Заря и Северный ветер. Часть III

– Когда первый?

– Восемнадцатого. Общая хирургия. Четырнадцатого – консультация.

– Успеешь. Выспись хорошенько, отдохни, а днём с лёгкой головой сядешь за учебники.

– Да-а-а… Наверно, ты прав, – подавив зевок, Ирина передёрнула плечами и выпрямилась. – Как тебе ребята? Хорошие, правда?

– Хорошие.

– Думаю, ты понравился Любе, хотя она осторожничает. Андрей хорошо отзывался о тебе. Она прислушивается к нему. Так что рано или поздно она избавится от своего скепсиса.

– Она не доверяет мне?

– Не доверяла, – Ирина невольно задержала взгляд на его обручальном кольце. – Она немножко в другом свете видит наше общение.

– В каком?

Ирина смутилась. Он нарочно вынуждал её откровенно говорить о том, о чём она не хотела думать. Чувствуя на себе его выжидающее внимание, она отвернулась к окошку. Заиндевелый полупустой троллейбус, вытягивая электрическую кровь из проводов, медленно подполз к перекрёстку, на котором догорал красный. Когда светофор моргнул зелёным и троллейбус тронулся, она прямо посмотрела на Владимира и тихо сказала:

– Ты сам всё понимаешь.

Он не стал избегать зрительного контакта, и это выглядело как признание и вызов. В груди у неё стало горячо. Смотреть вот так открыто мужчине в глаза и открыто говорить с ним – было для неё неожиданной смелостью.

– Ей нечего опасаться, – Владимир сосредоточился на изучении ёлочной гирлянды за спиной Ирины.

– Я тоже так думаю, – Ирина сильнее сдавила предплечья.

В повисшей долгой тишине они старались не смотреть друг на друга и в одиночку справлялись с тем, что обнажало их молчание. Им принесли завтрак, и они обменялись пожеланиями приятного аппетита. Когда с омлетом было покончено, Ирина разочарованно отодвинула тарелку: блюдо показалось ей пресным и резиновым, что было странно для «Клубка».

– Володя? – робко заговорила она через секунду.

– Что?

– Почему Андрей скрывает, что вы знакомы?

Владимир помешал кофе, прежде чем ответить.

– Он не хочет вспоминать прошлое. Он его перечеркнул.

– Ты знаком с его семьёй?

– Не близко.

– Но ты же знаешь, что они считают его сектантом? Они хотели сдать его в психушку.

– Его обвиняли в государственной измене.

– Как?

– Это клевета. Он не предатель, не шпион, не сектант. Его обманул и оговорил наш общий знакомый. Поэтому он не был рад мне.

– А ты ему?

– У каждого свой чёрный мешок за плечом. У меня тоже есть прошлое, которое не должно касаться настоящего.

– Понятно. Хм… А как этот «знакомый» его обманул?

– Дал поручение проверить подпольное сообщество. Самым простым способом было тайно завербоваться. Так Андрей оказался не в том месте и не в то время. И был скомпрометирован.

– А что это было за сообщество?

– Сборище студентов-вольнодумцев, обычный философский кружок.

– А причём тут госизмена?

– Виктору нужно было устранить фигуру Леонида, и он воспользовался его сыном. Вот и всё. Кружок не играет роли.

– Виктор?.. – Ирина потёрла забившуюся на виске жилку. – Погоди. Отец Андрея связан с политикой, да?

– Да. Виктору нужно было занять его место.

– Но почему Леонид ему поверил?

– Ему верят многие. Леонид хотел спасти Андрея от тюрьмы, и Обитель тишины казалось ему меньшим злом. Ты поела?

– Угу. Сейчас какао допью, – Ирина прижалась губами к стакану и исподлобья глянула на Володю.

Он не собирался продолжать этот разговор. Видимо, не хотел ворошить прошлое – ни Андрея, ни своё.

– Я просто думала о нём.

Владимир вопросительно вскинул глаза.

– Мне жаль Андрея. И я его, как бы… ну, понимаю. Ему страшно и одиноко. У меня тоже никого нет. Но у меня другое. Я, конечно, скучаю по бабушке, но она умерла. А близкие Андрея живы, и наверняка он тоскует по ним. Люба говорила, у него есть сестра. Аврора? Он вспоминал о ней. Понятно же, что ему не хватает… общения с ними.

– Ты так считаешь? А если кровные родственники не близки ему? Может, они не разделяют его взгляды? Может, ему достаточно того, что у него есть человек гораздо ближе и роднее? Ты проецируешь своё отношение к семье на него.

– А ты своё?

– Может быть, – Владимир усмехнулся и выпил залпом свой чёрный густой напиток.

– У него теперь есть Люба. Она из очень хорошей семьи, – Ирина рассеянно придвинула к себе рекламный журнал и открыла его.

– А бывают хорошие семьи?

– Хорошая – не значит идеальная. В каждой семье есть свои перегибы. У Любы тоже не сходятся во взглядах, но они очень заботятся друг о друге.

– Иногда излишняя забота только вредит.

– Если бы ты их один раз увидел, – Ирина оторвалась от разглядывания театральной афиши, – то сразу бы всё понял. А какая у тебя семья?

Владимир равнодушно дёрнул плечами и покачал головой.

– Дай угадаю? Думаю, с отцом у тебя непростые отношения, у вас разные взгляды и ценности. А мама, возможно, поддерживает тебя, но слишком опекает?

Он невесело рассмеялся.

– Почти. Только всё это великолепие соединяется в моём дяде. У меня нет родителей, Ирина. И воспитывался я в чужой семье.

– О-о…

– Не смущайся. Мы не касаемся больных мест. Это всё так далеко и уже не важно. Но да, ты угадала, Мстислав Иванович слишком опекает меня.

– У меня так с бабушкой было. Она всегда мне всё запрещала. Старалась контролировать каждый шаг.

– Он контролирует, но даёт воздух. Это выгодно – иногда давать человеку свободу. Это делает его преданным и покорным.

– Почему? Может, наоборот? Свобода делает человека непокорным. Зная, какие возможности она перед тобой открывает, ты от неё уже не откажешься. И вообще, чем больше у тебя свободы, тем ты сильнее, увереннее и… непослушнее?

– Я же сказал «иногда». Как в дрессировке: поощрение – наказание.

– Да уж… У вас правда всё непросто.

Они ещё долго говорили о своих семьях. Ирина узнала, что Владимир тоже рано лишился родителей, он не помнил их. Но у него было счастливое и полное детство в семье интеллигентов-предпринимателей. Они относились к нему как к родному, а их сын Григорий стал ему братом. Мальчиками они много времени проводили вместе. Летом на даче их компанию нередко разбавлял третий товарищ – соседская дочка Ольга. Володя даже вспомнил, как они играли в «пять секунд до смерти». Смысл игры заключался в том, чтобы успеть добежать до какого-нибудь места, прежде чем истечёт время. Они бегали наперегонки до сада, до пруда, до веранды и всегда успевали. Прошли годы, и никого уже не осталось в живых. На вопрос Ирины о том, что с ними случилось, Владимир нехотя ответил: у каждого своё.

Из монолога Володи Ирина поняла, что, будучи мальчиком, он был очень привязан к родному дяде. Но Мстислав Иванович, обеспечивая его всем необходимым, приезжал редко и почти не принимал участия в его воспитании. Когда Володя стал юношей, Мстислав Иванович решил взять опеку на себя, и тогда появились первые разногласия – дядя и племянник на одни и те же вещи смотрели иначе. Это рождало споры и ссоры. До сих пор они не могли найти безопасную для обоих золотую середину: каждый гнул свою линию.

Ирина тоже поделилась с Владимиром своим детством. Она рассказала о пожаре, после которого её забрали в приют, о совместной непростой жизни с бабушкой, о похоронах матери, которую убил собутыльник, об отце, пропавшем в тюрьмах. Ирина думала, что это шокирует Володю и образует пропасть между ними. Но она ошиблась: он замечал лишь то, в чём они были похожи. И он, и она избегали людей и чувствовали себя чужаками. Они и друзей находили с трудом, но при этом оставались слишком привязчивыми и тяжело переживали разрывы.

Время уже подходило к обеду, когда Владимир, попросил счёт.

– Что там у тебя? – дожидаясь официанта, он вытянул из-под сложенных рук Ирины журнал, о котором она уже забыла.

– Да так, смотрела, что в театре идёт.

– Часто ходишь в театр?

– Не-е-ет… Куратор в колледже один раз водила нас. Вот я и вспомнила. Мне, вроде, понравилось. Не помню, правда, что мы смотрели.

– На что бы ты хотела сходить?

– Не знаю. Ну, вот… – Ирина ткнула в столбик с описанием, – «Обыкновенное чудо».

– Шварц?

– Звучит интересно. Как думаешь?

– Премьера весной. Мы сходим на неё, если ты хочешь.

Всю дорогу Владимир с болезненной сосредоточенность размышлял о чём-то. Только свернув во двор, он нарушил молчание.

– Ирина, тебе нужна семья. Ты не думала, что можешь сама её создать? Такую, какую захочешь. Это будет твоя крепость и твой мир. Ты будешь не одна.

– Сейчас я хочу только учиться.

– Разве семья – преграда?

– На это всё нужны силы и время. А у меня их нет. Володя… А можно я тоже задам личный вопрос?

Лицо Владимира застыло в напряжённом ожидании. Пытаясь скрыть это, он ответил, не глядя на неё:

– Задай.

– Почему ты развелся с женой? Если не хочешь, можешь не говорить.

Владимир не спешил говорить. Он медленно и недоверчиво, словно в унисон своим мыслям, парковался напротив соседнего подъезда. Он оборачивался, выкручивал руль, то выезжая вперёд, то сдавая назад. Когда они вписались между двумя машинами, он глухо сказал:

– Я не знаю, что тебе ответить. Почему мы разошлись? – его голубые глаза потемнели, глядя на неё в упор. – Почему? – от этого вопроса в груди Ирины всё сжалось. – Может, мы ошиблись? Может, не поняли друг друга. А может, мы из разных миров? Так сложилось. Что есть, то есть.

– Ты не снимаешь кольцо…

– Это заставляет твою подругу сомневаться во мне? Она считает, что я женат и морочу тебе голову?

– Я ей говорила, что это не важно. Мы же просто…

– Нет, это важно, Ирина. Но, уверяю тебя, она ошибается. Я не преследую тех целей, о которых могла подумать Любовь.

– Ладно. Хорошо, – Ирина нервно выдохнула через рот, её бросало то в холод, то в жар.

– Ты задержишься ещё на несколько минут? – Владимир убавил звук на радио. – Я хочу с тобой поговорить.

Ирина с пугливым ожиданием поглядела на него из-под ресниц.

– Ты говорила, что у тебя часто кружится голова. И эти кошмары… Я хочу, чтобы ты прошла обследование у хорошего доктора.

– Зачем? Володя, всё нормально. Голова у меня не болит и не то чтобы кружится. Просто бывает ощущение дежавю. Оно неприятное, но оно у многих бывает. А кошмары? Так они всем снятся.

– Я уже обо всём договорился. В понедельник мы поедем в клинику.

Ирина расширила глаза. Её поразило не только это неуместное вмешательство Владимира, но и его приказная интонация, словно он был отцом, который имел право решать за неё.

– Я не поеду.

– Почему?

– Потому что не хочу. Не вижу в этом смысла.

– Я вижу.

Она открыла рот, но не сразу нашла, что сказать.

– Но мы же говорим обо мне? – возмутилась Ирина. – О моём здоровье. Я не вижу смысла. Со мной всё нормально. В последние несколько лет я вообще не болею! Зачем мне ехать к какому-то специалисту, отдавать деньги… И не говори, что оплатишь всё! Мне это совсем не нравится. Да и что я ему скажу? «Здрасьте. У меня дежавю. Это лечится?»

– Денег не нужно, – с досадой ответил Владимир. – Это клиника моей семьи. Павлу Фёдоровичу можно доверять. Расскажешь всё как есть. Про сны, ощущения, про воспоминания…

Она в знак протеста сложила руки на груди.

– Ирина, это просто консультация. И, возможно, небольшое обследование.

– А-а-а! А я думала, сова.

– Что? Какая сова?

– Это мем! Ты что, не видел?

– Что такое мем?

– Просто вирусный прикол.

– Причём тут сова?

– Это просто мем, – Ирине стало неловко. – Это я у Любы понабралась. Извини. Спасибо за заботу, Володя, но я не хочу никаких консультаций. Мне ничего не нужно. Я чувствую себя пре-кра-сно.

– Я скоро уеду, Ирина. Сделай это для меня? Пожалуйста? Мне будет спокойнее, если я буду знать, что ты в порядке.

– Ты с дяди пример берешь? Что это за гиперопека? Я ведь тебе не племянница, не сестра, не жена.

Скрипнув зубами, Владимир откинулся к спинке. Ирине стало не по себе и от его злости, и от своего резкого тона, и от этого странного противостояния, от которого неприятно веяло чем-то знакомым.

– Ну и что там за специалист? – проворчала она.

– Он разбирается в таких вещах, – голос Владимира казался деревянным. – Он тебе поможет. Ты согласна?

– Не знаю, – Ирина насупилась.

Она не знала, что больше её раздражает: бесцеремонность, с какой Владимир принимал решения за неё, или эта его странная пугающая опека. Она никак не вязалась с их «приятельскими» отношениями и его привязанностью к бывшей жене.

– Ты надолго уезжаешь? – перевела Ирина тему.

– Вернусь не раньше весны.

– О… – из Ирины как будто весь воздух выпустили, внутри стало пусто и холодно.

– Я вынужден уехать, Ирина. Мстислав Иванович ждёт меня, – Владимир упёрся локтями в руль и, сцепив пальцы в замок, задумчиво прижался губами к костяшкам. – Я бы хотел остаться, но должен уехать. Я буду на Севере. Там нет связи… Не смогу писать тебе. И звонить.

– О-о… Так далеко… Когда ты уезжаешь?

– Во вторник, – Владимир выпрямился. – Мы уедем с Павлом Фёдоровичем вместе. Поэтому тебе надо успеть попасть к нему. В понедельник, Ирина?

– Ух, ну ладно.

Владимир не смог скрыть облегчения.

– Отлично! Путь неблизкий. Выезжаем в пять. Встанешь?

– А куда я теперь денусь…

***

Родственник Владимира оказался приятным пожилым мужчиной с добрыми дымчатыми глазами за стёклами очков-половинок и суховатым, скрипучим голосом. Павел Фёдорович Чернов в своём немного старомодном клетчатом костюме создавал впечатление человека другой эпохи, говорил он под стать этому впечатлению – витиевато и размеренно.

– Должен признаться, ворошить прошлогодний снег чрезвычайно неприятно, – с печальным смирением ронял он слова, сдвигая жалюзи на панорамном окне своего кабинета и открывая вид на разлапистые накрахмаленные деревья. – Но вам не следует тревожиться.

Ирина сидела в кресле, стиснув от волнения пальцы. Реабилитационный центр «Анна», куда она приехала, находился в соседней области в нескольких десятках километров от небольшого горного городка. Со всех сторон здание обступал густой заснеженный ельник. И от этого казалось, что центр застыл в стальном холодном покое, отрезанный от шумного и горячего живого мира.

– Ирина, голубушка, – доктор обернулся к ней. – Вы без стеснения можете рассказать мне обо всём, что вас заботит.

– На самом деле меня ничего не беспокоит, – доверительно призналась она и покосилась на дверь, за которую доктор выпроводил Владимира. – Это Володя раздул из мухи слона.

Павел Фёдорович поставил на деревянный круглый столик две фарфоровые чашки с золотистым чаем и сел на диван напротив Ирины.

– И всё же муха есть? – проницательно заметил он.

– Ну, может, небольшая.

– Не держите слова в чёрном кармане – выкладывайте как есть. А я уж пособлю вам сколько-нибудь.

Что ей оставалось делать? Пришлось копаться в прошлом, в котором её сбила машина и она потеряла часть воспоминаний. Даже сейчас она не могла восстановить последовательность и связь событий, многие из которых давно рассыпались на фрагменты и истаяли.

– Но с другой стороны, – рассуждала Ирина, – разве это не нормально? Мы ведь и в обычной жизни забываем кучу мелочей и не можем вспомнить даже то, что было месяц или неделю назад.

– Владимир говорил о головокружениях и болях, – Павел Фёдорович отпил чай.

– Он преувеличивает! Голова у меня не болит. Ну, кружится… не знаю. Это скорее похоже на очень сильное ощущение дежавю. Это как вспышка и волна: в какой-то момент я вдруг вспоминаю что-то, вернее, ощущаю и угадываю, но дальше не идёт – и поэтому становится не по себе.

– Как часто вы испытываете это?

– Не знаю, я не вела какую-то статистику. Но мне кажется, что в последнее время всё чаще.

– Вы связываете это с чем-то определённым?

– Да нет, наверное.

– Припомните что-нибудь из последнего. Что послужило толчком?

Ирина задумчиво посмотрела на потолок.

– Ну вот на катке. Мы стояли у бортика, и в какой-то момент я что-то сказала, и мне показалось, что я это уже слышала. Именно что слышала, а не сама говорила!

– Вас тогда сопровождал Владимир, верно?

– Угу.

– Так. Что ещё? – доктор поставил чашку на стол.

– Мой день рождения. Мы С Володей ехали в машине, была небольшая метель. И мне показалось, что я вот так уже когда-то ехала. Именно с ним! И ещё! В голове у меня вертелось какое-то неприятное мужское имя. На «В»… Виталий, что ли?.. Ой, нет! Виктор! Но я не знаю, по крайней мере, близко, ни одного Виктора. Во второй группе учится Витя, но мы с ним не общаемся.

– А ещё какие-нибудь имена вы вспоминали?

– Вроде, нет. Но, знаете, бывает такое, что я как будто на автомате называю подругу чужими именами. То Лизой, то Авророй… Женщин, с такими именами в моём кругу общения нет. Не знаю, имеет ли это вообще какое-то значение… Ещё иногда мне кажется, будто я узнаю запахи. Вот, например, одеколон Володи, я чувствую, что с ним что-то связано, у меня внутри аж всё замирает, но я никак не могу вспомнить. С другой стороны, может, я это придумала? Наверно, просто многие пользуются этим парфюмом.

– А я не кажусь вам знакомым?

– Кажетесь, – Ирина поникла: когда она только вошла в кабинет и увидела худую фигуру и лысый затылок доктора, её обдало волной дежавю. – Думаете, у меня с головой не в порядке?

– Разумеется, я так не думаю, – встрепенулся Павел Фёдорович. – Ангел мой, расскажите про свои сны.

Ирина путанно расписала красную яблоню, чёрный старинный замок, оберегающего её человека без лица, клетку и жутких человекоподобных существ. Она умолчала лишь о новых снах, пронизанных нежностью и страстью: в тех же местах она теперь видела и чувствовала Владимира. В этой утайке не было ничего страшного, ведь эти видения пришли гораздо позже. Вероятнее всего, они не имели отношения к первым, повторяющимся. Павел Фёдорович слушал её очень внимательно, лишь изредка он прерывал Ирину, чтобы уточнить некоторые детали. Но в ходе их беседы его лицо всё больше принимало озабоченный вид. Доктор покачивал головой, задумчиво жевал губами или вздыхал – и это пугало Ирину.

– А снился ли вам… – Павел Фёдорович запнулся и, чуть поразмыслив, изменил свой вопрос: – Ирина, с вами случались внезапные приступы неконтролируемого страха?

Сглотнув сухость в горле, Ирина кивнула.

– Один раз мы ходили с друзьями Влада в кино. На какой-то триллер. И мне прямо посреди сеанса стало плохо. Меня как будто приморозило к креслу. Сердце так зашлось, знаете, как при тахикардии: забилось-забилось и ощущение кувырка в груди. И дышать трудно… Я ничего не могла сделать, не могла это контролировать. Знаете, когда человек тонет, он не может даже кричать. Вот что-то подобное было со мной. Но Влад мне не поверил! Он думал, что я привлекаю к себе внимание. Он говорил, что мне надо к психиатру. Думаете, он прав?

– Нет, я не согласен с этим мнением, – Павел Фёдорович поднялся и, заложив руки за спину, стал мерить шагами кабинет.

Ирина не сводила с него глаз. У своего рабочего стола доктор неразборчиво пробормотал себе под нос:

– …предупреждала… не могло… – затем порывисто развернулся. – А кто тот человек, которого вы упомянули?

– Э-э-э… – Ирина растерялась, пытаясь понять, кто такой Влад. – Мы… Мы, вроде, были в отношениях.

– Всё, о чём вы рассказали, случилось с вами, когда этот человек был рядом?

– Да. Влад был единственным, кто пришёл ко мне в больницу. Он уговорил меня решить всё в досудебном порядке, ну с той девушкой. Он общался с её представителями. Они выплатили нам компенсацию, но я не помню, когда и куда мы её потратили…

– Почему же вы прежде о нём не вспомнили?

– Не знаю… У нас были ужасные отношения. Это была моя ошибка. Я хочу его забыть, будто его никогда не было в моей жизни. Может, поэтому?

– Ах! – с досадой воскликнул Павел Фёдорович. – Маша, Маша!

Ирина хотела поправить его, напомнить, как её зовут, но не решилась. Вернувшись на диван, Павел Фёдорович попросил её поделиться тем, что она помнила из жизни до комы. Когда она очертила примерный круг, он поинтересовался:

– Бывало ли у вас что-то подобное в детстве? Дежавю, забывчивость, приступы страха, объёмные сны?

– Нет. Никогда. Ну, сны мне всегда снились очень яркие и необычные. А приступов, таких ощущений не было.

– Стало быть, Ирина Анатольевна, нам с вами следует признать правоту Владимира Вячеславовича.

Ирина испуганно посмотрела на доктора, она даже не обратила внимания на то, что он неверно назвал её отчество.

– Но не тревожьтесь, голубушка, – сердечно улыбнулся Павел Фёдорович. – Пейте чай, он уже остыл.

Она взяла чашку, но не смогла сделать ни глотка.

– Откровенно говоря, основания для беспокойства есть, пусть и небольшие. Посему прошу вас до завтра остаться в центре. Мы проведём все необходимые исследования, возьмём анализы, проведём электроэнцефалографию сна. Посмотрим, что нам скажет МРТ. Мы должны исключить даже малейшие патологические изменения в структурах мозга, которые могли бы приводить к ощущению «уже виденного».

– Павел Фёдорович, я читала, что причиной этого, ну, когнитивного искажения может быть травма мозга и заболевания. Но ведь чувствую себя я хорошо, – Ирина ухватилась за соломинку. – Меня выписали из больницы без осложнений. А в последние годы я вообще не болею!

– Даже в период эпидемии? Вы ведь работали в «красной зоне».

– Ну, может, я перенесла бессимптомно. У меня очень сильный иммунитет. Раньше да, я болела часто, но сейчас… окрепла, что ли. С меня даже синяки сходят быстрее.

Павел Фёдорович дотронулся кончиками пальцев до своих губ.

– Какие-нибудь другие изменения в своём организме вы наблюдали? Может, у вас появилась аллергия на что-то?

Под пристальным взглядом доктора Ирина машинально поправила чокер и помотала головой. Павел Фёдорович собирался что-то спросить, но отвлёкся на её руку.

– Это Владимир вам подарил? – спросил он посуровевшим тоном.

Она не сразу поняла, о чём он.

– Вы о кольце? – удивилась Ирина. – Нет. Это моё. А что?

– Нет… Нет, ничего… Простите, – Павел Фёдорович от неловкости засуетился. – Мне нужно побеседовать с Володей. Вы… Вы, может, голодны?

– Нет, мы пообедали в городе.

– Тогда я распоряжусь, чтобы вас зарегистрировали и проводили в личную палату. Как только я освобожусь, мы начнём работу. Согласны?

– Не знаю… Вы мне так и не объяснили, что со мной, – Ирина поставила чашку на стол и вытерла вспотевшие ладони о джинсы. – Опасно это, пройдёт ли… Я ведь хочу стать хирургом! Если я…

– Хирургом вы станете. Даже не сомневайтесь, – строго одёрнул её Павел Фёдорович. – Как вам это всё теперь объяснить? М-м-м… – он снова заходил по кабинету. – Вообразите. Человек вырастил в саду яблоню. Она цвела, плодоносила, роняла листву – всё в своё время. Её крона дарила птицам убежище, а хозяину спасительную тень в зной. Но однажды плоды её стали кислыми. Человек озлился, ибо много труда и любви вложил в яблоню. И решил во что бы то ни стало заставить её исчезнуть. В силах ли он это сделать?

– Её можно срубить, выкорчевать.

– Положим, человек вырвал яблоню с корнями, разбил на щепы. Но исчезла ли она?

– Д-да…

– Не совсем, ласточка моя. То, что родилось однажды, нельзя заставить не родиться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Неглерия Фаулера – Ирина имеет в виду микроорганизм Naegleria fowleri (Неглерия фоулери), в быту известный как «амёба, поедающая мозг». Он назван в честь австрийского патологоанатома Малкольма Фаулера. Naegleria fowleri может вызывать неглериаз, смертельную инфекцию головного мозга. Заболевание сопровождается повышением температуры, галлюцинациями, припадками и даже слепотой.

2

Пальпация – метод обследования больного путём ощупывания поверхностных тканей и некоторых внутренних органов. Аускультация – метод обследования больного, заключающийся в выслушивании звуков, образующихся в процессе функционирования внутренних органов (с помощь уха или фонендоскопа).

3

И ровно тысячу лет мы просыпаемся вместе

Даже если уснули в разных местах.

Мы идём ставить кофе под Элвиса Пресли,

Кофе сбежал под PropellerHeads, ах! – текст песни группы «Сплин» «Моё сердце».

4