Интересные и уникальные истории из глубин моей памяти. Воспоминания

Возможно, Сталин не любил вспоминать свою Туруханскую ссылку, потому что ему действительно было что скрывать из этого своего далеко не безупречного прошлого. И даже когда в 1942 году вышла полная лести и восхвалений книга «И. В. Сталин в сибирской ссылке» под редакцией секретаря Красноярского крайкома по пропаганде и агитации К. У. Черненко (будущего Генерального секретаря ЦК КПСС), Сталин встретил ее с раздражением и недовольством.

И если простых односельчан – свидетелей недостойного поведения вождя СССР в Туруханской ссылке – можно было угрозами заставить молчать об этом на протяжении десятилетий, то с бывшими царскими служащими, чиновниками и жандармами, такой номер бы не прошел. В условиях царившего в стране беззакония я вполне допускаю наличие негласного приказа об уничтожении всех возможных свидетелей недостойного поведения «вождя и учителя» в Туруханской ссылке. Под эту категорию нежелательных свидетелей мой дед, начальник Енисейской тюрьмы, подходил на все сто процентов.

После Февральской революции в Енисейской губернии и в городе Красноярске установилось двоевластие: Временное правительство назначило своим комиссаром в Енисейской губернии врача В. Крутовского, который и возглавил власть в виде Комитета общественной безопасности, и одновременно был образован Совет рабочих, солдатских и казачьих депутатов в виде Городской думы. Эти два органа власти постоянно враждовали пока в октябре 1917 года власть перешла к Советам, но вскоре – уже летом – большевиков свергли белогвардейцы и началась Гражданская война. В этих вихрях борьбы за Советскую власть в Красноярском Совете председателем солдатской секции был избран прапорщик 15 Сибирского стрелкового полка, стоявшего в нынешнем военном городке, будущий герой Гражданской войны Сергей Лазо. Одно время в городе находились белочехи, следовавшие из плена на родину через Сибирь и Дальний Восток. Во главе администрации губернии колчаковцами был поставлен управляющий Троицкий, и только в январе 1920 года власть перешла к большевикам. Показания деда о трудовой деятельности в этот период, данные им во время арестов 1931 и 1937 годов, противоречивы и недостоверны. Возможно, деду было что скрывать от органов НКВД, так как в обвинительном заключении «тройки» приводится характеристика колчаковского управляющего Енисейской губернии: «Каменев является исправным служакой и явно настроен против Советской власти». Но для меня остается непреложным тот факт, что все неприятности в жизни деда, приведшие к его расстрелу, начались после прихода к власти большевиков в первую очередь из-за его прежней службы начальником Енисейской царской тюрьмы.

После установления Советской власти деда арестовывали трижды. Первый раз после освобождения Красноярска от колчаковцев он был арестован 8 марта 1920 г., но через неделю освобожден от ареста следственной комиссией при Особом отделе 5-й армии.

Второй раз деда арестовали 2 марта 1931 года. Спустя семь месяцев, 12 октября 1931 года, особым совещанием при Комитете ОГПУ его приговорили по ст. 58.10 к ссылке в Западную Сибирь в Нарым на три года. В январе 2004 года на основании ст.3 п.б. и ст.5 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» дед был реабилитирован по этому приговору прокуратурой Красноярского края.

После отбытия срока ссылки в 1935 году дед возвратился в Красноярск, но его уже не принимали на работу на должности совслужащего, и он был готов стать чернорабочим, слесарем или кладовщиком. Наверное, дед так и проработал бы на какой-нибудь неприметной должности до конца жизни, если бы в стране в 1937 году не развернулась кампания Большого террора, в ходе которой было арестовано не менее 1,7 миллиона человек, из них более 700 тысяч расстреляны. При проведении этой кампании по рекомендациям из Москвы репрессиям в первую очередь подлежали все «бывшие» – белые чиновники, офицеры царской армии и полицейские, а также контрреволюционеры, вредители, кулаки, священники, эсеры, троцкисты и уголовники. Репрессиям подвергались и члены семей арестованных, а также их друзья и коллеги.

В этой царившей в стране обстановке массового террора 2 ноября1937 года дед был арестован в третий раз. Следствие заняло чуть больше месяца, и постановлением «тройки» УНКВД по Красноярскому краю от 6 декабря 1937 года моему деду Каменеву Александру Афанасьевичу была назначена высшая мера наказания – расстрел с конфискацией имущества. Приговор был приведен в исполнение 14 декабря 1937 года. И только после разоблачения культа личности Сталина и обнародования сведений о массовых репрессиях мой дед был посмертно реабилитирован 8 июня 1956 года военным трибуналом Сибирского военного округа. Я пытался узнать у отца, что означает это письмо из военного трибунала, но отец сказал только, что моего деда и его отца расстреляли ни за что в годы репрессий и культа личности Сталина. «Когда вырастешь и захочешь разобраться с этой бумагой, поймешь сам», – добавил отец, и больше мы с ним к этой теме никогда не возвращались. Сведения о месте захоронения деда и других жертв Большого террора в городе Красноярске органами ФСБ до сих пор засекречены.

Совершенно невероятная

для тех лет история о неисполнении приговора «тройки» о конфискации жилого дома

Конечно, последний арест деда мог сильно повлиять на жизнь моих только что поженившихся в 1937 году родителей. Ведь клеймо «сына врага народа» во времена массовых сталинских репрессий уже предполагало автоматическое применение репрессий к близким членам его семьи, запрет на любое продвижение по социальной лестнице и конфискацию имущества. Еще после второго ареста деда в 1931 году обвинение по политической статье 58.10 и ссылка на три года закрывали перед отцом, закончившим в 1932 году восьмилетнюю школу, возможность дальнейшей учебы в среднем специальном очном учебном заведении, где кадровики заводили личные дела на учащихся, а потом их проверяли кураторы из «органов». Поэтому отец пошел другим путем. После окончания восьмилетней школы он, как активный радиолюбитель, пошел работать в городской радиотрансляционный узел, где экстерном сдал гостехэкзамен и получил звание радиотехника.

Сколько я себя помню, с пеленок и до наших дней, наша семья проживала на втором этаже дома, построенного прадедом Прохором Кондратьевичем Кондратьевым. Поэтому я до сих пор теряюсь в догадках, почему не был исполнен пункт приговора всесильной в то время «тройки» о конфискации имущества расстрелянного деда? Каких-либо документов и рассказов очевидцев на эту тему до нашего времени не сохранилось. Поэтому более-менее правдоподобная версия связана с пребыванием еще в дореволюционном Красноярске вождя мирового пролетариата В. И. Ленина.

Тюремная фотография деда, Александра Афанасьевича

Каменева, сделанная за месяц до расстрела.

Позволю себе рассказать вам свою, почти авантюрную версию событий, происходившую с моими родителями в то время. Я реалист, но готов поверить, что родителей спас Его Величество Случай. Этот Случай вмешался в жизнь моих родителей еще до ареста деда, когда двоюродный брат моего отца и один из внуков моего прадеда Прохора Кондратьевича Кондратьева от дочки Марфы, по имени Александр, игравший в те далекие годы в Красноярском драматическом театре и творчески одаренный человек, в местной городской газете опубликовал ходившую в семье историю о том, как дед моего отца Прохор Кондратьевич оказал содействие В.И.Ленину во время его пребывания в Красноярске. Действительно, в свое время красноярские историки отмечали, что в сентябре 1898 года ссыльному Ленину разрешили на несколько дней оставить Шушенское, чтобы, как он написал в письме матери, «вылечить зубы в Красноярске и проветриться». Частная и лучшая в городе стоматологическая клиника, где Владимир Ильич договорился лечить зубы, находилась на месте нынешнего стадиона «Локомотив», в трехстах метрах от «Приезжего дома купца Гадалова», – естественно, Ленин надеялся в нем поселиться на время лечения. Но свободных номеров в «Приезжем доме» не оказалось, и тогда Владимир Ильич обратился к сидящему на лавочке у дома напротив прадеду с вопросом: «Уважаемый, а где еще поблизости можно снять комнату?» Прохор Кондратьевич предложил хорошо одетому и культурному на вид молодому человеку свои услуги, и Ленин прожил несколько суток, не регистрируясь в полиции, в двухэтажном доме моего прадеда или в одноэтажном флигеле, который также сохранился до наших дней. А это дало ему возможность провести ряд нелегальных встреч с живущими в городе единомышленниками-революционерами. Как истинно творческий человек, Александр завершил рассказ трогательной концовкой, в которой первый руководитель Советского государства и вождь мирового пролетариата В.И.Ленин в благодарность за оказанное гостеприимство посылает моему прадеду Прохору Кондратьевичу Кондратьеву новую рубашку красного революционного цвета, а городские власти за заслуги Прохора Кондратьевича перед вождем мирового пролетариата предоставляли прадеду пролетку для поездки в баню в район Старого базара. Мама рассказывала, что видела эту рубашку и видела эту пролетку, а моя троюродная сестра и внучка бабушкиного брата Якова Тамара Белобородова подтвердила мне, что держала эту газету в руках и читала эту статью, ведь Прохор Кондратьевич был и ее дедом. Отсюда вполне возможная и убедительная причина невыполнения решения «тройки» о конфискации дома у жителя города, оказавшего в свое время содействие будущему вождю мирового пролетариата.

А Прохор Кондратьевич Кондратьев в этом доме жил еще долго – до 102 лет – и надежно защищал молодую семью моих родителей от репрессий и национализации дома. По рассказам родителей, он в обед обязательно выпивал стопку домашней настойки «для аппетиту». Трудно оценить, в какой мере эта история помогла взлету артистической карьеры Александра, но можно предположить, что она очень помогла моему отцу.

После публикации статьи городские власти якобы присвоили Прохору Кондратьевичу Кондратьеву звание почетного гражданина, а его внуку, то есть моему отцу, оказали высокое доверие и мобилизовали служить в органы НКВД. Для начала отца направили на учебу в Харьков на курсы следователей, на которых преподавал известнейший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры СССР Лев Шейнин. Правда, после возвращения в Красноярск отец не стал работать в следствии. Его считали «технарем», и он служил на различных технических, административных и хозяйственных должностях до увольнения из НКВД по состоянию здоровья в 1941 году. В память об учебе и несостоявшейся карьере следователя-криминалиста отец всю жизнь хранил привезенный с курсов толстенный учебник криминалистики с занимательными историями преступлений и поимки известных преступников как царской России, так и Советского Союза. Среди них надолго врезались в память и поразили истории преступлений одесского бандита-налетчика в годы гражданской войны Мишки-Япончика, знаменитой воровки и авантюристки Российской  империи Соньки Золотой Ручки, ленинградского бандита времен НЭПа Леньки Пантелеева.

Но все равно отцу пришлось каким-то образом выкручиваться, чтобы избежать участи «сына врага народа» и не подвергать семью гонениям и репрессиям. После демобилизации из НКВД по состоянию здоровья в 1941 году отец всю войну проработал начальником мастерской по изготовлению лыж для фронта. Гораздо позже, случайно найдя две старые трудовые книжки и черновик автобиографии отца, я обратил внимание на то, что отец до смерти Сталина в основном работал в различных организациях системы НКВД и при этом часто менял места работы.

А возможной разгадкой этому могла служить доставшаяся мне запись из пожелтевшего от времени ветхого черновика автобиографии, в которой наш отец скрывал данные об арестах своего отца и его расстреле и сообщал, что «отец, Каменев А. А., умер в 57 лет от брюшного тифа в г. Красноярске 12 декабря 1937 года». Вероятно при этом отец надеялся, что кадровики не будут с рвением копаться в деталях биографии своего бывшего коллеги из НКВД. В таком случае расчет отца оправдался и защитил нашу семью от преследования и участи родственников «врага народа».

Интересные истории, связанные с восстановлением памяти о родных по маминой линии

Моя мама, Вера Евдокимовна Рудяк, была родом из простой семьи бывших крестьян из деревни Иркутская Сухобузимского района, перебравшихся в Красноярск в 1917 году. Мама всю жизнь носила девичью фамилию (о возможной причине вы уже догадались) и по специальности была бухгалтером. Постоянным напоминанием в доме о маминой профессии служили бухгалтерские счеты с деревянными костяшками – прообраз современного калькулятора, – на которых она умела не только складывать и отнимать, но и умножать и делить. Родители мамы – моя бабушка Анна Константиновна (в девичестве Черных) и дедушка Евдоким Васильевич Рудяк – были выходцами из крестьянских семей, перебравшихся в Сибирь из западных областей Российской империи – Черниговской губернии и Закарпатья. Несмотря на эти западные корни, в их речи на бытовом уровне совсем не встречались украинские слова и выражения. Наоборот, от них можно было услышать чисто сибирские словечки типа «чо», «варнак» (каторжник, бандит), «шопериться» (медленно делать), «шоркать» (тереть), «маленько», «однако», «шибко».

Своего деда по маминой линии я в живых не застал, он умер за месяц до моего рождения, но у меня в память о нем осталось несколько фотографий. Поэтому многих деталей жизни его семьи я не знаю, но о бабушкиной родне с детства кое-что помню.

Отцом нашей бабушки Ани, или Нюры, был Константин Павлович Черных (1860—1930), а мамой – очень красивая Лукерья Степановна (1860—1943). У них родились двое сыновей, Николай и Александр, и четыре дочери – Анна 1894 года рождения (моя бабушка), Стеша, Елена и Зина.

Мой прадед Константин Павлович Черных и прабабушка

Лукерья Степановна с детьми. Моя бабушка Аня во втором ряду слева. Фото примерно 1904 года.

Семья была большая, ведь по существующим в то время правилам сибирской деревенской общины на каждого члена семьи выделялась земля для посевов и часть совместных угодий – пастбищ, покосов, кедрового леса и рыболовных мест. Поэтому в семьях крестьян-переселенцев было много детей. Семья Черных жила не бедно, но в постоянном труде. Живя в деревне Иркутская, все дети закончили два класса церковно-приходской школы. После переезда в Красноярск семья Черных приобрела дом на нынешней улице Декабристов, который сестры одна за другой покидали, выходя замуж. Бабушкина сестра Стеша в городе вышла замуж за поляка Сигель-Сервачинского, эмигрировала с ним в двадцатые годы сначала в Харбин, а потом в Европу, и умерла в США. К сожалению, война не обошла стороной семью Черных: в июле 1943 года у деревни Выползово Глижского района Смоленской области погиб бабушкин брат Александр Черных. Оставшиеся в Красноярске бабушка Аня, ее сестры Лена и Зина и брат Николай прожили до девяноста с лишним лет и пронесли через все трудности жизни любовь, уважение и заботу друг о друге. Их поколение собственным примером с детства заложило в нас важнейшие жизненные установки и традиционные ценности.

Меж собой они жили дружно, а свойственные им душевное равновесие, доброта и спокойный характер сделали их долгожителями. Иногда они вспоминали молодость, и тогда мне доводилось слышать поразившие меня рассказы о прошлом.

Например, бабушка Аня как-то вспомнила и рассказала, что ее отец Константин уже с 12 лет часто брал ее с собой, как старшую дочь, в Красноярск для продажи картофеля, зерна и другой домашней продукции. И когда на этом пути в город длиной почти в четыре десятка километров попадалась гора, отец ссаживал ее с телеги, так как боялся «загнать лошадь».

Как-то сестра бабушки тетя Зина рассказала мне, что весной 1920 года, аккурат перед приходом Красной армии, с Караульной горы в город спустился отряд белых и обосновался на их улице которая сейчас носит название Декабристов.

Мой дед Евдоким Васильевич Рудяк, мамин отец, на службе в царской армии (слева)

При виде военных местные жители попрятались по домам, закрыли ворота и калитки и с испугом глазели на солдат в окна, ожидая, что будет дальше. А дальше солдаты собрались вокруг повозки, с которой к ним обратился офицер, их командир. Он поблагодарил всех за службу и приказал разойтись по домам, а сам достал револьвер и застрелился.

Другая бабушкина сестра тетя Лена вспоминала, что после провозглашения Советской власти встретившиеся ей в городе односельчане поведали: к ним заявился комиссар с револьвером и назначил председателя сельсовета и его заместителя. Вся деревня знала этих двух начальников новой жизни как горьких пьяниц и бездельников и поняла, что новая власть им ничего хорошего не сулит.

Я до сих пор жалею, что при жизни этой замечательной кровной родни не нашел времени узнать полные истории их жизни. А всего-то и нужно было – не торопиться бежать по делам или домой, посидеть с ними подольше и по душам поговорить с каждым. В семье бабушки Ани было трое детей: кроме мамы, еще младшая сестра Евгения и брат Николай. Бабушка Аня и ее сестры рано овдовели и всю свою нерастраченную любовь перенесли на детей и внуков. Бабушкина сестра Лена (в замужестве Калинина) вырастила и воспитала троих детей: Лиду, Анатолия и Нелю и они все уже давно ходят в дедушках и прадедушках, бабушках и прабабушках. В нашей семье всегда сохранялись устойчивые родственные связи с детьми тети Лены. У младшей бабушкиной сестры Зины было две дочки, с детьми которых семейные связи оборвались после потери нашей мамы.

Бабушкино образование в два класса церковно-приходской школы по тем временам давало ей право работать продавцом в маленьких магазинах. Она всю свою взрослую жизнь прожила в однокомнатной квартире с кухней, большими сенями и кладовкой. Это был дом на четырех хозяев на улице Кузьмина (или Кузьминке), почти на окраине недалеко от Алексеевского железнодорожного переезда со шлагбаумом. Мальчишками мы часто бегали через этот переезд и смотрели на длинные железнодорожные составы составы с автомобилями, тракторами и разной техникой, которые в те годы отправлялись в виде братской помощи коммунистическому Китаю.

Во дворе бабушке Ани принадлежали небольшой земельный участок под огород и четвертая часть большого сарая, колодец же был общий. Большая труженица, бабушка почти всю жизнь, до расселения дома и переезда в «хрущевку», ухаживала за огородом и содержала мелкую живность – кур и поросенка. Ее характерными чертами были доброта и сердечность и неумение ругаться. А еще для нас в детстве большое практическое значение имела бабушкина способность заговаривать зубную боль приговором «На острове Буяне…» и снимать боль и нарывы на коже (чирьи или кожные нарывы) прикосновением к ним пальца, обмазанного мукой. Примерно четверть кухни в бабушкиной квартире занимала настоящая русская печь, в которую для отопления и приготовления повседневной пищи была вмонтирована небольшая печка с чугунной плитой, а праздничные пироги и булочки пеклись в большой подовой печи. Но самым большим достоинством этой русской печи была лежанка, куда мы с братом Валеркой забирались спать в зимние холода. На все наши семейные праздники бабушка мастерски выпекала в подовой топке этой русской печи вкуснейшие большие пироги с капустой, рыбой и черемухой, а также различные сладкие булочки, шанежки с творогом и ватрушки с вареньем. Кстати, у каждой ее сестры был свой конек в кулинарии: тетя Лена готовила удивительно красивое и вкусное заливное в формочках, а тетя Зина выпекала чудесные пирожки. Детская память до сих пор сохранила дату рождения бабушки Ани – 16 февраля – по незабываемой традиции: в этот день бабушка всегда доставала из подполья соленые минусинские арбузы, и неповторимый вкус малосольных огурцов в разгар холодной сибирской зимы вызывал у меня воспоминания о теплом лете.

По отцовской маминой ветви Рудяк известно, что мой прадед Василий Афанасьевич Рудяк был родом из Закарпатья, в Сибирь он перебрался из Одесской губернии. У него был сын – бабушкин муж, мамин отец и мой дед Евдоким Васильевич – и две дочери: Маруся и Домна. Василий Афанасьевич всю жизнь так и прожил в деревне Иркутская Сухобузимского района Красноярского края, изредка наведываясь в город, иногда навещая наш дом. Он умер в возрасте 105 лет.

Часто, вспоминая географию происхождения моих родных (Закарпатье, Черниговская губерния, Польша, Беларусь и Россия), я убеждаюсь в том, как в моем роду на протяжении нескольких поколений смешалась кровь искателей лучшей жизни разных национальностей, нашедших друг друга на бескрайних просторах Сибири. И эта особенность была характерна для большинства населения Сибири и Дальнего Востока. В нашем обществе до сих пор бытует мнение, что сибиряки, родившиеся от этих смешанных браков, всегда появляются на свет крепкими, сильными, смелыми и красивыми (я не в счет).

Мамин младший брат Николай был каким-то передовым рабочим – ударником социалистического труда и заядлым футболистом команды «Трактор» от завода по изготовлению комбайнов. Он женился на красивой девушке Александре, которая после окончания техникума в годы войны была эвакуирована с запада в Красноярск для работы на Комбайновом заводе. Но дядя Коля на футбольных тренировках сильно простудился и умер весной 1949 года, оставив жену Александру, ставшую для нас на всю жизнь тетей Шурой, и сына Виктора. Дядю Колю провожали в последний путь представители руководства Комбайнового завода, товарищи по цеху и почти вся футбольная команда «Трактор». Примерно через год после смерти дяди Коли тете Шуре предложили вместе с эвакуированным в свое время в Красноярск коллективом конструкторского отдела вернуться на запад с предоставлением квартиры, и она уехала вместе с маленьким сыном. Тетя Шура после отъезда так и не вышла замуж и воспитывала сына Виктора одна. Но мама и ее сестра Евгения всегда поддерживали связь с тетей Шурой и считали ее членом семьи Рудяков. Я последний раз навещал тетю Шуру в Калуге где-то в конце восьмидесятых годов. После смерти тети Шуры связь с нами поддерживала ее невестка и жена Виктора Тоня. А когда Тони и Виктора не стало, связь с их сыновьями- внуками тети Шуры, пропала.

Особенно дорогим и светлым воспоминанием для меня остается память о маминой младшей сестре Евгении, которую мы звали Лелей. До замужества она много времени уделяла нам с братьями: ей, бедной, пришлось нянчиться с каждым из нас. После войны она вышла замуж за вернувшегося из армии статного капитана-артиллериста Виталия Васильевича Стрельникова, и вскоре ей пришло время нянчиться уже со своими детьми. Дядя Виталий после войны служил в различных частях МВД и семья всегда следовала за ним.

Возвращаясь к теме родственных корней своей семьи, не могу не сказать о судьбе самых близких мне людей. Наш папа умер в 1963 году, мама пережила его на восемнадцать лет и умерла в 1985 году. Для меня эта была невосполнимая потеря в жизни, я очень любил маму и до сих пор сожалею, что не успел попросить у нее прощения за принесенные ей в моей бурной молодости огорчения и признаться в своей огромной любви к ней.

Жизнь моих братьев сложилась по-разному. Старший брат Юрий оправдал надежды родителей и стал врачом-психиатром. Он первым из врачей-психиатров Красноярского края защитил кандидатскую диссертацию в далекие советские времена. Сейчас ему 86 лет, и он находится на заслуженном отдыхе. Средний брат Валерий оказался однолюбом, рано женился на однокласснице Нелли Третьяковой, которую любил с 6-го класса, и у них родились две хорошенькие дочки – Таня и Люба. Валерия, Нелли и Танечки с нами уже нет, а их младшая дочь Любочка живет в Красноярске в районе Взлетки, в пяти минутах ходьбы от моего брата Юрия. Она уже на пенсии и помогает своему сыну Роману нянчиться с внучатами.

Нашей любимой маминой сестры Евгении (Лели) тоже давно уже нет, но мы с братом Юрой держим постоянную связь с ее сыном Колей, подполковником запаса, живущим в Москве, – главой большого семейства с детьми, внучкам и внуком.

Так сложилась жизнь, что по маминой линии наши родители поддерживали постоянные родственные и близкие отношения с бабушкиными сестрами тетей Леной и тетей Зиной и их детьми. Сейчас сестер уже нет, но живы их дети и внуки, с которыми мы с Юрой продолжаем по-родственному общаться. Честно признаюсь, что со старшим поколением перечисленной родни наши родственные связи никогда не прерывались, а вот с их детьми и внуками таких тесных связей уже нет. И вины молодых в этом нет: хотя и очень похожие на нас в молодости, но они совсем другие, и в этом стремительно меняющемся мире на сегодняшний день их основным средством общения являются компьютеры и разные гаджеты. Я искренне надеюсь, что со временем они перестанут узнавать новости о родственниках по аккаунтам в интернете и захотят узнать историю своей родни и предков. Надеюсь, что в этих поисках им помогут мои воспоминания. Именно поэтому, следуя истине что «рукописи не горят», я и выбрал для воспоминаний форму книги, которая может долго храниться в семьях моих близких родственников.