Без ума от тебя

Черт с ним, сейчас она позвонит этому Кэлу Кларку и выяснит, что в понедельник у него уже назначено семь просмотров, так что она, будучи восьмой, может не заморачиваться. Не стоит дразнить гусей, то есть Рокси, которая порой заводится с пол-оборота и может плохо воспринять нежелание Харриет последовать ее совету.

После двух звонков ей ответил молодой уверенный голос.

– Это Кэл, слушаю.

– Здравствуйте, меня зовут Харриет Хэтли. Я звоню насчет комнаты, которую вы сдаете, и хотела бы договориться о встрече в начале следующей недели, чтобы посмотреть ее.

Холодный тон в телефонном разговоре с незнакомым человеком – что может быть хуже?

– А, привет. Быстро сработано! Разве объявление уже завесили?

Харриет замялась, забубнила, залопотала. Не умела она изъясняться так бойко и гладко, как Рокси.

– Вообще-то в понедельник и вторник у меня работы по горло. В среду тоже дела. Как-то я не продумал этот момент, когда давал объявление.

– Понятно. Может быть, в четверг?

– В четверг… слушайте, если честно, терпеть не могу эту канитель. Прежний чувак битый час просиживал штаны на моем диване, выпил две чашки чая, наелся оладий, а я так и не просек, что у него не все дома. Может, решим вопрос прямо сейчас по телефону?

– Окей… Но ведь я не видела дом…

– У вас нет ссылки на фото?

– Есть.

– Тогда все проще простого. Полная обстановка. Место сухое, никаких машин на кирпичах и хитрых ракурсов при съемке – действительно красивое место в хорошем районе. Спальня с отдельной ванной, я работаю допоздна, так что за кухню конкурировать не будем. Коммуналка, включая уборку, включена в арендную плату.

Ох, с финансовой точки зрения было не придраться. Всегда оправданно иметь дополнительный доход…

– Звучит отлично. А чем вы занимаетесь?

– Я политобозреватель в «Йоркшир пост».

– О!

Эта информация в основном рассеяла опасения Харриет насчет того, что она этого Кэла в глаза не видела. У нее были стереотипные представления не только о том, что хорошие дизайнеры интерьеров непременно должны быть геями, но и о том, что «белые воротнички», подвизающиеся на достойной работе, не могут быть маньяками. Как будто тому имелось много подтверждений. И вообще, какая работа бывает у маньяков?

В разговоре повисла пауза.

– Что это там за звуки? – поинтересовался Кэл, прислушиваясь к кудахтанью, доносившемуся из номера для новобрачных в унисон с пронзительными диссонансами Кэлвина Харриса.

– О, я фотограф.

Хэрриет отошла подальше от двери. Она не смогла бы объяснить, почему опустила слово «свадебный», – она давно перестала держать фасон и сопротивляться профессиональным клише, как это было в начале карьеры. Возможно, причина состояла в том, что у Кэла речь была поставлена хорошо, а она стеснялась своего йоркширского выговора.

– Ясно. Словом, работа веселая?

– Периодически, – сказала Харриет, подозревая, что до его слуха долетели похабные выкрики, сопровождавшие «Ноябрьский дождь» Guns N’ Roses.

– Сколько вам лет, осмелюсь спросить? – поинтересовался Кэл, и Харриет поняла, что он все отлично расслышал. – Просто если вам двадцать четыре и интерес к вечеринкам у вас еще не угас, как у меня в тридцать два, то будет лучше выяснить это на берегу.

– Мне тридцать четыре, и, честно говоря, я ужасно антисоциальна.

– Отличные новости. Тогда подытожим: вы – не парень, и это уже преимущество. Вам тридцать четыре, и вы одиночка. У вас есть привычка разгуливать по дому в голом виде и смотреть на оглушительной громкости «Субботним вечером в ночном эфире»? Причем не смешные выпуски, а дурные, где зрители хохочут, чуть со стульев не падают, а вы со своим британским юмором не можете взять в толк, что их так развеселило.

Харриет улыбнулась в телефон.

– Нет, все это не про меня.

– И последний вопрос – прощу прощения, что неделикатный, но у меня на этой почве ПТСР. У вас есть привычка пользоваться туалетом на первом этаже с открытой дверью?

Харриет засмеялась.

– Нет. О боже, неужели в коммунальной жизни такое бывает?

– Оказывается, да. А у этой скотины была своя уборная.

Харриет снова развеселилась.

– Ну, если у вас нет вопросов ко мне, тогда будем считать, что комната ваша, – заключил Кэл.

К такому обороту дела Харриет готова не была. Она не только не могла придумать причины для отказа, но не знала, как этот отказ сформулировать. «Я подумаю» прозвучало бы слишком напыщенно, и из того немногого, что она поняла про персону Кэла Кларка и условия его экспромт-предложения, это бы означало вежливое, но окончательное прощание.

– Спасибо.

Они договорились подписать договор сроком на полгода и что она въедет в следующие выходные. Нажимая отбой, Харриет не знала, радоваться ли собственной решимости или корить себя за глупость, что поторопилась, и решила, что всего понемногу.

Глава 11

Харриет была вымотана до предела, когда вернулась в дом Джона. Она впитывала настроение свадеб и, даже будучи трезвой, чувствовала себя эмоционально выжатой.

В гостиной звучал Стинг. Джон вышел в полосатой рубашке, про которую Харриет как-то сказала, что она симпатичная, – две верхние пуговицы были расстегнуты, и это вызывало беспокойное чувство, что он старается выглядеть соблазнительно. В руке у него был большой бокал вина.

– Присоединишься? – спросил он, поднимая бокал.

– Спасибо, но нет. Я в душ и спать. День был тяжелый.

– Ну ладно. Если передумаешь, то я приготовил голень ягненка с пюре. В мультиварке еще много.

Он явно пытался создать атмосферу романтического вечера.

– Спасибо.

Уже уходя, она сказала:

– Да, Джон, я нашла комнату в Минвуде, в следующую субботу переезжаю.

Она предвидела, что это может быть воспринято с неудовольствием, но у Джона отпала челюсть.

– Как тебе удалось? И двух недель не прошло!

– Рокси помогла.

– Потрясающе. И к чему такая спешка? Тебе так хочется от меня избавиться, да?

Непринужденная атмосфера исчезла без следа.

У Харриет не было сил на дипломатию.

– А что, по-твоему, означает расставание?

– Я не думал, что ты помчишься из моего дома сломя голову.

– Ты предполагал, что я месяцами буду жить в гостевой комнате?

– …Ты уже зарегистрировалась на сайтах знакомств? – нерешительно спросил он.

– Что? Ты шутишь?

– Нет.

Харриет посмотрела на него внимательнее.

– Да, Джон, я уже тусуюсь на пяти сайтах и всем сообщаю о том, что могу не возвращаться домой, то бишь в твой дом.

– Я просто спросил, – фыркнул он.

– Какого черта? С какой стати мне с кем-то встречаться, когда мы только что расстались?

– Откуда мне знать, Харриет? Тебя послушать, так на этот счет существуют правила. Хотелось бы мне с ними ознакомиться, потому что я не в теме.

Она нахмурилась.

В начале недели Джон играл в сквош и, разумеется, на пару со своим другом Гэвином. С ним Харриет предпочитала держать дистанцию – он был довольно дружелюбный, но с сильным душком шовинизма и снобизма. Ее он считал шалавой без роду и племени, которой удалось подцепить такого, как Джон. Гэв, безусловно, обрадовался случившемуся и вкручивал Джону, что, де, найдешь другую, дружище, жаль тебя огорчать, но с женщинами это вечная история.

– Я уже говорила, что никого нет.

– Это какая-то кривая обучения, – философски заметил Джон после паузы и прошествовал в гостиную. Учитывая, что наука не пошла ему впрок, комментарий казался глупым.

Ирония заключалась в том, что он, рассердившись на Харриет из-за отъезда, лишь утвердил ее в мысли, что это было правильное решение.

Сайты знакомств? Предъявляя столь нелепые объявления, ты не другого уличаешь, а себя выставляешь в нелепом свете. Джон впадал в паранойю.

Харриет знала, почему он хотел, чтобы она осталась подольше: он надеялся наглядно продемонстрировать, настолько она ошибалась. Вот вернется она домой, а там ее ждет идиллия в виде голени ягненка, дорогого бордо и «Золотых полей» Стинга, и задумается, что за муха ее укусила в отеле в Йоркширской долине. Он что, в принципе был неспособен воспринимать ее всерьез? Харриет скинула ботинки и легла на кровать.

Пока она смотрела в потолок, ей пришло престранное сообщение.

Джаклин Барраклаф

Джон нам сообщил, что у вас долгая помолвка, но, если готовиться, хуже не будет. Этот бутик просто замечательный, в нем по записи и через неделю есть свободное время…

Харриет села в кровати, перечитала сообщение трижды и стала читать в четвертый раз, тщетно пытаясь понять, о чем все это. Какого?.. Она проверила время и дату – а вдруг оно зависло в Сети и только сейчас дошло? Но нет, и фраза про долгую помолвку звучала очень подозрительно. В каком свете Джон преподнес матери их разрыв?

Она спрыгнула с кровати и побежала в гостиную. Джон сидел на диване с полным до краев бокалом и мрачно смотрел не в телевизор, а куда-то в пространство. Декоративный маяк-подсвечник переливался огнями.

– Джон, – сказала Харриет, ощущая прилив адреналина от намечающегося столкновения, – почему твоя мама прислала мне сообщение с предложением отправиться за платьем в свадебный салон?

Она подняла айфон, точно Джон нуждался в подтверждении того, каким образом поступают сообщения.

– А я еще не сказал им.

В ответ на ее вопрос он не выказал ни тени смущения, и это доказывало, что он был крепко не в духе.

– А почему?

– Я решил отложить этот разговор до тех пор, пока не буду к нему готов. Это моя семья, и я вправе поступать, как считаю нужным. Или я утратил здесь все права?

Харриет напряглась от неприкрытой злобы в его голосе и почувствовала знакомый страх. Она постаралась придать себе уверенности.

– Какое ты имеешь право лгать на мой счет и не предупреждать меня? Я получаю от твоей мамы сообщения в связи со свадьбой, которой не будет, – как, черт возьми, я должна реагировать?

– Игнорируй ее. Заблокируй. У тебя это отлично получалось, когда тебе было нужно.

Джон сделал большой глоток вина.

– И что, черт возьми, это значит?!

Джон промолчал.

– Ты ведешь себя так, будто у меня нет права выбора? – продолжала Харриет.

Она поражалась неразумности его поведения. Разумность была одним из главных качеств Джона.

– Выбор у тебя был. И ты его сделала. Плохая новость в том, что у меня он тоже есть.

Харриет в досаде прижала ладонь ко лбу.

– Может, хватит изъясняться загадками, разыгрывая из себя Оби-Вана опозоренных мужчин, и поговорим как нормальные люди? Неправильно ставить меня в положение, когда я вынуждена врать, это ясно? Вряд ли тебе понравится, если в ответ я скажу: «Извините, Джеки, разве он вам не сказал, что мы расстались?»

Для убедительности Харриет взмахнула телефоном, но в то же время это была угроза.

– На следующей неделе у нас будет барбекю, тогда и скажу, – мрачно произнес Джон, и Харриет поняла, что угроза возымела действие. – Просто игнорируй.

Б-р-р-р. Ежегодное барбекю Барраклафов в их солидном поместье в Илкли – она совсем забыла об этом знаменательном мероприятии. Джеки наготавливала кувшины крюшона «Пиммс», а Мартин-старший занимался печью. Как-то Харриет робко попросила подольше пожарить полусырую колбаску, и Мартин-старший отреагировал так, точно она поставила под сомнение его мужские качества.

– Вздор, прожарка в самый раз! – изрек он, разглядывая барби-розовое нутро колбаски. – Это тебе не ярмарочные сосиски.

Этим он ясно давал понять, что у Харриет слишком невзыскательный вкус, чтобы оценить высококачественный мясной продукт.

Навсегда избавить себя от несносных родителей Джона, несомненно, было приятным бонусом расставания с ним.

И все же Харриет была сильно озадачена его нежеланием рассказать им правду. Что, черт возьми, он задумал?

– А как ты им объяснил наш внезапный утренний отъезд? Барти ведь был в курсе?

– Сказал, что у тебя расстройство желудка, а с Барти мы пошутили. Честно говоря, было приятно поставить на место этого мелкого засранца. Будь я проклят, если допущу, чтобы он трубил направо и налево о моих личных делах.

Таким образом, Барти лишился льгот, сопутствующих фазе несносности.

Должно быть, Джон действительно выпрыгнул из штанов, развеивая сомнения сородичей, после того как Барти рванул информационную бомбу, а благополучно обручившаяся пара куда-то испарилась.

– Расстройство желудка на утро после застолья можно списать только на похмелье, – Харриет поморщилась.

– Не думаю, что они так подумали… – уклончиво произнес Джон, что означало: я не подумал, что они могли это подумать.

– Это полная дичь. Когда ты расскажешь им правду, они поймут, что ты наврал про мое недомогание.

– Думаешь, меня это заботит?

Его это не заботило. Харриет не понимала, что двигало Джоном, и, поднимаясь по лестнице, чувствовала свою причастность к этой малоприятной ситуации. Плохо было уже то, что она навешала лапши на уши любимому отпрыску семейства Барраклаф, а когда выяснится, что их водили за нос и Барти – бедный мальчик! – был прав, разразится скандал.

Семейство, несомненно, увидит в этом доказательство того, в каких растрепанных чувствах находился Джон, коль скоро решился на такой несвойственный ему, отчаянный поступок, и возненавидит ее еще больше.

И пусть. Ну испепелят ее убийственным взглядом при столкновении в торговом центре, а так она их никогда больше не увидит.

В одном она точно была уверена: Барраклафы не из тех, кто прощается тепло и желает всех благ. Бросив Джонатана, она стала для них Гадкой Особой. В такую семью, как у них, очень непросто попасть, а выйти из нее – еще сложнее.

Вернувшись в гостевую комнату, Харриет снова поразилась глупости Джона, который придумал такую недолговечную, бессмысленную и обреченную на провал ложь. Теперь, в разгар барбекю, когда в воздухе будут витать запахи кукурузы на гриле, ему придется мучительно признаваться в этом – возможно, в пределах слышимости высшего общества Илкли.

И когда ответ нашелся, Харриет показалось, будто это и в самом деле было фантомное расстройство желудка.

Ее отъезд нарушал его тайный план.

Джон рассчитывал, что к тому времени он уговорит ее остаться.

Глава 12

Утром на кухне Харриет ждала картина домашнего уюта: на островке красовалось блюдо с разнообразной выпечкой, в вазе стоял букетик сирени, пахло свежеприготовленным кофе, и фоном играло Радио 4.

– В знак примирения, – сказал Джон, сидевший с газетой на другом конце стола. – В кофейнике не на одну чашку хватит.

– Спасибо, – нейтральным голосом сказала она, наливая кофе.

Мизансцена была такая, что ей сразу припомнились слова Лорны. Он тебя покупал, более того, он прекрасно понимал, чем занимается.

– Могу помочь с переездом. Две машины лучше, чем одна.

– Все в порядке, я справлюсь. Но спасибо.

Она подсела к островку и выбрала булочку с «шапкой» из тертого сыра. Отказываться от угощения казалось невежливым, уйти с булкой к себе – тоже, поэтому она принялась отщипывать понемножку с делано-беспечным видом подростка, который вчера явился домой намного позже комендантского часа и, разумеется, не собирался сам поднимать эту тему. В воздухе чувствовалось напряжение. Стараясь жевать бесшумно, Харриет пришла к заключению, что цель покупки состояла именно в этом – вынудить ее позавтракать с Джоном. Им, безусловно, двигали лучшие побуждения, но эти мелкие манипуляции лишь обостряли в ней желание освободиться.

– Из пекарни? – спросила она. – Очень вкусно.

Харриет чуть было не сказала, что будет скучать по Раундхей, но это прозвучало бы так, точно по Джону она скучать не будет. Она будет по нему скучать. Просто не очень сильно.

– Харриет, – примерно минуту спустя подал голос Джон, и она напряглась в предчувствии продолжения. – Можно я кое-что скажу?

Она кивнула, жуя: да, конечно. А сама подумала: вот и счет за угощение.

– То, как я поступил со своими родными, не делает мне чести. Я о том, что не сказал им все начистоту. И как повел себя вчера – тоже. Меня как обухом по голове ударило, что между нами все кончено, но это не оправдание.

Пауза.

– Не хочу, чтобы это мне припомнилось на смертном одре. Я посмотрел на себя со стороны критическим взглядом.

Он улыбнулся, де, это шутка, и Харриет тоже изобразила натянутую улыбку. Вот-вот должно было последовать большое «но». Сегодня оно витало в воздухе, как выразился столь любимый Джоном Фил Коллинз.

– Ночью я почти не спал, все думал о нас, о том, что пошло не так.

– Ясно, – отозвалась Харриет.

Только если это очередная попытка заставить меня пересмотреть свое решение, то лучше не надо. Она сочувствовала Джону, но залечить его душевную рану не могла.

– Штука в том, что ты считаешь меня дурачком, этакой пародией на самого себя – не в гадком смысле, спешу добавить. Или, по крайней мере, лишенным саморефлексии.

Харриет сглотнула и приготовилась возразить, но он жестом остановил ее.

– Дай мне закончить. Я знаю, что так думаешь не только ты, но и очень многие. Отчасти я сам виноват в том, что произвожу такое впечатление. Наверное, это у меня что-то вроде брони. В духе Алана Патриджа. Выбирая маску, будь осторожен, на самом деле ты – тот, кем притворяешься, и все такое.

Он кашлянул.

– Я в курсе, что кажусь… прямолинейным и даже глуповатым, но в действительности я не такой.

Харриет кивнула, толком не понимая, как расценивать эту речь, что это за выстрел в игре в «Морской бой».

– …И потому что я не глуп, я знаю, что есть какая-то часть тебя, к которой ты меня близко не подпустишь. Я не знаю, что это. Не знаю, связано ли это с тем, что ты лишилась родителей, или с тем, что случилось, когда тебе было немногим за двадцать и о чем ты скрытничаешь. Или же со шкатулкой, которой ты так дорожишь.

Харриет не показывала вида, но чувствовала, как немеет кожа.

– …Ты таилась от меня и вряд ли осознавала, что это с самого начала настраивало меня на то, что у нас ничего не выйдет. Как я об этом жалел! Если бы ты позволила мне помочь, я бы разбился в лепешку. Но ты по какой-то причине не хотела или не могла дать мне шанс. Я считаю, что для нас обоих это огромный проигрыш. Если когда-нибудь ты передумаешь и захочешь поговорить, пусть даже для нас двоих не будет пути назад, я к твоим услугам. Даже если… – Джон прерывисто вздохнул. – Даже если когда-то в будущем, которое я сейчас не способен вообразить, ты, или я, или мы оба будем с другими людьми.

Пауза.

– Вот. Это все, что я хотел сказать.

Харриет изумленно молчала – она не имела понятия, как на это реагировать.

– Я полагаю, ты хочешь провести эту неделю без шумихи и речей, и я уважу это желание, больше тирад не будет, – сказал Джон в наступившей тишине.

– Спасибо.

Голос у Харриет слегка просел – как это досадно, что в такой момент во рту у нее каша.

Она могла бы возразить Джону. Но не стоило унижать его ложью.

Их отношения продолжались два года, один из которых Харриет прожила у Джона, периодически чувствуя себя, по выражению Лоры Дойл, «капитулировавшей женой» – у нее не было никакой возможности оставить в особняке свой отпечаток. Все в нем было первоклассное, от лучших европейских брендов, поэтому покупать мебель или бытовую технику не имело смысла, да и места для новоприобретений не было. Вкусы у них разнились: Харриет было повесила голубую гирлянду, но Джон сказал, что свечение напоминает «люминол для выявления следов крови на месте преступления», и снял ее. И еще, само собой, гирлянда провоцировала мигрень.

Закидывая в машину очередной черный мешок с одеждой в день отъезда, Харриет наконец-то порадовалась тому, что все в его холостяцкой берлоге было стерильно и подогнано одно к одному.

Зато теперь можно не думать о том, что нужно определять на хранение диван или кровать и как впихнуть в «гольф» полутораметровый папоротник. Как ни грустно сознавать, но то обстоятельство, что практически никаких ее вещей здесь не было, в каком-то смысле оправдывало ее отъезд. Или указывало на то, что она плохо старалась.

Может, это ее подсознание опережало события и задолго до того, как она осмыслила этот факт, знало, что хозяйкой особняка в Раундхее ей не бывать? «Не торопись покупать безделушки на Etsy», – как бы шептало оно.

Будь Джона сегодня поменьше, ее бы вполне это устроило, но он, разумеется, с надутым видом отирался поблизости, дожидаясь момента прощания. Он донимал ее вопросами о том, чего ей хочется, и в то же время никогда не думал о том, чего ей хотелось.

Когда Харриет наконец впихнула все барахло и захлопнула багажник, он, в толстовке с логотипом Университета штата Пенсильвания и мокасинах, подошел к машине, держа руки в карманах. Не вина Джона, что он быстро становился совершенно чужим для нее человеком – это она зря связалась с парнем из другой социальной обоймы. Очень самонадеянно с ее стороны.

– Ну что, все?

– Думаю, да.

Харриет покосилась на машину, делая вид, что речь идет о погрузке. Учитывая фотоаппаратуру, задача была непростой, но она опустила сиденья и справилась. Потом она заправила за уши выбившиеся из косы волосы и подтянула ленточку.

– Сообщишь адрес для пересылки корреспонденции?

– Конечно. Отправлю по мессенджеру.

Джон прикрыл глаза рукой от яркого июньского солнца.

– Нужно ведь что-то сказать, подобающее случаю, да? Не просто же «пока-пока».

Харриет казалось, что грудь придавило бетонной плитой. До этого мгновения ей не приходило в голову, что придется что-то говорить на прощание. Все-таки странно быть взрослой. Присутствуешь в чьей-то жизни, два года делишь постель с этим человеком, а потом вдруг испытываешь неловкость при предложении выпить кофе.

– Мы еще увидимся, – сказала она.

– Когда?

– Во время судебного разбирательства по делу Барти.

Он лишь слабо улыбнулся.

– Может, пожмем руки?

Казалось, Джон вот-вот расплачется. Харриет мысленно взмолилась, чтобы этого не произошло.

Она сделала шаг вперед и, приобняв его, пробормотала:

– Береги себя, Джон.

Он стиснул ее, прижал к себе и уткнулся лицом ей в плечо. Когда объятия разомкнулись, Харриет постаралась не встретиться с ним взглядом. С ее стороны это было трусостью, но она рассудила, что душераздирающая сцена никому не нужна, и прежде всего – Джону.

– До свидания, Харриет.

– Пока.

Когда машина отъезжала от дома, у нее перехватило горло – Харриет сознательно не замечала неподвижную фигуру в зеркале заднего вида. Прощай, Джон. Извини, что сделала больно. И за то, что два года нашей совместной жизни задержали тебя в поисках жены и матери твоих будущих детей. Она думала об этом без сарказма: ему хотелось семьи, и она желала ему обрести ее.

Следуя по навигатору в Минвуд, Харриет вспомнила о том, как на первом свидании в баре сказала Джону, что ей не одиноко.

Могла ли она сказать о себе такое сейчас? Нет. Было ли это правдой тогда? Пожалуй, нет. Тогда нежелание признаться в чувстве одиночества она приняла за его отсутствие.

Кого она обманывала? Сидя за рулем хэтчбека, в котором уместился весь ее жизненный багаж, она, точно душа неприкаянная, направлялась в дом, который никогда в глаза не видела. Харриет вцепилась в руль, буквально вонзаясь ногтями в пластик, и сморгнула слезы.

Может, ей на роду написано вечно скитаться, как перекати поле? Сирота – странное слово, овеянное трагедией, из лексикона старых романов. Определение, которое она упорно отказывалась применять к себе. Но сейчас, покинув дом одного мужчины и переезжая к другому, совершенно незнакомому, она ощущала себя именно так. Она мысленно произнесла: к маме и папе. Представь, что у тебя есть мама и папа, к которым можно сбежать. Она силилась – и не могла. Эти слова были не про нее, ей крайне редко случалось произносить их вслух. Однажды она нашла судебные постановления, в которых именовалась несовершеннолетней, лишенной законных опекунов.

Харриет встряхнулась, освобождаясь от непрошеной хандры. Это была, что называется, полная перезагрузка, только и всего, а полная перезагрузка – штука непростая. Придется переболеть экзистенциальным «гриппом первокурсника». Так что нужно крепиться.

Возможно, пребывание у Кэла Кларка – в доме, располагающем к вечеринкам, но в котором они не проводятся, – сулит ей преображение? Возможно, смысл ее жизни кроется в Минвуде, за дверью мандаринового цвета? Тогда работающая стиральная машина и отдельный мусорный бак для сортировки отходов ей бы точно не помешали.

Глава 13

На подъездной дорожке было место для парковки, но Харриет, не желая показаться бесцеремонной, оставила машину у бордюра и мысленно решила, что нужно обсудить этот вопрос с Кэлом. Еще она с запозданием напомнила себе о том, что, переезжая на новое место, свыкаешься с чужими закидонами и привычками. Ее последняя соседка – это было больше десяти лет назад – приходила в ярость, если в кухонном шкафу коробка с хлопьями была повернута «не той стороной», и держала у себя в комнате кошачью переноску с плюшевыми мишками.