Многоточие

Однажды, когда Аня стала больше доверять Саше, она вдруг призналась, что мечтает выйти замуж во второй раз. Встретить достойного мужчину и родить ему ребенка.

– Очень хочу дочку, – сказала она и улыбнулась. – Это такое счастье.

Немов слушал ее и представлял своей женой. Вот они идут под алтарь – нарядные, щеголеватые, играют пышную свадьбу, а может просто расписываются (разве это важно?) и ждут появления малышки. Она рождается с мамиными глазами, с теми, что меняют цвет от настроения. Она прекрасна, как восход на пляже у моря, тянет к Саше крохотные ручки и сучит нетерпеливо ножками. Немов берет ее – осторожно, боязливо. Это мгновение он запомнит навсегда, а впереди еще много таких мгновений, радость только-только набирает обороты. Он кладет дочку рядом с Аней, целует жену в изможденное лицо и садится рядом…

– Вам тоже нужно дочку, – сказала Точкина, и от ее слов в животе у Немова завелся зловещий холод.

«Нет, не видит она во мне достойного мужчину, – подумал Саша. – Видимо, не того я полета птица, чтобы изменить её жизнь».

После встречи Немов грустил. Осень запомнилась ему дождями и хандрой. Опускались руки, и день за днем он ходил в подавленном настроении. Спасали работа и творчество, в которые он окунулся с головой, стараясь не думать об Ане, но все равно думал, тешил себя надеждами, строил планы и понимал, что им не суждено сбыться. Тот взаимный интерес мужчины и женщины – он был, есть и будет, но не перейдет на новый уровень по множеству причин. Саше было больно от Аниных слов, однако после них он зауважал девушку сильнее.

«Боже, если ты слышишь меня, пусть Точкина станет наконец счастливой, – думал Немов. – Она не заслуживает бед, что свалились на нее. Нельзя, чтобы хорошие люди страдали».

Бог молчал. Лишь хмурые облака покоились в подмосковном небе, куда устремил свой взор Саша.

Жизнь Немова превратилась в рутину. Кормилец-салон, где трудились косметологи, начал тяготить: светло-фиолетовые стены давили, и Саша затеял было ремонт, нанял мастера, тот перекрасил одну из комнат в кремовый белый цвет, девочки-администраторы заказали аквариум, но эти изменения настроения не улучшили. Немов рассчитал мастера, отпустил его с миром, оставил салон на управляющую и уехал в отпуск. Побывал в Риме, в Барселоне и в Праге, немного развеялся европейскими каникулами, но те чувства, что зрели в нем, не успокаивали, а, наоборот, раззадоривали. Он был далеко от своей любви, не мог зайти к ней на огонек, и, гуляя по римским развалинам или обедая в пражском ресторане, думами переносился в кабинет заведующей детского сада, в тот тихий уголок, где сидела за рабочим столом девушка, что так манила к себе. Не отвлекали Сашу ни экскурсии, ни ходьба по красивым центральным улочкам, уложенным брусчаткой, ни солоноватый морской воздух в барселонском порту, ни занимательные рассказы гидов.

Немов надеялся, что все пройдет, что любовь утихнет, что листая Анину ленту в Инстаграме, он перестанет горячо мечтать о ее глазах, о стройной фигуре, о ласковых руках. Теперь Саше хотелось кричать не меньше, чем в тот роковой день, когда он посетил Точкину впервые, но тогда его переполняла радость, а теперь грызло отчаяние, а как бороться с ним, Немов не знал. Он злился на весь мир, злился на жену за ее скверный нрав, злился на Аню за холодность и равнодушие, и злился на себя за то, что влюбился, как мальчишка. Если бы ему дали возможность, Саша испепелил бы планету, поразил людей громом и молнией, – так он всё ненавидел тогда, но злоба улетучилась спустя день-другой, любовь же затаилась глубоко в сердце, и вытащить ее оттуда никак не получалось.

Вернувшись в Москву, Саша взялся за проект в IT-сфере. Общался с программистами: они создавали необходимый продукт, а он сам отрисовывал дизайн, переделывая его по нескольку раз, пока не выходило идеально, – отвлекался от сладостного наваждения, и все равно сорвался.

Пришла поздняя осень. Автомобилисты переобулись: по утрам подмораживало. Немов дождался среды и напросился в гости. Приехал, обнял ее, вдохнул нежный аромат духов, принял скромный поцелуй в щеку и впал в беспамятство. Аня что-то говорила, а он не слышал и кивал, с чем-то соглашаясь.

И снова все закрутилось… Звуками хрустящего снега под ногами подкрадывалась зима, и все чаще белели сахарной ватой городские улицы. Летне-осенняя тяжесть, громоздким булыжником лежавшая внутри, отпустила, и Саша с озорством школьника шел к Ане, разбрасывая ботинками снег, дурачился и много шутил, а Точкина смеялась. Немов вспоминал былое: как они работали в кредитке, болтали без умолку по двенадцать часов. Как легко было с ней разговаривать; как беспорядочно они находили темы, как хохотали над чем-то, не обращая внимания на недовольных клиентов, как сидели на одном стуле (Аня в шутку выталкивала его, он в шутку сопротивлялся), проверяя заполненные досье… Как же это было давно… И вот он здесь, с ней, она не открыта, как в те времена, но все так же бесподобна, прожигает насквозь своими миндальными глазами, не отводит взгляд, не боится ничего, – сильная девушка; и никуда не делась легкость, и снова можно проболтать час или два.

Саша выходил в густую темноту зимнего вечера, заводил машину, и, пока прогревался двигатель, сидел в оцепенении, уставившись на яркое окно Аниного кабинета и ожидая, что она выглянет, но она никогда не выглядывала. Когда он уходил, Точкина задерживалась, доделывая дела, которые не успела завершить днем. Он в это время уже уезжал домой или в офис (чаще в офис), где тоже корпел над бумагами или сводил ежемесячный отчет по расходам и доходам. Дома в последнее время Немов не любил бывать. Саша ненавидел негатив, устал от ссор и скандалов и стал предпочитать работу обществу жены. В офисе никто не укорял, не пилил, не ныл и не распылялся попусту, стараясь поддеть как можно больнее. Тихонько бренчал на гитаре Гилмор, неспешно вторили ему Райт на фортепиано и Мейсон на барабанах, жирно подчеркивал мелодию бас Уотерса, – «Pink Floyd» играл на заднем фоне, успокаивая раскаленные нервы Немова. Саша залипал в экран ноутбука или устраивался на гостевом диванчике, листая журнал или комикс. В эти минуты он понимал, что устал от всего, что градации серого зашкаливают до дурноты, что еще чуть-чуть – и он перегорит и вольется в эту бесцветную кашу. Она поглотит его и выплюнет бесполезным и никчемным человеком с разбитой судьбой. Ему требовались новые впечатления, новая опора – та, что не будет разбрасываться обидными словами и литрами желчи и приносить зудящую боль.

Дома гудело электричество. Каждая молекула пространства квартиры была заряжена и заражена отрицательной энергией. Немов впитывал эту энергию. Она проникала в него, в его клетки и атомы, текла по венам и загрязняла мозг. Они с женой настолько привыкли ругаться (а затем по два-три дня не разговаривать), что он не считал это отклонением от нормы. Супруга выражала недовольство жизнью в Подмосковье, ерничала, если его проект стопорился, и ни в чем не поддерживала. Сфера IT, по ее мнению, не стоила и ломаного гроша, а когда Саша инвестировал туда средства, стучала костяшками пальцев по дереву – дурак, что с него взять! Немову было тяжело, затем он свыкся и отвечал уколом на укол, словно фехтовальщик в финальном поединке. Саша ловил себя на мысли: «Зачем он живет с женой? Почему не разведется? Почему терпит?» – поначалу раз в неделю, а потом чуть ли не ежедневно. Смотрел на кривящийся в гримасе рот жены, источающий злобу, и грустил. Пять с лишним лет тащил ворчащий груз и, наконец, осознал, что больше не может – терпение лопнуло. Если кого-нибудь толкать в гору, а он вместо помощи упрется ногами – разве выдержишь?

На Новый год они с женой не поехали к родителям, встретили вдвоем – и ощущение праздника покинуло их семью.

Ане Саша подарил большого медведя, мишка прописался в кабинете, а позже перекочевал в комнату отдыха, – забрать игрушку Точкина не решилась: бывший муж наверняка закатил бы скандал, а ругаться она устала не меньше Немова.

Саше нравилась зима, ее белое спокойствие согревало душу, а морозец украшал лицо здоровым румянцем. После февральской поездки к отцу и матери он посещал Аню каждую неделю и, общаясь с Точкиной, словно прочищал «черные» легкие от смога: он буквально дышал этой девушкой, пробовал покорить Эверест, но она держала оборону не хуже Акинфеева. Ждала ли Аня от него какого-либо решительного шага? Может, и ждала, однако шансов практически не давала. Не желала разрушать его брак, предлагая разобраться ему самому, а он тянул, тянул, тянул… Возможно, Аня разуверилась в намерениях Саши, которые не подкреплялись действиями: если ты говоришь, а ничего не делаешь, то слова не имеют значения, они пусты и ничтожны.

Пусты и ничтожны…

* * *

Казалось, что все вокруг разрушится от легкого прикосновения: стоит чуть дотронуться – и бах! – оно сложится, как карточный домик, только звуки будут страшнее и оглушительнее. Человек – странное существо: не ценит того, что дорого, вытирает ноги о прекрасное и поворачивается к нему спиной. Спустя годы жалеет о том, чего не сделал, побоявшись переступить черту, прислушавшись к чужим советам, а не к зову сердца. Человек – худший из сознательный организмов.

Немов страдал. В груди горело печным пламенем. Он разрывался от любви к Ане и от боязни разрушить брак, обидеть женщину, с которой прожил долгие годы. Неопределенность была хуже всего: она поедала его изнутри. Нынешней зимой Саша потешался над близким другом Азаматом, «умиравшем» от любви к коллеге по работе. Немов тогда не понимал Азамата, ему чудилось, что друг бредит: все разговоры сводились к одному – к чувствам к некой Марине. Сашины утешения не помогали. Ничего не помогало.

– Клянусь, если бы она позвала сейчас, я бы развелся и уехал к ней, – сказал друг.

Саша покрутил пальцем у виска, а спустя полгода поменялся с Азаматом ролями и ощутил сполна, как тяжело было другу. Теперь метался Немов. Читал «Темные аллеи» Бунина, и в книге ему мерещилась Точкина; дочитывая страницу, он ловил себя на мысли, что ничего не запомнил, и начинал сначала. Аня вела себя, как одна из бунинских героинь: то подпускала Сашу, то отвергала; то была ласкова, принимала цветы и подарки, то писала гневные письма, что он должен сосредоточиться на семье, а не на ней; то позволяла себя обнимать и поглаживать плечи, то была холодна и высокомерна. Немов обещал себе, что больше не придет к ней, но каждую среду садился в машину и ехал. Любовь играла им, как кукловод марионеткой, дергала за нужные ниточки, а он покорно следовал в нужном направлении.

Саша был мерзок сам себе. Он ненавидел неправду, а сам погряз в ней, оброс, словно коростой, и чем больше обрастал, тем больше влюблялся в Аню. Она ему снилась, занимала все его мысли. Немов отстранялся от жены и придирался к ней, выискивая (а то и придумывая) недостатки, а та злилась и закатывала истерики. Саше нужно было объясниться и выложить все, как есть, а он поджимал хвост, как мопс перед волкодавом, и юлил. Врун, лжец, обманщик, а что хуже всего – трус. Словно канатоходец, он балансировал под куполом цирка, не рискуя смотреть вниз. Он знал, там – внизу – правда, которую Немов скрывает. И она разрушит прежнюю жизнь.

Саша одновременно хотел всё изменить и боялся этого. «В фильмах и книгах все просто, а в реальности – совсем нет. Здесь не прыгнешь из окна и не нажмешь на курок револьвера. Уйти в другой мир – легко, но что там? Есть ли любовь, или мы обречены на вечное одинокое скитание в пустоте?»

Отношения с женой портились, отношения с Аней усложнялись. Жена мечтала о детях, но пила таблетки от нервов и не могла забеременеть. Аня написала, что видит в нем только друга, и в ее фразе Саша впервые ощутил обман. Ей дарили цветы и другие мужчины, однако в соцсети девушка выкладывала те, что приносил Немов. Он подмечал это, как и то, что она не прогоняла его. Саша был ей симпатичен, но кольцо на его безымянном пальце было для Точкиной табу, и ее слова о «друге» Немов прекрасно понимал: женщина у мужчины должна быть одна, а если он наметил ее в любовницы, то обратился не по адресу.

В один момент все прекратилось. Аня написала, что она чувствует, что мешает, что отвлекает Сашу от семьи и от жены, а она не хочет вставать у них на пути, и перестала присылать сообщения. Не было вопросов «Как дела?», «Что нового?», «Как твое настроение?», она не принимала его в гости, ссылаясь на занятость, нежданных гостей, пришедшие проверки или что-то еще, что не имело значения. Значение имело одно – резкая смена курса. Немов написал Ане, что не может без нее, что она причиняет ему боль. Точкина ответила, что он – замечательный, но обстоятельства не позволяют им быть вместе. Плюнув на предрассудки, Саша купил букет хризантем и поехал без приглашения. Аня сказала, что не отказывается от своих слов. Расстались на минорной ноте, и впервые в ее Инстаграме не появилось его подарка.

Еще пару раз Саша приезжал к ней, но не застал. Просил охранника передать подарки, она писала скромное «Спасибо», и все. Однажды, Немов вспомнил оброненную Точкиной фразу, что они уже год, как дружат, и в мозгу щелкнул тумблер – конечно, за такой срок можно было разобраться в своих проблемах. Если любишь – люби…

Саша боролся с любовью, заглушал ее, заливал водой тлеющие угли, а они разгорались сильнее и сильнее, словно и не угли это были, а магические камни, в которых скрывалась потаенная сила, дарованная людям свыше, и никакие земные ухищрения не позволяли справиться с магией. Немов надеялся, что Точкина изменит решение, но сердцем чувствовал другое: что от него отвернулись, что шанс упущен. «Ты прошляпил его, Саша, – сказал жестокий внутренний голос – Вытри сопли, нытик! Ты сам виноват во всем! Забудь и продолжай жить дальше!»

Но как это сделать, Саша не знал. «Вся проблема в том, что ты ее любишь, а она тебя – нет, – продолжал внутренний голос. – Разве можно испытывать что-то к такому хлюпику, как ты? Посмотри на себя!»

Немов злился и ломал кулаками дверные косяки. Хрупкий пластик трескался и сдирал с костяшек кожу, на пол капало алым. Саша кричал – так ему было больно, но не от окровавленных рук (черт бы с ними!). Болела душа. Ощущения были такие, будто пропустил приличный хук от боксера. Он опустился в кресло и сидел полчаса или больше, затем поднялся на онемевшие ноги и открыл окно.

В квартиру ворвались звуки улицы. Немов стоял, наблюдая за движением машин и людьми, идущими вдоль магазинных витрин. На углу у кафе целовались парень и девушка – целовались страстно и самозабвенно, обращая на себя внимание окружающих – и не обращая внимания ни на кого. Саша вздохнул, представил на их месте себя и Аню, но в памяти тут же всплыли Анины слова, и образы растворились: парень и девушка вернулись на место. Немов закрыл окно.

Сможет ли он ее когда-нибудь разлюбить? Скорее всего, нет. Если чувства не угасли за столько лет, с чего вдруг они остынут? Да, Аня не станет писать, подумав, что так ему легче позабыть ее, однако сердце не забывает то, что дорого, и при каждом воспоминании или просмотре фото начинает биться чаще. Он не услышит ее воронежский говор, ее всегда занятой голос, но что это даст? Новые боль и разочарование. Он продолжит жить, как прежде, погрузившись до беспамятства в работу, – превратится в робота без эмоций и с пустотой вместо души. Оставит все как прежде и она – жизнь с бывшим мужем и заплаканными подушками по ночам. Мир не получит нового человека, потому что не будет высшего чувства, которое объединяет судьбы.

Ничего не будет, а если так, какой смысл в такой жизни, которую и жизнью-то с натяжкой можно назвать.

Немов приложился лбом к холодному стеклу. Вдалеке загрохотал гром, стал накрапывать дождь, но Сашу это не волновало…

Земля-2

1

Рассвет над Землей-2 мало чем отличался от рассвета над родной планетой. Румяный пирог солнца показывал над горизонтом свою макушку, и дивный багрянец наполнял темноту томительной красотой, от которой хотелось вдохнуть полной грудью. Но то было мнимое ощущение. Дышать на Земле-2 без защиты больше пяти минут считалось губительным: слишком мало кислорода содержалось в атмосфере планеты-клона, открытой учеными десять лет назад.

Надя Громова прибыла сюда с единственной целью – облагородить атмосферу. Первые опыты показали, что ученые на правильном пути: озеленение прибавляло уровень кислорода; пусть и медленно, но травы, кустарники, деревья и цветы изменяли окружающий мир. Днями и ночами группы флористов, биологов, ботаников и генетиков следили за метаморфозами Земли-2. Надя возглавляла отдел ботаники и относилась к делу с усердием. Пока ее специалисты дневной смены спали, она, усевшись в двуногого робота, встречала рассвет, а затем осторожно ступала между грядок огорода, изредка останавливаясь, выдергивала побег огурца или помидора и подносила его к огромному защитному экрану, тщательно изучая данные, которые анализировал робот.

Наде нравилось передвигаться на механической машине. Девушка вспоминала японские и американские сериалы, которые они с братом смотрели в детстве, споря друг с другом, как здорово было бы очутиться внутри трансформеров и воевать с врагами, защищая добрую сторону. А теперь сама стала частью этой реальности.

Роботы давно покорили сердца людей. Глобальная автоматизация произошла быстро: столь стремительно механические помощники ворвались в жизнь человечества, что ассоциации с мировыми потрясениями еще долго мелькали в новостях. Однако «меха» (так шутливо на сленге анимешников люди называли роботов) никогда не причиняли никому вреда и стойко «терпели» унижения и оскорбления от некоторых не особо одаренных умом личностей.

Со своим роботом Надя ощущала единение. За те двенадцать месяцев, что они находились на Земле-2, двуногий не затоптал ни одного стебелька, не поранил ни единой травинки неудачным шагом, и прикосновение его пальцев к цветкам было столь аккуратным (Громова позволяла себе употреблять слово «нежным»), словно было прикосновением пальцев человека. Сорвать что-то «мех» позволял себе, только если получал приказ от Нади.

Вдалеке шёл «мех» Димы Майера, руководителя завода, где изготавливали роботов. Громова невольно залюбовалась «мехом».

– Надя, привет! – сказал Дима. – Всё работаешь, пока твои подушки мнут?

– Привет, Дим. Хотят – спят, рабочее время еще не наступило. Позавтракают, да выйдут… А ты чего в такую рань? Тестируешь?

– Ага. Хочу себе оставить. Весёлого нрава «мех», а у вас сплошь скукота. Этого не положено, того не дозволено… А ты молодец, Надежда. Не хочешь к нам перевестись?

– Зачем тебе ботаник на производстве? – Надя улыбнулась, и ее робот заиграл зелёными лампочками, имитируя улыбку хозяйки.

– По этой причине. – Майер указал на лампочки. – У вас с роботом какая-то определенная связь, неплохо бы исследовать.

Надя отрицательно покачала головой, а робот замигал красными лампочками, намекая Диме на окончание разговора. «Мех» Майера нетерпеливо переступал ногами, веселя людей поведением, и Дима отдал приказ двигаться к заводу. Отойдя на сотню метров, Майер обернулся.

– К нам скоро технический специалист приедет, – услышала Надя Димин голос из колонок робота. – Кайл Лимба, бразилец. Слышала о нём?

Громова махнула рукой, прогоняя надоедливого Майера. Тот рассмеялся и поспешил своей дорогой.

За поворотом Майер заметил бригаду озеленителей во главе с Надиным отцом Романом. Бригада работала по старинке, без помощи робототехники. Лучи прожекторов освещали их нелёгкую работу.

– Роботов вам надо, быстрее дело пойдет, – обратился к Роману Дима. – В темноте самое то!

– Дим, ты дай, – отозвался в шутку Роман. – Болтать всякий горазд, кто бы делом помог. – Старик выпрямился в полный рост, оказавшись практически вровень с двухметровым «мехом». – Завод растет, денег у вас хватает, а роботов не хватает.

– Поставки с Земли идут с задержкой. Всех роботов на строительство космопорта забирают, на складах пустота, – завёл привычную «пластинку» Майер.

Старик Громов строго посмотрел на Диму, отчего тому стало не по себе, и даже «мех» прекратил чудачества и стоял смирно. Майер попрощался и уехал. Часы на руке Романа сообщили об окончании ночной смены. Громов снял скафандр, вытерся влажной салфеткой, кривясь от каждого вдоха чужеродного воздуха, надел защиту обратно и вместе с бригадой направился отдыхать.

Около базы Роман окликнул дочь, и пока та заканчивала дела, ожидал ее, устроившись в массажном кресле в зоне отдыха – с кофейными автоматами, уютным кафе и искусственным прудиком, водная гладь которого отражала восходящее на небо светило. Роман щурился, глядя сквозь стеклянный скафандр на воду, но думал не о воде, и не о солнце, и не о работе были стариковы мысли. Размышлял он о тяжком бремени своего существования, решившись на старости лет отправиться в дальние дали покорять клон Земли.

Подошла Надя. Механический голос робота спросил Романа:

– Папа, завтракать?

Роман поморщился. Он не разделял восторгов человечества относительно экспансии роботов. «Меха» захватили все отрасли, и даже его бригаде несколько раз их навязывали, однако Громов действовал по старинке – человеческими руками. Не доверял он биомеханическому разуму и боялся подвоха, хотя в недавнем разговоре и просил Майера выдать им робота, однако скорее не из надобности, а дабы приструнить зазнайку, чтоб не лез с пустыми советами, когда другие работают. Дочь же души не чаяла в своём «мехе», а тот будто послушная собака её понимал.

Робот протянул руку, чтобы помочь Роману подняться, но старик скривил губы, оттолкнулся от кресла и справился сам. Несмотря на почтенный возраст (ему стукнуло весной семьдесят), он обладал недюжинной силой. У него был суровый нрав, он работал много и с удовольствием и на пенсию уходить не торопился.

В холле Надя поставила робота на подзарядку, а отец избавился от надоедливого скафандра. Воздух в помещениях базы не отличался от привычного земного.

Они прошли в столовую, набрали еды и сели за свободный столик. Ели молча: отцу не нравилась болтовня за столом, и только когда робот-официант подъехал забрать грязную посуду и поставил перед ними две маленькие чашки эспрессо, Надя, опустив глаза, тихо сказала:

– Майер к себе опять звал. Год работаю, недели не пройдет – зовёт.

– Нечего тебе там делать! Наши задачи другие.

– Дима говорит, к ним Кайл Лимба едет. Я слышала о нём. Великий технарь. Столько разработок в послужном списке… Вот бы вместе поработать.

– И думать забудь! Не для того ботанический заканчивала, чтобы с «мехами» возиться! И так на своём по грядкам скачешь. – Отец отряхнул крошки с бороды, потёр уставшие глаза и ушёл отсыпаться.

2

Солнце уходило за горизонт. Оно тоже было чужим: Земля-2 располагалась не в Солнечной системе; в какой именно Роман не помнил. Дочь что-то рассказывала о научных достижениях, но в памяти отложилось только то, что сюда необходимо добираться три месяца на корабле.

Почва источала тепло, накопленное за день, отчего по телу пробегала приятная истома. Землица, хоть и не своя, согревала уставшую старикову душу. Громов радовался багряному закату. Всю жизнь он провел на природе: сеял, пахал, сажал, удобрял, поливал. Природа дарила ему силы, Роман черпал их из скрытых источников, наслаждаясь каждым мгновением, проведенным на свежем воздухе. Ровесники (особенно те, что занимались роботостроением) давным-давно зачахли, а он держался молодцом. Высокий Громов казался худым, но многие знали о недюжинной силе, таящейся в длинных костистых руках.

Дневная смена закончилась. Отовсюду спешили на ужин сотрудники базы. Роман поискал взглядом Надю. Утренний разговор снова зародил в дочери сомнение в правильности выбранной профессии, а дотошный Майер продолжал сманивать Надю к себе, несмотря на строгий запрет Громова поднимать эту тему. Роман хотел еще раз обсудить с дочерью сложную тему, однако Надя где-то задержалась, подоспели ребята из ночной смены, и Громова увлекли рабочие процессы…

Надя проверяла поляну, где густо насадили цветов. «Мех» шёл, сканируя и передавая данные на монитор. Девушка проверяла их на автомате, а сама размышляла над постоянными запросами Майера перевестись на завод. Майера волновала отличная взаимосвязь Нади и её робота: то, чего человек добивался за пять-шесть лет, Громова достигла за год. Майер жаждал разгадать ребус: эта разгадка помогла бы ему совершить новый виток в карьере. Надя давно бы приняла предложение коллеги, но отец ценил в семье преемственность и с младенчества верил, что из дочери вырастет ботаник или биолог. Когда Надя окончила Ботанический институт Комарова, Роман много лет помогал дочери продвигаться по служебной лестнице.

Девушка запустила программу, и принялась обрывать с кустов малину, складывая ягоды в специальный контейнер. Напевая веселую мелодию, она двигалась от куста к кусту, как вдруг датчики обнаружили чьё-то присутствие. Робот обернулся, и Надя увидела позади себя незнакомого «меха» необычного бирюзового цвета. Девушка просканировала его, но файлов с данными не нашлось, и она замерла, ожидая, что будет делать посторонний. Тот поприветствовал её и запросил сопряжение. Надя разрешила доступ, и через миг в динамиках раздался мужской голос: