Защитник общины, или Варенье для Ярмила

Он унес венок, спрятав его в коробку и завернув в бушлат. В часть и домой проще было ходить пешком, что Ярмил и делал, и прогуляться пятнадцать минут не составляло проблемы, но боязно стало, что печальник замерзнет, и он принял утеплительные меры. По пути он купил пакет молока в магазинчике возле дома, послушал оханье продавщицы-лисицы, взволновавшейся, что он несет форменную куртку в руках, а сам раздетый, и, наконец-таки, добрался до квартиры – островку спокойствия и одиночества, нарушаемого редкими стуками и бряканьем посуды.

Место для венка нашлось не сразу. Сначала Ярмил повесил его в прихожей, на зеркало, а потом сообразил, что в прихожей нет окна и редко горит свет. Какая радость в темноте сидеть и таращиться в стену? Печальник от такой жизни может обидеться. Пришлось купить дрель, просверлить дырку в стене, вставить распорный дюбель и ввинтить длинный шуруп. Крепление получилось надежным, можно было и мешок с картошкой на такое подвесить, но мешка картошки у Ярмила не было, а печальник новое местожительство одобрил. Посматривал на Ярмила, когда тот осторожно стряхивал пыль с весенних цветов и осеннего физалиса – для действа была куплена специальная метелочка – никогда не издавал звуков, однако как-то усмирил домового. Стуки и грохот прекратились. Молоко Ярмил покупал по пятницам, наливал в глубокое блюдце по вечерам, выливая утреннее и не вникая, убавилось ли количество. Надо домового кормить – значит надо.

Праздник Мясоед принес ему сюрприз.

– Я приглашаю тебя в гости, – безапелляционно заявил ему бывший начальник, а ныне подчинённый Гвидон. – Отдежурим вместе, а потом рванем в Метелицу. Даруська со Светланкой уже там будут, посмотрят, как варят черную уху на Сырницу, а мы подъедем, хорошо покушаем, отоспимся, ещё пару дней покушаем и назад, на дежурство на сутки. А потом можно повторить.

Ярмил оторопел. Когда обрел дар речи, попытался отказаться, но Гвидон пресек возражения. Он приглашал от души, это чувствовалось. Но что Ярмилу делать в незнакомом доме, да ещё среди шакалов? Хорошо покушать можно и в Ключевых Водах. Надо только зайти в кафе подороже, а не в блинную.

Вообще-то Ярмил был неприхотливый, ему и в блинной нравилось. И унести пакет горячих блинов домой тоже было неплохо – можно съесть перед телевизором лежа на диване. И ехать никуда не надо. Но…

Пока Ярмил придумывал вескую причину для отказа, Гвидон уже все распланировал. А после дежурства просто приказал Ярмилу сесть за руль своей машины и ехать в сторону Метелицы, пока он будет спать на заднем сиденье.

– Потом сменимся. Мне пары часов хватит, проснусь отлить, кофе где-нибудь выпью, а ты подремлешь.

Дорога была знакомой – трассу на Лисогорск Ярмил знал прекрасно. Гвидон похрапывал, а он вел машину и думал, стараясь не сильно отвлекаться. Мелькали черные деревья, увенчанные шапками снега, буксовали автомобили, на заправках змеились очереди. Ярмил не мог понять, почему он согласился поехать. Привык слушаться Гвидона? А если тот прикажет сделать что-то плохое? Включится ли тормоз?

«Я ему доверяю. Ему и Светозару, – одернул себя он. – Кому еще верить?»

И все равно копошился червячок сомнения – нужно было собрать волю в кулак, соврать, что познакомился с волчицей и пойдет к ней в гости. Гвидон бы отстал. Правда, спросил бы через пару дней – как свидание? К тому времени можно было бы подкопить сил и соврать, что они с волчицей друг другу не понравились. Врать у Ярмила получалось очень плохо, он обычно и не пытался, но ситуация «познакомился, провели вместе пару ночей и разбежались» бывала в его жизни регулярно. Не надо ничего особенного придумывать.

В Метелице ему понравилось. Это было неожиданно и удивительно. Он слышал рассказы волков, ездивших вместе со Светозаром за закатками, и вообразил себе что-то другое – пугали слова «традиции», «чистота и порядок», «надо вести себя прилично». На деле оказалось не так уже и страшно: в доме родителей Дарины царил праздничный бардак, устроенный внуками-шакалятами, Дарина в длинном свободном платье с вышивкой выглядела домашней и красивой – Ярмил привык видеть ее в брюках или форме, и залип на виноградных гроздьях и бабочках, обрамлявших вырез. Стол ломился от еды, традиционные шакальи блюда – черная уха в огромной супнице и сырные тарелки – перемежались мясными нарезками и разнообразием горячего. Мама Дарины запекла целого индюка, хвалила Гвидона и Ярмила за хороший аппетит и волновалась, когда они с хрустом разгрызали самые вкусные кости – просила: «Поберегите зубы, мяса еще много».

Небольшая проблема заключалась в том, что Ярмил не расслышал имена родителей Дарины – Гвидон что-то говорил, но шакалята в гостиной стреляли хлопушками и лопали воздушные шарики. Приходилось обходиться без прямого обращения, обтекаемое «вы» и «скажите пожалуйста» пока работали, и Ярмил не терял надежду подслушать нужную информацию.

Наевшись и прослушав кучу смешных историй про Сырницу, он отвел Гвидона в сторону и спросил, где можно найти тихое место, чтобы устроиться на ночлег. Какой-нибудь сарай, во дворе много сараев.

– Не-не, никаких сараев! – ответил Гвидон. – Дед Зиновий батю просил присылать к нему тех, кому спальных мест не хватит. Я тебя сейчас отведу. И дам домашние вещи. Дед нормальный, он один живет, вдовец. Это брат адвоката деда Клима, который меня из тюряги вытащил. Он скучает, ему гость только в радость. А ты выспишься в тепле.

Ярмил подумал, что если ему будет невмоготу, то всегда можно сбежать от незнакомого деда в какой-то сарай, но тревога оказалась напрасной. Дед Зиновий ему искренне обрадовался, показал уединенную спальню – комната была чисто убрана, на кровати лежало свежевыглаженное белье.

– Вот ванная. Кухня там. В холодильнике и салаты, и жареная рыба, и сыр, и соленья. Бери что приглянется. Приходи со мной телевизор посмотреть, если сразу спать не захочешь. В спальне телевизора нет, старый сломался, а новый в гостиной.

– Спасибо, но я сразу спать. Приехали после смены, сейчас наелся и глаза сами закрываются. Извините.

– Конечно, ложись! – всплеснул руками Зиновий. – Утром сядем завтракать, тогда и поболтаем.

Глава 2. Кармель. Поиск жилья

Она не раз перебирала события прошлых лет, пытаясь вспомнить развилку, на которой было принято неправильное решение. Перебирала и убеждалась – дорога была прямой. Просто завела не туда.

Когда маме стало хуже, она ушла в академический отпуск, чтобы сидеть рядом, ездить в больницы, подрабатывать, чтобы покупать дорогие лекарства. Сначала она сушила колоски, ирисы, розы и мальвы и вязала скрутки для часовен Хлебодарной, но за это платили очень мало и пришлось искать другой заработок на дому. Выставка «ведьминых бутылочек» натолкнула ее на мысль открыть маленький бизнес – почтовую рассылку сувениров без заверения, что они обладают магической силой. Кармель накупила пузырьков с пробковыми пробками, насушила трав и плодов шиповника, рябины и боярышника, промыла несколько порций речных камушков и песка и сотворила первую партию бутылочек, запечатав воском. Описание в объявлении в газете было туманным: клевер притягивает деньги, шиповник дарит здоровье, рябина и боярышник защищают от злых духов. Первая партия бутылочек разлетелась, как стая бабочек от порыва ветра. Кармель не поленилась, съездила в Минеральные Бани, заказала в библиотеке несколько книг по травоведению и шакальей магии, а после прочтения сделала копии некоторых страниц.

Заготовка ингредиентов и изучения составов и заклинаний отвлекали до момента смерти мамы. Из больницы позвонили в дом старосты – мама телефон не проводила, не хотела – и печальную новость узнала не только Кармель, но и вся община.

Она была честна с собой, и даже сейчас, с осадком мути в виде ссор и развода, признавала, что Юзеф тогда ей очень сильно помог. Он и во время маминой болезни помогал: возил Кармель на машине куда требовалось, ездил за лекарствами, постоянно что-нибудь оплачивал. И все скорбные заботы взял на себя – Кармель смогла выплакаться в пустом доме, прикасаясь к вещам, превратившимся из надобности в память о покойной. И на кладбище поехала, взяв охапку цветов из ведра, услужливо поданного Юзефом. Ничего делать не пришлось, только горевать.

Юзеф был рядом, и Ярмил постепенно выветрился из памяти. Иногда Кармель казалось, что она чувствует его запах, накатывало ощущение – протяни руку и коснешься застенчивой силы, услышишь глубокий голос, слова, выговариваемые с небольшой запинкой. Поначалу ей показалось, что Ярмил заикается. А потом поняла – он обдумывает фразы, прежде чем произнести вслух.

Если бы Ярмил приехал или позвонил в общину, она бы сорвалась с места, отправилась с ним или к нему хоть на край земли. Встречи не случилось, и она продолжила расширять свое почти колдовское дело: денежные бутылочки, мешочки на удачу, облепленные пластмассовыми божьими коровками, амулеты от сглаза. И здесь Юзеф служил подмогой. Они ездили в Лисогорск, где Кармель скупала на распродажах товары для рукоделия, запасаясь бисером, искусственными камушками, бусинами, кабошонами, декором, лентами и шнурками, мешочками и коробочками, крохотными фетровыми игрушками. Юзеф распиливал стволы и ветки, делал разнообразные деревянные заготовки для оберегов, росписи и декупажа, упаковывал готовый товар и отвозил заказы на почту.

Они поженились без конфетно-букетного периода, без пылкой страсти. Потому что их уже обвенчала молва, у них было общее дело и более-менее совпадали привычки – камнем преткновения служила окрошка, но это можно было пережить. Кармель купила прямое белое платье с расшитым вырезом и манжетами, Юзеф достал из шкафа костюм, в котором был на выпускном вечере в школе, и они, расписавшись в мэрии, закатили скромный пир на столах, вытащенных на общинную площадь. Тогда-то Кармель и узнала, что ее считают ведьмой. Это слово шепотом произносили за спиной, а потом и вслух – одна из соседок посочувствовала матери Юзефа, которую Демон Снопа одарил негожей невесткой. Кармель ожидала, что свекровь одернет злоязычницу, но та только вздохнула и махнула рукой.

Обвинения сработали странным образом – Кармель еще несколько раз съездила в библиотеку, побывала в Лисогорском хранилище рукописей и начала читать заклинания над оберегами и бутылочками. Продажи пошли лучше – она разместила несколько объявлений в интернете, и под ними часто писали благодарственные отзывы. Ее амулеты и бутылочки помогали и людям, и оборотням. Это было удивительно, и Кармель решилась поработать со свечами – покупала готовые, разогревала на солнце, закатывала в травяную смесь, читая наговоры, и продавала в три раза дороже. Покупали. И снова писали благодарственные отзывы.

С сувенирно-колдовской торговлей ладилось, а с семейной жизнью – нет. Кармель быстро забеременела, родила сына Рычека, и это ни капли не скрепило отношения с Юзефом и его родственниками. Сын выглядел как волчонок – мелкий, тощий, но на шакаленка не похож, только уши чуть крупнее волчьих. Проявилась кровь отца Кармель, по фотографиям было видно, что внук – вылитый дедушка. Юзеф этим был страшно недоволен, впервые проявил осведомленность и предъявил обвинения: «Ты его как будто от того волка, по которому вздыхала, родила. Не в библиотеке ли вы встречались? Тебе там как медом намазано было!». Кармель от попреков потеряла дар речи, потом начала оправдываться и защищаться. Юзеф напирал, требуя признание, уходил ночевать в родительский дом, возвращался, чтобы выполнять свою часть работы и снова уходил.

В нервной обстановке, да еще с маленьким ребенком на руках, Кармель почти перестала делать бутылочки и свечи впрок – только постоянным покупателям, которые повторяли заказы. Денег стало значительно меньше, Юзеф снова предъявил претензии и нарвался на скандал. Кармель выставила его вон с треском и швырянием чашек, а вслед пообещала: «Прокляну!». Тот факт, что Юзеф на следующий день сломал ногу, оступившись на крыльце, укрепил ее репутацию ведьмы и жизнь в общине усложнилась вчетверо. Уезжать было некуда. Кармель посчитала имеющиеся и возможные доходы, посмотрела на ценники съемных квартир в Лисогорске и Минеральных Банях, и расстроилась. Одна бы она рванула куда глаза глядят, но у нее на руках был Рычек, который много капризничал, мало ел и требовал внимания. Пришлось стиснуть зубы, выставить мамин дом на продажу и надеяться, что на него найдется какой-нибудь покупатель-шакал, желающий сменить городскую квартиру на домик и огород в общине.

Кармель прождала почти три года. Рычек рос, отпраздновал четвертый день рождения в Болотнице – в одиночестве, потому что сына ведьмы не подпускали к другим шакалятам. А потом – после того, как Кармель осмелилась и в дни весеннего равноденствия сделала для себя бутылочку на прибыток и удачу – к дому подъехали покупатели.

Шакалье семейство явилось в Болотницу из Минеральных Бань. Старшее поколение, когда-то переселенное из затопленной общины, возжелало купить себе дачу, чтобы летом копаться в огороде, а на зиму возвращаться в городскую квартиру. Покупательница разыскала в Болотнице свою троюродную тетушку и намеревалась поражать ее воображение экзотическими рецептами пирогов, а на чаепитиях обсуждать остальных многочисленных родственников. Сыграло роль и то, что Кармель продавала дом недорого, для дачи как раз, и согласилась на ипотеку – документы были в порядке, земельный участок оформлен по всем правилам.

Подписав предварительный договор, Кармель задумалась о том, куда перевозить свои вещи и Рычека. Она просматривала объявления о продаже и убедилась, что не сможет купить дом ни в Минеральных Банях, ни, тем более, в Лисогорске. Недвижимость в крупных городах была ей не по карману. Переезжать в квартиру не хотелось и она начала внимательно изучать выставленные на продажу дома по всему воеводству, исключая поселки и присматриваясь к небольшим городам – из-за поликлиник и школы для Рычека.

Нашлись два подходящих варианта – лисий дом в городке Букетном, славящемся своими цветочными теплицами, и человеческий особнячок в Логаче. Кармель с Рычеком съездила по адресам – путешествия шолчонку понравились – и дружно решили, что особняк в Логаче лучше. Дом в Букетном стоял рядом с перекрестком и во дворе был слышен шум машин, останавливающихся перед светофором и стартующих с места. К особнячку прилагалась тихая улочка, куча хозяйственных построек и необходимость серьезного, почти капитального ремонта. Кармель опасалась, что ремонт затянется надолго и ей придется не только потратить все деньги, но и влезть в долги, и это пугало. После раздумий она еще раз позвонила хозяину и нашла приемлемый выход. Дом не только продавали, но и сдавали в аренду, и она договорилась снять его на три месяца. Прожить там оставшуюся треть весны и почти половину лета, и тогда уже или купить, или еще раз переехать. За это время в объявлениях могло попасться что-то более подходящее, не требующее непомерных затрат.

Определившись с местом проживания, она остановила Юзефа на улице и сообщила, что хочет официально развестись. Супруг переварил ее слова и согласился на развод, выторговав отказ от алиментов. Кармель не стала спорить – понимала, что присудят только минимум, а проблем Юзеф доставит на миллион. Они заверили соглашение у старосты, отнесли мировому судье, и Кармель, заплатившая пошлину, начала считать дни до получения свидетельства о разводе.

Она паковала вещи и радовалась тому, что новые хозяева ее не подгоняют. Надо было завернуть и разложить по коробкам неимоверное количество мелких материалов, скопившихся за годы работы. Многое покупалось про запас по скидке, а потом пылилось, потому что не было сил на новые проекты: перья для ловцов снов, плетеные основы для венков, пушистые комочки безглазых печальников, которых она хотела попробовать оживить заклинанием. Свечи, шнурки, веревочки, бусины, желуди, шишки, засушенные и пропитанные горячим воском бутоны, парадные тарелки, инкрустированный столик для рукоделия, книги, вырезки из журналов… Рычек с интересом следил за растущей горой коробок, за мебелью, составлявшейся в отдельную комнату, подкладывал свои игрушки в самые неподходящие места и спрашивал:

– А скоро мы поедем?

– Скоро, – отвечала Кармель, радующаяся тому, что сына не пугает расставание со старым домом. – На следующей неделе. В начале мая.

В ожидании переезда Рычек стал меньше капризничать, но аппетит у него так и не появился. Он вертел носом при виде молочной каши, жаловался, что в рыбе слишком много костей, а мясо соглашался съесть только после долгих уговоров. Кармель лезла из шкуры вон, готовила сложные блюда, а потом махнула рукой: хоть стой часами на кухне, хоть не стой – все равно не ест. Перебирает фрукты, отворачивается от конфет и пирожных, без аппетита жует выпечку. Подозрение, что с четвертью волчьей крови Рычеку передалось проклятие Хлебодарной, вызывало сомнение. Сын не жаловался на привкус золы – да и появлялось это обычно в подростковом возрасте, при взрослении. Просто не хотел есть. Не хотел и все.

Кармель знала, что богиня плодородия и домашнего очага прокляла волков-оборотней, вкусивших крови в День Преломления Хлеба, в праздник примирения – Камул и его стая явились отведать ее выпечку, согласившись, что нужно создавать островки мира без войны и наказывать чрезмерную жестокость. Тем, кто охотился в день божественной трапезы – и их потомкам – хлеб вставал поперек горла, обретая вкус угля. Известно, что Хлебодарная не раз проклинала тех, кто поднимал руку на беременных жен и обижал беззащитных детей – если мольбы жертв достигали ее слуха.

В последние годы начали проводиться исследования, вроде бы, была выявлена связь группы крови, гормонального фона и аллергической реакции на выпечку. Кармель об этом читала и слышала, даже позвонила в один из медицинских центров, и получила ответ, что ребенку делать анализы бессмысленно. Только взрослому волку, после того как закончится гормональный бунт. Кармель не могла судить, действительно ли проклятие сейчас проявляется реже – об этом тоже много писали и говорили.

Ярмил, единственный волк, с которым она разговаривала на эту тему – при покупке еды в столовой – сообщил ей, что он детдомовец. И воспитатели им говорили, что к сиротам Хлебодарная относится мягче, дает им индульгенцию. Проклятие проявляется у тех, кто жесток и творит что-то плохое. А он как ел булочки и пирожки в детстве, так и ест. Лишь бы были.

Кармель тогда подумала, что Ярмилу необязательно искать свою истинную, можно жениться на ком угодно. Паства Хлебодарной знала, что хлеб, принятый из рук нареченной или супруги, никогда не обретет вкус золы – если жить, почитая плодородие и не причиняя вреда слабым. Раньше волки так свою половинку и находили – ели праздничную выпечку, сватались к той, чьи караваи не встали поперек горла. Сейчас, когда промышленность перестроилась, и магазины и кафетерии завалены разнообразными пресными лепешками, безвкусными хлебцами и пергаментными лавашами, можно всю жизнь прожить без хлеба. Многие так и живут.

Иногда Кармель задумывалась: «Нашел ли Ярмил свою волчицу? Ест ли хлеб, помнит ли тарелку с сырниками в столовой и прогулку на следующий день? Или давно забыл мимолетную встречу? Может быть, уже женат и у него есть дети?». Мысли приходили в голову и улетучивались, вытесняемые ежедневными заботами и масштабными проблемами. Как ни странно, сейчас, когда хлопот в связи с переездом стало больше, Ярмил вспоминался чаще. Наверное, потому что Кармель почти вырвалась из замкнутого мирка Болотницы и лелеяла чувство грядущей свободы.

В день приезда грузовой машины, которая должна была перевезти их вещи в Логач, Кармель встала рано. Выпила чашку чая, поругалась с Рычеком, последовательно отказавшимся есть бутерброд с маслом, с сыром и с колбасой, успокоилась, убедилась, что сын съел горбушку хлеба и запил ее молоком, и предложила:

– Пойдем прогуляться? До пруда и обратно. Попрощаемся с Болотницей.

Главным украшением общины были болотные ирисы, в изобилии растущие на берегу пруда и заболоченных ручьях, пронизывающих окрестности. Сочные желтые цветы радовали взор, распускались ранней весной и уходили на покой поздней осенью, после заморозков. Болотные ирисы не стояли в букетах и увядали, если их сорвать или срезать. Можно было гулять и любоваться красотой, но нельзя было унести частичку с собой.

«Мне будет их не хватать», – проговорила шолчица.

Кармель обрадовалась тому, что ее четвероногая половинка заговорила первой – в последнее время она только отвечала на прямые вопросы.

«Я знаю, что тебе нравилось сюда приходить, – ответила она. – Думаю, в окрестностях Логача найдутся пруды и ирисы. Будем гулять, исследуем местность. Там рядом шакалья община, мы можем гулять в другую сторону, чтобы ни с кем не сталкиваться и не разговаривать».

«Можем», – согласилась шолчица и замолчала.

Кармель напомнила себе, что особнячок в Логаче шолчице понравился – посмотрев на дом в Букетном она недовольно фыркнула – и твердо решила выделять один день в неделю на прогулки. Рычек любил бегать на лапах, нагуливал аппетит и не отказывался ни от вечерней каши с мясом, ни от супа.

«Мы слишком долго прятались за забором, опасаясь нарваться на свекровь, сплетниц или Юзефа. Переезд поможет это поменять».

Они с Рычеком вдоволь налюбовались ирисами, попрощались с красным и черным боярышником, росшим на сухих местах, и пошли к дому – весьма вовремя, потому что на горизонте уже показался грузовичок транспортной службы.

Кармель проследила, чтобы грузчики аккуратно сложили вещи в фургон, передала ключи новой хозяйке, уже заваривавшей чай на кухне, тепло попрощалась и повела Рычека к своей маленькой машинке, надеясь, что она не сломается и не заглохнет. Нужно было приехать в Логач первой, чтобы грузчики не выбросили коробки и мебель во дворе – как тогда затаскивать все это в дом? Просить-то некого.

К счастью, тревоги не оправдались. На выезде из Болотницы навалилась тоска – Кармель неожиданно остро ощутила, что она продала дом, в котором провела детство и юность, и больше туда не вернется – но движение на трассе заставило сосредоточиться, дорога вымела из головы грустные мысли, и она, под восторженный писк Рычека, сначала догнала, а потом и обогнала фургончик транспортной службы.

В Логач они приехали во второй половине дня, ближе к вечеру. Кармель остановилась возле пекарни, купила пампушки с травами, кексы с изюмом и горячие бутерброды с сосисками, вернулась в автомобиль и спросила у Рычека, рассматривавшего карету и лошадей:

– Не надумал покататься? Не сейчас, сейчас надо проследить за выгрузкой вещей. А если завтра?

Сын замотал головой: «Нет». Кармель пожала плечами: «Не хочешь – как хочешь». Рычек побаивался крупных животных – и лошадей, и коров.

«Может быть, потом освоится, заинтересуется и захочет. Заставлять глупо».

Какая-то пара шакалов, заходящая в пекарню – пожилая дама в шляпке с полями и крепкий старичок в старомодном пиджаке – вежливо с ней поздоровалась. Не пожирая взглядами, а проявив умеренный интерес. Кармель ответила на приветствие, пожелала парочке хорошего дня, села в машину и поехала к особнячку. Заводить близкое знакомство с шакалами Метелицы она не собиралась.

«Знаю я это все. Сначала: ах-ах, чудесный сыночек, а вы замужем, а чем занимаетесь? А потом: у нас коровы доиться перестали, это заезжая ведьма порчу наслала».

Она проследила за грузчиками, попросила их сдвинуть кровать в спальне Рычека, порадовалась тому, что хозяева сдержали свое слово и сделали генеральную уборку. Кухня сияла чистотой, Кармель вскипятила допотопный пузатый чайник, сделала себе чай, а сыну какао, и они сели то ли полдничать, то ли ужинать. Рычек покапризничал, но все-таки согласился съесть сосиску, и одолел половину кекса, подвинув ей тарелку с огрызком и крошками. Кармель пила чай и рассеянно смотрела в окно, думая о том, что завтра надо будет выйти в город и купить продукты. Улочка, на которую выходили окна кухни, была тихой, каждый прохожий на виду. Именно поэтому Кармель сразу увидела пару, встреченную в пекарне, насторожилась и задернула занавеску.

«Слежка? Соседи? Шакалы, живущие не в общине, а в городке?»

«Просто любопытствующие, – проворчала шолчица. – Им скучно, увидели тебя и решили проверить, в какой дом ты переехала».

«Только этого мне и не хватало! – возмутилась Кармель. – Шагу не ступлю в сторону этой Метелицы, и здороваться ни с кем не буду!»

Шолчица тихо фыркнула. Кармель осторожно выглянула из-за занавески, убедилась, что парочка ушла, а не задержалась возле ее окон и крыльца, и тоже фыркнула – выражая горячее неодобрение чужого любопытства.

Первая ночь в новом доме прошла спокойно. Возможно, потому что Кармель достала из коробки и повесила на стены ловцов снов – большой бордово-коричневый себе, кремово-белый – Рычеку. Вечерняя тишина, нарушаемая редким лаем собак и петушиным криком, перетекла в ночную и сменилась умеренным утренним шумом – все те же петухи, блеянье коз, которых повели по улице на пастбище. Окраина города напоминала село: к части домов прилагались огромные земельные участки, на которых были разбиты небольшие сады или разводилась мелкая живность. Кармель надеялась, что излишки урожая или забитых кроликов и птиц можно будет купить на рынке по доступным ценам. Продукты из супермаркетов Рычек ел хуже, и она понимала, что придется искать какую-то альтернативу.