Век агрессии, вопросы начинания. Чувства и мысли, поведение и действия

Чтобы в потоке мыслей и собственных размышлений об исходной агрессии над нами преждевременно не довлели знания (тексты) и дискурсы об агрессивных чувствах и агрессивных мыслях, а также о причинных связях и побудительных мотивах агрессии, станем рассматривать протоагрессии в чистой форме, представив её некой энергией, выделенной из жизненной силы. В чистой форме, потому что как таковая она исключает всякое расположение энергии, которое придало бы ей определённую форму. Здесь мера энергии не изменяет формы, она остаётся во всех случаях сама собой, как есть, а потому и пребывает чистой. При этом также оговорим, что эта энергия каждый раз с необходимостью выделяется из жизненной силы, и что сама жизненная сила была привнесена в мир людей прежде всего для выживания.

Такое, можно сказать, во многом художественно-образное постижение агрессии первоначально в образе протоагрессии, или, если хотите, вольное изложение предмета агрессии без общепринятого, без того, что могло бы быть уже предложено по её содержанию, позволит судить о пред форме агрессии свободно, без тех составляющих, которыми она станет «обрастать» в своей истории, и без тех факторов и причинно следственных связей, которые будут её обуславливать. Ибо все эти составляющие, факторы и связи, которые нарождаются и развиваются во времени, будут по отношению к изначальному (природному) всё же «вторичными», пусть и важными каждый раз в определении конкретного типа агрессии уже как действенной и особо организованной силы. Когда, скажем, агрессия ребёнка не идёт ни в какое сравнение с агрессией взрослого насильника.

Как «рукотворные» данности, объемлющие чувства и мысли, интересы и желания, они могут затруднять нам видение протоагрессии, которая в своей практической «нетронутости» со стороны различных чувств и мыслей, и, конечно же, в отсутствии намерений и воли, будет скорее стихией, неорганизованной жизненной силой в архаичном мире людей. Но эти же ингредиенты, и связанные с ними смысловые моменты, будут не лишними и послужат пониманию того, что подвигло эту неорганизованную жизненную силу уже на целенаправленное разрушение мира людей, и как это связано с распадом жизненной силы и выделением созидательной, творческой энергии и агрессивной энергии, направленной, прежде всего, на разрушение; как связаны периоды окончания протоагрессии и начала развития собственно агрессии, а также о том, что могло ещё сохраниться от протоагрессии и служить преемственности. К этим вопросам мы ещё вернёмся, а пока продолжим рассмотрение протоагрессии.

Укажем на разрушительную силу протоагрессии, проявляющуюся стихийно как то, что её роднило с другими стихиями и было сохранено в агрессии. Ибо протоагрессия в онтологическом пребывании отвечала своему природному предначертанию так, как если бы это был ураган или какое-то другое стихийное бедствие, подобное по силе, скажем, той же повальной болезни. Поэтому общим для стихий было и остаётся то, что они являются воплощениями определённых в своей заданности сил, и что эти силы могут явно или неявно наносить урон жизни, стать причиной бедствий и разрушений. Именно в таком онтологическом понимании протоагрессия уподобляется нами стихии и именно эта стихийность сохраняется в агрессии, проявляясь уже как ярость, безудержность и напористость без границ.

Теперь мы имеем представление о первоэлементах агрессии, у нас есть примеры того, как происходил замес основных составляющих агрессии. На такой основе можно будет высказать основные суждения о природной заданности и типизации агрессии.

4. Четыре суждения о природной заданности агрессии и основные вехи её типизации

Наши размышления о природе и метаморфозах агрессии, и их сути, мы попытаемся структурно выразить в виде четырёх простых суждений. В них агрессия предстанет поэтапно в своих изменённых состояниях, а сами суждения будут основываться на связях таких ключевых понятий, как «протоагрессия», «разрушение», «агрессия» и «надличностная сущность агрессии». В этой связи к месту будет замечание К. Вальверде о том, что «… понятие находится в реальности, откуда его „вычитывает“ ум. Человек не создаёт истины – он её находит, когда она выходит ему навстречу».12 Но, чтобы они «вышли», подчеркнём это ещё раз, надо сильно подумать. И вот что нам удалось, размышляя, «вычитать» и сформулировать в виде суждений.

Итак, наше первое суждение будет о протоагрессии, проявляющейся в своём естестве спонтанно и порывисто как стихийная сила. В таком качестве она послужила вместе со страхом основой для замеса архаичной агрессии. Образно говоря, протоагрессии выпало «жить» среди людей вопреки или во благо им, жить как нечто «дарованное», которое и принимается-то потому, что «есть» и «действует», как и потому, что по рождению своему протоагрессия проявлялась практически отдельно от умственных усилий и сознательной воли, выступая как неосознаваемая часть психического состояния. А потому такая агрессия выражалась как разрушающая сила вне наличного сознания, и, соответственно, не имела собственного имени и заданных целей.

И всё это потому, что протоагрессия имела место во времена, когда не было ещё «Я», чтобы исходить из личностных начал и смыслов. Не было и той целенаправленной жестокости и насилия, которые в будущем во многом будут связаны с «Я». Не было также многих чувств и эмоций, которые давали бы протоагрессии какие-то дополнительные силы по ситуации, кроме чувства страха за жизнь. Да и потребности телесной жизни ограничивались лишь необходимым, без того, чтобы расти вместе с агрессией. Поэтому не было ещё понимания того, что новые территории проживания, а также богатства следует обретать путём агрессивного захвата. Всё это характеризовало по большей части времена ранней дикости и глубокой дремучести, когда человеческие общества учились лишь выживать, и человек сам по себе был открыт агрессии, главным образом, со стороны животного мира. Очевидно, что тогда он и обучался убивать жизнь, чтобы продолжать жить самому. Его мир и скудные чувства сами по себе мало что могли дать развитию межгрупповых отношений и связей. Агрессивные действия, которыми тогда люди могли так или иначе обмениваться, будут ещё долго вызревать в лоне стихийной агрессии. В то же время агрессия как жизненная сила, осваиваясь на уровне бессознательного, могла проступать и в сознательное, давая свои всходы.

Вот об этих ростках чувствования, добавляемых в общий замес агрессии, и будет наше второе суждение. Это суждение связано с положением о развитии родственных агрессии чувств, с которыми ей придётся в дальнейшем проявляться совместно. С этим также связано освоение волевых начал в отношениях со стихийностью агрессии. Но такое, надо полагать, не могло быть началом её подлинной истории как целенаправленной силы, последнее было скорее в чём-то другом.

Так, произрастая по истечению времени из глухого, а скорее неосознаваемого соперничества, станет давать о себе знать враждебность, которой предстояло в дальнейшем стать важной составляющей агрессии. Именно во враждебности начнут произрастать исконно человеческие начала агрессии, когда она начнёт скрытно противостоять необходимой коллективности в группе. И именно враждебность станет ящиком Пандоры для людского рода.

Также даст о себе знать жестокость, которая будет сближаться с агрессией, чтобы стать её неизменной частью. В целом же будут иметь место практики открытой агрессии, скажем, случаи насильственно отъёма «лучших кусков» у ближнего, и такое станет «вершиться» и «присваиваться» по праву сильного в группе. Тогда как агрессия по принуждению вне группы и коллективности будет носить спорадический характер. Само зло во всех случаях находится ещё в своей первозданной открытости и не противостоит добру и любви, так как для развития последних не было особых предпосылок. Поэтому агрессия по большей части не может разворачиваться среди событий такого порядка, она продолжает выражаться стихийно, а значит сохраняет и своё свободное хождение в мире людей.

Третье суждение будет о том, что, когда закладывалось многое в человеке, и различимое выступало с необходимостью в жизненных средах, агрессия стала во многом играть роль жизненной силы коллектива. Она была различима как необходимое средство выживания коллектива. Уделом такой коллективистской агрессии также делается враждебность как противостояние межгрупповым связям. И тогда же агрессия в своих сущностных противостояниях всё более укрепляется на пути смыслов и значений, она развивается как сознательная сила, перенеся в дальнейшем свои родовые признаки в иные миры уже под собственным именем. Перебравшись, таким образом, из дикости в продвинутые жизненные миры, агрессия начинает в полной мере раскрываться в своей истории как способ обогащений и защиты. Об этом свидетельствует уже культура владычества, которая способствует тому, что агрессия всё время получает от неё новые импульсы для своего развития, и то, как владычество «эго» закрепляет агрессию в языке и поведенческих актах. Именно на этих путях агрессии предстояло стать государственной силой, выражать владычество политики, а в отдалённой перспективе обрести и значения надчеловеческой сущности.

В таких пределах и контекстах нам видится история поэтапного развития человеческой агрессии, апофеоз которой приходится на Век агрессии, когда агрессия, сделав круг в своей истории уже в новом качестве, вновь становится стихией «для нас». В таком представлении культура владычества и владычество «эго» предстают центрами тяжести истории агрессии как целенаправленной силы и в таком понимании могут послужить нам объяснительными принципами. Как основополагающие понятия, описывающие развитие агрессии, они также послужат обоснованию основной идеи о том, что Век агрессии является переходом от агрессии владычества «эго» к надчеловеческой агрессии, когда процессы агрессии, связанные с поведением индивидов, выходят за их пределы. Став завершающей силой в мире чувств и мыслей, наличествуя в своей объектности, агрессия обретает сущностные (самостоятельные) значения в отношении эго.

Как мы видим, уже в художественно-образном постижении агрессии, выявлении прежде всего биографичного в части протоагрессии, стало возможным уяснить немалое, и, в первую очередь, прояснить роль сознательного в её становлении, а также утвердиться в том, что сознательное всегда исходит из развития жизненных практик, а значит и путь развития агрессии есть путь взаимовлияний жизненных практик и сознания. При этом представляется возможным определить в общих чертах и путь, ведущий к Веку агрессии. Однако нас не покидает также понимание того, что есть кардинальные вопросы, на которые надо дать ответы. И что для наших целей необходимо актуально и в целостной перспективе освещать природу агрессии в контекстах, важных для понимания Века агрессии. Поэтому, основываясь на сказанном, выделим в первую очередь три кардинальных вопроса и попытаемся кратко на них ответить, чтобы быть в состоянии опять же продолжить наш путь.

Это вопрос о том, как на протяжении веков агрессии удавалось сохраняться как действительное. И как, переходя от коллективности и индивидуальности в состояние объектности, и осознания всеобщности, она могла «наращивать» новые сущностные значения? А главное, что позволяет нам уже сегодня с сознанием дела судить о Веке агрессии?

Предпошлём к ним также наши исходные положения:

– мысль о том, что агрессия изначально выступает тёмной силой, погружённой в материнское лоно бессознательного и в таком качестве участвует в потоке жизни за выживание;

– что структурно вехи «тёмной силы» начинают оформляться, когда агрессия достигает сознания человека, сохраняясь, однако, и в состоянии бессознательности;

– то, что двойственность, выражаемая прежде в бессознательных и сознательных актах, становится, таким образом, сущностным определением агрессии, её проявлением как в импульсивных формах, так и в сознательных действиях;

– переход от односторонней, «чистой» бессознательности к двойственности в агрессии мог ознаменовать также начало её восхождения в мире людей, связанного главным образом с сознанием.

Какие доводы к сказанному могли бы быть здесь уместными? И как опредмечевание агрессии сказывалось на её развитии?

Прежде укажем на тот бесспорный факт, что, осознавая агрессию как жизненную необходимость и средство достижения целей, люди уже с архаических времён начинают опредмечивать её, не довольствуясь лишь возможностями «силы рук и тела». Важно было всячески развивать и довооружать агрессию, чтобы наносить во вражде как можно «больший» урон, помятуя, что в те времена опредмечевание агрессии было началом коллективного выживания. Так, согласно современным антропологам, человек, Homo sapiens, в борьбе с неандертальцами (есть предположение, что неандертальцы были промежуточным видом, звеном перехода к человеку), уступая им в физической силе и ближнем бою, изобрёл орудие для метания камней на расстояние. Таким образом, захватническая агрессия, наносящая урон жизни, уживалась одновременно с агрессией как необходимостью защиты жизни.

Однако принципиальным в дальнейшем опредмечевание агрессии и придании ей новых смыслов было то, что в сообществах людей орудия агрессии стали делать более конкурентными в борьбе с себе подобными, их целью стало усиление возможностей агрессии прежде всего в захватнических целях. Это был постоянно усиливающийся и возрастающий по способам и сложности процесс в истории человечества. Со временем агрессия, «слившись» с орудием «тотальной смерти», устойчиво обрела, наконец, объектный характер, стремясь окончательно стать средством утверждения глобального господства. И похоже, что это удалось, если иметь в виду ядерное оружие как высшее и окончательное решение в опредмечевание агрессии. Но одновременно с этим получилось и другое.

Отсюда наше четвёртое суждение о том, что агрессия вышла из своей природной заданности и возможностей, и что она стала во много крат сильнее и теперь противостоит уже всему миру, грозя окончательно его разрушить, содвинув на такое людей. Одновременно нам надо иметь в виду и полное слияние агрессии с массовой жестокостью. Это новое качество в жизни и поведении агрессии, пусть и выраженное скорее в метафорической форме, позволяет нам уже говорить о Веке агрессии. Дополнением нашего общего посыла здесь будет то, что, обретая такую силу и повсеместное распространение в мире людей, агрессия стала самостоятельной сущностью вне её носителя, будь то личность, группа или государство. Агрессия теперь живёт и властвует над людьми как надчеловеческая сущность, она определяет чувства и мысли людей, действенность и накал враждебных форм существования.

Итак, перекочевав из сферы бессознательного в сознание, развиваясь в своих контрконструктивных формах как орудие, агрессия непомерно возвысилась, обретя все признаки надчеловеческой сущности.

В обосновании такой позиции для начала сопоставим агрессию как «свободную от носителя довлеющую силу» с общественным мнением, но не в плане того, что последнее может быть агрессивным или пассивным, а в понимании общего, которое, имея в основе единичное, освобождается от него в определении своей сущности. Так, общество как совокупный человек, мнение которого многократно усилилось и выразилось в общественном мнении, есть самостоятельная сущность, к которой апеллируют и в различных целях изучают как нечто производное от социальной жизни. В этом смысле общественное мнение свободно от мнений отдельно взятого индивида и развивается оно по своим законам. То же самое стало характерным для Века агрессии, где властвуют надличностные сущности агрессии.

Действительно, агрессия всегда была значима своей сущностной стороной. Агрессия не религия, но она всегда присутствовала и присутствует в ней; агрессия не политика и не идеология, но она также устойчиво присутствует в них, то же самое можно сказать и о культуре в целом. Практика воспроизводства этих и других видов агрессий, теснота их связей могли приводить со временем к образованию неких целостностей. Ныне они предстают определёнными сущностями Века агрессии, и в этом смысле задают тон повседневной жизни, мировой политике, межгосударственным отношениям и связям уже в надличностном смысле.

Агрессивные сущности мы станем понимать, как скопления агрессивных выбросов, которые достигли состояний, позволяющих возвращаться в мир людей в виде надличностных сущностей (готовых форм). Это, прежде всего, сущности политической, военной и криминальной агрессии. Таким образом, агрессия, запущенная в жизненное пространство различными путями и способами, объективированная в общей истории, возвращается человеку властной силой агрессивных сущностей, став в своём развитии надличностной сущностью. Как уже надличностная сущность, она продолжает «питаться» выбросами человеческой агрессии, и большая доля здесь приходится на политическую и криминальную агрессию. Агрессивная риторика политиков различного уровня и всяческие криминальные действия служат тому.

В этих значениях преддверия Века агрессии, где властвует надличностная агрессия, рассматривается как смыслообразующее понятие введения к новой парадигме агрессии. О важности конструирования такого понятия в принятых здесь значениях свидетельствует прежде всего то, что агрессия с применением новейшего вооружения может нести смерть глобально, а то и положить конец существованию людей в мире, и новая ядерная доктрина США, увеличивающая ядерные риски, может послужить тому подтверждением.

В силу такой вероятности и исхода может говорить то, как ускоренно укрепляются механизмы запуска человеческой агрессии, как и то, что они включают уже не только традиционные чувства: месть, обиду, страх и тревогу, или конфликт интересов и выгоду. Механизмами запуска агрессии, и это следует особо подчеркнуть, становятся сами по себе амбициозность и вседозволенность «сильного». Агрессия века приближает их к себе, оставляя на вторых планах даже злобу, желание иметь и раздражительность. Одновременно с этим мы видим, как силы сдерживания мимикрируют и сами начинают рядиться в тогу агрессора. Ведь теперь стыд и совесть, право и закон, да и сама целесообразность всё более и более оттесняются на обочину жизни, и в поле активных человеческих действий и взаимодействий, по существу, начинает властвовать всепоглощающая агрессия. Это ли не есть смена права сообществ на право силы в мире и, одновременно, демонстрация Века агрессии, в котором агрессия выступает как надличностная сущность?

Мы начали вести разговор о Веке агрессии с необходимости застраивания новой территории под неё в проблематике агрессии и высказали ряд суждений о протяжённости агрессии, о том, что разрушение есть её движущая сила, не сказав и не прояснив при этом того, «что есть что» в сущностном понимании агрессивного поведения. Поступая так в вводной части, мы рассчитывали на известную осведомлённость нашего читателя. Однако таких сведений общего характера будет явно недостаточно для понимания и принятия поставленных проблем. Потребуются специальные знания, и, в первую очередь, поведенческих наук, чтобы судить об истоках человеческой агрессии, о том, что определяет ныне её устойчивые проявления в сферах жизни. И потом, надо также понимать, что при поверхностном взгляде не представляется возможным полно говорить о вековой значимости агрессии, что является крайне важным, как уже подчёркивалось, для нашего изложения. Поэтому попытаемся чётче прояснить такие основополагающие вопросы, как: что есть агрессия, какова её природа и функция? Какие силы вызывают и обуславливают агрессию? Почему люди в своей жизни не могут обойтись без того, чтобы не быть агрессивными? Связана ли агрессия с инстинктами или она социально детерминирована? И почему чувства в своей исходной части стали в большей мере апеллировать к агрессии?

Так, к примеру, тревога уже не находит забвения в печали, а устремляется к агрессии, не говоря уже о зависти или обиде, которым давно проложена дорога к ней. Наконец, если рассматривать агрессию как продукт интеграции индивидуального и социального, то что здесь будет определяющим?

Важно показать, как многое из сказанного объясняется в классической и современной литературе по агрессии, и каким будет здесь наш обобщающий подход. Ибо без разъяснения выделенных вопросов, составляющих вводную часть проблематики агрессии, станет затруднительным понимание жизненности, устойчивости и многообразия современных форм агрессии, так и объяснение роста её активности и всеохватности, определяющего ныне терроризм, экстремизм и криминальность. А главное, тот непреложный факт, что количественный рост агрессии ведёт её неотвратимо к качественной определённости, когда она уже, по существу, становится явной характеристикой века.

И здесь же кратко сформулируем обсуждаемые в книге проблемы агрессии, связанные с традиционным подходом и пониманием Века агрессии. Но прежде заметим, что имеются два основных подхода в понимании и определении агрессии. В одних авторы исходят из того, «что вызывает агрессию» (инстинкт или социальное); в других – что производит агрессия (здесь, однозначно, урон, как физический, так и вербальный). И есть третьи интеллектуальные силы, которые пытаются их совместить. Мы же станем исходить из позиции «что есть что в агрессии, выявленное в традиционных подходах, и что есть что в агрессии, связанное с пониманием Века агрессии».

В традиционном понимании, агрессия – это, прежде всего, особый тип человеческого поведения (что), сущностью которого является нанесение субъектом агрессии (личностью, группой, государством), в первую очередь физического урона другому или множеству людей (есть что). Сюда же входит вербальный урон, осуществляемый на личностном уровне и больших масс людей (есть что). Последнее имеет место, главным образом, в пропагандистской войне с использованием СМИ. Вопрос в том, что то, что вызывает агрессию, на наш взгляд, есть особый исследовательский вопрос, и на него надо отвечать, не загружая определение агрессии. Забегая, опять же вперёд, отметим, что для нас истоки агрессии, то, что её вызывает, есть вопрос интегральности агрессии. Нам предстоит окунуться в проблематику агрессии, находить там аргументы «за и против» в вопросах её интегральности и выстраивания новых положений согласно пониманию «Века агрессии» и его определения.

Придерживаясь истории вопроса, разберём вначале сам термин агрессия, и здесь этимология слова поможет нам прояснить, какие действия способствовали возникновению данного понятия и в какой мере они (эти действия) сохранили свои определяющие значения.

Слово агрессия (от лат. aggredere – приблизиться) у древних означало вторжение (приблизиться, чтобы напасть и захватить чужую территорию и получить из этого ожидаемые выгоды и богатства). Такие действия в массе своей сопровождались разрушениями, захватом и уничтожением имущества, жестокостью и насилием. Надо полагать, что со временем весь этот груз зла не мог не осесть в языке вместе со словом агрессия. А коллективное сознание и развивающиеся насильственные практики в ещё большей мере способствовали её широкому использованию и распространению. Агрессией стали называть класс явлений, присущих определённому типу поведения, где главным было напасть, переступить запретное (что само по себе уже является агрессией) с тем, чтобы нанести урон. Так возник шаблон агрессии, удобный для словоупотребления в различных контекстах, связанных с политикой государства, поведением человека и группы.

Однако для выявления сущности агрессии, формализации её как научной категории потребовались уже годы усилий многих учёных. Благодаря философам, социологам, юристам и в большей мере психологам, данное понятие обыденного сознания и враждебных (межгосударственных) практик было наполнено рациональным содержанием, отражающим взгляды исследователей на предмет его изучения. Ныне существует огромная литература,13 где агрессия представлена доминирующей силой, источником существования которой по праву считается не только сам человек, но и среда. Однако полной ясности по поводу природы и детерминации данного феномена пока нет. Так, соглашаясь с тем, что агрессия – это сила (сущностная характеристика), одни считают её обусловленным свойством человека и подчёркивают её инстинктивно-генетический характер (фрейдистская традиция). Другие полагают, что это обычная жизненная сила, которая, проявляясь в определённых условиях действия раздражителей (стимулов), получает специфическое звучание и окрас (бихевиористская традиция). При этом психологи, рассматривая агрессию, делают упор на субъективное (внутреннее) начало, а социологи – на объективное (внешнее). Если для первых источником агрессии в большей мере является внутренний мир (инстинкты, психологические процессы), то для вторых – внешние факторы среды (масс-медиа и др.). Следует также отметить, что в силу складывающихся в мире обстоятельств, агрессия, как фактор насильственных изменений в мире, должна вызывать особый интерес в международном праве. При том, что здесь правовая разработка проблем агрессии в межгосударственных отношениях отстаёт от существующих практик, и потребуются принципиально новые интеллектуальные усилия, чтобы она была на уровне велений времени.