Князь Тьмы и я

Движение руки вверх, и мою шею сжали очень умело, и очень правильно – не знаю, что ему было известно о человеческих болезнях, но можно было утверждать со всей категоричностью – человеческую анатомию он знал превосходно.

«Мразь!» – было моей последней мыслью перед тем, как я потеряла сознание.

– Нет, пожалуйста, нет!

Крик Малисент я услышала, уже проваливаясь вечную ночь.

***

Потом происходило странное.

Запах кожаной обивки нового автомобиля, резкий запах жженой резины…

Гул ревущего мотора…

Свет.

Яркий, почти ослепительный.

Шум голосов, почему-то свадебный марш…

Чей-то возмущенный возглас, и заглушающий все иные звуки хриплый рык:

– Начинайте!

И чей-то очень неуверенный:

– Эттто ннневеста?

– А что? Не похожа?

И мне что-то нахлобучили на голову.

– Так лучше? – издевательский вопрос.

Пауза.

И еще более неуверенное.

– Ннневеста без сознания… нет-нет, не подумайте, я не осуждаю, но нужно ее согласие… нет? Не нужно? Ну, тогда хотя бы имя…

Невнятный лепет был прерван одним жестким ледяным:

– На-чи-най!

Именно в этот момент я открыла глаза.

Первым, что увидела, была… Ивгена Женьер. Она стояла в белом платье, со свадебным букетом в руках, свадебным маникюром и растрепанной прической. Внезапно поняла, что на моей голове не просто абстрактное «что-то», а фата с диадемой. Тяжелой. Но, судя по золотой кайме, которая повторялась на платье «невесты» эту фату только сняли собственно с нее – Ивгены Женьер. Сняли и нахлобучили на меня. И вот я в ужасе смотрю на вампиршу, которой под двести лет, а она медленно звереет до такой степени, что уже челюсть выдвигаться начала.

– У-пол-зла! – прошипел удерживающий меня ее идеальный кандидат для супружеского союза.

И ужас состоял в том, что Ивгена мгновенно свалила. В прямом смысле слова. Молча и быстро и куда-то в лево… на лево… куда-то туда!

– Стойте, – простонала я.

Но меня не слушали. Я в ужасе попыталась скинуть фату с головы, я попыталась хотя бы встать на ноги, но меня держали в полувисячем положении, крепко, сильно и абсолютно безразлично к моему мнению. Здесь всем было безразлично. Абсолютно всем. Вампиры сидели в вампирском храме с каменными выражениями на лицах, цветы и свадебные декорации разбавляли их постные выражение морд, музыка затихла, потому что их священник уже произносил что-то неразборчивое на латыни. Свечи стали гореть чуть менее ярко, а после и вовсе практически гаснуть, так что в какой-то момент, в круге света свечей, горящих в стоящих рядом с нами подсвечниках. Только я и этот… чья идеальная супруга уползла. И я… Я понять не могла, что это за херня происходит, но тут священник замолк и князь что-то ответил. На латыни… или чем-то похожем на нее. А после возникла пауза и ритуальщик все же сказал:

– Возможно, теперь, придя в сознание, невеста смо…

– Нет! – отрезал князь ледяным тоном.– Она низшая. Что-то вроде животных. Разве вам требуется согласие собаки, которую вы решили взять в свой дом?

Я оторопела. В голове шумело, в глазах роилась тысяча черных точек, диадема с фатой оказались зверски тяжелыми, но поднять голову и посмотреть на князя, я все же сумела. И он на мой потрясенный взгляд, ответил лишь издевательским:

– Я же сказал – смерть еще нужно заслужить, девочка. И да, как тебе быть замужем за зверем?

И на меня обрушился весь ужас моего положения!

Он, а после и оглушающая мелодия свадебного марша. Надеюсь, это все бред моего воспаленного сознания. Или без сознания. Может быть я уже умерла, а это все просто какой-то кошмар, предваряющий тоннель со светом и рай как минимум. Это же была мученическая смерть, да? Значит, мне полагается рай!

И тут ритуальщик еще что-то сказал.

И все вампиры захлопали и поднялись, все с теми же каменными выражениями на лицах.

А князь Даркан наклонился к моим губам и прошептал:

– Добро пожаловать в ад.

На этом я снова потеряла сознание.

***

Меня разбудили слова, которые прозвучали крайне подозрительно с точки зрения правоохранительных органов:

– Я ее убью!

Убийство? Это уже серьезно.

– Я ее убью так, чтобы эта тварь мучилась до последнего вздоха!

Так, а это уже убийство с отягчающими.

– Я…

– Еще слово и я отрублю вам голову, – раздался спокойный и уже мужской голос.

Мгновенно послышался удаляющийся перестук каблуков.

Затем наступила тишина.

«Преступление откладывается» – меланхолично констатировал внутренний голос.

Я открыла глаза и села.

Первое, что заставило обратить на себя внимание – кровать. Она была роскошной и… полутораместной. Я бы сказала, что это как полторы больничных койки, если бы не шикарность данной мебели – отделку позолотой в медицинских учреждениях точно не практикуют. Нет в больницах и балдахинов. А так же мебели из красного дерева, багряных ковров, черной росписи на темно-алых стенах, могильно-темных окон с кованными решетками…

Большего рассмотреть не удалось – что-то нещадно давило на голову. Подняв руку, ощупала диадему, после припомнила, что к этому каменному чудищу присобачена была еще и фата, спустив руку чуть ниже, обнаружила и ее.

Когнитивный диссонанс привел меня в замешательство.

Полежав еще несколько секунд, я осторожно перевернулась на бок, и сползла на пол, в позе нинзи на выезде. С минуту посидела под прикрытием кровати, напряженно оглядываясь. Диадема давила все сильнее. Но затем я вспомнила, кому она принадлежала до меня, и нести эту ношу стало гораздо приятнее… приятности хватило еще на пару секунд.

После я попыталась избавиться от предмета роскоши, и поняла, что бриллиантовая сволочь села намертво!

Я тянула ее вверх, вбок, вправо, влево, назад, вперед – бриллиантовая гадина решительно отказывалась расставаться с моей головой без такой жертвы, как половина моих волос.

Осторожно поднявшись, я обошла комнату пугающего интерьера, обнаружила не зеркало – блестящую плитку над камином, и… впечатлилась диадемой. Бриллиантовая тварь была чуть ли не размером с мою голову, но эстетического удовольствия я не испытала – кроме красоты, данное изделие обладало еще и изрядным весом. Я начала всерьез опасаться за здоровье своей шеи.

И похоже, мне срочно требовалось подкрепление. В смысле помощь.

Помявшись еще немного перед камином, я двинулась к двери. Мне нужно было снять эту гадость. Желательно до того, как у меня начнет ломить спину, а шея и так уже ныла нещадно.

Подойдя к двери, я осторожно приоткрыла ее и… узрела абсолютную непроницаемую тьму за ней.

Совершеннейший беспросветный мрак.

Всепоглощающую темноту.

Могильным холодом даже пахнуло…

Меня замуровали под землей?! Захоронили заживо?! Оставили мучительно умирать от тяжести этой поганой диадемы?! Я сдохну здесь?

Паника начала захватывать основательно, но больше всего было перепуга по поводу того, что, кажется, эта диадема останется со мной навечно!

И тут в темноте прозвучало:

– Княгиня, вам запрещено покидать спальню князя.

Вздрогнув по началу, я обессилено прислонилась к дверному косяку и с облегчением выдохнула:

– Хух!

В темноте повисло недоуменное молчание. И меня это напугало гораздо больше, чем если бы там пусть даже князь Даркан стоял.

– Эй, – позвала несчастным голосом, – эй, тут есть хоть кто-нибудь?

Тишина.

В голову закралась нехорошая мысль, что возможно это просто автоматическое оповещение при открытии двери, да и голос был какой-то безжизненный.

– Хоть кто-то…

Тишина была мне ответом.

– Чччерт, я уже согласна даже на вампира, – вконец испугалась я.

И вот только тогда, из все той же темноты раздалось ехидное:

– Надо же, как быстро вы, однако передумали. Схожу, сообщу князю, что вы уже на все согласны.

И в кромешной тьме раздались удаляющиеся шаги.

– Стойте!!!

Мой вопль разнесся эхом, пугая меня размерами пространства за дверью, и вообще отбивая желание покидать данную комнату, но… но тиара.

Из темноты донеслось:

– Хм.

Из очень далекой темноты… очень-очень далекой…

– Ввернитесь, пожалуйста, – откровенно взмолилась я.

И звука шагов к моему облегчению вновь возобновился, но уже по направлению ко мне.

Облегчение закончилось, едва вампир вышел на свет!

Это был Навьен. Тот самый тысячник, который убил убийцу одним ударом, нанес столам повреждения несовместимые с жизнью, и явственно желал избавить и меня, от такого досадного момента как существование в этом мире. И да, судя по взгляду вампира – его позиция по отношению ко мне ничуть не изменилась, более того – лютой ненависти теперь стало на порядок больше.

У меня появилось желание сделать шаг назад и захлопнуть дверь. И появилось оно уже после того, как рука рефлекторно потянулась к кобуре под рубашкой и обнаружила, что моего любимого пистолета там уже нет.

– Что-то потеряли? – издевательски осведомился вампир.

– Скорее приобрела, – испуганно ответила я.

– И что же вы приобрели? – заинтересовался вампирский шкаф под два метра высотой.

– Ссстрах, ужжжас и жжжелание самоубиться, – прошептала, дрожа всем телом.

– Неплохой набор, – то ли похвалил, то ли поиздевался Навьен. – Что мешает воплотить самоубийственные желания в реальность?

Не в состоянии произнести ни слова, молча указала на тиару.

Вампир смерил меня уничижительным взглядом и ехидно сообщил:

– Вам идет.

– Что-то мне подсказывает, что не очень, – промямлила я.

– Да? – интерес вампира приобрел живейшие нотки. – И что же именно вам это подсказывает?

– Боль в шее, например…

У вампирского тысячника медленно поползла вверх одна бровь. Левая. Над которой проявился шрам, и это странно, потому что обычно на вампирах все заживает даже лучше, чем на собаках. Однако, сочувствия к ближним у них на порядок меньше, чем даже у зверей.

– И? – вопросил Навьен.

Я постояла, разрываясь между чувством стыда и самоуважения, затем представила ту проплешину, что останется на моей голове, если я таки психану и вырву эту тиару с корнями… причем корнями моих волос, и самоуважение стремительно ретировалось.

– Ппомммогите ее снять, ппппожалуйста, – попросила я вампира.

Вампирюга хмыкнул и сообщил:

– Я бы с гораздо большим удовольствием свернул вам шею.

– Если честно, я бы вам тоже, – призналась в свою очередь.

Навьен молча оттянул воротник водолазки, демонстрируя весьма мускулистый орган поддержания его сильно напомаженной головы. Да, его шея раз в пять была существеннее моей, но:

– Мечтать же не вредно, да?

Он повел плечом, выражая некоторую солидарность в данном вопросе.

У меня же возникло предложение:

– А давайте вы сначала снимите с меня тиару леди Ивгены Женьер, а потом мы уже продолжим совместно мечтать о взаимном непреодолимом желании между нами?

У вампира медленно приподнялись на сей раз обе брови.

– Как интересно, даже не знал, что между нами возможны столь непреодолимо желанные отношения, – сказано было с сарказмом. Но далее последовал вопрос: – С чего вы решили, что эта тиара принадлежит леди Ивгене Женьер?

– Полицейская интуиция, – гордо ответила я.

– У вашей интуиции явно тоже геморрой на весь головной мозг, – вампир издевательски улыбнулся.

Мне было не до улыбок, шея болела все сильнее и нестерпимее.

– Послушайте, – я уже начала придерживать это бриллиантовое орудие пыток, – я, конечно, была в полубессознательном состоянии, но я видела, с кого ее сняли. Или догадалась. В любом случае или вы мне поможете снять этот ужас, или шею мне свернет диадема, а ваши мечты останутся нереализованными.

– Да, это действительно достойный повод избавить вас от родовой тиары княжеского рода Даркан. Между прочим, этой диадеме две тысячи лет.

– Я бы с удовольствием еще две тысячи лет не знала бы о ее существовании!

Навьен укоризненно посмотрел на меня и произнес:

– Княгиня, вам следовало с гораздо большим уважением относиться к родовым реликвиям.

– Извините, – мои нервы начали сдавать, – но тут одно из двух, либо вы ее снимаете, либо эта штуковина оставит вас без княгини, а меня без скальпа!

Вампир скорбно вздохнул и произнес:

– Да, княгини без скальпа в нашем роду еще не было. Ладно, так и быть, помогу вам во имя сохранения надежды на скорую возможность свернуть вашу шею. Отодвиньтесь.

И отодвинув меня самостоятельно, Навьен для начала вошел, после закрыл дверь, затем прошел в мою комнатку с полутораместной кроватью, поискал стул, обнаружил, вытащил в середину комнаты и указал мне на предмет мебели. Делать было нечего. Я прошла и села.

Вампирский шкаф занял позицию за моей спиной.

И начал меня откровенно пытать.

Пытки сопровождались моими возгласами.

– Аай!

– Больно!

– Да, вот так!

– Чуть осторожнее!

– Да, так лучше…

– Ооо, спасибо…

– Еще так, и так да, у вас замечательные руки, продолжайте…

– Ооо, дааа…

– Мммм, мне еще никогда не было так хорошо…

Мне действительно было так хорошо, как только может быть человеку, с головы которого, наконец, сняли херню весом килограмм пять, а то и все семь. Это было божественно. Это было настолько хорошо, что я даже забыла, что помощь мне оказывает вампир…

Ровно до того момента, как дверь распахнулась и на пороге показался вампир номер два!

И это был тот самый уродский князь, который мне эту самую херню на голову и нахлобучил!

– Вы! – прошипела я.

Князь Даркан на мое «Вы!» никак не отреагировал, сейчас он смотрел исключительно на тысячника, который, держа злополучную тиару, отшатнулся от меня шага на два, едва начальство распахнуло дверь с таким зверским выражением, что я всерьез заподозрила, что у этого вампира явные проблемы с управлением гневом.

И этот вот тысячник, бледнее так стремительно, что я даже подумала, а может не чистокровный он вампир, нервно выговорил:

– Я не тронул ее и пальцем.

Со стороны невменяемого князя расстался глухой полный ярости рык.

С моей стороны ярость тоже присутствовала, а потому я, подскочив, одной рукой отобрала двухтысячный раритет у Навьена, второй схватанула стул, подтащила его к озверевшему вампирскому князю, взобралась и нахлобучила диадему с фатой на Даркана.

– Держи, сволочь, наслаждайся! Или как ты там мне сказал, «Добро пожаловать в ад»? – прошипела я.

И спрыгнув со стула, я на всякий случай отошла подальше, оставив сам стул как хоть какую-то преграду, на пути монстра.

Монстр пребывал в ступоре секунды две, после прошипел что-то, схватился за тиару, хотя на мой личный взгляд ему очень шло и это скопление бриллиантов, и фата в целом, и попытался сорвать ее со своей головы.

Ключевое слово – попытался.

Князь рванул тиару раз… рванул второй раз… гнев на его лице медленно сменился бешенством… рванул третий раз! Я восторженно наслаждалась мучениями врага, Навьен смущенно переступил с ноги на ногу и произнес:

– Давайте помогу, князь, опыт уже имеется.

Черные глаза вампира сверкнули багровым отсветом.

– Я думаю, лучше оставить, – решила я, – все-таки кому как не князю носить родовой реликт целой двухтысячной давности!

Но вампиры решили иначе. Один взял стул, протащил его в центр комнаты и сел, второй принялся осторожно высвобождать пряди начальства из тисков родового реликта. Волосы у князя были куда как на порядок лучше моих, гладкие, ухоженные, послушные, а потому дело пошло куда быстрее, чем со мной, и уже через минуту, Даркан поднялся, с лютым бешенством глядя на меня.

– Так, все что угодно, только не эта тиара, – попросила я, осторожно отступая как можно дальше, и, к сожалению «дальше» было ограничено пространством комнаты.

Даркан разъяренно посмотрел на меня, потом на тиару в своей руке, снова на меня… очень пристально на меня…

– Мама… – прошептала я.

И взгляд князя изменился мгновенно. И взгляд, и выражение лица, на котором проскользнула настолько садистская усмешка, что я тут же поняла – сейчас не будет у меня мамы.

– Вввв смысле «папа»! – мгновенно исправилась я. – Вы знаете, так люблю своего папу! Мой самый любимый человек на свете! Самый дорогой! Самый важный! А с матерью у меня вообще отношения не очень…

Усмешка Даркана стала еще более жуткой, он сжал тиару, развернулся и вышел, оглушительно хлопнув дверью.

Я же не сдержала облегченного вздоха, и, отперевшись спиной о стену, чуть не сползла по ней вниз.

– Не ожидал, – произнес вдруг все так же стоящий в комнате Навьен. – Мне казалось, вы умнее. И человечнее.

И произнес он это с нескрываемым осуждением.

Я мрачно глянув на него, ответила:

– Вот кто бы говорил о человечности.

Не вампир точно, но Навьена это не остановило.

– Ваш отец и так в тюрьме. А после ваших слов, можете мне поверить, живым он оттуда уже не выйдет.

Я просто молча посмотрела на него. Молча и равнодушно.

Навьен, глянув на меня так, что стало сходу ясно – свернуть мою шею теперь стало его заветной мечтой, развернулся и вышел. В отличие от князя он хотя бы дверью не хлопнул, но едва вышел, из меня словно стержень вынули, и по стенке вниз я все-таки сползла, осев на пол.

В висках стучали слова вампира «Ваш отец и так в тюрьме. А после ваших слов, можете мне поверить, живым он оттуда уже не выйдет».

Мой отец…

Мой отец погиб в автокатастрофе, когда мне было пять. Его сбил неизвестный, скрывшийся с места преступления урод, и расследование не дало ничего. Мама после смерти отца начала угасать, из счастливой жизнерадостной женщины, она превратилась в полутруп, постоянно лежавший лицом к стене… целыми днями. Она вставала только чтобы пойти в полицейский участок, к следователю, чтобы узнать – кто убил моего папу.

Это было очень тяжелое время, но потом все стало хуже.

Намного хуже.

С моим отчимом мать познакомилась все там же, в полицейском участке. Его вели на допрос к тому самому следователю, к которому пришли и мы и сидели на скамье напротив двери. Бандюган, шестерка на побегушках у вампиров, он сразил мою мать хамоватой уверенностью, и тем, что сказал: «О, какая малАя забавная. Куколка, хочешь стану твоим папой?». Мне было пять лет, но уже тогда единственное чувство, которое вызвал этот человек, был ужас. Панический ужас. Я сердцем почувствовала, что это был очень плохой человек. А мать… в детстве я придумала для себя такую отговорку – мамино сердце умерло вместе с папой, поэтому она и не почувствовала ничего.

Его посадили. Убийство с отягчающими, должны были дать от пятнадцати, но вампиры… Отчим вышел через год, весь этот год переписываясь с моей матерью. Она как с ума сошла, жила этими письмами, перечитывала по сто раз на дню, и говорила, что «Каи, у тебя скоро будет папа».

Папа…

Этот «папа» присылал подарки только мне, и это насторожило бабушку, но не маму.

В день освобождения мы поехали встречать «моего нового папу». Я выдиралась, как могла, но «папа» прижимал и зацеловал меня, меня, а не маму! Сидя в машине на заднем сиденье, я вытирала слезы и пыталась стереть все поцелуи, а мама вела машину, что-то весело рассказывая отчиму, который почти всю дорогу не сводил с меня глаз.

Мне повезло, что бабушка забрала к себе в тот же день, заявив матери, что раз у нее теперь новый муж, то им как раз не помешает совместный медовый месяц, и ребенок будет только мешать, причем это же чужой ребенок, так что…

Чужой я перестала быть через месяц.

Странное дело, отчим не женился на моей матери, зато удочерил меня. В семь лет я шла в школу с новой фамилией. Но зато еще в шесть в секцию карате. Бабушки, и со стороны мамы и со стороны отца, оплачивали уроки как могли, обе, несмотря на преклонный возраст, взяли дополнительную работу и выбивались из сил, в попытке защитить меня хоть как-то, потому что мать… моя мать перестала быть собой. «Новый папа» не стал даже хорошим сожителем, он пропадал неделями и месяцами, менял любовниц, и затыкал матери рот тем, что семья без ребенка не полная, и он вернется только тогда, когда я буду дома.

В школу записал меня он, причем в ближайшую к дому, который купил максимально далеко от моих бабушек. Так что за день до школы мы с мамой переехали в новый дом.

Самый страшный день в моей жизни.

У меня было все – комната, мечта любой девочки, с платьями как у принцессы, с живым пони в конюшне, с кукольными домиками, и искренней «любовью» «нового папочки». Меня он обожал, не скрывая этого. Мать… даже не взглянул на нее, все было для меня – прислуга, подарки, украшения.

И сказки на ночь, с обязательным «отцовским поцелуем».

Меня поймали при попытке побега в первую же ночь. Охрана стоящая по периметру стены, окружающей дом. Отчим не ругал, о нет… нежно подхватил на руки вырывающуюся меня, и понес спатки… с обязательным поцелуем на ночь.

На следующий день я пошла в школу и сбежала.

Мне повезло – женщина социальный работник, к которой меня привели полицейские, остановившие шатающегося ночью по городу семилетнего ребенка, не стала ругать, воспитывать или говорить, что убегать из дома плохо. Она выслушала. Выслушала, и подняла дело отчима. Он оказался педофилом со стажем. С очень внушительным стажем из потерянных жизней маленьких девочек.

Отличие в моем случае оказалось лишь одно – меня он удочерил.

Дальше была борьба. Борьба за возможность жить с бабушками, несколько месяцев в кризисном центре вместе с бабушкой Лорой, когда мы проиграли очередной суд, школа урывками, и вечные слезы матери, которая кричала в трубку, что я ломаю ее жизнь, и отчим сказал, что выгонит ее, если я не вернусь.

Не вернулась. Меня к нему притащили, несмотря на все попытки к сопротивлению.

Жизнь стала адом.

За три года жизни с матерью он исчезал на недели и месяцы, но когда дома была я, он проводил там каждый день. Каждый долбанный день… Я училась как одержимая, на всех факультетах, бассейн, спорт, дополнительные занятия. Все что угодно, только бы не появляться «дома».

А потом – подслушанный разговор, мой звонок в полицию… отчим сел на два года.

Вышел бы быстро, как и в первый раз, но подтасовка фактов, и вампиры узнали о своей шестерке очень много нового. Отчиму пришлось продать свой шикарный дом и исчезнуть из моей жизни еще на несколько лет.

Его нездоровая любовь ко мне превратилась в ненависть, а мать… мать он продолжал ломать. Она приезжала к нему постоянно, возвращалась с синяками, но отказывалась прекращать все это безумие. Не жена, но мать его «единственного ребенка».

Мой «новый папа» вышел, когда мне было пятнадцать, но уже в четырнадцать я могла сама решать с кем буду жить. Так что снова купленный другой дом остался без «любимой и единственной дочери». Он отомстил – забрал мать к себе. Изменял ей открыто, избивал, и давил на все возможные рычаги, чтобы вернуть меня. И лазейку нашел быстро – у бабушки внезапно нашли наркотики. Она вышла за хлебом и не вернулась.

И все закончилось бы плохо, очень плохо, но отчим не знал одного – я уже давно сотрудничала с полицией. Бабушку отпустили, а я… военная школа закрытого типа стала новым убежищем для меня. Военная школа, и мечта – работать в полиции и сажать таких ублюдков как отчим, отрезая их от общества раз и навсегда.

В шестнадцать я получила паспорт и смогла вернуть себе свою фамилию – Мэттланд. Моя гордость, и моя победа. Жаль, что тот год обернулся потерями, сначала бабушка Лора, потом бабушка Мишель ушли в мир иной, оставляя меня практически полной сиротой. Мама… мама не появилась ни на одних, ни на вторых похоронах… ей было все равно. Меня она ненавидела, обвиняя в том, что отчима замели из-за меня, и, обзывая полицейской шавкой в лучшем случае, в худшем… было много других слов.

Но это не помешало ей заявиться на мое восемнадцатилетние с отчимом под руку. Счастливая, помолодевшая, радостная и… «папа» так и не утративший крайне сексуальный интерес к «дочери». Не знаю, каким педофилом он был, но видимо неправильным.

Через год отчим сел снова… за попытку изнасилования. А еще у него нашли наркотики. Много. Максимум из того, что мне смог выдать отдел по борьбе с наркоторговлей.

Когда его выводили из нового дома, я, несмотря на синяк в пол лица, сломанную руку и пару треснувших ребер, просто улыбалась. Даже не скрываясь. Вот это уже было гарантированных пятнадцать лет, потому как в полиции на отчима навесили еще парочку дел, просто потому что – мы своих не сдаем.

Так что…

«Ваш отец и так в тюрьме. А после ваших слов, можете мне поверить, живым он оттуда уже не выйдет».

Это факт. Живым он оттуда уже не выйдет. Никогда. Потому что дело об убийстве мое отца я нашла, расследовала и раскрыла. Не скажу, что мне стало от этого легче, но настоящей болью было сообщить матери, что человек, к которому она продолжает мотаться в тюрьму на свидания, является именно тем, кто отнял у меня папу…