Заря и Северный ветер. Часть III

– А ловко ты это придумал!

Люба и Андрей снова затеяли свою любимую игру. Ирина знала, что это может продлиться очень долго. Вытряхнув из баночки сметану в полупустую чашку, она с трагичным выражением вставила свои пять копеек:

– Остановитесь! Остановитесь, пока не поздно!

– У тебя здесь нет власти, – нашёлся Андрей.

– В этой ситуации я просто… мои полномочия, – драматизировала Люба. – Это самое, мои полномочия всё. Окончены.

– Это грустно или весело?

– Это? Это печально.

– Всё, я устал, я ухожу, – подыграла им Ирина.

После готовки Андрей разложил в зале стол-книжку. От сервировки Ирину почти сразу оторвал телефонный звонок. При виде имени на экране она смущённо поджала губы и, сдерживая радость, мягким голосом ответила:

– Да?

– Кхм!.. Здравствуй, Ирина, – глухо отозвался Владимир.

– Привет, Володя… – Ирина вынула из пачки салфетку и мельком глянула на Любу, замершую с приборами в стойке дозорного суриката.

– Получил твоё поздравление. Я был рад. М-м… Я, наверно, не вовремя?

– Нет-нет! Мы ещё готовимся, скоро будем садиться за стол.

– Ты дома?

– Да. Ко мне приехали друзья. А ты? – Ирина загнула край салфетки.

– Я?.. Да… Скоро поеду домой, к семье.

– Здорово.

– Хотел перед отъездом поздравить тебя. Потом возможности не будет.

– Но ты же вернёшься?

– Вернусь.

– Позови его с нами на каток! – требовательно прошипела Люба. – Составит Андрею компанию.

Ирина свела брови к переносице и критически покосилась на неё.

– Позови! Скажи же, Андрей?!

Андрей поставил на стол вазу с фруктами и пожал плечами.

– Слушай, Володя… – нерешительно начала Ирина, указательным пальцем выглаживая бумажный угол. – Мы хотим сходить на каток. Числа третьего или четвёртого. Если ты вернёшься, может, пойдёшь с нами?

Владимир ответил не сразу. Он обдумывал её предложение.

– Если не можешь, ничего страшного…

– Нет! Нет. Я приеду. Да. Давай сходим. Я вспомню, что это такое.

– О, супер!

Скрываясь от всевидящего ока Любы, Ирина вышла на балкон. Слушая густой, тёплый голос Владимира и улыбаясь его словам, она теребила крылья самолётика, который незаметно сложила из салфетки. Они проговорили не меньше четверти часа. Когда озябшая Ирина вернулась в зал, стол был уже накрыт. Не отвечая на испытующий взгляд Любы, она бросила в её сторону самолётик и ушла переодеваться. Но Люба не собиралась отступать.

– Ну что? – нетерпеливо поинтересовалась она, когда Ирина достала из шкафа малахитовое бархатное платье.

– Что?

– Сама знаешь «что»!

– Он будет с нами. Если вернётся в город.

– И-и-и?

– Что и-и-и-и?

– Ты за меня придурка не держи. Что между вами?

– Ничего, – Ирина стянула с себя футболку с эмблемой «Вольмы», которую на день рождение ей прислала Люба.

– Не пудри мне мозги, Иринка. Ты слышала свой голос? Стоило ему нарисоваться и сразу – ми-ми-ми.

– Что, правда? – Ирина испуганно высунулась из горловины. – Я не заметила.

– Он тебе нравится.

– Ничего подобного! Да, мне нравится с ним общаться. Но как на мужчину я на него вообще не смотрю! – взбунтовалась Ирина.

Она лукавила. С недавнего времени ей стали сниться путанные и невозможно красивые сюжеты, в которых она чувствовала прикосновения и поцелуи Владимира.

– Нет! – воскликнула она. – Я ни о чём таком не думала!

И это была правда – она не фантазировала о них. К своим снам она относилась с лёгкой иронией, а фокусы собственного подсознанию объясняла банальным воздержанием. Ирина была молодой здоровой женщиной, а Владимир – единственным близким в её окружении мужчиной. Немудрено, что мозг, обрабатывая информацию и впечатления, рождал эти бессмысленные (но, откровенно признаться, жутко приятные) сны.

– Надеюсь, он пойдёт с нами, – нарочито беспечно изрекла Люба и сняла с плечиков свой атласный комбинезон. – Посмотрю хоть, что там за баклажан.

– Сама ты баклажан.

Праздничное застолье прошло за просмотром блогеров и игрой в интерактивные настолки. Люба урывками снимала происходящее, чтобы потом смонтировать ролик для «Пазлфейса». Когда до полуночи оставалось не больше двадцати минут, в Ирине неожиданно всколыхнулось какое-то ностальгическое чувство. Она посмотрела на телевизор, который не включала уже несколько лет. Раньше с бабушкой ей приходилось смотреть скучные новогодние концерты, а затем слушать обращение президента и загадывать под бой курантов желание. Она предложила вспомнить эту традицию, но неожиданно напоролась на гнев Любы.

– Без меня! – вспыхнула та. – Если хотите – пожалуйста, но я выйду из комнаты. Не хочу, чтобы у меня атрофировался мозг.

Ошеломлённая Ирина перевела взгляд на помрачневшего Андрея.

– Буся, не жести, – мягко, но с нажимом сказал он Любе.

– Я-не-хо-чу это тащить в новый год.

– Можем не включать, – Ирина беспомощно обернулась к Андрею. – Я просто вспомнила. Это же традиция…

– Понимаешь, – начал было он, но запнулся, подыскивая правильные слова. – Люба придерживается оппозиционных взглядов.

– Мы не смотрим зомбоящик.

– Да и я не смотрю. Я не знала, что ты… ну, настолько интересуешься политикой. Ты никогда об этом не рассказывала.

– Не рассказывала, потому что ты аполитична. И хотя мне это не близко, я не собиралась тебе ничего навязывать. Но сейчас… мне от всего этого так тошно, что я отказываюсь быть терпимой.

Тишина, острая и ядовитая, вытеснила всё праздничное настроение. Воздух заискрил и затрещал от невидимого замыкания. Андрей вздохнул и попробовал разрядить атмосферу новым этапом игры.

– Это фиаско, братан…

Безуспешно. Люба проигнорировала его.

– Я давно стала замечать всё это. Ещё в колледже, когда папа заболел и его вышвырнули с работы, – её голос звучал тише, но по-прежнему оставался жёстким. – С чем он остался? С инвалидностью и пенсией в десять тысяч? А у него пятеро детей и жена. Ха-ха-ха, – неестественно изобразила она смех. – Чего не смеётесь? Не смешно? Не поняли? Это Россия! А я смотрю не только на свою семью. Про женщин, которым мы помогали, я даже говорить ничего не буду! Знаете, что я вижу каждую пятницу, когда иду с работы мимо магазина? Как пенсионеры копаются в просрочке на мусорке. Я смотрю на них и понимаю: это наше будущее. Папа был бы там же, если бы не братья и мама. Только мои этого не понимают. Все наши споры сводятся к манипуляции возрастом. Удобненько. Молодой – глупый. Сколько бы мне ни было лет, я для них вечный несмышлёныш, особенно для Наташки. А по мне, возраст – это сомнительное преимущество и вообще не показатель ума.

– Люба, она человек другого поколения, – деликатно заметил Андрей. – Не надо обижаться на сестру. И не надо ей ничего доказывать и объяснять. Ты её не переделаешь.

– У неё комплекс учительницы! Она одна всегда права, а вы все – говно! Сама живёт в пузыре, в котором субъектностью и не пахнет!

– Это её право.

– Да знаю я, что это её право. Но зачем она меня воспитывает? Я взрослый самостоятельный человек! Она нарочно извращает и высмеивает все мои слова, хотя ни на один логичный вопрос не может ответить. Повторяет одни и те же шаблоны и не слышит, что сама себе противоречит! Говорит чужими мыслями.

– Ты же умница и понимаешь это. Будь снисходительнее, будь мудрее.

– Вот мы были маленькие. Да? – Люба всем корпусом повернулась к Ирине. – Нас учили в школе, дома, рассказывали, что такое хорошо и что такое плохо. А потом мы повзрослели и поняли, что мир совсем другой: «хорошо» и «плохо» здесь поменялись местами. Простым смертным всучили веру в пятое-десятое, и они с ней носятся, ничего под носом своим не видят! И не хотят видеть. Как Наташа! Она говорит, что я инфантильная, а сама за всю свою жизнь ни разу не сходила на голосование. У неё одна отговорка: ой, за нас уже всё решено. И вот она с этой истиной сидит на горе Фудзияма и с высоты своего положения смотрит на людей, которые пытаются что-то изменить, как на детей в песочнице или дураков. А на деле у неё просто нет никакой гражданской позиции. Она, как и мама с папой, не хочет ни в чём разбираться и ничего решать. Им проще приспособиться к ненормальному, потому что другие называют его нормальным. И раз я с этим не соглашаюсь, они считают меня … поехавшей.

– Нет, Люба, – категорично отрезал Андрей. – Твоя семья любит тебя. Никто не считает тебя поехавшей. Они лишь иначе смотрят на мир.

– Они инертны! Им годами внушали, что они ничего не понимают, ничего не решают, и они привыкли быть далёкими и бессильными. Это же выученная беспомощность15. Это бегство от ответственности и свободы.

– Это их выбор, Люба. Им нужна их идеология. Это костяной доспех, который бережёт их устоявшийся мир и…

– Но это же…

– Люба! Не пыли, дослушай сначала. Я не берусь судить твоих родных и не собираюсь разбирать сети когнитивных искажений, в которые они попали. Я веду тебя к другому. Представь: они живут в мире, где всё просто и понятно, где всё имеет своё узаконенное временем, традицией, предками место. Что-то их тревожит и волнует, но в целом есть простая и понятная система ценностей и норм, есть какая-то вера – и это почва под их ногами. Ты своей правдой хочешь выбить из-под них почву, хочешь содрать с них доспех и оставить их голыми в мире хаоса. Эта правда раздавит их, разрушит систему координат. Им будет страшно, они ведь поймут, что жили в иллюзии, они поймут, что слабы, что ничего не знали и не знают о мире. И как им жить?

Припёртая к стенке этим вопросом, Люба с разочарованием, будто Андрей предал её, посмотрела на него и побледнела. Но тут Ирина переключила их внимание на себя.

– Но разве Люба не права? – возбуждённо спросила она. – Да, я никогда не интересовалась политикой, но я понимаю, о чём ты. Я тоже видела, как подменяют понятия, как за правду, даже за истину выдают абсолютное враньё. И оно повсюду! Нельзя же с ним соглашаться. У нас так было! Помните? Я рассказывала вам про свой пост. Поработаешь в больнице, и не такое увидишь.

– Вот-вот! – горячо откликнулась Люба. – Ты видел, в каком состоянии наши отделения? Почему деньги на здравоохранение выделяются по остаточному принципу? Куда деваются эти крохи, на которые должны закупаться новые аппараты, медикаменты?

Андрей открыл рот, чтобы ответить, но Ирина опередила его.

– Да хотя бы ремонт! Одни только слова и обещания. Наш главврач сделал себе кабинет, а на остальное – пофиг. Мы просто медленно разваливаемся и стагнируем. Но ему до лампочки, его-то семья лечится за границей. Им не грозит попасть к нам в отделение.

– Потому что избранным не место в этих отхожих местах. Не царское это дело лежать в одной палате со смердами или сидеть в очередях!

– У нас в регионах даже специалистов не остаётся! Потому что тут допотопные условия и мизерные зарплаты. Всех толковых перетягивают в центр, никто не остаётся тут работать за копейки. Только такие принципиальные, как Анатолий Евгеньевич! Но это единицы.

– И это логично! Жизнь у человека одна. Они уезжают, потому что знают, что станут здесь расходным материалом. Отработают свой ресурс и окажутся на помойке. А ты, Андрей, оправдываешь тех, кто принимает всё это, кому своя задница дороже…

– О горе северное! Я никого не оправдываю, – рассердился Андрей. – Я всего лишь…

– Нет, оправдываешь! Ты всегда всех пытаешься понять, всех защищаешь, будто это не сознательный выбор людей, будто они жертвы обстоятельств…

– Да, Люба, я пытаюсь понять людей. И даже тех, кто мне неприятен. Потому что в конечном счёте нам всем придётся разговаривать друг с другом. Я и вас с Ириной понимаю, ваши взгляды мне очень даже близки. Буся, я всего лишь призываю тебя не отрекаться от семьи. Я прошу тебя быть внимательной и осмотрительной. Ты у меня умная девочка, сердобольная, честная. Но будь осторожна в мыслях и действиях. Я просил тебя не вступать ни в какие группы и сообщества, не ходить ни на какие собрания. Тем более закрытые, они в любой момент могут стать запрещёнными. Ты пойдёшь за правдой, а окажешься за решёткой как предательница родины, террористка или сектантка.

– Андрюш, я же обещала, что никуда не буду вступать, – успокаивающе мягким тоном сказала Люба. – Я буду осторожной, не волнуйся.

– Подумай сто раз, прежде чем выходить на улицу с плакатом. Подумай об этом не с позиции «я не пошла, значит, мне плевать». Ты совсем не равнодушный человек, и ты многое делаешь. В том же центре! Подумай об этом с позиции сбережения: что будет с тобой, когда тебя обвинят в том, чего ты не делала. Система живьём проглотит тебя и не поперхнётся…

Они вздрогнули от оглушительного грохота салютов.

– Проморгали Новый год! – опомнилась Ирина.

Андрей выстрелил в потолок пробкой шампанского и под девичий визг быстро наполнил бокалы до краёв.

– Мои солнечные девочки, – сказал он, стоя во главе стола, – какой бы ветер ни дул в нашу сторону, мы устоим, потому что мы не одиноки. Мы есть друг у друга. И это по-настоящему важно.

Звон бокалов сопроводило нестройное «ура».

Когда они переместились на балкон, темнота за окном всё ещё озарялась трескучими всполохами. Залпы салюта горячими искрами рассыпались во мгле. Слетая на землю, эти искры царапали холодное синее небо. Их было столько, что казалось, день пришёл на смену ночи. Ирина смотрела на эти рукотворные зарницы и ей чудилось, что они освещают не городской двор, а тёмный глухой бор, и что стоит она не на балконе с друзьями, а в сумрачном больничном коридоре. От этого ощущения больно сдавило грудь. Ирина закрыла глаза и сделала глубокий вдох. В свежем зимнем воздухе ей померещился тяжёлый стерильный запах медикаментов, хлорки и чего-то ещё, густого и солёного.

– С Новой зимой вас… – произнесла Ирина размывающиеся в её памяти чьи-то слова, но никто не услышал их.

Люба была увлечена съёмкой, Андрей, прислонившись к бетонной стене, теребил бородку и смотрел в пустоту перед собой.

***

Через несколько ленивых и сытых дней они выбрались на каток. Чтобы не толкаться с детворой, в городской парк отправились вечером. Владимир заехал за ними около девяти часов. Ирина спустилась к нему, оставив Андрею ключи от квартиры. Тот терпеливо дожидался Любу в зале, пока она металась по квартире и ругалась сама с собой, не понимая, куда сунула контейнер с линзами. Эта заминка была кстати: Ирина могла без свидетелей отдать Владимиру подарок. Когда она вышла из подъезда, он топтался у машины и курил. Ирина не знала об этой его привычке. Услышав скрип двери, Владимир суетливо обернулся, и она заметила смятение на его лице.

– Здравствуй, Володя! – она приветливо улыбнулась ему.

– Здравствуй…

– Ты куришь?

– Нет… Привычка. Старая, – он подошёл к урне и погасил окурок о её стенку. – Я не курю.

– Не волнуйся, они хорошие ребята.

Эти слова не коснулись его слуха. Выдыхая пар, Владимир вдруг замер всего в нескольких десятках сантиметров от Ирины. Его синие пытливые глаза что-то искали в ней. Он собирался что-то сделать или сказать, но колебался. Ирина поправила шапку и пролепетала:

– Для меня… тебя… подарок у меня. Возьми? – она неуклюже сунула ему в руки перевязанную алой лентой коробочку.

– Что?

– Подарок. С Новым годом и прошедшим днём рождения.

– Я ничего не привёз тебе, – обескураженно пробормотал Владимир.

– Слава богу! У меня есть луна!

– Зачем ты потратилась?

– Я не тратилась. Открывай. Там ничего особенного. Искала Любе и Андрею что-нибудь. И вот увидела его. По скидке. Вечно ты нараспашку. Вот и взяла. Может, польза какая будет.

– Ирина… – Владимир вытянул из коробочки мягкий шерстяной шарф. – Я… не ожидал. Спасибо.

У Ирины больно защемило в груди. Он казался таким потерянным и ранимым… Он был похож на испуганного мальчишку-сироту, который впервые получил подарок и не знал теперь, что с ним делать.

– Как… как ты встретила Новый год? – он догадался перекинуть шарф через шею.

– Неплохо, – Ирина кивнула на детскую площадку, приглашая Владимира пройтись.

Прежде чем пойти за ней, он убрал в машину пустую коробку. Вытаптывая на свежем снегу тропинку и не глядя друг на друга, они шли рядом и обсуждали прошедшие дни.

– А мы тюленили, кино смотрели, доедали салаты, – Ирина остановилась у качелей и рассеянно взялась за перекладину. – А ты? – она толкнула сиденье вперёд.

Жалобно скрипя, пустые качели тоскливо заколыхались.

– Мы работали.

– Ты когда-нибудь отдыхаешь?

– Да. Сейчас.

Ирина улыбнулась и тут заметила пустой сугроб.

– Упёрли. Тут ёлка стояла. Кому она помешала?

Сделав круг по двору, они вернулись к подъезду, из которого как раз вывалилась хохочущая парочка.

– Это Люба и Андрей, – сразу представила друзей Ирина. – Ребята, это Володя, – она обернулась к нему, и радость её погасла.

Владимир с надменным вызовом изучал Андрея и Любу – и это обожгло Ирину стыдом. Беспокойно поглядев на друзей, она обнаружила, что Андрей тоже настроен враждебно. Люба в замешательстве переводила глаза с одного мужчины на другого.

– Вы знакомы? – удивилась Ирина.

Они ответили одновременно.

– Нет!

– Да.

Девушки настороженно переглянулись.

– Могу предположить, – усмехнулся Владимир, – что мы встречались. Где-то на Юге?

Кровь схлынула с лица Андрея.

– Не думаю, – охрипшим голосом сказал он.

– Андрей родом из Минска, – миролюбиво вставила Ирина.

– В Беларуси я не был. Прошу прощения. Ошибся, – губы Владимира вяло скривились. – Едем?

Всю дорогу Ирина и Люба старались вовлечь мужчин в беседу. Но градус напряжения не понижался – они упорно молчали. В парке дышать стало чуть свободнее: взяв на прокат коньки, каждый остался со своей парой. Первыми переобулись и ступили на лёд Люба и Андрей. Пёстрая галдящая толпа смела их, и Ирина потеряла друзей из виду. Владимир стоял на коньках очень неуверенно, поэтому Ирина дала ему время освоиться. Она оставила его у бортика и скользнула в самую гущу. Она должна была убедиться, что Люба и Андрей не обижены на неё. Через несколько минут поисков до неё долетел озорной голос Любы:

– Учишься балету, Поттер? – крикнула она Ирине.

Оглядевшись, Ирина увидела друзей в центре площадки под ёлкой. Они помахали ей, и она, успокоившись, воротилась обратно.

– Володя, держись за меня! – она так резко затормозила возле него, что из-под лезвий полетели снежные крошки.

– Я сто лет не надевал коньки. Чувствую себя…

– Коровкой на льду? Не бойся, держись за меня. Я не дам… – Ирина вдруг покачнулась, знакомое тошнотворное чувство разлилось холодом по её внутренностям. – Я не дам тебе упасть…

– Тебе плохо? – Владимир придержал её за плечи.

Она уткнулась лбом в его грудь.

– Сейчас… пройдёт. Такое бывает. После комы часто.

– Ты должна обследоваться. Я знаю специалиста…

– Нет. Это просто дежавю. Просто кусок кошмара, – Ирина старалась дышать медленно и глубоко, хотя внутри неё нарастала паника. – Я всегда сижу в какой-то клетке. В темноте. И меня окружают монстры. Психолог говорила, что это мои страхи… – отшатнувшись, Ирина прижалась к бортику и посмотрела на жёлтые фонарики, шатром укрывавшие каток. – Уже лучше.

– Завтра едем к доктору.

– Перестань, а? – она с улыбкой поглядела на него. – Ох! Володя! Какие у тебя глаза…

– Что?

– У тебя необыкновенные глаза! То светлые, как лёд, то тёмные. Сейчас синие, как небо ночью.

Он нахмурился.

– Извини, прозвучало, наверно, глупо.

– Не глупо, я…

В бортик рядом с Володей влетела раскрасневшаяся Люба. Развернувшись к Ирине, она радостно отрапортовала:

– Жив, цел, орёл! А вы чего примёрзли к месту? Давайте на перегонки?

– Володя точно пас, а я за. Давай вдвоём? – Ирина бросила короткий взгляд на подкатившегося Андрея.

– Стартуем! – Люба схватила Ирину за руку и проворно заскользила вперёд. – Наталья – морская пехота!

Описав круг, они вернулись к прежнему месту, но не нашли здесь брошенных ими мужчин.

– Хьюстон, у нас проблемы, – вынесла вердикт Люба, пока Ирина, кусая губы, с тревогой вглядывалась в толпу.

– И куда они делись?

– Во-он, – Люба указала на деревянную беседку за ледовой площадкой, Владимир и Андрей сидели на лавке под навесом.

– Разговаривают?

– Угу.

– И о чём, интересно?

– Ну о чём говорят мужчины? О женщинах, конечно!

– Думаешь, нашли общий язык?

– Думаю… – Люба прищурилась, вперившись в Андрея, он поднял голову и подмигнул ей. – Да, криминала не будет.

Через полчаса на выходе их встретил Владимир. Андрей держался чуть поодаль за его спиной. Он выглядел подавленным и отстранённым. Люба заметила это, но он обманул её фальшивой улыбкой, и она взялась допрашивать Владимира. Пока они шли к зданию проката, этот диалог перерос в шутливую пикировку. В дверях она прервалась. Заходя внутрь, Ирина случайно встретилась глазами с Андреем. Это длилось всего мгновение. Андрей сразу отвернулся и дёрнул плечом, словно его кто-то толкнул. Ирина перевела взгляд на Владимира, но он был занят Любой.

– Хах! А ты думал? С самого начала у меня была какая-то тактика, и я её придерживалась!

– Ведьма! – Владимир не угадывал отсылок к мемам.

– Месть – это блюдо, которое нужно подавать холодным.

– Теперь мне известны твои вкусы.

– Мои вкусы очень специфичны, боюсь, ты не поймёшь.

– Откройся мне? – с придыханием попросил Любу вдруг оживший Андрей.

Она прыснула. Это была цитата из того же фильма, что и её последняя реплика. Люба взяла Андрея за руку и потянула к хвосту очереди.

– Ты – мой личный сорт героина.

Игра началась.

– Я самый опасный хищник в мире. От меня не убежать! Меня не победить! Я создан убивать…

– И пусть!

Владимир смотрел на них с таким ошалелым выражением лица, что Ирине стоило большего труда, чтобы не рассмеяться. Она ухватилась его за локоть и повела к друзьям.

– Но я убивал людей…

– Это… Это не важно!

– Но я хотел убить тебя. Я никогда не чувствовал такой жажды крови…

– Я верю тебе!

– Они придуряются, – шепнула Ирина. – Это диалог из «Сумерек».

– Из чего?

– Из фильма.

– А! – хлопнула в ладоши Люба. – Переврал, переврал! Ты проиграл!

– Это их традиция. Привыкай.

– А. Когда мы разговаривали, там было… тоже что-то..?

– Ага!

Пока очередь медленно сокращалась, Ирина достала из рюкзака термос и налила в крышку медово-лимонный чай.

– Если готовы обмениваться бациллами, налетайте…

– Я не брезгливая, – Люба отхлебнула чай. – И вообще у меня иммунитет, я переболела. Андрей – кремень. Ему всё нипочём. А вы как?

– Мне кажется, я бессимптомно перенесла.

– Я никогда не болею, – Владимиру пришлось отреагировать на настойчиво-вопросительный взгляд Любы.

– Прямо-таки никогда? – она насмешливо сузила глаза и передала «кружку» Андрею.

– Никогда.

– Может, ты тоже бессимптомно? – предположила Ирина. – Просто не заметил.

– Нет. Я точно знаю, что не болел и не заболею.

К парковке они пошли через ледовый городок. Ирина и Люба увидели пустую горку и не сговариваясь бросились к ней. Лихо скатившись вниз, они стали агитировать Владимира и Андрея присоединиться к ним. После недолгих уговоров мужчины сдались. Они добыли где-то четыре ледянки, и забава затянулась. Вчетвером, то соединяясь паровозиком, то парами, а то и вовсе съезжая в разброд, они дурачились, потеряв счёт времени. Толкаясь, догоняя друг друга, сваливаясь в кучу и забрасывая за шиворот снег, они веселились, как сбежавшие с уроков дети.

Лёжа на льду и глядя на небо, Ирина с замирающим сердцем слушала смех распластанного рядом Володи и боялась прервать его. Этот живой, мягкий смех всколыхнул в ней что-то тёплое и нежное. Было в этом смехе что-то трогательное и мальчишеское, доселе спрятанное, запертое. Ей было радостно открыть такого Владимира. Наконец он стал для неё обычным человеком, близким и понятным. Приподнявшись на локте, Володя склонился над ней, заслоняя от сыплющейся звёздной пыли, и она увидела его немыслимо красивое улыбающееся лицо.

– Не ушиблась?

Ирина хотела ответить, но слетевшие с горки Андрей и Люба врезались в Володю и повалили его на неё. Всё снова завертелось в горячей кутерьме.

Глава 8. Пять секунд до смерти

В канун рождества Люба и Андрей улетели домой, им нужно было успеть на праздниках навестить родственников в деревне. Ирина и Владимир проводили их и сразу из аэропорта отправились в кафе. В «Клубке» они заняли угловой столик у светящейся ёлки и заказали завтрак. Обхватив себя руками, Ирина прижалась к спинке дивана. Её одолевала дремота.

– Не выспалась?

– Глаза закрываются, – она прерывисто выдохнула. – Мы встали в три.

– Поешь, и я отвезу тебя домой спать.

– Нельзя спать, надо к экзаменам готовиться. Я итак столько дней потеряла!