Полная версия
Светлячок
Светлячок. Альманах для семейного чтения
Памяти Владислава Рылькова посвящается
По благословению преосвященного Лонгина епископа Саратовского и Вольского
Сборник составлен по материалам журнала «Светлячок» за 1915–1917 годы и детского сборника В.М. Сорокина 1903 года
Издательская группа благодарит за помощь Алексея Чертихина, Сергия и Елену
© Макет. Издательство «Зёрна», 2007
© «Покров-дизайн», 2007
Пугало
IЖил-был в темном лесу дед Грибук-Деревянный-Нос, в маленькой хатке на курьих лапках, в чаще еловой. На вид строгий да суровый, с седыми бровищами, с длинной бородищей, – а сердцем мягкий да жалостливый.
День-деньской по лесу бродит, порядок наводит.
Травку, цветы оправляет, молодому грибку расти помогает, старому – ласковое слово скажет, гнезда птичьи сторожит, больных лечит. А вечер придет – он в хатку заберется, поест, попьет и спать ляжет.
Весь народ лесной дедку знал, шутя хозяином величал, при встречах привечал:
– Будь здоров, старый друг, дедка Грибук-Деревянный-Нос!..
Вот только раз шел дед Грибук к себе домой, а навстречу ему мышь-стряпушка бежит. Упарилась, еле дышит, глаза выскочить хотят.
– Что ты, Сизая Шкурка? – спрашивает дедка.
– Отколь бежишь?
– Беда, батюшка Грибук! Горе великое на нас навалилось. Как ушел ты давеча из дому, да стала я у тебя прибирать, обед готовить, откуда ни возьмись, явилось чудище невиданное, залезло в хатку твою, заперлось и давай бушевать. Едва я живая от него выскочила…
– Да кто же это такой, Сизая Шкурка? – спрашивает дед Грибук.
– Не ведаю, батюшка. А должно – великой силы чудовище!.. И пришло оно из людского жилья, с села соседнего… Кричит, бунтует, всему лесу грозит. «Я, – кричит, – на то и послан, чтобы всех вас к рукам прибрать, в бараний рог согнуть!..» Не бывало, батюшка, у нас богатыря такого. Пойди, сам погляди. Так бунтует, что вся хатка дрожит, ходуном ходит!..
Пошел дед Грибук к хатке и слышит точно: и визг, и крик в хатке. А в окошечке зеленые огни светятся. И вся хатка, как живая, дрожит, на курьих лапках качается…
Не сробел дед Грибук-Деревянный-Нос, подошел к хатке:
– Эй, – кричит, – кто ты таков?.. Выходи, хозяин пришел.
Загремело в хатке, загрохало, зашипело, завыло:
Вур, вур, вур,Только сунься сюда,Будет беда:Вот выпрыгну,Вот выскочу,Пойду трепать,Только клочья полетят!..Испугался дед Грибук, а мышка, как осиновый лист, трясется.
– Слышал, дедушка?.. – спрашивает.
– Точно, – говорит дедка, видно, и впрямь сильный богатырь… Надо пойти, зайца позвать, хвастался он, что ничего не боится. Может выгонит!..
Прибежал заинька-хвостомвиляинька, забарабанил лапками в дверь хатки.
– Выходи, – визжит, – такой-сякой, я заяц косой, спуску не дам!..
Загремело в хатке, загрохало, застонало, заохало, завыло, заныло:
Вур, вур, вур,Мало вам? Мало вам?Вот выпрыгну,Бот выскочу,Пойду трепать,Только клочья полетят!..Отскочил заяц от избушки, почесал за ухом и говорит:
– Больно силен враг-то, дедка Грибук-Деревянный-Нос. Ты бы лису кликнул!..
Пришла лиса, стук-бряк в окно.
– Эй, – кричит, – богатырь неведомый! Будет тебе буянить, выходи добром, потолкуем ладком.
Отвечает богатырь из хатки:
Вур, вур, вур,Не велик мой сказ,Заберу всех вас,Коль добром не поладим!…Мяса мне, мяса,Мне всего мало, мало!…– Ишь ты, – говорит лиса, – какой прожорливый.
А сама думает: «С сильным лучше добром да миром, уж пригодится!..»
Побежала домой, принесла курочку, кинула через трубу и кричит:
– Прими курочку. Это тебе лиса принесла в знак; ты это попомни.
А чудище из хатки ей в ответ:
– Мало, мало, мало!..
– Ну, – говорит лиса дедке Грибуку, – великий богатырь у тебя в лесу засел. Лучше ты его не трогай, смирись. А то он всем горя наделает.
– Вот, – говорит заяц, – и я то же говорю!..
– И я, – пищит мышь-стряпушка. Заплакал дед Грибук-Деревянный-Нос.
– Может, – говорит, – волк поможет?..
– Что ж, попробовать можно!..
Кликнули волка серого, медведя косолапого. Стали они чудище пытать, из хатки выгонять. Загремело в хатке, загрохало, застонало, заохало, завыло, заныло:
– Вур, вур вур!..Вы что ж, разбойники!Долго меня тревожить будете?..Вот выпрыгну,Вот выскочу,Пойду трепать,Только клочья полетят!..Мяса мне, мяса…Мне все мало, мало…– Ишь ты, прожорливый какой, – говорит медведь, – что ж, Левон Иваныч, принеси ему ягненка, а я барана достану. Видно, с богатырем лучше миром да ладком, а то он весь лес сведет!..
IIЖутко стало в лесу. Места никто себе не находит. Дед Грибук-Деревянный-Нос неведомо куда ушел, заяц ночи не спит, своего хвоста пугается; лиса в нору забилась, волк по опушке бродит, в чащу заглянуть боится; медведь еле бродит да на всех шикает:
– Тише, вы! Ишь, гомонят… Разве можно богатыря тревожить?
И с утра у всех только и заботы, как бы пугало лесное успокоить: кто что может, всё к хатке несет. Кто яичко, кто птичку, кто барашка…
А пугало не показывается, только издали грозит. И утром, и вечером в избушке кутерьма стоит, так что вся избушка дрожит. И охает, и грохает, стучит, бренчит, а в окошке зеленые огоньки светятся.
Вот лежали как-то волк с медведем на опушке, у дороги. Смотрят – старый пес из деревни идет: тощий, беззубый, шерсть клочьями.
– Откуда, – говорят, – земляк? Аль за телкой заблудшей?
Покачал пес головой и говорит:
– Плохо дело, братики. С неделю будет, как выгнала меня хозяйка из дому, и негде мне пристроиться. Иду я к вам в лес. Может, здесь устроюсь.
Затряс головой медведь.
– Куда тебе! Мы сами норовим из лесу бежать. Завелась у нас тут такая нечисть, что беда! А за что тебя с села прогнали?
– За напраслину, батюшка, за напраслину. Была у нас в доме кошка блудливая, что хозяйка ни забудет спрятать, все тащит… Она тащит, а на меня грех сваливает… Схватился я с кошкой, стал ее душить, а хозяйка меня поймала, избила да вон выгнала… А у вас что за беда?
– Так и так, – говорит волк, – поселился у нас в лесу богатырь. Весь лес к рукам прибрал, никому жить не дает да еще грозится, что весь лес сведет!.. И нет силы-возможности его одолеть, из избушки выгнать.
Задумался пес.
– Может, я его одолеть могу, – говорит.
– Куда тебе! Ни лисы не слушается, ни волка, ни медведя… А впрочем, поди, попытай!
IIIПошли товарищи в темный лес, к хатке на курьих лапках. Обошел пес Барбос хатку, обнюхал ее. А в хатке – стучит, бренчит, грохает. Да охает, вся хатка дрожит.
– Точно, – говорит пес, – силен враг завелся!..
А сам стук-бряк в окно да и говорит ласково:
– Батюшка милостивый, что все гневаешься, сердцу волю даешь?. А ты гнев-то на милость сложи, очи свои ясные нам покажи. Нечего нам в прятки играть…
– А кто это говорит? – спрашивает пугало.
– Да кому ж и быть, кроме друзей, что тебя поят, кормят, всячески ублажают!.. А выйдешь, покажешься, мы тебя еще больше ублажать станем.
– А все ль покорны мне будут? – спрашивает пугало.
– А кому супротивничать? Ишь, ты всем какого страху нагнал… Не знают, куда деваться!..
Щелкнул засов, заскрипела дверь, распахнулась… Как ахнет Барбос, как вскинется:
– Ах, ты, воровка, Машка-плутовка!.. Вон куда забралась!
Зафыркала кошка, бросилась на дерево, вскарабкалась, хвостом поводит, урчит жалобно, не знает, куда деваться.
Даже плюнул медведь с досады.
– Сраму такого не изживешь до веку, кого я испугался… А кто виноват? Все ты, Левон!..
Окрысился волк:
– Я-то при чем? Небось первая лиса прибежала да всякой небылицы насказала.
– Видать, что так, – обозлилась лиса, – первый-то заяц был. Прибежал, кричит: «Ох, беда!., горе…»
Затрясся заяц от страха:
– Я, братики, ни при чем… Это мне мышь сказала, что зверь страшный к ним в хатку забрался…
– Мышь? А где она, мышь? Подать ее сюда к ответу.
Высунула мышь нос из норки и говорит:
– Вот она – я… Точно, я первая сказала, что страшный зверь к нам забрался!.. А разве не страшен? Я и сейчас скажу: нет страшнее зверя, чем тот, что сейчас на сосне сидит… Вот что!…
А. Федоров-Давыдов
Щегленок
Много на свете красивых птиц и с желтыми перышками, и с голубыми, и с красными. Но ни у одной нет такого пестрого оперенья, как у щегленка, у него и красные перья, и желтые, и голубые, и малиновые, и черные с белым, да всех цветов найдется, пожалуй.
А почему так? Такой уж случай вышел. Когда были созданы все звери и птицы, стал Создатель расписывать их в разные цвета.
Всех раскрасил, кончил работу, а тут и выскочила к нему маленькая серенькая птичка. Замешкалась она где-то и запоздала явиться вовремя.
– Ты сама виновата, – сказал Создатель,
– что опоздала; вот теперь и оставайся навсегда серенькой. У меня больше красок нет…
Стала птичка жаловаться, стала просить Его:
– Как же мне, такой невзрачной, на свете жить? Вон еще каждой краски у Тебя осталось немного. Вымажь меня хоть тем, что есть, хоть по одному мазку от каждой краски дай.
Ну, Создатель так и сделал: всеми красками, какие на донышке остались, раскрасил щегленка. И стала эта птичка с тех пор такой пестрой, какой видим мы ее теперь.
А. И.
Храбрый заяц
Заяц Длинные Уши сидит под кустиком и похваляется:
– Никого-то я не боюсь, вот что! Надоело мне, что меня трусом считают. Куда ни повернись, всюду одно и то же слышишь: заяц – трус, всего-то он боится, от всех убегает. Ладно, теперь небось другое заговорят, как я на деле свою храбрость покажу.
– Ой, понапрасну ты храбришься, куманек, – отозвалась сидевшая на суку сорока-стрекотунья. – Это ты только здесь, в укромном местечке, под кустом сидя, храбришься, а что-то ты скажешь, если придется тебе с кумой-лисой или с филином пучеглазым повстречаться? Небось, задашь стрекача…
– Ох, не верится мне что-то! – застрекотала сорока. – Виданное ли это дело, чтобы ты от кумы-лисы или филина не побежал?
– А вот увидишь. Пусть только теперь мне кума-лиса повстречается! Я не только не побегу, а, наоборот, сам с нею схвачусь.
– Ой ли?
Рассердился заяц Длинные Уши.
– Да что ты, смеешься что ли надо мною?
Раз говорю, значит, так оно и будет.
– Ладно, ладно, куманек! Ты на деле свою храбрость покажи, а тогда уже я и поверю.
– Насчет этого не сомневайся. Дай только мне с кумой-лисой встретиться.
И только успел сказать заяц Длинные Уши, а кума-лиса – тут как тут.
Увидела ее сорока, пересела на сучок повыше и стрекочет:
– Ну-ка, куманек, покажи свою храбрость.
А заяц Длинные Уши и на самом деле не бросился бежать, по своему обыкновению, а весь только ощетинился – прыг-скок! Подскочил к лисе, лапами машет, куцым хвостом потряхивает, вот-вот готов схватиться с кумой-лисой.
Остановилась лиса, глядит на зайца в изумлении и не знает, что ей и думать: столько времени охотится она за зайцами, а такого случая ни разу не бывало. Косой заяц – и вдруг не только не бежит от нее а, наоборот, на нее бросается, точно в драку вступить хочет.
А сорока-стрекотунья на суку березы сидит, зайку косого подзадоривает:
– Ай да куманек, молодец! Вот теперь я и на самом деле поверила в твою храбрость. Ну-ка, задай ей, длиннохвостой, хорошенько.
Наскакивает заяц на лису, а лиса совсем опешила и не знает, что ей делать.
«Уж не сошел ли заяц от страха с ума? – думает она. – С сумашедшим зайцем, пожалуй, и связываться не стоит: кто его знает, быть может он теперь в такой азарт вошел, что и справиться с ним трудно будет».
Подумала так кума-лиса, а так как ей уже пришлось закусить птенчиками синички, решила она убраться подобру-поздорову.
Глядит сорока-стрекотунья, как кума-лиса потихонечку стороною от зайца удирает, и на весь лес стрекочет:
– Вот так диво! Небывалое диво! Заяц Длинные Уши куму-лису в бегство обратил. Ай да заяц храбрый, молодец!
А заяц Длинные Уши, как только кума-лиса исчезла из виду, тоже скорехонько собрался. Не стал и слушать, что о нем сорока-стрекотунья рассказывает, а пустился, в свою очередь, к зайчихе под ракитовый куст.
Прибежал он сам не свой, припал к земле и долго-долго не мог толком, как следует, на вопросы зайчихи ответить.
Наконец пришел он в себя и рассказал, что с ним случилось.
Удивилась зайчиха, начала хвалить зайца Длинные Уши, называть его молодцом.
– Ты теперь, небось, всегда на куму-лису длиннохвостую первым нападать будешь?
А заяц Длинные Уши наклонился к самому уху своей жены да и шепчет:
– Ну, нет, пожалуй, не буду. Убегать от кумы-лисы куда легче, чем нападать на нее. Нападал-то я на нее, это верно, а только скажу тебе по секрету, что страху я натерпелся, пожалуй, больше, чем если бы мне пришлось удирать от нее.
Евгений Шведер
Молитва
– Молись, Володенька, молись! – говаривала вечерами старушка няня. – Молись хорошенько, а то Боженька рассердится.
Я повторял знакомые слова молитвы, а глаза слипались, и хотелось поскорее очутиться в мягкой постельке.
– Ах, нехорошо быть нерадивым к молитвам!.. – сокрушалась старушка. – Надо молиться всем сердцем, всею душою.
А я недоумевал:
– Как же иначе молиться? Я все молитвы читаю подряд.
Но вот однажды мне пришлось молиться так, как говорила няня.
Случилось это весной, в середине мая. Помню, взрослые куда-то уехали, и во всем большом деревенском доме остались только я и Оля.
– Няня, мы пойдем в парк за ландышами! – начал просить ее.
Няня согласилась не сразу. Но в конце концов уступила моим просьбам, махнув рукой:
– Ладно уж, ступайте! Только, ради Христа, не уходите далеко от дома.
В парке мы набрали букет чудеснейших ландышей, а затем, по какому-то молчаливому соглашению, выбрались за ограду и направились к озеру. Озеро всегда манило нас своим величавым простором, таинственною жутью, пестренькими, усеивающими берег камешками и раковинками. Мы, наверное, ограничили бы нашу прогулку, как и обыкновенно это случалось, сбором камешков и раковинок. Но на этот раз внимание наше привлекла лодка, только что, по-видимому, спущенная на воду и прикрепленная цепью без замка.
– Это Павлика лодка, – молвила Оля.
– Да… Счастливец он: может сколько угодно кататься…
– И мы, когда вырастем, будем кататься одни.
– Когда вырастем! Хорошо бы теперь…
Оля взглянула на меня.
– А если прокатиться? Немножечко?
Искушение было велико. Прилив необыкновенной решимости охватил меня.
– Едем!
Ах, какое раздолье! Никогда катанье на озере не казалось нам таким приятным, как теперь. Я работал веслом, отплывая все дальше и дальше от берега.
– Смотри, уже солнышко клонится к закату. Пора и назад! – сказала Оля.
– Успеем! – легкомысленно отозвался я.
Мы добрались почти до середины озера, и тут только почувствовал я усталость.
– Надо и на самом деле ехать назад.
Но лодка слушалась меня теперь почему-то плохо и не только не подвигалась к берегу, а, наоборот, уходила дальше от него.
Солнце между тем уже спряталось в фиолетовой дымке облаков. Становилось жутко.
Оля присмирела, и в ее больших глазах сверкнули слезы:
– Домой хочу!
Утешения мои помогали мало. Оля плакала, а я, выбиваясь из сил, работал веслом, кажется, совершенно тщетно.
Звездный купол неба опрокинулся над озером. Выплыла красным диском луна. Оля, наплакавшись, припала к скамейке и заснула. А я, охваченный раскаяньем и тоской, упал на колени и молился:
– Господи… Милосердный… Помилуй нас… Добрый Господи, помилуй!..
И это была самая искренняя, самая горячая моя молитва.
Через полчаса отец с садовником Егором и кучером Кузьмой на большой морской лодке подъехали к нам, а еще через полчаса мы были уже дома.
Евгений Шведер
У доктора
Печальная утка с утенком пришлаК врачу и рыдать перед ним начала:– Ах доктор! Утенок Желтушка мой бедныйХворает все время: худой он и бледный.И доктор спросил: «Чем же болен малыш?!»– Ах, доктор! С ним целые ночи не спишь.Он поздно встает, еще позже ложится,Обедать и ужинать с плачем садится.Ни супу не ест он, ни вкусных котлет,Пока я не дам шоколадных конфет!Лечили его мы с особой заботой,Давали ему мы и то-то, и то-то.
Почти всю аптеку съел бедный сынок,И все-то бедняжке не впрок и не впрок!..– Я вижу, сударыня, – доктор сказал, —Одно он лекарство еще не принял,И чтобы закончить лечение ваше,Вы дайте Желтушке березовой каши!..Вот дивный был доктор! От двух его словМгновенно больной стал и бодр, и здоров,Окреп, ободрился и прочь побежал,Да так, что и я бы его не догнал!
Ткач Основа
Кот-торговец
Жил-был кот Булыка у купца в лавке.
День-деньской на окне лежит, на покупателей щурится.
А покупателей с утра до вечера столько, что и считать нечего, не перечтешь… И, дивное дело, хозяин деньги загребает, а сам до своего товара никогда не прикоснется, брезгует…
Вот лежит кот Булыка на окне и надумал одно дело. Встал, пошел к купцу и говорит:
– Так и так, хозяин, хочу я торговлей заняться. Не тебе одному деньги наживать.
– Что ж, – смеется купец, – дело хорошее, только мудреное…
– А ты меня научи, – это кот говорит.
– Нет, уж ты сам попробуй! – смеется купец.
– Одно помни: «Что людям нужно, то берут дружно…» Помни: «Что у меня в лавке хоть негодно, а берут охотно!..»
Пошел кот, задумался. «Ладно, смекает, – мы свое дело тоже знаем. Если берут у него то, что ему самому не нравится, так я получше выберу!..»
Достал кот лоток, весы, наловил мышей, крыс да галок, что под лапу попалось. Чуть свет пошел на базар, расставил лоток, накрыл полотнищем, стоит, дожидается.
Идет баба мимо.
– Кот, а кот, ты что продаешь?
Скинул кот полотнище.
– Вот, – говорит, – пожалуйте… Рассердилась баба, плюнула.
– Ишь ты, пакость какая! Брысь, отсюда! Испугался кот, схватил лоток, бросился наутек.
А ему вослед кричат, свистят, на смех кота поднимают.
Забился кот под ворота, задумался: «Экая вкусная снедь, а им не нравится!..»
Кликнул кот кошек, стал товар раздавать: и Мурысе дал, и Брыске дал, и Коташке дал, и Машке дал, и черному коту, и рыжему, и белому по мышонку целому… А сам с горя и есть не стал, пошел домой, сел на окно и виду не показывает, что с ним на базаре было…
Ф.
Зяблупился
За свежею травкой, за молоденькими листочками, за заячьей капусткою лакомой отправилась на опушку зайчиха. Бредет, раздумывает: хлопот у нее немало, четверых зайчат прокормить не шутка; не успеешь притащить провизии, они, глядишь, опять есть просят.
– Кррр… Аа-а-аааа…
Вздрогнула зайчиха, метнулась в сторону, притаилась. Такое уж житье заячье горемычное, что всего опасаться надо, ко всему прислушиваться, а то ведь чуть зазеваешься, тут тебе и конец.
– Кррр… Аа-а-а…
Пригляделась зайчиха внимательнее, кто это кричит? А кричит, забившись в траву, вороненок маленький.
– И чего ты шумишь? – спросила его сердито зайчиха. Рассердилась она, что такая безобидная мелкота ее перепугала.
– А я заб-лу-дил-ся! – отозвался жалобно вороненок.
– Заблудился? Да как же так?
– Из гнезда вылетел… Полетать захотел… А крылья ослабели…
Теперь вот не знаю, как в гнездо вернуться…
– Ишь ты, горемычный, – пожалела зайчиха вороненка, – жаль мне тебя, у меня у самой детки маленькие… А где же твое гнездо?
– На сосне… На высокой такой… Верхушка у нее обломана…
Призадумалась зайчиха. А потом вспомнила.
– Ну-ну, знаю. Это недалеко от опушки. Что же, идем! Проведу я тебя к твоему гнезду.
Поскакала зайчиха вперед, а вороненок, путаясь в высокой траве, заковылял за нею. Кое-как, с грехом пополам, добрался он до высокой сосны, а там уже старые вороны его схватились – переполох подняли:
– Куда девался вороненок?
Рассказал вороненок, какая с ним беда приключилась, закаркали вороны:
– Ну, спасибо тебе, зайчиха. Ну, спасибо, милая: теперь и мы твоих зайчат не тронем. Теперь и мы, если понадобится, тебя из беды выручим.
Евгений Шведер
Одно другого не лучше
Шел лягушонок с охоты, гусеницу поймал, жука, мух жирных; запрятал их в корзину. Идет, радуется. А навстречу ему змейка.
Испугался лягушонок, затрясся. Шлепнулся на землю и прикинулся мертвым, даже лапки вытянул.
Змейка и не тронула его, проползла мимо. Оправился лягушонок.
– Вот, – ворчит, – не было печали!.. Никогда у нас змей не бывало, а теперь – не угодно ли? Оно, конечно, может, это странница какая-нибудь. А все-таки лучше от нее избавиться.
Домой пришел, увидел на берегу трясогузку.
– Вот, сестрица, – говорит, – какая у нас беда! Наползло к нам змей видимо-невидимо.
– Да что ты? – говорит трясогузка. – Значит, и нам беда… А я так привыкла к нашей речонке.
– Конечно, беда, – говорит лягушонок.
– А ты, милушка, вот что сделай: слетай на горох, там, журавли пасутся; кликни их сюда, укажи дорогу.
Журавли расправятся… Они до змей охотники большие…
Трясогузка послушалась, слетала на горох, уговорила журавлей на речке побывать, змеями полакомиться…
Удивились журавли.
– Никогда про змей мы ничего не слыхали.
Верно ли ты говоришь?
– Помилуйте, да весь берег ими кишит. Давеча лягушонка одного чуть не съели, насилу убежал!
Послушались журавли, зашагали к речке.
Ходили, ходили взад-вперед, змеек не нашли, а лягушат переглотали видимо-невидимо, и нашего лягушонка не помиловали…
Тут и сказке конец.
А. Д-в
Понятно стадо
Жил-был ручной воробушек у одного ученого. Воробушек сам по себе живет, ученый сам по себе, друг другу не мешают – чего же лучше?
Воробушек целый день по комнате летает, корм клюет, чирикает по-своему. А ученый целыми днями сидит над книгами, пальцем по ним водит, оторваться не может.
Дивится воробушек: «И чего он сидит, с места не сходит?.. Ну, мне на волю вылетать не позволяют. А ему кто мешает? Видно, больно лакомо ему здесь сидеть».
Вот как-то раз не было ученого в комнате, воробушек и вспрыгнул на раскрытую книгу. Кругом черные палочки какие-то, и ни одной носом не сковырнешь. Посмотрел воробей туда, сюда, видит – моль между страницами книги.
Клюнул воробей – ничего, съесть можно, хоть не очень вкусно.
Смотрит, а еще поглубже из книги книжный червячок высовывается. Ухватил его воробушек клювом, проглотил и говорит:
– Вот это вкусно. Ну, теперь я понимаю, почему мой хозяин по целым дням сидит над книгой и знать ничего не хочет!..
Ф.-Д.
Жучка
Жучка и Степа неразлучными друзьями были: куда один – туда и другая, друг без друга ни шагу. В лес ли за грибами, к речке ли купаться, Жучка всегда впереди бежит, хвостом помахивает. А как дурная погода, так оба сидят в избе и скучают.
