Великие научно-фантастические рассказы. 1960 год

Однако назавтра около полудня она подошла к секретному пульту, выключила тумблер «деревья» и быстро обернулась к окну.

Сначала ничего не произошло, и она подумала, что Джонатан снова что-то напутал, как он ошибался уже много раз, хотя никогда не признавал этого. Но вот деревья задрожали, зарябили бледно-зелеными крапинками, начали расплываться и совсем пропали, оставив вместо себя нестерпимо яркую светящуюся точку – совсем как при выключении телевизора. Долгое время новая звезда неподвижно висела в воздухе, а затем стала отдаляться, пока не умчалась за горизонт.

Теперь сосны не закрывали обзор, и Мариана увидела настоящий пейзаж, окружавший виллу. Это была каменная равнина, бесконечные мили серого камня, точно такого, на каком стоял их дом, такого, как пол в патио. Со всех сторон одно и то же. Через равнину тянулась только черная лента двухполосной дороги – и ничего больше.

Эта картина пугала унылым одиночеством и не понравилась Мариане почти сразу. Она переключила гравитацию на стандартную лунную и закружилась в мечтательном танце, порхая над книжными полками и роялем. Она даже заставила роботов-горничных танцевать вместе с ней, но и это ее не развеселило. В два часа дня она решила снова включить деревья, как и собиралась с самого начала, – чтобы Джонатан не рассердился, вернувшись домой.

Вот только столбик из шести рычажков изменился. Надписи «деревья» больше не было. Мариана прекрасно помнила, что буквы горели рядом с верхним тумблером, который больше не переключался. Ей не удалось передвинуть его обратно в положение «вкл.».

Остаток дня Мариана просидела на ступеньках крыльца, глядя на черную дорогу. Никто не прошел и не проехал по ней, пока вдали не показался бежевый родстер Джонатана. Сначала автомобиль неподвижно маячил на горизонте, а потом стал приближаться, медленно, словно микроскопическая улитка, хотя Мариана знала, что Джонатан всегда гоняет на предельной скорости. По этой причине она никогда не садилась к нему в машину.

Джонатан рассердился не так сильно, как она опасалась.

– Ты сама виновата, – резко сказал он. – Нечего было ковыряться там, где не положено. Теперь придется вызывать специалиста. Черт возьми, я не хочу видеть эти скалы за ужином! Хватит и того, что я дважды в день мимо них проезжаю.

Она сбивчиво спросила о бесплодии ландшафта и отсутствии соседей.

– Ты же сама хотела жить за городом, – сказал он. – И ни о чем бы даже не догадывалась, если бы не выключила деревья.

– Есть еще одна вещь, из-за которой я должна тебя побеспокоить, Джонатан, – призналась она. – У второго выключателя, сразу под первым, теперь горит надпись «дом». Он включен, я его не трогала! Но тебе не кажется…

– Я хочу взглянуть на него, – заявил Джонатан, вскакивая с дивана и с такой силой ставя свой стакан с мартини со льдом на поднос робота-горничной, что та аж задребезжала. – Я заплатил за настоящий, солидный дом, но здесь, похоже, какое-то надувательство. Обычно я мгновенно распознаю трансляцию, но в этот раз меня, вероятно, провели, подсунув передачу с другой планеты или солнечной системы. Хорошенькое дело, если вдруг выяснится, что я и еще полсотни мультимиллионеров получили одинаковые дома, хотя каждый из них должен быть уникальным.

– Но если дом стоит на скале, как…

– Это значит, что провернуть трюк еще проще, глупая ты крольчиха!

Они подошли к панели управления.

– Вот! – услужливо сказала Мариана и ткнула пальцем… прямо в тумблер «дом».

В первое мгновение ничего не произошло. А затем по потолку пробежала белая рябь, стены и мебель вздулись пузырями, напоминая холодную лаву, и вот люди остались одни на каменном плато размером с три теннисных корта. Исчезла даже главная панель, и только тонкий металлический прут торчал из серой скалы под ногами, а на верхушке его, словно этакий механический фрукт, висела маленькая коробочка с шестью переключателями… Прут, коробочка и нестерпимо яркая звезда в воздухе над тем местом, где раньше была хозяйская спальня.

Мариана в отчаянии давила на тумблер всем своим весом, но он застыл в положении «выкл.», а надпись рядом погасла.

Сверкающий шар умчался в никуда со скоростью пули, осветив последней вспышкой искаженное яростью лицо Джонатана.

– Маленькая идиотка! – крикнул он и вскинул руки, ставшие похожими на лапы с когтями.

– Нет, Джонатан, нет! – взвизгнула она и попятилась, но он подходил все ближе.

Коробочка с рычажками оторвалась от прута и осталась у нее в руках. Третий тумблер загорелся именем «ДЖОНАТАН». И Мариана щелчком выключила его.

Пальцы Джонатана, уже впившиеся в ее обнаженные плечи, вдруг показались поролоновыми, а затем и вовсе перестали ощущаться. Его лицо и серый фланелевый костюм забурлили, переливаясь всем цветами радуги и напоминая пораженного проказой призрака, прежде чем растаять в воздухе. Появившийся сгусток света был меньше оставшегося от дома, зато находился ближе и обжег глаза. Когда Мариана снова их открыла, от Джонатана и сгустка не осталось уже ничего, кроме темного послесвечения, скачущего, как черный теннисный мяч.

* * *

Мариана была одна между бесконечной плоской каменистой равниной и ясным ночным небом.

На пульте теперь светилась надпись «звезды».

Наручные часы с радиевым циферблатом показывали, что скоро наступит рассвет, и Мариана основательно продрогла, прежде чем решилась дотронуться до четвертого тумблера.

Она не хотела этого делать – медленное кружение созвездий по небосклону было последним признаком правильного устройства мира. Но больше ей ничего не оставалось.

Какое слово появится дальше: «скалы»? «воздух»? или даже…

Она выключила звезды.

Неизменная в своем величии арка Млечного Пути забурлила, звезды замельтешили, словно мошки, и вскоре осталась только одна, сияющая даже ярче, чем Сириус или Венера… А потом и она умчалась в бесконечность.

Пятый тумблер – «врач» – находился в положении «выкл.».

Мариану наполнил безотчетный ужас. Она даже не подумала прикасаться к пятому тумблеру. Просто положила коробку на камни и отошла в сторону.

Но она не осмелилась уйти далеко в этой беззвездной темноте, а свернулась на камнях калачиком и стала ждать рассвета. Время от времени она посматривала на циферблат часов и на призрачно мерцающие в дюжине ярдов от нее буквы.

Казалось, стало еще холодней.

Она снова проверила время. Солнце должно было взойти два часа назад. И тут Мариана вспомнила, как в третьем классе ей рассказывали, что Солнце – это просто еще одна звезда.

Она вернулась, села на скалу рядом с пультом, с содроганием подняла его и щелкнула пятым выключателем.

Скала сделалась мягкой, обняла ноги, запахла чем-то приятным, а потом медленно побелела.

Мариана сидела на больничной койке в небольшой палате с голубыми стенами с белой полосой.

Из одной из стен зазвучал приятный механический голос:

– Вы по собственной воле прервали терапию галлюцинаторного исполнения желаний. Если вы осознали, что находитесь в глубокой депрессии и готовы принять помощь, вас посетит врач. Если нет, то вы можете вернуться и следовать сеансу терапии до его окончательного завершения.

Мариана опустила взгляд. Ее рука по-прежнему сжимала коробочку с выключателями, и под пятым тумблером все еще горела надпись «врач».

– Из вашего молчания я заключаю, что вы принимаете лечение, – сказала стена. – Врач сейчас подойдет.

Безотчетный ужас снова нахлынул на Мариану с неодолимой силой.

Она выключила тумблер «врач».

Мариана сидела в беззвездной темноте. Скалы стали совсем холодными. На ее лицо опустились ледяные пушинки – пошел снег.

Она подняла коробку с выключателями и с невыразимым облегчением прочитала крохотные мерцающие буквы, вспыхнувшие около шестого, последнего тумблера: «МАРИАНА».

Когда закрылась фабрика «Сосулька». Фредерик Пол (1919–2013)

Galaxy

февраль

Как дальше отмечает Айзек, центральная тема творчества Фреда Пола – это, безусловно, алчность, особенно в рассказах и романах 50-х и начала 60-х годов. 1960 год стал для писателя удачным – был издан его роман «Походка пьяницы», первое крупное сольное произведение после «Невольничьего корабля» 1956 года. Кроме того, увидел свет прекрасный сборник «Человек, который мог съесть мир», куда входили такие превосходные описания обществ производства/потребления, как «Чудодеи из Пунгз-конерз» и «Мечи и орала» (1958 и 1959), не говоря уже о поразительной заглавной новелле.

«Когда закрылась фабрика „Сосулька“» – яркий винтажный рассказ Фредерика Пола, наполненный жадностью и стремлением к власти. (М. Г.)

Порой можно попытаться поиграть и свести сложное литературное произведение к единственному слову или фразе. Так, «Граф Монте-Кристо» Александра Дюма сводится к слову «месть», а «Три мушкетера» – к «дружбе».

Возможно, мы могли бы сделать подобное со всей библиографией отдельно взятого писателя. Например, хочется думать, что если мои произведения собрать воедино и сжимать до минимума, то в конце получится слово «причина». По крайней мере, я склонен решать проблемы, поднятые в моих историях, путем затяжной битвы конкурирующих разумов, применяющих рациональные методы мышления.

Не знаю, годится ли такой подход для всех, но мне кажется, у Фреда Пола есть явный антагонист, с которым он борется в бо́льшей части своих художественных произведений, начиная с их с Сирилом Корнблатом классических «Торговцев космосом». Этот враг – алчность. Как, например, в выбранном нами рассказе. (А. А.)

I

Ветер был холодным, снег – розовым, а ботинки Майло Пулчера – дырявыми. Их обладатель плелся по розовато-серой слякоти через площадь от здания суда к тюрьме.

– Заждался вас, – проворчал надзиратель, прихлебывая кофе из виниловой емкости. – Которого из них вы хотите увидеть первым?

Радуясь теплу, Пулчер присел.

– Не имеет значения. Скажите, что это за компания?

Надзиратель пожал плечами.

– Я имею в виду, они доставляют вам неприятности? – уточнил посетитель.

– Какие неприятности они могут доставлять? Если не прибираются в своих камерах, то не получают еду. А что еще они делают, мне не важно.

Пулчер достал из кармана письмо судьи Пегрима и проглядел список своих новых клиентов: Уолтер Хопгуд, Джимми Лассер, Эйвери Фолтис, Сэм Шлестерман, Бурк Смит, Мадлен Голтри. Ни одно из имен ничего ему не говорило.

– Я возьму Фолтиса, – наугад выбрал он и последовал за надзирателем в камеру.

Фолтис оказался невзрачным, прыщавым и воинственным юношей.

– Черт возьми, – визгливо прорычал он, – это лучшее, что они могут мне предложить?

Пулчер не торопился с ответом. Парень был не из приятных, но, напомнил себе Майло, за каждого из обвиняемых округ выплачивал аванс в пятьдесят долларов, а в текущих условиях к трем сотням привязываешься быстро.

– Не усложняйте мне жизнь, – дружелюбно произнес он. – Может, я и не лучший адвокат в Галактике, но я – все, что у вас есть.

– Вашу ж мать.

– Ладно, ладно. Расскажите мне, что случилось, окей? Я знаю только, что вас обвиняют в сговоре с целью организации тяжкого преступления, а конкретно – похищения несовершеннолетнего.

– Так и есть, – подтвердил мальчишка. – Хотите знать, что случилось? – Он вскочил на ноги и начал излагать свою историю с элементами пантомимы: – Мы умирали с голоду, понимаете? – Руки патетично прижались к животу. – Фабрика «Сосулька» закрылась. Вашу мать, я почти год бродил по улицам в поисках работы. Какой угодно. – Ноги маршируют на месте. – Даже какое-то время сдавал себя в аренду, но… из этого ничего не вышло. – Парень нахмурился и потер пальцами прыщавое лицо. (Пулчер кивнул. Даже для аренды нужно обладать хоть какими-то данными. А самое важное из них – красивое, здоровое, сильное и ловкое тело.) – И вот мы собрались вместе и решили, черт возьми, что можно сделать деньги, перехватив сына старика Суинберна. Ну и… думаю, мы слишком много трепались. Нас поймали. – Он обхватил пальцами свои запястья, изображая наручники.

Пулчер задал Фолтису несколько уточняющих вопросов, а затем допросил еще двух парней. И не узнал от них ничего нового. Шестеро молодых людей спланировали достаточно грамотное похищение и обсуждали его там, где их могли услышать. Если и была какая-то надежда их отмазать, то она отказывалась показаться на глаза назначенному судом адвокату.

Пулчер торопливо покинул тюрьму и направился вверх по улице, чтобы повидаться с Чарли Диконом.

Лидер партии смотрел на стареньком мерцающем телевизоре матч по трехсторонней борьбе.

– Как все прошло, Майло? – поприветствовал он адвоката, не сводя взгляда со схватки.

– У меня не получится их вытащить, Чарли.

– Да? Очень жаль. – Дикон впервые оторвался от экрана. – Почему же?

– Они во всем признались. Записка с требованием выкупа написана почерком Хопгуда. Повсюду их отпечатки и ДНК. И, кроме того, они слишком много болтали.

Дикон уточнил с искрой интереса:

– А что насчет сына Тима Лассера?

– Сожалею.

Лидер партии выглядел задумчивым.

– Я ничего не могу с этим поделать, Чарли, – запротестовал на невысказанные претензии адвокат.

Молодые люди не проявили даже обычной осторожности. Довольно громко обсуждали похищение сына мэра во второсортном дансинге, где официантка записывала на пленку все, происходившее в кабинках. Пулчер подозревал процветающий бизнес по шантажу, но это не меняло того факта, что на записи оказалось достаточно информации, доказывающей сговор. Они забрали сына мэра из садика. Тот пошел с ними совершенно добровольно – Мадлен Голтри была его няней. Мальчику всего три года, но он вполне способен на такую простую идентификацию. И это еще не все: записка с требованием выкупа была отправлена специальной доставкой, а молодой Фолтис, вместо того чтобы воспользоваться автоматизированной системой, попросил служащего отделения подсчитать стоимость почтового сбора. Клерк очень хорошо запомнил прыщавое лицо клиента.

Лидер партии вежливо слушал объяснения Пулчера, хотя было очевидно, что большая часть его внимания прикована к «заснеженному» экрану телевизора.

– Что ж, Майло, все так и есть. В любом случае ты получил легкие три сотни, да? И это кое о чем мне напомнило.

Пулчер насторожился.

– Вот, – сказал лидер партии, роясь в своем столе. Он достал пару бледно-зеленых билетов. – Тебе следует выйти в свет и познакомиться с людьми. На следующей неделе партия устраивает ежегодный обед в честь Дня Честера А. Артура. Пригласи свою девушку.

– У меня нет девушки.

– О, ты кого-нибудь найдешь. По пятнадцать долларов за каждый, – пояснил Дикон, вручая билеты.

Пулчер вздохнул и заплатил. Что ж, таким маслом и смазывают шестеренки. Его имя назвал судье Пегриму именно Дикон. Даже за вычетом тридцатки триста долларов по-прежнему были лучшим недельным заработком Майло с тех пор, как закрылась фабрика «Сосулька».

Он мрачно наблюдал, как лидер партии аккуратно складывает его банкноты к другим и убирает деньги в карман. Кажется, Дикон действительно преуспевал. В той пачке запросто могла оказаться пара тысяч. Пулчер полагал, что Дикон пролетел вместе с остальной планетой, когда фабрика свернула работу. Почти все владели ее акциями, и Чарли Дикон, чей изворотливый ум позволил ему заполучить доли в большинстве крупных предприятий Альтаира-9 – солидный пакет акций «Туристического агентства», значительную долю в «Горнодобывающем синдикате», – конечно, тоже. Несомненно, он вложил по меньшей мере несколько тысяч в фабрику «Сосулька». Но это, похоже, не причинило ему особого вреда.

– Не мое дело, но почему бы тебе не взять с собой ту девушку? – предложил Дикон.

– Мадлен Голтри? Она в тюрьме.

– Вытащи ее оттуда. Вот. – Он протянул визитку поручителя.

Пулчер с хмурым видом сунул ее в карман. По его расчетам, это в любом случае обойдется еще в сорок баксов. Поручителем, естественно, был один из подпевал Дикона.

Пулчер заметил, что лидер партии выглядит странно озадаченным, и не удержался от вопроса:

– Что-то еще?

– Как я уже сказал, это не мое дело. Но я не понимаю. Вы с девушкой в ссоре?

– В ссоре? Я ее даже не знаю.

– Она сказала, что знаешь.

– Я? Нет. Не знаю я никакой Мадлен Голтри… Погоди минутку! Это ее фамилия по мужу? Раньше она работала на фабрике «Сосулька»?

Дикон кивнул.

– Разве ты с ней не повидался?

– Я не добирался до женского крыла. Я… – Пулчер встал, необычайно взволнованный. – Мне надо бежать, Чарли. Этот поручитель, он сейчас работает? Что ж… – Он перестал бормотать и ушел.

Мадлен Голтри! Только ее звали Мадлен Коссет. Поразительно, что она объявилась сейчас. В тюрьме. И скорее всего, внезапно осознал Пулчер, останется там на неопределенное время. Но он выбросил эту мысль из головы, сначала ему хотелось увидеть Мадлен.

Теперь снег был лавандовым.

Розовый, салатовый, лавандовый… – снег любого цвета пастельной радуги. Здесь это было нормой. И причиной, почему Альтаир-9 следовало колонизировать в первую очередь.

Теперь же осадки – всего лишь способ промочить ноги.

Пулчер нетерпеливо ждал в кабинете надзирателя, пока тот ковылял в женское крыло и так же не спеша возвращался. Девушка и Майло посмотрели друг на друга. Она ничего не сказала. Пулчер открыл было рот, но сразу закрыл и молча взял ее за локоть. Он вывел Мадлен из тюрьмы и поймал такси. Расточительство, конечно, но Пулчеру было все равно.

Мадлен вжалась в угол салона, глядя на Майло большими голубыми подведенными тенями глазами. Она не проявляла враждебности, она не боялась. Она всего лишь отдалилась.

– Голодна?

Кивок.

Пулчер сказал таксисту название ресторана. Еще одно расточительство, но в этот момент Майло не возражал против перспективы на несколько недель сократить количество обедов. Он достаточно попрактиковался в этом.

Годом раньше эта девушка была самой красивой секретаршей в бюро фабрики «Сосулька». Они сходили на полдюжины свиданий. В компании существовал запрет на подобные отношения, но в первый раз это было что-то вроде шалости школьника, нарушающего распоряжение директора, а в следующие разы – потребность. Затем…

Затем появился Процесс Гумперта.

Процесс Гумперта оказался настоящим убийцей. Кем бы ни был этот Гумперт. На фабрике «Сосулька» знали только, что некто по имени Гумперт (по одним слухам, землянин, по другим – колонист в системе Сириуса) додумался до дешевого, практичного метода синтеза радужных антибиотических форм, которые свободно плавали в воздухе Альтаира-9, окрашивая его осадки и, что важнее, являясь бесценным экспортным товаром. Целая Галактика зависела от этих радужных форм, поставлявшихся в виде замороженных суспензий на все обитаемые планеты корпорацией «Альтамицин, Инк» – правильное название того, что на Альтаире-9 именовали «Сосулькой».

Когда появился Процесс Гумперта, спрос моментально исчез.

Хуже того, исчезли рабочие места. В юридическом отделе корпорации у Пулчера был собственный офис и призрачная надежда на пост вице-президента в далеком будущем. Его выставили. Стенографисток из бюро, кроме двух или трех из пятисот, которые когда-то получали корреспонденцию и счета, выставили. Выставили складских экспедиторов, выставили операторов насосов отстойников, выставили диспетчеров морозильников. На улице оказались все. Фабрика закрылась. На складе хранилось более пятидесяти тонн замороженных антибиотиков, но слабую струйку заказов, по-прежнему поступавших от твердолобых упрямцев со всей Галактики (врачей из глухомани, не веривших в новомодную синтетику; экспериментаторов, желавших провести сравнительные тесты), с запасом могли удовлетворить поставки, уже находившиеся в пути. Пятьдесят тонн? Когда-то фабрика «Сосулька» отгружала по триста тонн в день – физической транспортировкой автоматическими ракетами, которым требовались годы для преодоления расстояний между звездами. Бум закончился. И разумеется, на планете с моноиндустрией все остальное тоже закончилось.

Пулчер взял девушку за руку и повел в ресторан.

– Не стесняйся, – велел он. – Я знаю, на что похожа тюремная еда.

Он сел, твердо решив ничего не говорить, пока она не закончит есть.

* * *

Но Пулчер не смог.

Задолго до того, как девушка была готова приступить к кофе, Майло взорвался:

– Зачем, Мадлен? Зачем тебе ввязываться во что-то подобное?

Она посмотрела на него, но ничего не ответила.

– А что насчет твоего мужа? – Он не хотел об этом спрашивать, но ему пришлось.

Это был самый большой из всех неприятных ударов, которые обрушились на него после закрытия фабрики «Сосулька». Как раз в тот момент, когда он начал заниматься юридической практикой – не масштабной, но, благодаря Чарли Дикону и партии, небольшой стабильной раздачей услуг, которая позволяла притворяться, что он все еще адвокат, – до него дошли слухи, что Мадлен Коссет вышла замуж.

Девушка отодвинула тарелку.

– Он эмигрировал.

Пулчер медленно переваривал ее слова. Эмигрировал? Конечно, это было мечтой каждого на Девятке с тех пор, как закрылась фабрика. Но всего лишь мечтой. Физическая транспортировка между звездами была безбожно дорогой. Более того, она была безбожно медленной. Через десять лет вы попадали на Делл – планету с разреженной атмосферой вблизи маленького холодного красного карлика. Путь до ближайшей приличной планеты занимал тридцать лет.

Все это сводилось к тому, что эмиграция почти равносильна смерти. Если один из супругов эмигрировал, это означало конец брака…

– Мы развелись, – кивнула Мадлен. – Не хватало денег для отъезда обоих, а здесь Джон был несчастнее меня. – Она достала сигарету и позволила Пулчеру ее прикурить. – Ты же не хочешь спрашивать меня о Джоне, верно? Но хочешь узнать. Все в порядке, это нормально. Джон был художником. Работал в рекламном отделе фабрики, но лишь временно. Он собирался сделать что-то большое. Но затем оказался там же, где и мы все. Ну, Майло, я от тебя ничего не слышала.

Пулчер запротестовал:

– Было бы нечестно встречаться с тобой, пока у меня не было работы или чего-то еще.

– Конечно, именно так ты и думал. Хоть это неправильно. И я не могла найти тебя, чтобы сказать, что это неправильно, а Джон был очень настойчив. Высокий, кудрявый, с детским личиком – знаешь, ему требовалось бриться всего два раза в неделю. Ну, и я вышла за него замуж. Это продлилось три месяца. Потом ему просто пришлось свалить. – Мадлен пылко наклонилась вперед. – Не думай, что он был обычным бездельником, Майло! Он действительно был довольно хорошим художником. Но у нас не хватало денег даже на краски, и потом, кажется, здесь все цвета не те. Джон объяснил. Чтобы писать коммерчески успешные пейзажи, нужно жить на планете с цветами земного типа – они сейчас в моде. А здесь в облаках слишком много альтамицина.

– Понимаю, – сухо сказал Пулчер.

Но на самом деле он не понимал. Оставалась по крайней мере одна необъяснимая вещь. Если не хватало на краски, то откуда взялись деньги на билет на звездолет, на физическую транспортировку? Это же как минимум десять тысяч долларов. На Альтаире-9 просто не было способа собрать десять тысяч, не прибегая к довольно экстремальным мерам…

Девушка тем временем смотрела не на него.

Ее взгляд был прикован к столику в другом конце ресторана, столику с шумной пьяной компанией. Хотя наступило только время ланча, посетители имели такой вид, будто уже три часа ночи. От них разило. Их было четверо: двое мужчин и две женщины в телах молодых, здоровых, довольно симпатичных, совершенно нормальных жителей Девятки. Впрочем, внешний вид их физических тел не имел никакого отношения к делу, поскольку это были туристы. На шее у каждого блестело золотое колье со светящимся красным сигнальным камнем в центре. Знак «Туристического агентства», знак того, что тела взяты напрокат.

Майло Пулчер быстро отвел глаза. Его взгляд остановился на бледном лице Мадлен, и внезапно адвокат понял, как именно девушка собрала деньги, чтобы отправить Джона к другой звезде.

II

Пулчер нашел для Мадлен жилье и оставил ее там. Хотелось ему на самом деле, конечно, совсем другого. Хотелось ему провести с ней этот вечер и все прочие вечера до конца времен, но вопрос с судом никто не отменял.

Двадцать четыре часа назад Майло Пулчер получил уведомление, что его назначили адвокатом шести подозреваемых в похищении, и увидел в этом легкие деньги – и говорить не о чем, никакой работы и никакой надежды на успех. Дело он, конечно, проиграл бы. Ну и что с того?

Но теперь ему хотелось победить!

Это означало срочную и тяжелую работу всего лишь для получения хоть какого-то шанса – в лучшем случае, крайне невеликого, признавался себе Пулчер. И все же он не собирался сдаваться, не попытавшись.

К моменту, когда Майло нашел дом родителей Джимми Лассера, снегопад прекратился. Магазин спортивных товаров, недалеко от офиса «Туристического агентства». Витрину заполняло оружие, обувь и снаряжение для подводного плавания. Пулчер вошел, звякнув колокольчиком над дверью.