфетно-букетный период.

– Ты меня успокоила, – обрадовалась Геля. – Поеду. Надеюсь на тебя.

Настя кивнула головой в знак согласия и вышла из машины.

Ангелина направилась к Павлу Лапшину, вернее, к его отцу. Они проживали в самом центре города недалеко от консерватории, театра юного зрителя и любимого парка всех горожан. Старый четырёхэтажный дом с лепниной на фасаде и трёхметровыми потолками, без лифта. Так что все шесть этажей нового дома поместятся. Подгоняемая необходимостью, Геля поднималась этаж за этажом быстро, пока не достигла последнего этажа. Уставшая, нажала на кнопку звонка. За дверью послышалась заливистая трель и раздался голос Павла.

Геля уже и не припомнит, как долго они были знакомы, наверное, с самого детства. Ходили в одну и ту же музыкальную школу. Павел –

профессорский сын. Отец – профессор истории, мать – профессор биологии. Он вырос в кабинетах и аудиториях университета. Там же закончил факультет филологии. Долго работал в архиве младшим научным сотрудником, защитил диссертацию по редкому древнему языку. Вдобавок к трём современным. Всё время не переставал писать рассказы и печатался в журнале «Альманах». В какой-то момент литературное творчество пересилило, ушёл из архива и посвятил себя литературе. Пишет романы, ходит на творческие встречи с читателями и подписывает книги. В принципе, доволен жизнью. Единственное, остались расстроенными родители. Они надеялись, что сын продолжит традицию и станет профессором филологии.

– Иду, иду, – лился мягкий бархатный тембр внутри комнаты.

Дверь открылась, и в прихожей стоял сам хозяин квартиры в переднике с маленькой кастрюлей и ложкой внутри. Он интенсивно что-то помешивал.

– Заходи и проходи сразу на кухню, – произнёс он и убежал. – Это хорошо, что ты приехала. Мне как раз необходим дегустатор.

Ангелина разделась и прошла следом. Ещё на подступах к кухне в нос ударил запах гари. В комнате висел смог, не видно ничего.

– У тебя что-то сгорело? – поинтересовалась она, открывая форточку.

Геля взяла полотенце и стала им махать.

– Творческий процесс, – успокоил он её. – Пишу кулинарную книгу. Решил проверить рецепт на своём опыте. Попробуй.

Не дожидаясь ответа, зачерпнул ложкой из кастрюли на плите густое и клейкое содержимое и плюхнул на тарелку.

– Что это?

Ангелина взяла ложку и с опаской отщипнула маленький кусочек. Тут же взбунтовались все рецепторы языка от горечи и солёности клейкой мягкой консистенции. Из глаз прыснули слезы, а к горлу подкатил комок тошноты. Она побежала в туалет, выплюнула в унитаз комок и прополоскала рот холодной водой из-под крана.

– Что это за гадость? – спросила Геля, осушив стакан воды.

– Каша, – обиженно произнёс Павел, – вернее, пудинг по старинному шотландскому рецепту. Ещё в шестнадцатом веке в Англии появилось это блюдо – овсяная каша на мясном говяжьем бульоне с добавлением тёмных слив. Правда, я привнёс в него некоторое дополнение – специю бадьян, сверху карамелизировал и посыпал крупной морской солью. Должно быть вкусно. Может, попробуешь ещё? Есть ещё порция, не очень горелая.

– Нет. Ты лучше пиши романы, чем варить, – сказала Геля. – Это у тебя получается великолепно. Из тебя не выйдет второго В. Похлебкина. Он, в отличие от тебя, превосходно готовил. Из любых ингредиентов мог сделать кулинарный шедевр. Кулинария, Павел, это не твоё. Тебе надо объединиться с Елизаветой Львовной. У неё – большой опыт готовить, всю жизнь проработала поваром в столовой. Сейчас на пенсии, ничем не занята, если не считать внука Мишку. Съезжу на старую квартиру, поговорю. Может, согласится тебе помочь. Иначе отравишь гостей или себя. То, что у тебя получается, нельзя назвать едой, химическое оружие какое-то. Твоим пудингом можно пытать.

– Думаешь? Повариха и правда мне бы не помешала. Это действительно замечательно идея, – согласился он, почесав затылок. – А то я зашиваюсь. Редактор книгу требует, а у меня ещё и половины нет. Соседи пару раз пожарных вызывали, думали, горю. А это я лишь омлет с беконом жарил и курицу в духовке запекал… Что я всё про себя и про себя, любимого? Ты, наверное, прибыла ко мне по делу. Не проведать же приехала.

– Стыдно сказать, но ты прав, – согласилась Геля. – У меня дело к твоему отцу. Оценить литературную рукопись привезла, подлинность определить и примерную стоимость. В антикварный магазин принёс один человек. По наследству ему досталась. Теперь думает, что делать с этими документами: выкинуть как ненужный хлам или продать на аукционе. За анализ заплачу, входит в наши услуги клиенту.

– Отец в Америке, лекции читает, – ответил он, – вернётся через год. Можешь мне оставить. Недаром филологический окончил, разберусь. Только быстро сделать не обещаю. Должен закончить с книгой.

– К концу месяца сделаешь? – спросила Геля, выложив на стол рукопись, не открывая папку.

– Постараюсь, – пообещал Павел. – Захлопни дверь, а то у меня руки в муке.

– Не переводи зря продукты, – улыбнулась Геля, – пришлю к тебе Елизавету Львовну. Она готовит – пальчики оближешь. Займись лучше книгой. В этом есть и моя заинтересованность. Чем быстрее закончишь её, тем быстрее посмотришь листы рукописи. Пока, не провожай. Дверь захлопну.

*****

Как ни старалась Ангелина, но поездки заняли большую половину дня. Заглянув в кулинарию по дороге, приехала в бутик уже к вечеру.

– Что у нас нового? – поинтересовалась Ангелина, войдя в главный зал и протянув коробочку с выпечкой. – Может, чай попьём?

– Всё в порядке, – ответила Леночка, – продала чайный столик, который стоял у окна, и пару ваз с цветочным орнаментом. Да, нам принесли статуэтку балерины в хорошем состоянии. Я её приобрела.

– Замечательно, – произнесла Ангелина, разливая чай по чашкам. – С ремонтом как? Продвигается?

– Тишина, – с нотками беспокойства сказала Леночка. – Уже два дня не появляется. Задаток получил и пропал. Наверное, пьёт, даже к телефону не подходит. Нужно было заплатить всю сумму после выполненной работы. Но он так просил. Если в ближайшие дни не появится, поеду навещу его, и придётся пригласить другого специалиста.

– Ладно, подождём, – согласилась Геля, – но не затягивай. И не переживай по поводу денег, если не удастся вернуть. Считай, потратили на благотворительность. Наш слесарь спешил похмеляться. Только, по-видимому, состояние перешло в запой. Если в ближайшие дни не завяжет, зови другого специалиста. Мне его вид с самого начала не понравился. Хорошо, хоть с потопом справился. Предложи работу Головину, а то он обиделся, что мы его сразу не позвали… У меня к тебе другой разговор. В почтовом ящике обнаружила письма. Вчера одно, подумала шутка. А сегодня ещё одно.

Ангелина достала белый конверт из сумки и положила на стол. Она взяла бумажный нож, аккуратно надрезала его.