Ананасы в шампанском

Игорь Северянин

Ананасы в шампанском

Эксклюзив: Русская классик

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Громокипящий кубок

Поэзы

Эта книга, как и все мое Творчество,

посвящается мною Марии Волнянской,

моей тринадцатой и, как Тринадцатая, последней.

Игорь СеверянинТы скажешь: ветреная Геба,Кормя Зевесова орла,Громокипящий кубок с неба,Смеясь, на землю пролила.Ф. Тютчев

Я – противник автопредисловий: мое дело – петь, дело критики и публики судить мое пение. Но мне хочется раз навсегда сказать, что я, очень строго по-своему, отношусь к своим стихам и печатаю только те поэзы, которые мною не уничтожены, т. е. жизненны. Работаю над стихом много, руководствуясь только интуицией; исправлять же старые стихи, сообразно с совершенствующимся все время вкусом, нахожу убийственным для них: ясно, в свое время они меня вполне удовлетворяли, если я тогда же их не сжег. Заменять же какое-либо неудачное, того периода, выражение «изыском сего дня» – неправильно: этим умерщвляется то, сокровенное, в чем зачастую нерв всей поэзы. Мертворожденное сжигается мною, а если живое иногда и не совсем прекрасно, – допускаю, даже уродливо, – я не могу его уничтожить: оно вызвано мною к жизни, оно мне мило, наконец, оно – мое!

Игорь Северянин

Одно из сладчайших утешений жизни – поэзия свободная, легкий, радостный дар небес. Появление поэта радует, и когда возникает новый поэт, душа бывает взволнована, как взволнована бывает она приходом весны.

«Люблю грозу в начале мая!»

Люблю стихи Игоря Северянина. Пусть мне говорят, что в них то или другое неверно с правилами пиитики, раздражает и дразнит, – что мне до этого! Стихи могут быть лучше или хуже, но самое значительное то, чтобы они мне понравились. Я люблю их за их легкое, улыбчивое, вдохновенное происхождение. Люблю их потому, что они рождены в недрах дерзающей, пламенною волею упоенной души поэта. Он хочет, он дерзает не потому, что он поставил себе литературною задачею хотеть и дерзать, а только потому он хочет и дерзает, что хочет и дерзает. Воля к свободному творчеству составляет ненарочную и неотъемлемую стихию души его, и потому явление его – воистину нечаянная радость в серой мгле северного дня. Стихи его, такие капризные, легкие, сверкающие и звенящие, льются потому, что переполнен громокипящий кубок в легких руках нечаянно наклонившей его ветреной Гебы, небожительницы смеющейся и щедрой. Засмотрелась на Зевесова орла, которого кормила, и льются из кубка вскипающие струи, и смеется резвая, беспечно слушая, как «весенний первый гром, как бы резвяся и играя, грохочет в небе голубом».

О, резвая! О, милая!

Федор Сологуб

Февраль 1913 г.

I. Сирень моей весны

Очам твоей души

Очам твоей души – молитвы и печали,Моя болезнь, мой страх, плач совести моей,И всё, что здесь в конце, и всё, что здесь в начале, —   Очам души твоей…Очам души твоей – сиренью упоеньеИ литургия – гимн жасминовым ночам;Всё – всё, что дорого, что будит вдохновенье, —   Души твоей очам!Твоей души очам – видений страшных клиры…Казни меня! пытай! замучай! задуши! —Но ты должна принять!.. И плач, и хохот лиры —   Очам твоей души!..

Солнце и море

Море любит солнце, солнце любит море…Волны заласкают ясное светилоИ, любя, утопят, как мечту в амфоре;А проснешься утром, – солнце засветило!Солнце оправдает, солнце не осудит,Любящее море вновь в него поверит…Это вечно было, это вечно будет,Только силы солнца море не измерит!

Весенний день

Дорогому К. М. Фофанову

Весенний день горяч и золот, —Весь город солнцем ослеплен!Я снова – я: я снова молод!Я снова весел и влюблен!Душа поет и рвется в поле.Я всех чужих зову на «ты»…Какой простор! какая воля!Какие песни и цветы!Скорей бы – в бричке по ухабам!Скорей бы – в юные луга!Смотреть в лицо румяным бабам,Как друга, целовать врага!Шумите, вешние дубравы!Расти, трава! цвети, сирень!Виновных нет: все люди правыВ такой благословенный день!

В грехе – забвенье

Ты – женщина, и этим ты права.Валерий БрюсовВся радость – в прошлом, в таком далеком                                               и безвозвратном,А в настоящем – благополучье и безнадежность.Устало сердце и смутно жаждет, в огне закатном,Любви и страсти; – его пленяет неосторожность…Устало сердце от узких рамок благополучья,Оно в уныньи, оно в оковах, оно в томленьи…Отчаясь грезить, отчаясь верить, в немом безлучьи,Оно трепещет такою скорбью, всё в гипсе лени…А жизнь чарует и соблазняет, и переменойВсего уклада семейных будней влечет куда-то!В смущеньи сердце: оно боится своей изменойБлагополучье свое нарушить в часы заката.Ему подвластны и верность другу, и материнство,Оно боится оставить близких, как жалких сирот…Но одиноко его биенье, и нет единства…А жизнь проходит, и склеп холодный, быть может,                                                            вырыт…О, сердце! сердце! твое спасенье – в твоем безумьи!Гореть и биться пока ты можешь, – гори и бейся!Греши отважней! – пусть добродетель – уделом мумий:В грехе – забвенье! а там – хоть пуля, а там —                                                 хоть рельсы!Ведь ты любимо, больное сердце! ведь ты любимо!Люби ответно! люби приветно! люби бездумно!И будь спокойно: живи, ты – право! сомненья, мимо!Ликуй же, сердце: еще ты юно! И бейся шумно!

В березовом коттэдже

На северной форелевой рекеЖивете вы в березовом коттэдже.Как Богомать великого Коррэджи,Вы благостны. В сребристом парикеСтряхает пыль с рельефов гобеленаДворецкий ваш. Вы грезите, Мадлена,Со страусовым веером в руке.Ваш хрупкий сын одиннадцати летПьет молоко на мраморной террасе;Он в землянике нос себе раскрасил;Как пошло вам! Вы кутаетесь в плэдИ, с отвращеньем, хмуря чернобровье,Раздражена, теряя хладнокровье,Вдруг видите брильянтовый браслет,Как бракоцепь, повиснувший на кистиСвоей руки: вам скоро… много лет,Вы замужем, вы мать… Вся радость – в прошлом,И будущее кажется вам пошлым…Чего же ждать? Но морфий – или выстрел?..Спасение – в безумьи! Загорись,Люби меня, дающего былое,Жена и мать! Коли себя иглою,Проснись любить! Смелее в свой каприз!Безгрешен грех – пожатие рукиТому, кто даст и молодость, и негу…Мои следы к тебе одной по снегуНа берега форелевой реки!

Berceuse[1] осенний

День ало-сиз. Лимонолистный лесДраприт стволы в туманную тунику.Я в глушь иду, под осени berceuse,Беру грибы и горькую бруснику.Кто мне сказал, что у меня есть мужИ трижды овесененный ребенок?..Ведь это вздор! ведь это просто чушь!Ложусь в траву, теряя пять гребенок…Поет душа, под осени berceuse,Надежно ждет и сладко-больно верит,Что он придет, галантный мой Эксцесс,Меня возьмет и девственно озверит.И, утолив мой алчущий инстинкт,Вернет меня к моей бесцельной яви,Оставив мне незримый гиацинт,Святее верб и кризантэм лукавей…Иду, иду, под осени berceuse,Не находя нигде от грёзы места,Мне хочется, чтоб сгинул, чтоб исчезТот дом, где я – замужняя невеста!..

Элементарная соната

О, милая, как я печалюсь! о, милая, как я тоскую!Мне хочется тебя увидеть – печальную и голубую…Мне хочется тебя услышать, печальная и голубая,Мне хочется тебя коснуться, любимая и дорогая!Я чувствую, как угасаю, и близится мое молчанье;Я чувствую, что скоро – скоро окончится мое страданье…Но, Господи! с какою скорбью забуду я свое мученье!Но, Господи! с какою болью познаю я свое забвенье!Мне кажется, гораздо лучше надеяться, хоть безнадежно,Чем мертвому, в немом безгрёзьи, покоиться                                         бесстрастно-нежно…О, призраки надежды – странной – и сладостной,                                        и страстно-бóльной,О, светлые, не покидайте мечтателя с душою знойной!Не надо же тебя мне видеть, любимая и дорогая…Не надо же тебя мне слышать, печальная и голубая…Ах, встречею боюсь рассеять желанное свое страданье,Увидимся – оно исчезнет: чудесное – лишь                                                   в ожиданьи…Но все-таки свиданье лучше, чем вечное к нему                                                    стремленье,Но все-таки биенье мига прекраснее веков забвенья!..

Идиллия

Милый мой, иди на ловлюСтерлядей, оставь соху…Как наловишь, приготовлюПереливную уху.Утомился ты на пашне, —Чай, и сам развлечься рад.День сегодня – как вчерашний,Новый день – как день назад.Захвати с собою лесы,Червяков и поплавкиИ ступай за мыс на плесыЗамечтавшейся реки.Разведи костер у борозд,Где ковровые поля;Пусть потрескивает хворост,Согревается земля…А наловишь стерлядей тыИ противно-узких щук,Поцелуй головку флейты, —И польется нежный звук.Засмеясь, я брошу кровлюИ, волнуясь и спеша,Прибегу к тебе на ловлю,Так прерывисто дыша.Ты покажешь мне добычу(У меня ведь ты хвастун!),Скажешь мне: «Давно я кличу!» —И обнимешь, счастьем юн.И пока, змеяся гибкой,Стройной тальей у костра,Ужин лажу, – ты с улыбкой(А улыбка так остра!)Привлечешь меня, сжигая,Точно ветку – огонек,И прошепчешь: «Дорогая!» —Весь – желанье, весь – намек…

Это всё для ребенка

О, моя дорогая! ведь теперь еще осень, ведь теперь                                                   еще осень…А увидеться с Вами я мечтаю весною, бирюзовой                                                         весною…Что ответить мне сердцу, безутешному сердцу,                             если сердце вдруг спросит,Если сердце простонет: «Грезишь мраком зеленым?                              грезишь глушью лесною?»До весны мы в разлуке. Повидаться не можем.                                    Повидаться нельзя нам.Разве только случайно. Разве только в театре.                                  Разве только в концерте.Да и то бессловесно. Да и то беспоклонно.                                         Но зато – осияннымИ брильянтовым взором обменяться успеем… –                                   как и словом в конверте…Вы всегда под охраной. Вы всегда под надзором.                                      Вы всегда под опекой.Это всё для ребенка… Это всё для ребенка…                                      Это всё для ребенка…Я в Вас вижу подругу. Я в Вас женщину вижу.                                          Вижу в Вас человека.И мне дорог Ваш крестик, как и Ваша слезинка,                                       как и Ваша гребенка…

Янтарная элегия

Деревня, где скучал Евгений,Была прелестный уголок.А. ПушкинВы помните прелестный уголок —Осенний парк в цвету янтарно-алом?И мрамор урн, поставленных бокаломНа перекрестке палевых дорог?Вы помните студеное стеклоЗеленых струй форелевой речонки?Вы помните комичные опенкиПод кедрами, склонившими чело?Вы помните над речкою шалэ,Как я назвал трехкомнатную дачу,Где плакал я от счастья, и заплачуЕще не раз о ласке и тепле?Вы помните… О да! забыть нельзяТого, что даже нечего и помнить…Мне хочется Вас грёзами исполнитьИ попроситься робко к Вам в друзья…

Всё по-старому

– Всё по-старому… – сказала нежно. —     Всё по-старому…Но смотрел я в очи безнадежно —     Всё по-старому…Улыбалась, мягко целовала —     Всё по-старому.Но чего-то всё недоставало —     Всё по-старому!..

Из письма

Жду – не дождусь весны и мая,Цветов, улыбок и грозы,Когда потянутся, хромая,На дачу с мебелью возы!У старой мельницы, под горкой,На светлой даче, за столом,Простясь с своей столичной «норкой»Вы просветлеете челом.Как будет весело вам прыгатьТо к чахлой лавке, то к пруду,Детей к обеду звонко кликать,Шептать кому-то: «Я приду»…И как забавно до обеда,Когда так яростны лучи,Позвать мечтателя-соседаС собой на дальние ключи…

Посвящение

Тебя не зная – всюду, всюдуТебя искал я, сердцем юн:То плыл на голубую Суду,То на нахмуренный Квантун…Мне много женских душ дарилоСвою любовь, свою печаль…В них не найдя тебя, ветрилоЯ поднимал – и снова в даль!Так за второй встречалась третья…Но не было меж них тебя…Я не отчаивался встретитьТебя, владычица моя!Тогда, бесплотная доныне,Прияла ты земную плоть:Весной, в полях, под небом синим,С тобой нас съединил Господь.Твой первый взгляд явил мне чудо(Он – незабвенный амулет!):И ты меня искала всюду,Как я тебя, пятнадцать лет!Найти друг друга, вот – отрада!А жизнь вдвоем – предтеча тьмы…Нам больше ничего не надо:Лишь друг вне друга – вместе мы!

Романс

О, знаю я, когда ночная тишьОвеет дом, глубоко усыпленный,О, знаю я, как страстно ты грустишьСвоей душой, жестоко оскорбленной!..И я, и я в разлуке изнемог!И я – в тоске! я гнусь под тяжкой ношей.Теперь я спрячу счастье «под замок», —Вернись ко мне: я все-таки хороший…А ты – как в бурю снасть на корабле —Трепещешь мной, но не придешь ты снова:В твоей любви нет ничего земного, —Такой любви не место на земле!

Примитивный романс

Моя ты или нет? Не знаю… не пойму…Но ты со мной всегда, сама того не зная.Я завтра напишу угрюмцу твоему,Чтоб он тебя пустил ко мне, моя родная!Боюсь, он не поймет; боюсь, осудит он;Боюсь, тебя чернить он станет подозреньем…Приди ж ко мне сама! Ты слышишь ли мой стон?Ты веришь ли тоске и поздним сожаленьям?Иль нет – не приходи! и не пиши в ответ!Лишь будь со мной и впредь, сама того не зная.Так лучше… так больней… Моя ты или нет?Но я… я твой всегда, всегда, моя родная!

Стансы

Простишь ли ты мои упреки,Мои обидные слова?Любовью дышат эти строки,И снова ты во всём права!Мой лучший друг, моя святая!Не осуждай больных затей;Ведь я рыдаю, не рыдая.Я, человек не из людей!..Не от тоски, не для забавыМоя любовь полна огня:Ты для меня дороже славы!Ты – всё на свете для меня!Я соберу тебе фиалокИ буду плакать об одном:Не покидай меня! – я жалокВ своем величии больном…

Намеки жизни

В вечерней комнате сидели мы втроем.Вы вспомнили безмолвно о четвертом.Пред первым, тем, кто презирался чертом,Четвертый встал с насмешливым лицом…Увидевший вскричал, а двое вас —Две женщины с девической душою —Зажгли огонь, пугаясь бледнотоюБессильного осмыслить свой рассказ……Утрела комната. И не было троих.Все разбрелись по направленьям разным.Служанка Ваша, в любопытстве праздном,Сдувала пыль. И вдруг раздался крик:У письменного – скрытного – столаУвидела подгорничная в страхе,Что голова хозяина… на плахе!Всё через миг распалось, как вода.…А заденела комната, с письмомОт Вашего врага пришел рассыльный.И в том письме, с отчаяньем бессильнымМолили Вас прийти в презренный дом:Ребенок умирал. Писала мать.И Вы, как мать, пошли на голос муки,Забыв, что ни искусству, ни наукеВласть не дана у смерти отнимать.…Вы вечером страдали за порыв,И призраки Вам что-то намекали…А жизнь пред Вами в траурном вуалеСтояла, руки скорбно опустив.И показав ряд родственных гробов,Смертельный враг духовных одиночеств,Грозила Вам мечом своих пророчеств,Любовь! ты – жизнь, как жизнь – всегда любовь.

День на ферме

Из лепестков цветущих розово-белых яблоньЧай подала на подносе девочка весен восьми.Шли на посев крестьяне. Бегало солнце по граблям.Псу указав на галку, баба сказала: «Возьми!»Было кругом раздольно! было повсюду майно!Как золотела зелень! воздух лазурно-крылат!Бросилась я с плотины, – как-то совсем случайно,Будто была нагая, вниз головой, в водопад!И потеряв сознанье от высоты паденья,Я через миг очнулась и забурлила на мыс…Я утопляла солнце! плавала целый день я!А на росе, на ферме, жадно пила я кумыс.

Лесофея

Она читает зимой Евангелье,Она мечтает о вешнем ангеле.Душой поэта и аполлонцаВсё ожидает литавров солнца!    Умом ребенок, душою женщина,    Всегда капризна, всегда изменчива,    Она тоскует о предвесеньи,    О незабудках, о росной сени…И часто в ложе, на пестрой опере,Когда ей сердце мечты отропили,Она кусает платок, бледнея, —Демимонденка и лесофея!..

Рондели

Нарцисс Сарона – Соломон —Любил Балькис, царицу Юга.Она была его супруга.Был царь, как раб, в нее влюблен.В краю, где пальмы и лимон,Где грудь цветущая упруга,Нарцисс Сарона, Соломон,Любил Балькис, царицу Юга.Она цвела, как анемон,Под лаской царственного друга.Но часто плакал от испуга,Умом царицы ослеплен.Великолепный Соломон…

Письмо из усадьбы

В мои мечты неизреченные

Вплелась вечерняя печаль.

Мирра ЛохвицкаяВчера читала я, – ТургеневМеня опять зачаровал.Закатный запад был сиреневИ, всё в грядущем обесценив,Меня к былому призывал.Шел тихий снег; вдали долиныСнежели, точно полотно;Глядели голые малиныВ мое любимое окно.Всегда всё то же, всё одно…Мне запечалилось. Я вышлаВ холодный омертвелый сад, —Он был от снега полосат.Пошла к каретнику; на дышлоОблокотилась, постоявМинуты две; потом я в саниПрисела мягко, крикнув СанеСвезти к реке меня. ТвояВ то время я была, мой нежный,Тобой дышала в этот миг!А потому я напрямик,Окружена природой снежной,К тебе стремилася в мечте…(Вы, эти, тут, – далече те!..) —Мои мечты… О, знаешь их ты, —Они неясны, как намек…Их понимают только пихты.А человеку невдомек…Но ты не думай: я не будуБылого трогать, – где та кисть,Чтоб передать мою корыстьК минувшим дням? Кто верит в Будду,Тому не нужен Магомет.Как миру страшен хвост комет,Так мне – столица: ведь концертыТебя от поля отвлекли.И уж давно твои конвертыЯ не вскрываю… Заколи!Замучь меня! повесь! – но дай мнеХотя два слова о себе.Как в алфавите «а» и «б»,Так мы с тобою в нашей тайне.Я так люблю свои поля,Свои игольчатые рощи.Что может быть милей и прощеУсадьбы нашей? Жизнь паля,Как хворост, в шелковых салонах,Я так измучилась, я такИстосковалась… За «пятак»Я не купила б опаленныхСтоличных душ с их пустотой,Задрапированных мишурно.А здесь-то, здесь-то! Как лазурноСияет небо; простотойЗдесь веет воздух. Посмотрел бы,Как я похорошела тут!Как розы алые, цветутМои ланиты, – это вербыРождают розы на лице!..Приди ко мне, забудь столицу, —Я быль даю за небылицу,Начало чувствую в конце…Не бойся «скуки деревенской»,Предай забвенью мишуру!С твоей душой, душой вселенской,Не место там, – «не ко двору»Пришелся ты; ты только вникни,Приди ко мне, ко мне приникниИ позабудься на груди,Тобой трепещущей… Приди!..

Nocturne

Я сидел на балконе, против заспанного парка,И смотрел на ограду из подстриженных ветвей.Мимо шел поселянин в рыжей шляпе из поярка.Вдалеке заливался невидимка-соловей.Ночь баюкала вечер, уложив его в деревья.В парке девушки пели, – без лица и без фигур.Точно маки сплетали новобрачной королеве,Точно встретился с ними коробейник-балагур…Может быть, это хоры позабывшихся монахинь?..Может быть, это нимфы обездоленных прудов?Сколько мук нестерпимых, целомудренных и ранних,И щемящего смеха опозоренных родов…

Ее монолог

   Не может быть! вы лжете мне, мечты!   Ты не сумел забыть меня в разлуке…   Я вспомнила, когда в приливе муки,   Ты письма сжечь хотел мои… сжечь!.. ты!..Я знаю, жгут бесценные дары:Жжет молния надменные вершины,Поэт – из перлов бурные костры,И фабрикант – дубравы для машины;   Бесчувственные люди жгут сердца,   Забывшие для них про всё на свете;   Разбойник жжет святилище дворца,   Гордящегося пиршеством столетий;И гении сжигают мощь своюНа алкоголе – символе бессилья…Но письма сжечь, – где я тебе поюСвою любовь! Где распускаю крылья!   Их сжечь нельзя – как вечной красоты!   Их сжечь нельзя – как солнечного неба!   В них отзвуки Эдема и Эреба…   Не может быть! Вы лжете мне, мечты!

И ты шел с женщиной

И ты шел с женщиной – не отрекись.                          Я всё заметила – не говори.Блондинка. Хрупкая. Ее костюм был черный.                               Английский. На голове —Сквозная фетэрка. В левкоях вся. И в померанцевых                                                      лучах зари.Вы шли печальные. Как я. Как я! Журчали ландыши                                                в сырой траве.Не испугалась я, – я поняла: она мгновенье,                                              а вечность – я.И улыбнулась я под плач цветов, такая светлая.                                                   Избыток силВ душе почувствовав, я скрылась вглубь.                 Весь вечер пела я. Была – дитя,Да, ты шел с женщиной. И только ей ты                          неумышленно взор ослезил.

В очарованьи

Быть может оттого, что ты не молода,Но как-то трогательно-больно моложава,Быть может оттого я так хочу всегдаС тобою вместе быть; когда, смеясь лукаво,Раскроешь широко влекущие глазаИ бледное лицо подставишь под лобзанья,Я чувствую, что ты – вся нега, вся гроза,Вся – молодость, вся – страсть; и чувства                                                  без названьяСжимают сердце мне пленительной тоской,И потерять тебя – боязнь моя безмерна…И ты, меня поняв, в тревоге, головойПрекрасною своей вдруг поникаешь нервно, —И вот другая ты: вся – осень, вся покой…

В кленах раскидистых

В этих раскидистых кленах мы наживемся всё лето,В этой сиреневой даче мы разузорим уют!Как упоенно юниться! ждать от любви амулета!Верить, что нам в услажденье птицы и листья поют!В этих раскидистых кленах есть водопад вдохновенья.Солнце взаимного чувства, звёзды истомы ночной…Слушай, моя дорогая, лирного сердца биенье,Знай, что оно пожелало не разлучаться с тобой!Ты говоришь: «Я устала…» Ты умоляешь: «О, сжалься!Ласки меня истомляют, я от блаженства больна»…Разве же это возможно, если зеленые вальсыВ этих раскидистых кленах бурно бравурит Весна?!

Эскиз вечерний

Она идет тропинкой в гору.Закатный отблеск по лицуИ по венчальному кольцуСкользит оранжево. Бел воротЕе рубашечки сквозной.Завороженная весной,Она идет в лиловый домик,Задумавшийся над рекой.Ее душа теперь в истоме,В ее лице теперь покой.Озябший чай и булки с масломЕе встречают на столе.И на лице ее угасломК опрозаиченной землеЧитаю нежное презренье,Слегка лукавую печаль.Она откидывает шальИ обдает меня сиренью.

Весенняя яблоня

Акварель

Перу И. И. Ясинского посвящаю

Весенней яблони, в нетающем снегу,Без содрогания я видеть не могу:Горбатой девушкой – прекрасной, но немой —Трепещет дерево, туманя гений мой…Как будто в зеркало – смотрясь в широкий плёс,Она старается смахнуть росинки слёз,И ужасается, и стонет, как арба,Вняв отражению зловещего горба.Когда на озеро слетает сон стальной,Бываю с яблоней, как с девушкой больной,И, полный нежности и ласковой тоски,Благоуханные целую лепестки.Тогда доверчиво, не сдерживая слёз,Она касается слегка моих волос,Потом берет меня в ветвистое кольцо, —И я целую ей цветущее лицо…

На реке форелевой

На реке форелевой, в северной губернии,В лодке сизым вечером, уток не расстреливай:Благостны осенние отблески вечерниеВ северной губернии, на реке форелевой.На реке форелевой в трепетной осиновкеХорошо мечтается над крутыми веслами.Вечереет холодно. Зябко спят малиновки.Скачет лодка скользкая камышами рослыми.На отложье берега лён расцвел мимозами,А форели шустрятся в речке грациозами.

Элегия

Я ночь не сплю, и вереницейМелькают прожитые дни.   Теперь они,   Как небылицы.В своих мечтах я вижу СудуИ дом лиловый, как сирень.   Осенний день   Я вижу всюду.Когда так просто и правдивоРаскрыл я сердце, как окно…   Как то давно!   Как то красиво!Я не имею даже вестиО той, которой полон май;   Как ни страдай, —   Не будем вместе.Я к ней писал, но не достоинУзнать – счастлива ли она.   Прошла весна,   Но я… спокоен.О, я не требую ответа,Ни сожаления, ни слёз,   Царица грёз   Елисавета!Биеньем сердца молодого,Стремленьем любящей души   Хочу тиши   Села родного.Я на мечте, своей гондоле,Плыву на Суду в милый дом,   Где мы вдвоем   Без нашей воли.Меня не видишь ты, царица,Мечтаешь ты не обо мне…   В усталом сне   Твои ресницы.

Январь

Январь, старик в державном сане,Садится в ветровые сани, —И устремляется олень,Воздушней вальсовых касанийИ упоительней, чем лень.Его разбег направлен к дебрям,Где режет он дорогу вепрям,Где глухо бродит пегий лось,Где быть поэту довелось…Чем выше кнут, – тем бег проворней,Тем бег резвее; всё узорнейПушистых кружев серебро.А сколько визга, сколько скрипа!То дуб повалится, то липа —Как обнаженное ребро.Он любит, этот царь-гуляка,С душой надменного поляка,Разгульно-дикую езду…Пусть душу грех влечет к продаже:Всех разжигает старец, – дажеНебес полярную звезду!

Фиалка

Морозову-Гоголю

Снежеет дружно, снежеет нежно,Над ручейками хрусталит хрупь.Куда ни взглянешь – повсюду снежно,И сердце хочет в лесную глубь.   Мне больно-больно… Мне жалко-жалко…   Зачем мне больно? Чего мне жаль?   Ах, я не знаю, ах, я – фиалка,   Так тихо-тихо ушла я в шаль.О ты, чье сердце крылит к раздолью,Ты, триумфатор, ты, властелин!Приди, любуйся моей фиолью —Моей печалью в снегах долин.   О ты, чьи мысли всегда крылаты,   Всегда победны, внемли, о ты:   Возьми в ладони меня, как в латы,   Моей фиолью святя мечты!..