Тот, кто придёт за тобой

– А этот вольный городок не Новгород прозывается? – не утерпел я.

Как бы не так – снова пальцем в небо. Оплот демократии именовали Ладенью, и я зарёкся проводить топонимические параллели. Самой великой напастью для Руси были кочевники с юго-востока. Здесь же Лесотравье трясло куда сильнее. Пора уже понять, что у каждого мира своя судьба, и не будем выпендриваться с излишней учёностью. Мудрецов здесь и без меня хватит.

На ночлег мы расположились тут же, у дороги. Обещанных Стрелком деревень что-то было пока не видать. Впрочем, он этого и не сулил, а на мой ненавязчивый вопрос о кровле над головой невозмутимо ответил, что до ближайшей деревушки мы доберёмся лишь завтра после полудня. И это у них называется – густонаселённая местность.

Собирая ветки для костра, я пожалел, что не догадался захватить в дорогу спички. Вот был бы фокус для Стрелка!.. Дорого бы дал, чтоб глянуть на его физиономию. Но спички остались в моём мире, зато вот зажигалка и сигареты… Так, а почему меня не тянет покурить? Неполная пачка лежит в кармане куртки, а куртка сейчас висит на каком-нибудь крючке княжеского терема в Велевце. Но в том-то и суть, что о сигаретах я не вспомнил с того момента, как очутился на перекрёстке. Курить не хотелось ни чуточки – и это при моих-то полутора пачках в день! От чего ещё меня отучит Лесотравье?

Волоча на себе груду сушняка, гадал – как же Стрелок разведёт костёр без спичек? Углей в горшке мы с собой не брали, это точно. Пойти помочь парню добывать огонь трением, что ли… Но, оказалось, всё готово и без моей помощи. Он лихо управился с кресалом, отпустил коней пастись, вытащил из седельных сумок немудрёную снедь, и вечер вдруг показался мне куда как неплох.

Ночь спускалась в ожерелье из небывало крупных звёзд. Тонкий месяц пиратской серьгой качался в её чутком ухе. Прозрачным эхом неслось кукование очумевшей кукушки, засевшей где-то в дальней рощице. Даже запах гари словно уменьшился, придавленный вечерней свежестью, – а может, я просто принюхался к нему и перестал замечать? Чуть поодаль пофыркивали кони, топтались по траве, рассёдланные, радовались отдыху. Сучья, сгорая, выстреливали крошечными салютами искр, и плавились угли в голубом угарном ореоле. Ночной мотылёк присел передохнуть на моё колено, но тут же заполошно метнулся прочь. Лесотравье, ворочаясь и шумно вздыхая, укладывалось спать. Нет, что бы там ни говорил Радим, а всё-таки я попал в сказку…

– Ёшкин кот! У нас же сегодня Новый год встречают! – это вырвалось совсем неожиданно, видно, чары Лесотравья дали сбой и снова позволили мне на миг стать прежним.

Стрелок закашлялся, чуть не подавившись гусиной костью.

– Какой ещё Новый год? Где – у вас?

– Ну… У нас, в моём краю. С ёлкой, с шампанским.

Сказав «а», выкладывай и «б», раз уж понесло. А попробуй промолчи, глядя в глаза Стрелка, полные чисто мальчишеского любопытства, глядя на его выжидательно приподнятые брови. Нет, кому-кому, а этому парню довериться можно. Печёнкой чую – он не сдаст меня с рук на руки пособникам Мглы и не обернётся диким котом или другой бестией, чтобы вцепиться в глотку.

Начал рассказывать, негромко, сперва осторожно, подбирая слова, затем увлёкся. В зрачках Стрелка отражался факел костра, и умолк припозднившийся кузнечик, и Белко подошёл ближе, словно тоже решил послушать. И даже ночь притихла заворожённо.

…Города с домами-исполинами, бетон и стекло, зеркальные полотнища витрин, мишура реклам и распаренный июльский асфальт. Яркие автомобили, которым тесно на улицах, мерцающие мониторы компьютеров, микроволновые печи и кондиционеры. Смартфоны, бесчисленные газетные заголовки и пестрота телеэкранов. Студенческие бунты, курортные пляжи, авиакатастрофы, нефтяные вышки, собачьи бега, концертные залы, космодромы, баночное пиво, захваты заложников, горные лыжи и шоу-бизнес. Мой мир был огромным и суматошным, он вертелся колесом, шумел, хохотал, ссорился, мелькал, взрывался, плакал, он сходил с ума, он был таким сложным… И он ничего не мог противопоставить спокойным истинам этого мира.

Странно – Стрелок поверил мне сразу. Поверил во всё, что я говорил, и не стал ехидничать и требовать доказательств. Он слушал без большого удивления, морща лоб, кусая губу по привычке. А я, глядя на него, вспоминал свою встречу с Окраинным Странником. Ёлки-палки, каким же олухом я был, как же я сопротивлялся очевидному в попытке ускользнуть от волшебства оживших легенд! Почему мы так охотно разучились верить в чудо? Отчего мы по доброй воле норовим затянуть душу в чешую цинизма и бессмысленных сомнений?

Я и сам был таким всего два дня назад.

– Значит, вот зачем мы идём к Поющему Камню, – протянул Стрелок, пристально разглядывая меня. – Ты Чужак. Мне знакомо предание. А я-то думал, с чего бы это князь изгнал меня из дружины и отправил к Велесу под мышку? Понять не мог, чем провинился…

Сказал бы раньше – я бы ему объяснил. Теперь понятна стала его недавняя угрюмость. Похоже, парень спал и видел схватку с воинами Мглы, а вместо этого… Разумеется, отправку в глухие леса он счёл за наказание. Только, судя по всему, наш поход может оказаться куда опаснее, чем открытый бой с тенями в широком поле. Не придут на выручку княжеские дружины, и биться придётся вдвоём против всех.

Но с другой стороны – коли мы выживем, песни об этой прогулке на северо-запад будут долго слагать в Лесотравье. За славой я не гнался никогда. Но слава явилась на свет раньше меня, о ней пророчили предания Утренней Поры, и лишь от меня зависит, какого цвета будет эта слава.

– Твой Круг похож на сказку, – промолвил Стрелок. – В сказках должно быть всё хорошо. Да?

Похоже, он надеялся, что в моём мире нет и не может быть Зла. Я покачал головой. Он не представляет, что такое Зло в моём мире, где главные враги себе – мы сами. Жить так, как до недавнего времени жило Лесотравье, мы не умеем. Зато мы хорошо умеем убивать. Мы убиваем чужих, друг друга, сами себя. Убиваем за деньги, за власть, во имя мести, просто так. И, о боги, сколько мы сумели напридумывать, чтоб можно было себя убивать…

Стрелок помолчал, глядя на огонь, и по лицу его бродили тени смутного разочарования. Или то ветер трепал рыжие вихры костра?

– Раз так, – задумчиво сказал он, подперев кулаком подбородок, – не хотел бы я жить в твоём Круге. Думал, хоть где-то есть мир, где нет Зла, совсем нет. Но в твоём мире, видать, его много.

Даже слишком. Он не знает, как много… И сказать по правде, мне тоже не очень нравится тот мир, откуда я пришёл в Лесотравье. Потому что здесь, по крайней мере, всё ясно. А там – там ещё надо отличить Зло от Добра.

Глава 7

Стрелок уснул быстро и легко, как умеют засыпать люди с чистой совестью. А я вертелся с боку на бок, слушал дыхание ночи и всё думал и думал об этом нашем странном разговоре. Тишина разбередила сердце, и я не знал, где прав, где неправ. В мозгу сорняком-пустоцветом засело непонятное беспокойство. Откуда оно взялось, откуда проросло так неожиданно, я не мог уяснить. Кажется, перед тем, как закончить посиделки, что-то сказал или подумал… А что? Нет, не удавалось нащупать ту ниточку, за которую дёргала меня тревога. И вроде бы всё было в порядке, и никакой ошибки я не совершил, и не за что было винить ни себя, ни спутника. А вот поди ж ты – не мог отделаться от мысли, будто что-то пошло не так. Возможно, призраки, укрывшись под подолом ночи, подслушали нашу со Стрелком беседу? Или я что-то пропустил мимо ушей, или, напротив, брякнул не то? Не понять. В конце концов, плюнул, лёг на спину, руки за голову закинул и уставился в чёрное небо. Сон не шёл.

Сон-то не шёл. Зато постепенно мною овладевало странное, ни на что не похожее оцепенение. Намёка в нём не было на тот безмятежный покой, который приходит вместе с дрёмой. Недоброе, как тиски палача, грозное, как нож у горла, оно леденило кожу и делало мускулы безвольными. Я, спохватившись, дёрнулся раз, другой – даже пальцем не шевельнёшь. А потом началась уже полная небывальщина, и происходило всё так быстро, что я даже струхнуть не успел.

Звёзды над моей головой дрогнули и тронулись с места. Они стремительно снижались, становились всё огромнее – не то ночь падала на меня, не то я распухал до размеров этой ночи. Одна из звёзд вспыхнула ярче других, мигнула багровым светом, бешено завертелась, и я ощутил, как втягивает она меня, закручивая водоворотом, в свой до жути алый омут. И было поздно вырываться, звать Стрелка или Радима. Я, задыхаясь, летел в багровую паутину. Нестерпимо звенело, шипело, верещало пространство, расползаясь клочьями, и чьи-то тонкие, как нити, щупальца обжигали своими прикосновениями. Так, наверное, умирают грешники. И я, выходит, грешник… Скрежет. Мрак. Ничего.

Затем… Затем всё кончилось, полёт прервался, и я увидел себя в небольшом зале без мебели, без окон, в зале, сплошь затянутом драпировками. Складки алого шёлка мягко стекали по стенам на пол, укрытый таким же алым ковром. И только потолок скрывался в розоватом тумане, клубами ходившем из угла в угол. Получалось, что умирать по-настоящему время ещё не пришло.

Но я не один оказался в этих чудных покоях. Ладони шёлка раздвинулись, пропуская… Я никогда не видал его раньше – ни в Лесотравье, ни дома, ни в снах. Высокий, с длинными белыми, очень белыми волосами, с открытым лицом – он был молод, приветлив, от него не исходило никакой угрозы. Серо-голубые глаза смотрели на меня весело и испытующе.

– Ну, здравствуй, Чужак, – хрипловато сказал он, протягивая руку. – Тебя ведь здесь кличут Чужаком? Или предпочтёшь своё настоящее имя?

– Без разницы, – я насторожённо разглядывал незнакомца. Родинка на виске, светлые, сросшиеся у переносья брови, чуть заметные морщинки у губ, прямой нос и высокие скулы – да ему бы в Голливуд. Одет по-простецки и явно не в тон драпировкам – просторная белая рубаха с широким воротом, серая ворсистая безрукавка и такие же серые узкие штаны. На ногах добротные сапоги, у пояса ни ножа, ни меча, одна низка каких-то тёмных камушков – чётки, ожерелье или амулет. Кто ж это такой?

– Я тебя знаю, – говорил он меж тем. На рукопожатие я не ответил, но его это, кажется, не озаботило. Он сложил руки на груди и шагнул ещё ближе, так, что мы чуть не столкнулись нос к носу. – Я тебя знаю, а вот ты меня забыл. Помнишь, как мы с тобой, бывало, зажигали?..

– Не помню.

– Жалко, ёшкин кот! – он выстрелил моей же поговоркой так легко и привычно, что я вздрогнул. – Что же ты, приятель, творишь? Я его ищу, зову на помощь, посылаю за ним, а он, гляди-ка, шастает невесть где, уже и компанию новую себе подобрал. Что это за малый там на дороге?

Его дружелюбный тон неприятно смущал. Хоть убей, среди моих знакомых, тем паче друзей никогда такого субъекта не наблюдалось. К тому же, он не слишком походил на нуждающегося в помощи – во всяком случае, выглядел сильным и довольным жизнью. И что-то уж больно разговорчив. Где это и что, интересно, мы с ним зажигали?

– Слушай-ка, – процедил я, – не мели чепухи. Я тебя впервые вижу. Тут, смотрю, все меня знают, радость-то какая! Зато я никого… Тебя, к примеру, как зовут?

– И этого не помнишь, – искренне огорчился он. Тряхнул дружески меня за плечи и близко-близко заглянул в глаза. – Что, правда, не помнишь? Мстислава не помнишь? Ну? Мы же не разлей вода были! Давай, вспоминай!

Я прикрыл глаза, чтоб не видеть его взгляда – внимательного, сочувственного и такого… такого незнакомого! Он явно хотел помочь мне, тормошил мою память, стремясь прорваться сквозь её бастионы. Спасибо за подмогу, учту на будущее. Но почему я не то, что не могу – совсем не желаю вспоминать его и наше с ним «не разлей вода»?

– Это ты меня сюда затащил, в эту красную табакерку?

– Ну я, конечно, кто ещё! Давай-ка присядем, чего на ногах стоять…

Он кивком указал в угол – так-так, могу поспорить, минуту назад там не было никакого дивана. Сейчас он появился – низкий, уютный, с высокими круглыми подлокотниками, с красной атласной обивкой. Такой мебели уж точно было не место в Лесотравье. Но раз приглашают, можно и присесть. Я удобно расположился, откинулся на мягкую спинку, бросил взгляд туда-сюда. При таком проворстве хозяина здесь запросто и стол с угощением возникнет.

– Это что, твоя гостиная? Пустовато. И к чему такой кровавый цвет?

Мстислав почесал в затылке, вздохнул разочарованно:

– Тебе ж всегда он нравился… Но не хочешь – сменим обстановку.

Щелкнул пальцами – и алый цвет исчез мгновенно, а все вокруг затопило приятным синим, с уходом в лазурь. Ничего не скажешь, знатный он иллюзионист, этот породистый блондин.

Мстислав усмехнулся, глядя, как я скольжу взглядом по синим стенам зала.

– Теперь нравится?.. Ты лучше объясни, почему пришёл сюда со стариком, а не с моими людьми? Я знаю, они тебя нашли раньше. Послушал бы их – и не было б сейчас хлопот.

Ой-ёй-ёй, а вот теперь я начинаю догадываться, кто усадил меня на этот диванчик! Мне надо было идти с его людьми, они настойчиво приглашали… От внезапного прозрения спина стала липкой от пота. Но как же?.. Без боя, без предупреждения, без встречи у Поющего Камня, наконец! А князья-то, наверное, полагают, что разыграли мудрёную партию, отправив меня в обход. Так буднично, так просто, так легко обхитрила всех нас Мгла, наплевала на правила игры и даже не дала возможности обнажить меч. Я схватился за пояс и чуть не взвыл. Ну, ясен перец, оружия нет, не спать же с ним было! Отстегнул и рядом положил. И остался с пустыми руками.

Мстислав моё судорожное движение заметил. И снова усмехнулся – по-доброму как-то усмехнулся и немного сожалеюще, вот только морщинки у губ стали жёстче и рельефнее.

– Чего всполошился? Вижу, вспомнил кое-что. Превосходно, коли так.

– Не вспомнил. Понял.

– Ну, понял, – он покладисто кивнул. – А что понял-то?

– Ты и есть Мгла.

Он весело хлопнул себя по колену.

– Не угадал!.. Мгла – это темнота, мрак, у неё нет тела, нет ни рук, ни ног. Она – ничто и нечто. А я – я живой, дружище, я такой, как есть, сижу рядом с тобой. Не выдумывай.

– Значит, ты её воплощение. Сам же сказал, что посылал за мной гонцов. Так что лжёшь ты – не знакомы мы с тобой. И дружбы между нами не было. А впереди…

– Да знаю я, что впереди! Ещё расскажи про седые предания! Удивляюсь, как находятся дураки, что их слушают. А вот насчёт того, кто лжёт… Значит, ты поверил этому… как его… А почему ты ему поверил?

– Почему? – я немного растерялся. – Потому что он рассказал о Лесотравье. Потому что твои люди вышибли мне свет в доме, а он разжёг свечу. Потому что… Ну, не знаю… Да потому что он на тебя не похож!

Мстислав раздул ноздри, и дружелюбия в его взгляде поубавилось. Оно сменилось укоризной, вот-вот грозящей перелиться в гнев.

– Замечательно! Всё объяснил!.. Позволь, я тебе тоже кое-что растолкую. Насколько мне известно, про Лесотравье первым заговорил ты. И этот дед ничем не отличается от меня – разве что возрастом да лицом. Он напел тебе сказки о Добре и Зле, да? А кто сказал, что именно он – посланец Добра? Что ты знаешь о нём? Ничего, совершенно ничего! Он привёл тебя к троим здоровым мужикам, которые всегда готовы вцепиться друг другу в бороды из-за лишнего клочка земли! Теперь они поняли, что их время уходит, и надумали объединиться. Мой мир – мир свободы – они назвали Мглой. Да кто они, чтобы решать, что такое свобода? И ты поверил им, попёрся куда-то с этим парнем, а кто он, понятия не имеешь. Ты знаешь, что он побывал в лапах оборотня? Пусти ему кровь – увидишь, какого она цвета. Нашёл попутчика! Не сомневаюсь, он пойдёт с тобой до конца – до конца твоей жизни и сам этот конец приблизит! А что касается света… Ты не задавался вопросом, почему лампы в твоём доме погасли как раз перед приходом старика? Не потому ли, чтоб он смог тебя напугать и заставить поверить себе? Не один он может разжигать огонь. Гляди сюда, дурень!

Он сложил ковшом ладони, дунул в них, и те засветились изнутри – казалось, под кожей вспыхнула пара ярких свечей. Этот свет от ладоней Мстислава сначала осветил его самого, потом всё вокруг и неожиданно целым снопом ударил мне в лицо. Щёки и лоб обдало жаром, словно от раскалённой печной топки. Вскрикнув, я прикрылся локтем и ощутил, как яростно дёргают за рукав.

– Эй, Чужак, очнись! Открой глаза, слышишь?

Я вырвался, мотнул головой. Скулы так и пылали. Сознание возвращалось медленно, я различил над собой неясное пятно чьего-то лица. Оно расплывалось, становилось то мутнее, то резче, и на какое-то мгновение мне почудилось, что я вижу жёсткие складки у рта и светлые сросшиеся брови. Но тут же понял, что Мстислав с его фокусами исчез, уступив место другому. Тёмные тревожные глаза, знакомый шрам на подбородке, длинные русые пряди, свежая царапина на щеке – она-то откуда взялась?..

– Уйди, не трогай меня, – я вскочил на ноги. Стрелок, привстав на колене, вскинул на меня непонимающий взгляд. Ворот рубахи его был разодран, к спутанным волосам пристали травинки, одежда в пыли. Неподалёку валялся нож с бурыми каплями на лезвии. За моей спиной испуганно всхрапывали кони.

Далеко за рощицей, где вчера гомонила кукушка, вставало умытое росами солнце. Костёр давно погас, и угли подёрнулись серым налётом пепла. Ночь дотлела и сорвала с жилистой шеи звёздные подвески. И не было багровой звезды, не было странного зала, не было Мстислава и его светящихся ладоней. А вот голос свой он мне оставил, хрипловатый мягкий голос, полный участия с оттенком укоризны. И речи его тоже остались со мною – уховёртками проникли до самого мозга и сучили там лапками, свивая гнездо.

«Пусти ему кровь – увидишь, какого она цвета…»

– Да что с тобой?

Стрелок поднялся и теперь стоял напротив меня – потрёпанный и сердитый. Розовый луч солнца коснулся его макушки, робко дотронулся до лба и мазнул по носу. Я разглядывал парня, стараясь не пропустить тот миг, когда его пальцы превратятся в стальные кошачьи когти, а загорелая кожа начнёт покрываться шерстью.

– Обмень…

– Где?? – он крутанулся, словно ждал нападения сзади. – Никого больше нет, чего ты?

– Ты – обмень. Ты.

– Тьфу! – Стрелок зло сплюнул и начал приводить себя в порядок. – Я уж думал, ты помер. Не мог добудиться. Ты что, ничего не слышал?

– Нет, – только тут до меня дошло, что неспроста он в таком виде. Да и заляпанный нож наводил на мрачные размышления. – А что здесь произошло?

– Обмень напал. Кабы не кони – беда… Они разбудили. Он к тебе подбирался, ползком, не сразу и увидишь. Ладно, что я проснулся вовремя… Ну-ка, полей.

Он протянул мне кожаную флягу с водой. Я наблюдал, как умывается человек, возможно, спасший мне жизнь второй раз подряд. Подозревать Стрелка не было никакого резона. Никакого, если не считать того, что сказал Мстислав. В его словах было много такого, с чем я мог бы поспорить. Но спорить с этим трудно, куда проще согласиться. Он прав – свет тогда погас аккурат перед тем, как появиться Радиму. А князья даже на Руси шли друг на друга войной, не желая делиться ничем. И этот парень, что разбрызгивает, вкусно умываясь, воду, – что я знаю о нём? Оборотень, обмень, воин, мастерски владеет луком – одно другому не мешает. А то, что до сих пор не напал, – значит, ещё не время. Верить нельзя никому, даже Белко, даже вчерашнему ночному мотыльку. Я чужой в этом лживом мире. Вот только не пойму, дорого ли стоит здесь моя жизнь и кто готов за неё заплатить?

Вернуться домой… Попасть в свой безопасный городишко, на открытое всем ветрам крыльцо прямо отсюда и сейчас, наверное, не получится. Значит, надо ожидать чего угодно. И держать оружие под рукой, чтоб успеть отразить удар.

Но неужели меня обманывают все? И Радим?..

Стрелок утёрся рукавом, тщательно вычистил о траву нож. По всему похоже, он собирался мирно позавтракать и продолжать путь. О ночном нападении ни словом больше не обмолвился, а мне разговаривать с ним не слишком хотелось. Первым делом я пристегнул к поясу оружие и сразу почувствовал себя увереннее. Вот только трудновато, пожалуй, в дороге придётся – всё время ждать смерти от того, кто с тобой бок о бок.

Впрочем, я всегда могу постараться его опередить.

– Значит, ночью ты убил обменя? – уточнил я, пока мы жевали пресные лепёшки за завтраком.

– Не убил. Ранил.

– А какого цвета у них кровь?

Стрелок безразлично пожал плечом.

– Тёмная, будто с землёй смешанная. И густая, струёй не хлынет. Потому и живучи.

– Ладно, запомним. Ты обещал, что сегодня до деревни доберёмся.

– Будет тебе деревня… А ты всегда так крепко спишь?

А что, в следующий раз ты меня и расталкивать не станешь, сразу прикончишь?.. Сказать бы ему, что за сон это был и у кого в гостях я побывал, сам того не желая. Но я ничего не стал говорить. Я не доверял уже никому – ни Стрелку с его хваткой, ни доброжелательности Мстислава. Мне нужно было сперва разобраться с самим собой, если уж Добро и Зло не только в моём, но и в этом мире столь виртуозно умеют меняться местами.

Глава 8

Деревушка оказалась по моим меркам небольшой – дворов десять. Она вынырнула слева от дороги, на пригорке, возникла сразу, вдруг, словно её только что кто-то нарисовал среди черёмухи и зарослей смородины. Низкие серые строения вырастали, казалось, прямо из травы. Огромный кряжистый кедр со странно порыжевшей макушкой охранял подступы к деревенскому плетню. Издалека почуяв нас, уже заливались дворовые псы. Гуси толклись чуть поодаль, у широкой лужи, заросшей камышом. И кое-где вился над крышами дымок – отрада усталых путников. Будем надеяться, что на ночь здесь нас приютят.

Единственная улочка была пустынна. Собственно, и не улочка это вовсе, так, широкий проход меж домами. Мы вертели головами по сторонам, выискивая хозяев. Прямо по грядкам с морковью и пожухлыми перьями лука бродили куры – охотились за червяками. Поисками руководил с чурбака рябой петух с выбитым глазом. Судя по его уныло свисшему гребню, на червей нынче был неурожай. Облезлая псина, такая дряхлая, что даже погавкать на чужих была уже не в силах, грызла стёртыми зубами мосол. Она, правда, покосилась на нас и даже издала утробный звук – видно, притворялась, что рычит. Шугануть её было некому. Лишь несколько чумазых ребятишек возились в пыли у забора. Они дружно уставились на нас круглыми глазами – даже не на нас, а на наше оружие.

– Очень гостеприимная деревня! – не выдержал я.

Стрелок ухмыльнулся.

– А чего ты хочешь? Страда ведь – хлеб жнут, последний сенокос, мало ли… Погоди, спросим.

Он направил было к детишкам своего гнедого. Но те не собирались общаться с двумя незнакомыми всадниками. Мы не успели и рта раскрыть, как они – фр-р-р! – улепетнули от нас, разлетелись, как воробьи. Да ещё с таким визгом, мама дорогая! Будто мы махновцы какие…

– Ну, чума! Они щас всю деревню в штыки поставят, то бишь, в вилы. Куда теперь?

– Ничего. Поехали вон туда. Там печь топится, значит, кто-то есть.

Двери большого длинного дома были распахнуты настежь, оттуда попахивало дымком и чем-то вкусным, домашним, съестным. На низеньком приступочке грелась кошка. Нам навстречу выглянула девчонка лет тринадцати с орущим младенцем на руках. Для матери слишком юна, скорее нянька – распущенные волосы стянуты на лбу ремешком, рубаха с красной вышивкой по вороту, нитка дешёвых жёлтых бус на шее и широко расставленные глаза. Она уставилась на нас снизу вверх с напряжённым ожиданием. Наверное, мы показались ей вестниками беды – здоровые оружные парни на сильных конях, с плащом дальней дороги за спиной. А привычная хмурость Стрелка и мой взъерошенный вид доверия, уж конечно, никому не внушат.

– Привет, – сказал Стрелок, наклонившись с седла. – Ты одна, что ли? Дома больше никого?

В светлых девчачьих глазах поплыл лёгкий ужас. Ты чего её пугаешь, хотел я возмутиться, нам ещё на ночлег напрашиваться! Но Стрелок уже спрыгнул с гнедого и шагнул к девчонке.

– Одна, спрашиваю?

Она молча помотала головой и крепче прижала к себе ребёнка. Тот испуганно зашёлся в рёве так, что у меня уши заложило, а Белко недовольно переступил копытами.

– Уйми!.. – кажется, Стрелок не переносил детского плача. Девчонка шарахнулась от него и исчезла за дверью – только подол мелькнул. Мы неуверенно переглянулись.

– Ты что, с ней поласковее не мог?

– А чего она… Хоть бы слово сказала.

Я вздохнул. Так мы взбаламутим всю деревню, нас погонят взашей и хорошо ещё, если насмерть не отходят. В общении мой напарник не силён, уже известно. Придётся всё брать на себя.

Я сошёл с коня, кинул поводья на жерди изгороди. Одноглазый петух оставил свой гарем и припустил со всех ног к нам – узнать, зачем приехали. Я стукнул по косяку. Пусть не думает юная хозяйка, что во двор лиходеи заявились.

– День добрый! Есть ли дома кто?

Я надеялся, что девчонка переменит своё мнение о нас и всё же выйдет. Однако вместо неё на крыльцо выполз древний, скукожившийся от старости дед. Выцветшие глаза полны опаски, однако в руках рогатина, воинственно направленная прямо на нас. Удивляюсь, как дед находил ещё в себе силы её держать. Рогатина-то не маленькая, с нею только на зверя ходить. Я попятился.