В поте лица своего. Цари

А путешествовал Арей много – и вот почему. Во-первых, как уже говорилось, ему нравилась кочевая жизнь. Во-вторых, он оставался историком и не терял надежды, как и любой ученый, когда-нибудь «сесть» и написать свой главный труд, которым для него должна была стать полная история человеческой цивилизации, а по сути дела – отчет об эксперименте Элогима и о его, Арея, проекте в рамках этого эксперимента. Он понимал, что тяжесть данной задачи почти неподъемная, но, с другой стороны, надеялся одолеть ее, потому что, согласитесь, у него была объективная возможность изложить всю историю человечества от лица единственного ее свидетеля, и тут, отдадим ему должное, он был прав в своих упованиях. А пока он готовился: собирал материалы, предварительно анализировал их. Занимаясь этим, он предпочитал метод Геродота, предпринимавшего для исторических изысканий длительные путешествия, а не Тацита[47], трудившегося на той же ниве, в основном в домашних условиях. В-третьих, он оставался торговцем хлебом и надеялся быть им и далее, так как понимал, что хлеб будет нужен людям всегда, а раз так, то и он, Арей, будет им нужен и, значит, у него будет возможность свободно общаться с любым человеком, к какому бы социальному кругу тот ни принадлежал. При этом, занимаясь торговлей, сам Арей приобрел необходимую свободу: например, никто не задавался вопросом, сколько ему лет (кого интересует возраст торговца хлебом?), откуда он появился (купец мог появиться из любой области ойкумены) или о происхождении некоторых его знаний, умений, привычек, тех или иных вещей (он всегда мог сослаться на то, что приобрел их в далекой Индии или в Китае, о которых у большинства людей были весьма туманные представления, или в еще более дальних, гипотетических, странах, о которых ни у кого никаких представлений не было, – поди-ка проверь, если не веришь). В-четвертых, он все еще пытался определить глубинные причины, приведшие к распаду Римской империи, и, следует сказать, кое-что в этом направлении ему удалось сделать, для чего, кстати, он и совершил свои самые дальние и длительные путешествия. И наконец, в-пятых: он не отказался от своего проекта, хотя и сильно изменил его методологию вследствие утери вычислителя. Без вычислителя крайне трудно было проводить векторный анализ кривой развития, а уж о корректировке результирующей нечего было и думать. Попробуй просчитай вручную простейшую корректировку элементарного события: для небольшого региона с учетом всего лишь десятка важнейших факторов на это уйдут сотни лет, а для всей Земли – тысячелетия! Понятно, что теряется даже теоретический смысл подобных вычислений, так как ожидаемое событие наступает раньше окончания расчетов. Вот отчего он решил прекратить дальнейшие попытки повлиять на кривую развития, не оставляя, впрочем, попыток проведения анализа тенденций в характерных точках. Он подумал, что любой человек своими действиями (или бездействием) оказывает какое-то влияние на происходящее, а стало быть, и он имеет право в меру своих сил действовать так, как о считает необходимым, – и это будет вполне по-человечески, решил он.

Путешествуя, Арей забрался далеко на восток. Шумер, куда он наезжал когда-то, тысячи лет назад по праздникам, чтобы «оторваться» и вкусить экзотики, теперь был частью Персидского царства. Здесь все оставалось по-прежнему, но чувствовалась подступающая исподволь старость: что-то сломалось, потрескалось, кое-где ощущался запашок нафталина, где-то появилась плесень, где-то шашель, где-то грибок, все запылилось как-то, поблекло… а ему хотелось найти Эдем, который, как он знал, должен был находиться здесь, в Междуречье, и он по квадратам исследовал весь регион, чуть ли не сквозь пальцы просеял его песок, опросил тысячи местных жителей, но ничего похожего на райский сад так и не нашел. В конце концов он понял, что подойти к Эдему земными путями невозможно. Об этом ему нужно было бы догадаться сразу: ведь если Эдем накрыт сверхмощным энергетическим полем, то ни увидеть его, ни пройти сквозь него нельзя. Пространственно-временной континуум, как и луч света, огибает не задевая его, так что зафиксировать область, накрытую таким полем, никакими физическими способами невозможно. Тут же, в Междуречье, он обнаружил, что местное население, несмотря на то, что эти места с тех пор как только ни назывались: Ур, Урук, Лагаш, Аккад, Ассирия, Вавилон, Месопотамия – а правили здесь сотни царей, начиная от Мебарагеси и кончая Александром Македонским, Митридатом и Арташиром, все же хранит память о бессмертных, некогда работавших в этом районе. Энлиль, Мардук, Таммуз, Митра, Исида, Иштар некогда были его коллегами, они были неплохие ребята, с некоторыми из них он дружил, с Иштар долгое время поддерживал близкие отношения, но здесь они почитались как боги, и это было для него неожиданно приятно. В Индии и Китае, как оказалось, чтились другие боги, неизвестные ему. Возможно, люди сами придумали их таинственные имена? С этим стоило разобраться, но потом, потом, после того, как он поймет, отчего распалась империя, сейчас это важнее, решил он…

В последнее время Арей все чаще плавал Понтом Эвксинским на север, минуя византийский Херсонес, много дней поднимаясь до верховьев Борисфена[48], а далее мелкими реками и волоками доходил до земель, занимаемых норманнскими племенами. В одно из таких плаваний он со своей небольшой командой пристал для ночевки в хорошо знакомом устье речушки, впадавшей в Борисфен, и чуть не погиб под градом стрел, беззвучно просыпавшихся на судно из густого кустарника, покрытого красными ягодами. Одна из стрел больно ударила его в грудь совсем недалеко от сердца. Затем, осыпая ягоды, из кустов визжащей толпой выскочило с полсотни воинов. Завязалась короткая, кровавая схватка. Арей стоял на палубе, плотно завернувшись в плащ, и, зажав рану рукой, старался унять боль, чтобы не потерять сознание. Для десятка его хорошо обученных, прекрасно вооруженных людей особой опасности нападавшие не представляли. Зато непонятно было, насколько опасна его рана. Он все еще пытался это определить, когда атака была отбита, и возбужденно дышащие, вспотевшие, перемазанные красным, но не получившие ни одной царапины люди окружили своего предводителя, ожидая от него одобрения своих действий. «Кто-нибудь, помогите мне вытащить ее», – попросил он, незаметно раздавив на груди горсть красных ягод. Потом он лежал у костра, накрытый тремя тулупами, и, чувствуя, что замерзает все больше, думал о смерти. Он думал, что старый человек спокойно воспринимает мысль о смерти, потому что с детства знает, что жизнь конечна. Человек всю жизнь идет к пониманию этого постулата и вместе с тем становится мудрее. Мудрость – это и есть умение спокойно воспринять собственную смерть как необходимое звено в бесконечной цепи жизни. Ему же, бессмертному, этого не дано. «Отчего такая несправедливость? – беспокойно думал он. – Ведь на самом деле и я смертен». Размышляя об этом, Арей смотрел на костер, и когда тот среди ночи стал медленно угасать, закрывая один за другим свои пурпурные вежды, ему показалось, что он тоже умирает. Тогда Арей начал молиться, а потом, незаметно успокоившись, заснул. И снился ему город, взметнувшийся над кручей, и золотые купола храмов, вознесшиеся ввысь… Проснулся он совершенно здоровым, и даже рана на груди полностью затянулась. Удивлению спутников не было предела, они немедленно объявили столь скорое исцеление чудом и предложили водрузить в честь этого события крест. Арею понравилась эта мысль. Когда крест был готов, он вырезал на нем надпись, адресуя ее не только своим спутникам, но и каждому человеку, ступившему здесь на берег. Он хотел рассказать о своем виде́нии, о счастье жить, данном людям и так мало ценимым ими, о светлом утре, всегда наступающем вслед за темной, холодной ночью, – он хотел бы рассказать о многом, но разве вырежешь все это на куске дерева? – и тогда он написал просто: «Видите горы эти. Поверьте мне, на них воссияет благодать Божья[49]»…

И все же, почему он так много путешествовал? Перечисленные причины были важны, но главная, наверное, заключалась в том, что он был одинок. Он уже хорошо понимал это тогда, когда, как свершившееся чудо, встретил Елену. А было это так… В том месте дорога шла лесом, подступающим с запада чуть ли не к стенам Константинополя. Солнце уже садилось и, пробиваясь иногда сквозь частокол сосновых стволов, бросало свои горящие стрелы наземь впереди Арея, будто указывая ему дорогу домой. Он вынужден был называть домом всякое пристанище, где появлялся время от времени на протяжении хотя бы сотни лет. Не изменяясь внешне, как другие, он не мог общаться с постоянным кругом людей, не вызывая при этом их удивления, испуга или зависти. Нечего и говорить, что он не мог иметь друзей или встречаться с одной женщиной хотя бы десяток лет, и о том, чтобы завести детей, которых можно было бы самому воспитывать, он не мог и подумать. Он вынужден был иметь много домов, куда изредка наезжал, жил год-другой в одном из них, а потом переезжал в следующее место… В общем, он ехал в один из таких домов, предвкушая заслуженный отдых после длительного путешествия, когда, подъезжая к Константинополю, услышал вдруг впереди женские крики о помощи и звуки, сопровождающие вооруженную схватку. Нельзя было обминуть схватку лесом, а пережидать ее окончания в наступающей темноте казалось неразумным, да и женские крики призывали к действию, так что он все-таки покинул коляску и приказал двум слугам следовать за ним. Десяток разбойников, заметив невовремя появившееся подкрепление, спешно ретировались, растворившись среди деревьев, и Арею не оставалось ничего иного, как принимать пылкие проявления благодарности от женщины, которая, едва исчезли нападавшие, распахнула дверцу своей карруки и кинулась к нему на шею. Ее проявления благодарности, не теряя пыла, продолжались до утра, ибо он оказался в ее доме, а не в своем, как планировал перед встречей с ней, но совсем не жалел об этом. Сказать, что Елена была красива, – значит не сказать ничего: она была захватывающе красива, так как и в самом деле бесшумным налетом своих женских чар захватывала в плен, и спастись от этой головокружительной атаки казалось невозможным. К тому же она была дьявольски умна, что позволяло ей постоянно поддерживать необходимую остроту чувств во взаимоотношениях, так что Арею за все последующие годы ни разу не пришла в голову мысль, что она ему может надоесть. Возможно, ее изощренный ум сообщал ей некую загадочность (ум вообще загадочная штука) в глазах окружающих, но в глазах Арея он придавал ей постоянное, неугасающее очарование, что в конечном счете и поддерживало необходимое чувство новизны в их отношениях в дальнейшем. На этот счет Арей относил и некоторые странности ее жизненных обстоятельств, о которых он упоминал в описанном выше разговоре. И правда, Арей мало знал о ней, но, будем справедливы, он никогда не стремился что-либо знать о женщинах, которыми мимолетно увлекался, кроме самого необходимого, а уж о себе и тем более не сообщал им ничего существенного. Здесь же, похоже, был другой случай: Арей хотел узнать о Елене больше, что каким-то непонятным образом переплеталось с его желанием разобраться в причинах развала Римской империи, и это отчего-то беспокоило его.

* * *

Что касается причин развала империи, то для их определения Арею пришлось вернуться к самым истокам появления человека на Земле – то есть к временам, последовавшим непосредственно после ухода многочисленных потомков Адама и Евы из района Междуречья и расселения их на просторах Евразийского материка[50]. Расселение палеолетического человека достигло апогея примерно тридцать пять тысяч лет назад. Тогда он сумел заселить практически всю сушу земного шара. Через ледяную Берингию на Чукотке древние первопроходцы перебрались на Американский континент. Многие тысячи лет люди пересекали земной шар, познавая его. Разнообразные группы людей сталкивались друг с другом, воевали, торговали, делились нажитым опытом, сливались в единые этносы и культуры. Прежде всего Арею нужно было выяснить побудительные мотивы перемещений масс людей, а поскольку они, эти мотивы, оказались звеньями, связанными между собой в одну длинную, неразрывную цепочку, ему и пришлось в своем исследовании обратиться к ветхозаветным временам. Любой человек оставляет более-менее заметный след на мягкой, хорошо унавоженной почве своей среды жизнедеятельности, что уж говорить о племенах и народах – их след долго виден на путях истории, особенно для специалиста-следопыта. Основным методом своих исследований Арей выбрал лингвистический, поскольку для проведения, например, археологических раскопок, у него не было главного – хотя бы сотни образованных людей, понимающих цель и задачи проведения работ, которые они должны были бы самостоятельно осуществлять в разных районах материка. Иногда у Арея появлялась мысль организовать собственную школу, подобную той, которую создал Прометей, но образованием теперь монопольно занималась церковь, не терпевшая конкурентов, к тому же организация школы противоречила основной установке Арея быть как все, не выделяться среди людей. Так вот, путешествуя, изучая и сравнивая между собой различные языки, он пришел к выводу, что языки большинства народов Европы, севера Азии и Африки имеют общие корни[51], в основе которых лежит язык бессмертных, что для Арея не было неожиданностью, – неожиданным оказалось то, что, едва обустроившись на просторах Евразии, люди массово, волна за волной принялись покидать обжитые пространства, будто им, некогда покинувшим Эдем, вновь захотелось обрести утерянный рай, и они принялись усиленно разыскивать его. Первая волна переселения народов прокатилась в XX – XV веках до новой эры от Средиземного моря до Северного Китая. Арей помнил, что этому переселению предшествовал тяжелый экономический и демографический кризис, охвативший всю область цивилизованных стран бронзового века на Переднем Востоке и в Греции, а также обширные территории, прилегающие к этим странам. Здесь продолжался бурный рост населения, в свое время удививший бессмертных, но плодородной земли, годившейся для обработки в соответствии с техническими достижениями бронзового века, уже не хватало, чтобы прокормить всех. В то же самое время такой же аграрный и демографический кризис начал проявляться на огромных территориях Евразии, где еще не сложились государства. Здесь так же остро ощущалась нехватка земли, которую можно было бы обработать деревянной сохой или плугом. К причинам кризиса можно было добавить и климатические изменения, негативно отразившиеся на урожайности основных сельскохозяйственных культур. Вот почему за освоенные плодородные территории началась ожесточенная борьба. Воинственные племена Центральной и Восточной Европы пробивались в более плодородные районы юга и запада, а жители этих районов с ожесточением отчаяния неукротимой волной обрушивались на цивилизованные берега ослабевших государств Переднего Востока, Вавилонии, Ассирии, Хеттского царства, Египта и Греции. При этом война на сотни лет становилась главной и естественной частью жизни целых народов. Для варваров грабеж более легок и даже более почетен, чем созидательный труд. Арей хорошо помнил один из таких народов, называвший себя ариями, он даже прошел с ними часть пути, начавшегося в причерноморских степях. Уйдя с ариями, он не показывался на ОЛИМПе в течение нескольких сотен лет, и Дий тогда был особенно недоволен его работой. Но Арей, понимая, что нарушает дисциплину, не мог оставить ариев, ибо заметил, что они, возможно не сознавая того, стремятся к какой-то цели, и во что бы то ни стало захотел узнать ее название. Арийцы были белокуры, светлокожи, голубоглазы; они азартно играли в кости, любили только своих лошадей, а их маневренные трехколесные колесницы в бою были неудержимы. Их общество делилось на три варны: брахманов (жрецов), кшатриев (воинов-колесничих) и вайшьев (скотоводов и земледельцев). Еще у них был необычный музыкальный инструмент, удерживаемый зубами, – он издавал протяжные заунывные звуки, особенно грустно звучавшие в ночи, когда, собравшись у костра, они молились воинственному богу Индре или, приняв сому[52], грезили о белых зимах земель, покинутых ими… Арии вторглись в долину Инда на своих быстрых колесницах и в жестоких битвах заняли древнейшие города хараппской культуры, не уступавшей в своем развитии таким очагам цивилизации, как Месопотамия и древний Египет. Они оттеснили на юг коренных жителей – дравидов, а из подчинившихся людей организовали четвертую варну – шудр, обязанных обслуживать представителей высших варн. Позднее эти события были описаны в «Ригведе» – собрании индоарийских религиозных гимнов, которую Арей, уже гораздо позже, приобрел на одном из базаров Паталипутры[53] и с интересом прочитал. Другая часть ариев захватила Иран, от которых он и получил свое название: Арьянам – значит «арийское». Главное религиозное сочинение этих ариев, «Авеста», также имелось у Арея и тоже помогло ему помочь понять происшедшие события. А вот что показали его лингвистические исследования. Сначала Индоевропейская семья народов распалась на четыре языковые группы: Альпийскую, Нордическую, Балкано-кавказскую и Индо-иранскую. Первые три группы перекочевали на запад, северо-запад и юго-запад соответственно и позже распались на более мелкие составляющие. Так, Альпийская группа – на романскую и кельтскую, из Нордической группы выделились германские народы, праславяне и балтские народы, а Балкано-кавказская группа разделилась на греческую, армянскую и албанскую. Индо-иранская группа, переместившись дальше всех, распалась на индийскую и иранскую группы. Примерно к ХІV веку до новой эры расселение прекратилось. Началась новая, уже оседлая, жизнь, когда на первое место в хозяйстве стало выходить земледелие, а не кочевое скотоводство. Это и было результатом первого переселения народов…

Казалось, думал Арей, еще совсем недавно, в начале II века, все было прочно и надежно: евразийская система находилась в полном равновесии, как вязанка хвороста, удерживаемая тремя узлами. На западе узлом стабильности являлась Римская империя, охватывавшая весь Средиземноморский бассейн вплоть до Месопотамии. На востоке узлом стабильности была великая Ханьская империя, раскинувшаяся от пустыни Гоби до Тихого океана. Между ними находился центральный узел, включавший Парфянское и Кушанское царства[54], занимавшие пространство от Средней Азии вплоть до Индии. Казалось также, что каждое из этих государств процветало: возводились города, строились роскошные дворцы, прокладывались новые торговые пути, население любого из этих «узлов» насчитывало миллионы человек… Но ведь Арей давно уже чувствовал катастрофу, неумолимо надвигающуюся на Римскую империю. Возможно, в этих узлах стабильности, в этих островках цивилизации начался новый демографический кризис, вызванный быстрым ростом населения? И должно быть, как и в первый раз, такой же кризис охватил варварские племена Евразии? Похоже было на то, что повышение их уровня жизни, вызванное переходом к оседлости и земледелию, также привело к чрезмерному росту численности населения, а стало быть, и к появлению массовых передвижений столь характерных для варварских племен с целью захвата плодородных земель, богатой добычи и рабов…

Германские племена готов до ІІ века проживали в низовьях Вислы, куда они, согласно преданий, переселились из Скандинавии. Плодородный юг давно манил их, северян по происхождению, и в начале ІІІ века большая часть готов поддалась соблазну и устремилась в Причерноморье. Готы подчинили себе проживающих там славян, скифов[55], герулов и создали многоплеменной союз, который начал предпринимать военные походы против Римской империи. Они первыми из варваров разгромили «непобедимую» римскую армию и убили императора Валента в битве у Адрианополя в 378 году, а наивысшего расцвета достигли во времена царя Германариха, который раздвинул границы остготского союза далеко на восток, вплоть до верховьев Волги, где они впервые столкнулись с гуннами… Гунны, или Хунну, что означает просто «люди», – кочевое племя, вытесненное из ареала своих степей на севере от пустыни Гоби китайцами, стремившимися установить контроль над возможно большей частью Великого Шелкового Пути, вот уже несколько веков связывавшего Тянь Ся[56] и Средиземноморье через Среднюю Азию, Иран и Средний Восток. А то, что китайцам этот Путь приносил немало, красноречиво говорит тот факт, что еще Божественный Август, стремясь уменьшить отток золота из Римской империи на Восток, специальным эдиктом «против роскоши» ограничил ношение шелковых одежд сенаторами и всадниками. Так вот, гунны, вытесненные китайцами, отступив далеко на запад, в Приуралье, смешались с местными угроязычными племенами[57] и создали единую державу, объединенную не языком, а лишь общностью кочевого быта. «Поднебесную» вскоре потряс ряд внутренних неурядиц: последовавшие одно за другим восстания «Красных бровей», «Желтых повязок» и «смута восьми князей» закончились падением династии Хань и недолго просуществовавшей династии Цзинь. Гунны не только отомстили Тянь Ся, уничтожив династию Цзинь, но и неудержимой конной лавиной пронеслись сквозь земли ослабшего Кушанского царства и распавшейся Парфии, вторглись в Индию, где мимоходом разгромили древнюю державу Гуптов, и наконец, набрав сокрушительной мощи урагана, ворвались в застывшие от ужаса пределы Западной Римской империи. Под их натиском пал племенной союз остготов, а Германарих, раненный в бою, покончил жизнь самоубийством. Страшная память об этих «приросших к коням», «безобразных и похожих на скопцов» кривоногих азиатских воинах с их вождем Аттилой, прозванным за жестокость «бичом божьим», надолго останется у потрясенных народов Европы. Гуннский ураган смел державу вестготов и заставил германские племена двинуться далеко на запад. Сработал принцип домино: готы, приводя в движение другие племена, оказались в конечном итоге в Галлии и Испании, «по дороге» приняв деятельное участие в формировании почти всех европейских народов. Под натиском тех же гуннов двинулось на запад вместе со свебами и аланами и многочисленное германское племя вандалов. Прорвав в начале пятого века лимес на среднем Рейне, они вторглись в Галлию, затем в Испанию, но не задержались там, а, форсировав Гибралтар, высадились в Северной Африке, где на римской территории создали государство вандалов со столицей в Карфагене. Обосновавшись на новом месте, они принялись с удвоенной энергией захватывать острова Средиземного моря – Сицилию, Сардинию, Корсику – и наконец в 455 году заняли Рим. Подвергнув «вечный город» неслыханным, ничем не оправданным разрушениям, они навечно прославились своим «вандализмом», но как государство просуществовали недолго, будучи завоеванными Византией через несколько десятков лет… Тем временем гунны продолжали свое победное шествие Европой и вслед за готами вторглись в Галлию. Общая опасность заставила объединить силы Западную Римскую империю и варваров – пример, достойный подражания! Решающее сражение, прозванное «битвой народов», произошло в 452 году на Каталаунских полях близ Труа, где войска союзников, состоящие из римлян, вестготов, франков и бургундов под командованием римского полководца Аэция нанесло поражение гуннам, на стороне которых выступали аланы, славяне и покоренные остготы. Тем не менее Аттила еще совершил удачный поход в Италию и, наверное, долго еще продолжал бы терзать Европу, если б не умер внезапно в 453 году… Аэций, выросший среди готов, мечтал приучить кровожадных варваров соблюдать римские законы, жить в мире и любви с галлами и в итоге создать в Галлии новый Рим взамен прогнившего старого. Галлы – потомки кельтов, ровесников римлян, а Галлия, завоевание которой началось при Цезаре, не уступала в те времена по своему культурному уровню гомеровской Греции: те же певцы-барды, те же гордые воины на колесницах, столь же развитая мифология и к тому же – высокоразвитая металлургия и культура земледелия; галлы были лучшими конниками, чем римляне, а их одежда была лучше приспособлена к среднеевропейскому климату, чем римская (и кстати, вспомнил Арей, «брюки» – все же галльское словечко). Галлы, подвергшиеся за четыре века римского владычества сильнейшей романизации, стали убежденными католиками, писали только по-латыни и говорили на латинском языке, разбавленном кельтскими выражениями. Когда Галлией завладели германоязычные племена, положение сильно усложнилось: франки и алеманны были тогда язычниками, то есть некрещеными; вестготы же давно были христианами, но – арианами[58]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Центральное помещение римского дома со световым отверстием в потолке. К атрию примыкают триклиний (столовая) и таблиний (гостиная).