Вороны вещают о смерти

– Нет, – ответила я и сделала ещё шаг. – А кто ты?

– Нечасто люди заходят сюда. Лучше уходи, пока худого не случилось.

В голосе не чувствовалось угрозы, была лишь настороженность.

В тон ему я ответила:

– Не уйду без болотника. Знаешь, где он растет?

Незнакомец помедлил немного и будто нехотя ответил:

– Знаю.

Любопытство во мне пересилило страх, и я приблизилась ещё немного. Передо мной стоял человек. Плечи его укрывала мантия из мха и листьев. В полумраке можно было разглядеть длинные седые волосы, спадающие на мертвенно-серое лицо. Один глаз закрывала пепельная прядь, а другой сверкал жёлтым, точно болотный огонь.

Я застыла как вкопанная, а по спине пробежал холодок. Вымолвила севшим голосом:

– Лихо…

Услышав это, он отступил на шаг и тихо сказал:

– Уходи пока можешь.

И снова не было в его голосе угрозы. Послышалась печаль, такая большая, неподъемная.

Я не понимала ничего, но страх потихоньку стал отступать. Собрала волю в кулак и сделала ещё шаг.

– Мне нужен болотник. Покажешь, где он, и я сразу уйду. – Ещё шаг. Я смотрела прямо на нечисть, стараясь не выдавать волнения. – А если хочешь что-то взамен, у меня есть хлеб. – Вспомнилось, что отец иногда взрезал ладонь, чтобы задобрить духов. – И кровь.

Во взгляде Лихо будто появился интерес. Он окинул меня жёлтым глазом и приблизился на шаг.

– Не боишься меня? Обычно люди бегут прочь, едва заметив.

В ровном, спокойном голосе слышалась давняя обида. Пришлось слегка слукавить:

– Не боюсь. Так ты поможешь?

Лихо помолчал немного в задумчивости и ответил:

– Не нужен мне хлеб. Я питаюсь человечьими страданиями. А их в вашем селе предостаточно.

– Значит, это ты насылаешь несчастья? – с укором прищурилась я.

– Так все говорят. Но это неправда. В жизни и без меня полно горестей. – Он смежил веко и потянул носом воздух. – Вот и в твоём сердце тоску чую. Она и будет твоим даром.

Его слова заставили поежиться, но отступать было некуда. Я кивнула – и тут же ощутила все затаенные обиды, все страхи и печали заново, так ярко, как если бы случились они в этот самый момент.

Вот погребальный костер отца. Пламя поднимается так высоко, что лижет низкие тучи, светит так ярко, что затмевает собой закат. Я стою у самого пламени и не чувствую жара, а только горе. Глубокое, как бездонное ущелье, и такое же темное.

Вот сестры разъехались по своим новым дворам и оставили меня в тихом доме наедине с матушкой. Чувствую, как на плечи ложится тяжким грузом ответственность, к которой я не готова. Это страх, что не справлюсь с хозяйством. Обида, что оставили меня одну.

Вот живая и красивая матушка на глазах превращается в нелюдимую старуху. Льет слезы по ночам, и я грущу вместе с ней. Грущу, потому что знаю: не стать ей прежней.

Столько всего нагрянуло разом, что глаза защипало от подступивших слез. Я яростно смахнула их рукавом. Достаточно их пролито в прошлом.

– Благодарю за дар.

Лихо склонил голову, а печали и горести вдруг отступили, и я смогла вздохнуть с облегчением. Вдруг зашумел ветер. Он откинул пряди с лица нечисти. Второй его глаз был перечеркнут длинным шрамом и навсегда закрыт. Лицо худое, сплошь острые углы, и совсем не старое, как в поверьях сельчан.

– Ступай за мной. Но не подходи близко. Все, кого я коснусь, обречены на несчастья.

В его словах слышалась тоска.

Лихо развернулся и не спеша двинулся в чащу. Ступал бесшумно, ни одна ветка не хрустнула под его ногой. Только мантия из зелёного мха и сухих листьев с лёгким шелестом тянулась следом.

Я пошла в нескольких шагах позади. Навьи духи все ещё кружили неподалеку. То впереди, то позади слышались их тревожные шепотки. Но они не подбирались близко. Наверно, боялись моего провожатого.

Некоторое время спустя я решилась нарушить тишину:

– Спасибо, что прогнал духов.

Лихо обернулся через плечо. Взгляд его казался печальным.

– Здесь их великое множество. И их не задобрить каплей крови. Им нужна жизнь.

– А почему их так много?

Я поравнялась с Лихо в надежде послушать интересный рассказ, а он тихо и размеренно начал:

– Давным-давно, задолго до зарождения вашего села, на этом месте стояло поселение. Деревушка вдали от всех в окружении молодых ещё деревьев. Но однажды пришли захватчики и убили всех ради нескольких голов скота и мешков с зерном. Вспыхнули избы, и от пепла и пламени почернело все вокруг. Но тела не предали огню или земле. Не справили по душам тризну. И души умерших страшной смертью людей, неупокоенные, озлобленные, не смогли очиститься в Нави, чтобы отправиться в долину Предков или возродиться вновь в Яви. Вместо этого они застряли здесь, в месте своей смерти, и превратились в злобных навьих духов.

Мы оба надолго замолчали. Невидимые духи тоже притихли, перестали шептаться, а только тихо, жалобно плакали. От их плача всколыхнулась в сердце тоска.

– Жаль их, – с печалью проговорила я. – А можно ли как-то помочь им, успокоить? Они ведь и сами мучаются здесь, в Яви.

– Жаль… – откликнулся Лихо с задумчивостью, словно пробуя слово на вкус. – Обычно вы, люди, никого не жалеете, кроме самих себя.

Я нахмурилась, собралась было возразить. Лихо качнул головой, обернулся.

– Это не укор. Наблюдение. Кто я, чтобы судить? – Он с грустью вздохнул и поглядел в сторону на что-то, что я видеть не могла. – А помочь им уже нельзя. Они слишком долго находились в Яви и позабыли, что когда-то были людьми. Тела их и кости истлели, и ничего не осталось, чтобы обряд провести.

– А все духи раньше были людьми?

– Не все. В основном только те, кого люди называют злобными.

– А ты?

– Не помню.

Дальше мы пошли в молчании, но не в тишине. Навьи духи по-прежнему следовали за нами. Шумел ветер в верхушках деревьев, то и дело роняя вниз сухие обломанные ветки. Протяжно скрипели сосны. Мы ступали по мягкому пружинистому мху, который теперь устилал подножия деревьев сплошным зелёным покровом. К запаху прелой листвы и хвойной смолы примешался запах тины, застоявшейся воды. Скоро показались топи.

– Вот и болотник.

Лихо обвел рукой широкое заболоченное пространство впереди. Тонкая рука была серой, словно камень, а длинные пальцы до середины черные.

– Собирай осторожно, – добавил он. – Если увязнешь в трясине, я не смогу тебя вытащить.

Вода блестела в тусклом дневном свете, почти полностью покрытая ряской. Сквозь нее пробивались трава и низкие кустарники. По краям густо росли заросли голубики и между ними болотник. Его ветки доходили почти до колена, усыпанные темно-зелеными вытянутыми листьями. На концах веток – маленькие белые цветы, похожие на седой одуванчик. Я принялась рвать болотник, стараясь не вдыхать его сильный запах. Ведь это растение могло как исцелить, так и навредить.

Лихо ждал чуть поодаль. Наблюдал. Ветер трепал длинные седые пряди, а глаз светился жёлтым, словно огонек лучины. Под его пристальным взглядом во мне пробудилась тревога. Какие мысли у него в голове? Может, когда я наберу трав и исполнится наш уговор, он нашлет несчастье? Сельчане говорят, что Лихо все равно, кого проклинать.

Словно прочитав опасения в моем сердце, он опустился на землю в корнях корявой сосны, прислонился спиной к стволу. Его зеленая мантия слилась с мхом, покрывающим кору и корни. Если не знать, что он там, можно было его и не заметить.

– Давно в Чернолес не забредал человек, – промолвил он. – Мы уже отвыкли от вашего вида. Только волхв иногда приходит за травами. Но волхв с каждым годом все меньше напоминает человека.

Я с любопытством подняла на нечисть взгляд.

– Знаешь Рябину?

– Знаю. Это мы обучили его, как применить силу, как извлечь из растений пользу и как задобрить навий.

– Мы?

– Старшие духи леса.

Волхв ни разу не упоминал об этом. Он просто пришел однажды в село, поселился в старой землянке у края леса, вдали от остальных, и люди приняли его, как принимали и уважали каждого, кто обладал даром. Мне вдруг вспомнилось брошенное подругам в шутку обещание, и сердце застучало громче. Может, неспроста я заблудилась в лесу и встретила Лихо? Может, это боги показывают предначертанный путь?

Я обхватила обеими руками букет болотника и сделала пару шагов к Лихо.

– А меня научишь волхованию?

Сказала – и сама себе удивилась, ведь только что думала, как бы он меня не проклял.

Лихо долго молчал, размышляя. На спокойном сером лице нельзя было прочесть, о чем думает. Потом прикрыл глаз, снова потянул носом.

– Чую в твоём сердце, что тебя страшит будущее. Не хочешь жить так, как говорит мать. Думаешь, нет в этом свободы.

Я молча слушала, немного напуганная тем, что он самое сокровенное вытянул наружу.

– Но и волхв не свободен. Он взял на себя бремя и до конца дней своих должен служить и помогать людям, слушать шепот богов и учить народ, как их почитать. Может быть, он нашел в этом свое счастье. Но не свободу.

– Не верю, – нахмурилась я. – Ведь он не привязан ни к роду, ни ко двору своему. Он сам решает, что делать. Я тоже хочу решать сама.

Лихо только печально покачал головой.

– Даже если кажется, что ты делаешь собственный выбор, может статься, что за тебя его уже сделали боги. Свободными люди становятся лишь в смерти. И то не всегда. Вот, посмотри на них. – Он взмахнул рукой с черными тонкими пальцами. Я не увидела навьих духов, но знала, что они там. – Они навечно обречены скитаться по Яви и отбирать жизни в надежде насытиться, но не способные утолить голод. И я тоже не свободен. Разве выбирал я приносить горе? – Он тяжело вздохнул и серьезно поглядел на меня жёлтым глазом. – Подумай хорошенько, прежде чем принимать решение. Ведь что бы ни выбрала, ты всего лишь променяешь одну несвободу на другую, а жизнь изменится безвозвратно.

Теперь настал мой черед молчать в раздумьях. Я хмурила брови и мяла в руках стебли болотника. Пыталась представить будущее, в котором у меня нет ни семьи, ни друзей. Дар делает волхвов одиночками. Дар… Разве же он есть у меня?

Я вскинула на Лихо взгляд и с разочарованием произнесла:

– С даром нужно родиться, так ведь? Значит, не быть мне волховкой, что бы я ни решила.

Лихо опустил голову к плечу. В голосе послышался вызов.

– Силу можно приобрести. Но она даётся не каждому.

– Значит, я все же могу выбрать… Решить, какая несвобода мне ближе?

– Решай. Но торопиться не следует. Пойди в деревню, расспроси волхва. Послушай богов и свое сердце. И если решишься учиться тайным знаниям – возвращайся обратно.

Я медленно кивнула. Теперь, после слов Лихо, жизнь представилась ещё более тоскливой. Что бы ни выбрала, нельзя будет вернуть все как было. Может, мне только кажется жизнь волхва такой заманчивой со стороны. Может, сам он жалеет о приобретённом даре, оглядываясь назад.

Так ли плоха судьба, которой желали мне родители? Открывшийся было новый путь больше не казался спасением.

– Что ж, спасибо тебе за все. – Я окинула нечисть благодарным взглядом. – За болотник и за мудрые слова. И что не дал навьим духам разорвать меня.

– В следующий раз возьми с собой огонь, он отпугнёт духов. А топор оставь.

– В следующий раз… – тихо вторила я.

Странное ощущение вдруг появилось: Лихо словно был уверен, что я вернусь.

Он вытянул руку и указал черным пальцем направление:

– Иди прямо, не петляй и не сворачивай. Так выйдешь из леса. Духи не тронут тебя.

Я снова кивнула и развернулась, сжимая в ладонях заветный болотник. Обмотанные тканью ноги промокли на влажном мху. Топор тяжёлой ношей висел на боку за поясом, и рукоять его стучала по бедру при каждом шаге. Болотные мошки кружили у самого лица, так и норовя облепить кожу. Но я не замечала этого, погруженная в раздумья.

Глава 3. Былички и небылицы

Постепенно деревья впереди поредели, и между стволами и ветками к земле пробивалось все больше света. Совсем скоро я подошла к краю Чернолеса. Застыла у границы, как и в прошлый раз. Обернулась. Сама не знаю, что искала глазами в чаще.

Чернолес теперь не казался таким зловещим и неприветливым. Он был просто лесом – мрачным, живым и очень старым, хранящим тайны и населенным духами. Я будто чувствовала его настороженность, его интерес. Но не вражду. Навьи духи затаились где-то, остались позади, проводив меня до самого края, и шепот их совсем стих. Они не подходили близко, как и обещал Лихо.

Между лесом и селом тянулась полоса молодняка и примятая сухая трава, сквозь которую лезла молодая зелень. Жгучая крапива больно жалила ноги, пока я шагала по буграм и кочкам, пробираясь к протоптанной тропе. Нарвала и ее немного – молодые побеги крапивы тоже пригодятся для настоя.

Длинная тропка огибала Чернолес краем, на некотором расстоянии. А за тропой уже виднелась родная изба, чуть покосившаяся, с покрытыми светло-зеленым дёрном скатами и торчащей сверху черной трубой.

Матушка беспокойно металась во сне. Я легонько погладила ее по волосам и принялась готовить настой.

Вскипятила в чугунке воду, добавила две части листьев болотника и одну часть молодой крапивы. Накрыла и оставила в покое – пусть настаивается.

Этим настоем волхв лечил кашель и хрипы, боли при дыхании и даже кровавую мокроту. Иным помогало, и кашель проходил уже через несколько дней. Иным, как моей матушке, становилось легче на время, но как только настой закончится – болезнь подступала снова.

В избе стало душно от печного жара и густого запаха болотника. Я вышла во двор. Свежий вечерний ветерок остудил нагретую кожу. Солнце висело низко над верхушками далёких деревьев, касалось прощальными лучами крыш и полей. Небосвод пылал ярким пламенем заката, и было в этом пиршестве цвета обещание бога Солнца снова вернуться на небо и подарить людям рассвет.

Что-то вдруг потревожило безмятежность вечера. Поднялся ветер, завыл, зашумел листвой. Почудилась угроза в этом вое. Предостережение. А лишь погас последний луч – за спиной раздалось хриплое карканье. Я живо обернулась.

На крыше сидела ворона. Смотрела на меня черными глазами, чуть склонив голову. Посланница Нави. Потом вспорхнула с криком, закружила. Вот уже целая стая потянулась из леса. Громкое карканье десятков птиц вспороло вечернюю тишину, переполошило сельчан. Они бросали работу, чтобы поглядеть вверх, на черных вестников горя, что стали частыми гостями нашего села.

И снова, как и утром, вороны будто зависли над двором кузнеца, сделали круг и устремились на другой край села. Я хмурилась и глядела им вслед, пока новый порыв колючего ветра не заставил поежиться.

Пора было собираться на вечерний костер. Идти не хотелось, но я надеялась, что хоть так смогу отвлечься от мрачных мыслей. Накинула на плечи платок – теплый, нагретый печным жаром, – и отправилась к месту встречи.

После дневной работы юноши и девушки, которые ещё не образовали пары, собирались вместе у костра, общались, рассказывали истории, пели. Так мы могли получше узнать друг друга. Завести друзей, а может, и найти суженых.

У костра уже собралось человек двадцать. Они расселись вокруг на потрескавшихся и почерневших бревнах. Все мрачные, обеспокоенные дурным знаком. Завидев меня, подружки оживились, подвинулись, освобождая место. Был тут и Яромир. Он длинно и хмуро поглядел на меня, так ничего и не сказав.

– Видела, Огниша? – наклонилась ко мне Нежана. – Вороны снова кружили над селом. Дважды за день! Да ещё и нагрянули, как только солнце село. Видать, совсем скоро беды ждать. – Девушка окинула меня пристальным взглядом. – А что это с тобой?

Теперь и остальные глядели на меня. Я опустила глаза на руки – все в свежих царапинах, а на рукавах рубахи прорехи от невидимых навьих когтей. Пришлось поспешно спрятать руки под платок.

– В лес ходила. Наверно, зацепилась за ежевику.

Нежана сощурилась, но ничего не сказала. Вряд ли поверила моим словам. А Беляна подхватила:

– Не стоит сейчас в лес одной ходить. Опасно.

– Это почему?

– А вдруг Лихо всех жителей проклял? – ответила за нее Нежана. – К людям, на ком лежит проклятие, нечисть будто притягивает. И если даже ты в знакомый лес зайдешь, где ничего плохого не случалось, то обязательно встретишь злого духа.

Я нахмурилась, вспомнив недавний разговор с Лихо. Почему-то сделалось обидно, что во всем плохом сразу его винят.

– С чего это Лиху всех проклинать?

– Потому что если его потревожить, он не уймется, пока не изведет всех людей в своих владениях. Только когда насытится страхами и страданиями, снова заснёт на долгие годы.

– Проклясть может не только Лихо, – присоединился к разговору старший брат Беляны, Богдан, такой же светловолосый и голубоглазый.

Все замерли в ожидании, а те, кто сидел подальше, наклонились вперёд. Лица их освещали языки пламени, танцующие в центре круга из камней. В глазах блестели отсветы костра и любопытство, смешанное со страхом.

Богдан тоже подался вперёд и начал тем особым тоном, каким обычно рассказывают страшные истории:

– На севере, с той стороны от соснового бора, есть село. Оно побольше нашего, дворов так на сотни две. Мы ездим туда на ярмарки каждый год поторговать деревянной утварью. И вот однажды приезжаем – а половина избушек пустые, брошенные, а то и сожжённые. Местные говорят, мол, началось все с болезни. Крепкие молодые мужики да бабы начали вдруг чахнуть, слабнуть. Три дня лежали в непробудном сне и помирали. Как похоронят их в земле, ещё три дня пройдет – и встают мертвецы, голодные и злые. Возвращаются во дворы свои и пожирают своих же родичей.

– Нежить! – раздался испуганный шепот. – Упыри!

– Нежить, – кивнул рассказчик и продолжил: – Народ когда опомнился, уже десятки мертвецов бродили по селу. Жители собрались и стали стрелять по ним горящими стрелами, поливать смолой и калеными железными прутьями сердца протыкать. Так и справились все вместе, очистили село от нежити. Потом стали вызнавать, кто проклятие на них наслал.

На несколько мгновений воцарилась завороженная тишина. Только поленья потрескивали в пламени, стреляя искрами, да светлячки пели в траве.

– Так что, узнали? – тихо спросил кто-то.

– Узнали. Сельчанин припомнил, как незадолго до напасти одна местная баба на народ разозлилась и поклялась при свидетелях, что жизни никому не даст. Когда нашли ее и сожгли на костре, и мор прекратился, и мертвецы вставать перестали.

– Колдунья? – с сомнением спросил кто-то. – Но ведь у них же хвост! Почему они на нее сразу не подумали?

– Хвост только у колдунов по рождению. А если учёный он или она, то и не отличить никак, – со знанием дела вставила Нежана. В детстве ее бабка-знахарка рассказывала внучке про нечисть. Много рассказывала, но что из этого было правдой, не знал никто.

– А разве можно колдуном стать, если родился простым человеком?

– А как же. Чтобы силу получить, человек должен с нечистью сговориться, написать кровью из левого мизинца на коже висельника и заплатить душою первенца. Тогда дар появится мертвецов поднимать и мор насылать.

Все снова притихли. Не знали, верить или нет: кто же согласится отдать жизнь собственного чада в обмен на силу? Либо безумец, либо отчаявшийся.

– Значит, думаете, что и у нас в селе колдун или колдунья завелась?

Нежана сощурилась и молча пожала плечами, а Богдан заметил:

– Если и завелся, то мор наслать может, а вот поднять из могилы-то и некого, ведь мы испокон веков покойных сжигали.

– А как отличить колдуна? Вдруг он и правда среди нас!

Все взволнованно зашептались, заерзали на местах, украдкой глядя поверх плеча во тьму, что непроницаемым кольцом сомкнулась вокруг костра. Лишь кое-где в селе горел в окнах тусклый свет свечей или лучины. Крыши домов и силуэты деревьев черными громадами выделялись на фоне чуть более светлого неба, расшитого сотнями звезд.

Липкое, неприятное беспокойство засело внутри после рассказа Богдана. А вдруг и правда где-то в этой непроглядной темноте затаился некто, желающий жителям зла? Человек, с которым здороваешься при свете дня, делишь хлеб, пьешь из одного рога и даже не подозреваешь, что он ходит ночами по чужим дворам и делает подклады.

– Может, по отрезанному мизинцу? – робко предположил кто-то.

– Необязательно резать, чтобы написать кровью, – так же неуверенно отозвался другой.

Нежана кашлянула, привлекая внимание, подалась вперёд и обвела всех особым загадочным взглядом, благодаря которому ее истории приобретали такую притягательность.

– Мне бабка рассказывала про одну деревню. Что не гроза – обязательно какая-то беда случается. То ребенок чей-то заболеет, то посадки белой плесенью покроются, то яблоки сорвут люди прямо с дерева – а они внутри гнилые. Говорят, это признаки колдовства. В ночи, когда черные тучи небосвод от края до края затягивают, когда ни звёзд, ни луны не видно, когда бушует гроза и ветер клонит к самой земле травы – в такие ночи у колдунов силы появляются что-то по-настоящему злое творить. Так вот, когда жители поняли, что все их беды – дело рук колдуна, стали по-очереди в грозовые ночи ходить по деревне, выслеживать, кто порчу наводит. Но ничего у них не выходило. Наутро все равно находили то мертвый скот со следами на шее, будто кто-то кровь пил, то подклады – змеиную кожу под порогами жилищ…

– А мы тоже находили змеиную кожу, – дрожащим голосом вспомнил кто-то. – На пороге хлева в земле была закопана и соломой прикрыта.

Ребята изумлённо заохали, заерзали на местах.

– И что, случилось потом что-то?

– Ну, свинья мертвых поросят родила…

– Вот видишь: порча!

Снова послышался хор пораженных возгласов. Ребята переглядывались и жались друг к дружке, а истории про колдунов вдруг заиграли новыми красками. Одно дело – слушать былички про далёкие края, и совсем другое – столкнуться со злом в собственном селе.

Порядком напуганные и возбужденные лица повернулись к Нежане в ожидании окончания рассказа.

– Так что дальше-то было? Смогли они колдуна отыскать?

– А как же. Местный волхв придумал такое: сам ходил в грозу по домам, зажигал лучину и заглядывал в глаза каждому, да не когда попало, а ровно в час перед рассветом. Если заглянуть в глаза колдуна, когда его сила особенно высока – увидишь перевернутое отражение. А ещё, говорят, у него две тени, потому что две души – своя и подсаженной нечисти. Так и поняли, кто в деревне колдует.

– Так что, поймали его и сожгли? – с надеждой спросили с соседнего бревна.

Нежана пожала плечами и будничным тоном ответила:

– Колдун в тот же миг, как его обнаружили, обернулся сорокой и вылетел в окно.

Послышались разочарованные возгласы. Народ не любил плохих концовок. Каждому хотелось, чтобы зло получило по заслугам.

– Значит, они и в птиц могут обращаться?

– И в животных, и в гадов.

– А узнать их можно только в час перед рассветом?

– Или если случайно застать за колдовством.

– Как же тогда быть? Мы ведь не станем ходить по дворам, как тот волхв. Погонят палками.

– А вот как: эта сила ведь от нечисти, а значит, колдун на капище не сможет зайти! Светлые боги его в круг не пропустят.

Юноши и девушки возбуждённо заговорили разом, посыпались идеи. На лицах их отразился азарт. Будто малые дети, которым запретили что-то взрослые, они в тайне обдумывали, как добиться желаемого. И непонятно было, кто из них воспринимает это как очередную будоражащую кровь игру, а кто взаправду станет высматривать колдуна среди жителей.

– А зачем кому-то вообще на село проклятья и порчу наводить? – с сомнением заметил кто-то. – Я вот не припомню, чтобы у нас тут что-то такое случалось, из-за чего бы ваш мифический колдун обиделся и стал мстить.

Но и на это возражение у Нежаны нашелся ответ:

– А разве же злой силе нужна причина, чтобы человеку вредить? Бабка рассказывала, что колдун – это уже не просто человек. Если в нем нечисть подсаженная, или же духи в подчинении – они не могут ведь жить спокойно. Вредить в их природе. Вот колдуну и приходится время от времени вредить, даже если нет у него на то причин. А иначе его нечисти взбесятся и начнут самому хозяину беды приносить.

– Да ну, не может быть такого… Колдун ведь сильнее духов и сам их заклинать может.

Нежана снова пожала плечами.

– Думаю, есть такие духи – древние и опасные, которым под силу любого подчинить. Лихо, например. Он и колдуна проклясть может.

На несколько мгновений все замолчали. Наверно, каждый пытался решить для себя, верить ли услышанному. И я тоже задумалась.

Когда первый испуг, навеянный рассказами друзей и общим настроением, прошел, я смогла заново взглянуть на положение. И то, что увидела, мне ни капли не понравилось.

– Так что, мы теперь начнем подозревать своих соседей? Следить за друзьями? И из-за чего: птиц, которые просто живут в соседнем лесу? Из-за нескольких смертей в год? – Я обвела всех хмурым взглядом. Одни виновато опустили глаза, другие ответили упрёком. – Нет в селе ни проклятья, ни мора.