Темные искусства

– Что-то недоброе было в том доме, Фрей.

– Ты повстречался с призраком бабушки Элис?

Макгрей не нашел в этом ничего смешного.

– Ты же тоже это почувствовал. Я видел твое лицо.

Я шумно выдохнул.

– Не буду отрицать, мне было… слегка не по себе. Но вовсе не из-за снующих там призраков.

Макгрей прожевал кусок и проявил невиданную доселе учтивость, заговорив лишь после того, как проглотил еду. Его сочувственный взгляд снова меня разозлил.

– Фрей, я не прошу тебя изливать душу, но я понимаю, что ты все еще горюешь по своему дяде. Тебе показалось, что ты заново переживаешь тот кошмар?

Я отвернулся в другую сторону, но Макгрея это не остановило.

– Некоторые призраки это умеют. Оживляют в тебе худшие…

– Да плевать мне на них! – сорвался я. Подскочили даже собаки, развалившиеся было на полу. – Все это полная чушь! Единственное, что меня интересует, это нашел ли ты в том доме что-нибудь существенное. Если нет, то будь добр, заткни свой рот этой отвратительной…

– Ладно, ладно! Не кипятись! Да, я кое-что нашел. И тебе это понравится.

Он порылся в нагрудном кармане и швырнул что-то на мой стол. Это был небольшой узкий предмет, завернутый в грязную тряпку.

Я брезгливо ее развернул – она была вся в жире и налипшем тесте – и чуть не задохнулся от увиденного. Нож с коротким лезвием.

– Это тот нож, который они использовали для подношения?

– Видимо.

Его лезвие, несмотря на малый размер, было острым как скальпель, а рукоятка вырезана из слоновой кости. Светлый оттенок ее сильно контрастировал с багряным цветом свернувшейся крови, засохшей вдоль острия.

– Дорогая вещица, – пробормотал я, осторожно приподняв нож. Макгрей подошел ко мне и схватил лист с семейным древом.

– Где ты нашел этот нож? – спросил я. – Мне он не попадался.

– Прямо под аппаратом. Тот, видимо, упал прямо на него.

Я откинулся на стуле и переплел пальцы.

– По словам Катерины, полковник снова пустил себе кровь во время сеанса. Должно быть, он выронил нож прямо перед тем, как Леонора рухнула и опрокинула аппарат. Вероятно, полковник уже умирал, пока она… Девятипалый, будь любезен, не пачкай своим мерзким ужином мою работу!

Я выдернул у него уже изрядно заляпанное семейное древо.

– Ох, да что это, черт возьми, меняет? – И он снова выхватил лист, чтобы подробно его изучить.

Я стал заворачивать нож обратно в тряпку.

– Надо поместить его к остальным уликам. Не знаю, что мы… – И тут я замолк, изогнув шею и поднеся нож поближе к глазам.

– Что там? – спросил Макгрей. Он заметил, что я разглядываю острие ножа. Я держал его всего в дюйме от глаз.

– Они все использовали этот нож?

– Не знаю, но это могло бы объяснить, почему умерли только те шестеро засранцев. Что могло послужить причиной? Мышьяк?

Я кивнул.

– Это один из вариантов. Нужно, чтобы Рид поскорее провел те пробы. Если он слишком занят, я могу попробовать сам.

– Нет уж, – заявил Макгрей, выхватив у меня маленький сверток. – Слишком многое на кону. Я не хочу, чтобы чертов зануда-прокурор отклонил результаты, если ты где-то перемудришь. Я сейчас же поговорю с Ридом. Втолкую ему, как это срочно.

– Как хочешь, – сказал я отчасти с облегчением.

Я хотел последовать за ним, но Макгрей меня остановил.

– Нет, Перси, подожди тут. Парнишка от одного твоего вида закипает.

И снова я вздохнул с облегчением.

Девятипалый вернулся через каких-то десять минут с невыносимо самодовольным видом.

– Готово. Он постарается дать нам ответы завтра утром, может, и до слушания успеет.

У меня не было настроения слушать, как он хвалится своими успехами, так что я быстро сменил тему и кратко рассказал ему об улове Холта.

– Этот тип все еще у нас в камере, – заключил я. – Хочешь, сейчас его допросим?

Макгрей потер руками.

– О да. Возможно, он – спасение для Катерины.

9

Комната для допросов и так представляла собой угнетающее зрелище – голые кирпичные стены, убогая обшарпанная мебель и узкое окно, которое почти не пропускало свет. Но сегодня в грязное стекло бился дождь, и комнатушка выглядела еще мрачнее.

Когда мы вошли, Холт грыз ногти и обливался потом. Позади него сидел клерк, готовый записывать показания мужчины.

Макгрей сел лицом к Холту. В комнате был еще один стул, но я предпочел вести записи, стоя за Девятипалым. Я старался не допускать прикосновения своей одежды к здешним грязным стульям.

– Мистер Холт! – произнес Макгрей. Даже не видя его лица, я знал, что Девятипалый улыбается. – Стоит ли мне сообщать вам, сколь глубоко в дерьме вы оказались?

– Я могу все объяснить, – в очередной раз сказал Холт.

– Ой, неплохо бы. Судя по тому, в каком виде была спальня полковника, и по вещам, которые наш денди обнаружил у вас в мешке, я бы сказал, что вы положили глаз на имущество господина. Часы, одежда, добротное итальянское ружье. Зачем вы все это взяли?

Холт вдавил ладони в стол в попытке усмирить их дрожь.

– Все эти вещи мне были обещаны. Полковник знал, что они мне нравятся. Он много раз говорил, что они достанутся мне, если с ним что-то случится.

Девятипалый прыснул.

– Ага, конечно, так он и сказал.

– Клянусь! Он…

– Вы доказать это сможете? – вмешался я. – Кто-нибудь из приличных людей хоть раз слышал, как он об этом говорил? Он где-нибудь оставил об этом запись?

– Да! Ну… по-моему, оставил. Он сказал, что впишет это в свое завещание.

Проверить это было нетрудно, но я не стал об этом говорить. Просто уставился на него с откровенным недоверием. Я давно убедился, что такой взгляд иногда срабатывает лучше, чем грозные расспросы.

– В этом доме полно вещей, куда более ценных, чем эти! – не выдержав, крикнул Холт. – Я взял лишь то, что мне полагалось. Клянусь.

Я кивнул, все еще изображая сомнение.

– Предположим, вы говорите правду. Тогда зачем вы унесли эти вещи именно сейчас? Почему не дождались, пока огласят завещание? Тогда вы спокойно…

– Знаю я, как это все бывает, – перебил он меня. – Я по уши в долгах! Мне семью надо кормить! У меня маленькая дочка и больше нет работы – если я не заплачу за жилье, малую придется отдать в приют.

Он спрятал лицо в ладонях, видимо, чтобы скрыть слезы, и я ощутил прилив сочувствия. Но даже если это правда – опять-таки, удостовериться в этом не составляло особого труда, – его поведение все равно выглядело весьма подозрительным.

– У вас были свои ключи от дома, – сказал я. – Почему вы не сдали их полиции?

Холт почесал седую бороду.

– Запасной комплект я держал дома. У меня не было его с собой, когда туда пришли полисмены. И я ничего не сказал, потому что хотел забрать то, что мне причиталось. – Он с мольбой взглянул на Макгрея. – Но я пошел прямиком в комнату господина! Я ни в жизни не осмелился бы украсть что-то у него из дома, особенно из комнаты, где он погиб!

– Точно? Вы точно ничего не взяли из гостиной, в которой проходил сеанс?

– Точно-точно!

Макгрей пронзил его взглядом, и Холт тихонько заскулил.

– Совсем ничего? – повторил Макгрей.

Скулеж стал чуть громче, и я представил, что голова Холта – это воздушный шар, который вот-вот лопнет. В конце концов, почти так и вышло.

– Я… да – но… я не брал!

Мы с Девятипалым одновременно произнесли:

– Что ты, черт тебя дери, несешь?

– Может, объяснитесь?

Холт опустил взгляд.

– Ну, я…

Макгрей треснул ладонью по столу.

– Эу! В глаза мне смотри.

Холт взглянул на него, не поднимая головы.

– Я не заходил в гостиную, клянусь. Мне было страшно! Особенно после…

– После чего?

Мужчина облизнул губы.

– Я направлялся в спальню господина. Прошел мимо двери в гостиную. Она была приоткрыта. Я… увидел на полу подвеску мисс Леоноры – ту, с золотым самородочком…

Мы с Макгреем переглянулись, вспомнив этот предмет.

– То есть она просто там лежала, – сказал Макгрей полным подозрения голосом.

– Ага. Полисмены, видать, обронили его, когда забирали… юную мисс.

– Зачем вы ее взяли? – спросил я. – Вы же говорили, что не решились бы на кражу.

Холт густо покраснел, и на миг мне показалось, что он сейчас прослезится.

– Это… – начал он, но затем прикрыл рот кулаком, будто пытался подавить рвотный позыв. – Это было так просто.

Бровь Макгрея поползла вверх.

– Откуда ты знал, что это была вещь мисс Леоноры?

Румянец на лице Холта стал ярче.

– Она всегда ее носит. В смысле… всегда носила. – Его голос понизился до шепота. – Я подумал… что она ей больше не понадобится.

Макгрей явно хотел расспросить его подробнее, но тут вмешался я.

– Думаю, мы достаточно узнали о сегодняшних событиях. Меня больше интересует прошлая пятница. А также несколько дней до того.

Холт откашлялся.

– Постараюсь помочь…

– Зачем они обратились к цыганке? – оборвал я его.

– По семейному делу.

– И какому же?

Холт покачал головой.

– Я не знаю. Мне так никто и не сказал.

Макгрей усмехнулся.

– Ой, умоляю! Ты точно что-то слышал.

– Я не имею привычки подслушивать, о чем…

– Вы точно что-то слышали!

Резкость моего окрика поразила меня самого. Холт вздрогнул от моего возгласа, затем сглотнул.

– Они… они что-то искали.

– И что же?

Холт перевел взгляд с Макгрея на меня.

– А что вам цыганка сказала?

Макгрей подался вперед.

– Вопрос тебе задали.

– Я… Я-я не знаю. Я…

– Похоже, твой господин искал что-то в том доме. Что именно?

– Я вам сказал уже, я не знаю!

Макгрей сжал кулаки, готовясь сделать из него отбивную. Мне пришлось погладить его по плечу, как успокаивают рассвирепевшего пса.

– Вы служили у полковника камердинером, – сказал я. – Сколько лет?

– Пять… шесть лет.

– Чистили его вещи, помогали ему одеваться, приносили ему еду…

– Да.

– Значит, вы точно видели, как они что-то ищут. Мы заметили доски, вырванные из стен и полов. За одну ночь столько не успеть. Я думаю, что вы им в этом даже помогали.

– Нет! Мои господа занимались поисками. Я – нет.

– И все же вы не имеете представления, что именно они искали.

– Я сказал уже вам, это было семейное дело! Они не делились секретами с такими, как я. Меня это устраивало.

Я поднял уголки рта.

– Как показывает мой опыт, мистер Холт, слуги все равно обо всем узнают. Даже не желая того.

Он хмыкнул.

– Значит, вам служили только пронырливые сплетники.

– Ясно, – вздохнул я, – давайте поговорим о миссис Гренвиль.

– Что насчет нее?

– Мы обнаружили на ней ужасные кровоподтеки. Вы когда-нибудь слышали, чтобы полковник… был с ней груб?

Холт передернул плечами.

– Да. Было дело, но в семейной жизни всегда так: то ладно, то прохладно. Большей частью она казалась счастливой. – Он отвел глаза. – Хотя скажу вот что: ее матери не нравилось, что они с мужем ссорятся.

– Как мать относилась к полковнику? – задал вопрос Макгрей. – Он ей нравился?

– О, совсем нет. Она всегда нервничала, когда господин был поблизости.

Я вспомнил, как ее звали: Гертруда. Все еще здравствует. Я сделал себе пометку побеседовать с ней.

– Вернемся к событиям того дня, – сказал я. – Мы также нашли ссадины на руках вашего господина. Он с кем-то подрался?

– Вроде нет, сэр, но меня почти весь день с ним не было.

– Почему?

– Я доставлял гостей – почти всех, включая цыганку.

– Понятно. Вы помните, в какое время и в какой очередности их привозили?

– Ага. Мисс Леонора была первой. Я забрал ее из дома мистера Уилберга, ее дяди. Это было где-то в полдень.

– Так рано? – удивился я.

– Ага. Ей нужно было купить что-то для фотоаппарата, поэтому я сначала отвез ее на Принсес-стрит. После этого я привез ее в Морнингсайд, и она сразу начала готовить гостиную к сеансу. Я помогал ей, но полковник велел мне ехать к миссис Элизе.

– К миссис Элизе? – спросил Макгрей.

– Родные так ее зовут, хотя после смерти бабушки ее следовало бы звать миссис Шоу. Она мать мистера Бертрана, кузена миссис Гренвиль. Он-то все жил вместе с младшим братом и матерью. Господи, бедная миссис Элиза, наверное, убита горем!

Я заглянул в свои предыдущие записи.

– Полагаю, что за старым мистером Шоу ехать не пришлось, поскольку он жил в одном доме с полковником и его женой.

– Ага.

– Значит, последним, кого вы доставили, стал второй мужчина, Питер Уилберг.

– Ага.

– Почему вы не забрали его вместе с племянницей, Леонорой? Она ведь жила с ним с тех пор, как умер ее отец.

Я заметил, что у мистера Холта задрожала губа.

– Мистера Уилберга не было дома. Мисс Леонора сказала мне, что у него дела и что за ним придется вернуться позже. Что я и сделал – я высадил его в Морнингсайде в начале девятого.

Макгрей присвистнул.

– Многовато поездочек для одного дня! Мистер Уилберг жил возле Ботанического сада – я видел адрес на жетоне собаки. Это ж на другом конце Эдинбурга.

Холт развел руками.

– Такая у меня была работа, инспекторы.

– И после этого вы поехали на Кэттл-маркет, – продолжил я.

– Да. Я должен был забрать цыганку в половине девятого. Я приехал чуть раньше, но ее лакей – или как она там называет того жирного парня, который торгует у нее пивом, – сказал мне, что она все еще с клиентом. Я прождал почти два часа. Аж задница устала сидеть. В начале двенадцатого она наконец вышла. Я запомнил время. Знал, что господин крепко рассердится.

– Мадам Катерина как-то объяснилась?

– Нет, сэр. Она просто села в коляску и строго наказала мне поторапливаться. Я даже лица ее не видел. На ней была такая черная вуаль. И от нее разило. Думаю, она была пьяная.

При этих словах Макгрей сжал кулаки. Как и клерк, я записал эту деталь и подчеркнул ее, прежде чем перейти к следующему вопросу.

– Кто-нибудь из гостей показался вам странным?

– Нет… ну, мисс Леонора была очень взбудоражена, как всегда с ней бывало, когда она занималась всеми этими оккультными делами. Мистер Уилберг был слегка на взводе, но он вообще всегда такой… Все были очень напряжены, когда я уходил.

Я попросил его в подробностях описать комнату, и его рассказ сошелся с картиной, которую мы там застали.

– Значит, после этого вы их покинули, – сказал я.

– Да. У меня был приказ: уехать и вернуться с первыми лучами, до того как придет остальная прислуга.

– Что вы делали той ночью?

Его ответ прозвучал вполне уверенно.

– Зашел в наш местный паб на пару стаканчиков, а потом прямиком домой, к жене.

– Кто-нибудь может это подтвердить? Помимо жены и пропойц из вашего паба?

– Да! Хозяин паба меня вспомнит. И мой домовладелец, конечно. Я поругался с ним, когда вернулся домой.

– В такой час? – спросил я. – Это же была глубокая ночь.

Холт снова покраснел.

– Кхм… Скорее, раннее утро, сэр. Шестой час, кажется. Он надеялся стрясти с меня ренту. Я… я скрываюсь от него уже несколько месяцев. Он грозился нас выселить. Я сказал ему, что у меня нет денег.

– Потому что ты спустил все на пенное и крепкое, – добавил Макгрей, от чего Холт совсем сник.

– Я… я и пабу задолжал, – едва выдавил он из себя, крепко сцепив руки на коленях.

Я спросил его адрес, название заведения и адрес его домовладельца.

– И после этого вы пошли к себе?

– Да. Чуток отдохнул – сколько жена дала, она та еще надоеда, – а потом умылся и поехал обратно в дом.

– Ясно. Он был заперт?

– Да, сэр.

– Но ключи были только у вас и у ваших господ.

На этих словах Холт сглотнул и сумел лишь кивнуть. Я сделал пометку и продолжил допрос.

– Не создалось ли у вас впечатления, что кто-то проник в дом, а потом сбежал?

– Нет, совсем нет, сэр.

– Вы уверены?

– Д-да! Я по сторонам не смотрел, сэр – понимаете, у меня было сильное похмелье, – и я помню, что видел только следы собственной коляски. Было очень слякотно, и я обратил внимание, как глубоко в грязь ушли колеса.

Я нахмурился. Доказать это было невозможно. С другой стороны, зачем Холту признавать, что посторонних вторжений в дом не было? Это только усилило бы подозрения по отношению к нему.

– А теперь, – сказал Макгрей, подавшись вперед, – расскажи-ка нам, в каком виде ты нашел тела. Кто где был? И давай во всех подробностях.

Холт с усилием сглотнул. Цвет его лица сменился с пунцового на зеленоватый, и он засучил руками. Казалось, что он пытается стереть с них собственную кожу.

– Бедная мисс Леонора… – начал он, борясь со слезами, – лежала на фотографическом аппарате. Все было разбито вдребезги. И на лице у нее был ужас, как будто… будто она узрела саму преисподнюю.

Стараясь не расплакаться, мужчина надавил себе на веки, да так сильно, что я запереживал, не лопнут ли у него глаза. Затем он откашлялся и снова на нас взглянул – со слегка пристыженным видом.

– Молодой мистер Бертран лежал рядом с ней с тем же выражением на лице. Стул его был опрокинут. Я думаю, он упал назад. По другую сторону стола лежали миссис Гренвиль с дедушкой, оба на полу. Бедная леди так вцепилась в рукав старика. Не знаю почему, но у нее был такой вид… как у ребенка, который тянется к родителю… Полковник и мистер Уилберг были по обе стороны от цыганки. Они… тоже лежали на полу, но… – Холт уставился в никуда и целую минуту молчал.

– Но что? – подсказал Макгрей.

Холт вздрогнул, будто внезапно очнулся ото сна.

– У всех был испуганный вид – но только не у этих двоих. Они выглядели сердитыми.

– Сердитыми, говоришь?

– Да. Они хмурились. И челюсти у них были крепко сжаты.

Это я тоже записал.

– А что насчет цыганки?

– О, она все еще сидела на своем месте. Только она была на своем месте.

– Но она же была без чувств, так ведь? – встрял Макгрей.

– Да… голова у нее была запрокинута. Я… – Холт содрогнулся. – Я подумал, что она мертва. Из всех них она выглядела самой что ни на есть мертвой. Рот у нее был открыт, эта вуаль черная. Я не помню, дышала ли она… Она выглядела… как труп.

– И признаков борьбы вы не заметили. Вообще ничего, что указывало бы на то, что там произошла стычка или побывал чужак?

– Ничего такого, сэр. И сегодня не заметил. Все в доме было на тех же местах, как и в тот самый день.

– То есть… по-вашему, они просто упали замертво? Ни с того ни с сего? Убитые злым духом?

Он, с глазами на мокром месте, сумел лишь кивнуть и больше ничего не сказал. Я заговорил, как только записал все показания.

– И вы сразу же отправились в полицию?

– Да, сэр. Немедленно.

– Вы, наверное, пару минут приходили в себя, прежде чем ушли.

– Все… все как в тумане, сэр. Кажется, меня стошнило. Я… Я чуток оцепенел, но, как только очухался, сразу же оттуда выбежал и позвал на помощь.

– Вы что-нибудь трогали?

– Н-нет! Конечно, нет!

– Вы даже тела не попытались встряхнуть? Проверить, нет ли среди них живых?

– Нет! Я… – он хватал воздух, все сильнее волнуясь. – Я никого не трогал. Я не решился!

– Ничего страшного, – сказал я примирительным тоном. – Зрелище было жуткое. Я не вменил бы вам в вину, если бы вы кинулись к телам и…

– Не трогал я! – взревел он, грохнув кулаками по столу, и закрыл ладонями лицо. Некоторое время он жалко всхлипывал, и мы дали ему время успокоиться.

Макгрей заговорил первым.

– Боюсь, нам придется тебя задержать.

– Что? Вы сбрендили? Я же только что вам сказал, что у меня!..

– Это ты сбрендил, если думаешь, что мы тебя сейчас отпустим. Ты вломился в дом, пытался украсть вещи, сопротивлялся при аресте, унес вещь с возможного места преступления… – Он перевел дух для драматического эффекта. – Доказать, что ты не испортил картину произошедшего в той комнате, прежде чем позвал полисменов, невозможно… И, если уж честно, ты, по-моему, мерзкий лжец.

Я вздохнул.

– Макгрей…

– Вороватый, охочий до чужого, ушлый говнюк. Я думаю, что все это твоих рук дело.

Холт снова переменился в лице – на сей раз побелел как снег.

– Что?

– Я думаю, что это ты их всех убил.

– Что? Зачем мне убивать своего господина? Я вам уже говорил, я по уши в долгах! Можете проверить все, что я сказал! Спросите людей, которые видели меня той ночью. Спросите миссис Элизу или…

Макгрей наклонился к нему.

– Я знаю, что ты что-то от нас утаиваешь. По лицу твоему вижу.

Холт моментально смолк – вряд ли даже удар в живот от Девятипалого сработал бы лучше.

Я уже готов был ему поверить, но возникшее на его лице выражение вновь пробудило мои подозрения.

– Предварительное слушание завтра утром, – сказал я. – Там у вас будет масса возможностей объясниться.

10

Когда я наконец-то вышел из Городских палат, то с отвращением обнаружил, что на улице по-прежнему лил дождь. Одно утешало: час был поздний, и репортеры уже разошлись, так что я спокойно доехал домой.

Мы с Макгреем договорились встретиться следующим утром сразу в тюрьме Кэлтон-хилл и сопроводить Катерину в шерифский суд – в таком случае мы даже успеем ее проинструктировать. Я мог лишь догадываться, какие мысли занимали ее той ночью.

Лейтон встретил меня внушительной порцией бренди и сообщил, что Джоан, моя бывшая экономка, только что ушла. Она принесла для меня восхитительного запеченного цыпленка, но, поскольку служила она теперь у Макгрея, то дождаться моего возвращения не смогла. Я весь день как следует не ел и перед сном проглотил три четверти птичьей тушки, о чем позже весьма пожалел.

Стоило мне прилечь, как я почувствовал, будто кровать подо мной и вся комната куда-то плывут. Я словно лежал на дне лодки лицом вверх – тошнотворно знакомое ощущение. Оно часто посещало меня после нашей трагической поездки на Лох-Мари (той самой, что стоила моему дяде жизни) и было худшим вариантом укачивания на суше, какое я когда-либо испытывал.

В очередной раз я закрыл глаза, и меня захлестнуло волной нежеланных образов – факелов, безлюдных островов, мертвецов… Мне пришлось зажечь масляную лампу – я боялся, что снова увижу лицо покойного дяди.

А потом я осознал, что целый день чувствовал себя хорошо. За исключением того краткого эпизода в доме полковника, я даже не вспоминал о случившемся. Работа отвлекала меня и держала в блаженном забытьи, но стоило мне только очутиться наедине с собой в темной и тихой спальне, как меня опять накрыло.

Как глупо я, должно быть, выгляжу со стороны. Внезапно я представил, как все в шерифском суде смеются надо мной – над трусливым инспектором, разучившимся засыпать без зажженной лампы на прикроватном столике.

И снова я проснулся безбожно рано, и снова Лейтон зашел ко мне с утренним кофе и завтраком. Нехватка сна пробуждала во мне сильный голод, поэтому я попросил добавку тостов с маслом и побольше сахара в кофе.

Впрочем, я все равно зевал всю дорогу до Кэлтон-хилл. Макгрей уже был на месте и топтался в ожидании на тюремной эспланаде. Увидев меня, он присвистнул.

– Жутко выглядишь, Перси.

– Какая ирония – слышать это от тебя, – проворчал я, обведя жестом всю его персону, и мы зашагали в сторону здания. – Катерина готова?

– Ага. Я попросил парней привести ее в одну из комнат для допросов. Я думаю, что она…

– Инспектор Макгрей! – крикнул молодой офицер, подбежавший к нам со стороны ворот.

– Да?

– Там девица спрашивает о вас, сэр.

– Чего?

– Я велел ей убираться, но от нее не отвяжешься. Просила сказать вам, что ее звать Мэри из «Энсина».

Макгрей тотчас изменился в лице, и, как бы мне ни хотелось уже заняться делом, я был вынужден проследовать за ним к главным воротам.

Офицер впустил внутрь пухлую девушку с пышной копной вопиюще рыжих завитков – того же цвета были и сотни ее веснушек. Ей пришлось протиснуться мимо троих газетчиков, которые толклись у входа в попытке хоть что-нибудь разглядеть. Я опознал в ней хозяйку любимого паба Макгрея.

– Мэри! – воскликнул Макгрей с улыбкой, как только ворота закрылись. – Ты что тут делаешь?

При ней была большая корзина, которую девушка бросила на пол, с рыданиями кинувшись к Макгрею на шею. Он обнял ее и погладил по спине с возмутительной фамильярностью.

– Ну все, все! Что случилось, детка?

– Как она там? Ты ее видел?

– Ты про мадам Катерину? – спросил Макгрей.

Девушка сопела и всхлипывала и потому смогла ответить лишь кивком.

– Ага, мы с ней виделись.

– Вы с ней знакомы? – порядком удивившись, спросил я.

– Само собой, знакома! – Мэри вытерла слезы и оглушительно высморкалась. – Она так помогла мне, когда умер мой старик. Мне только шестнадцать тогда исполнилось. Я была та еще бестолочь. Но она пришла ко мне и сказала, что папа присматривает за мной с небес.