Философская лирика. Собака из лужи лакает небо

Валерий Белов

Философская лирика. Собака из лужи лакает небо

О человеческих отношениях

Любая встреча – это тайна

Любая встреча – это тайна.

И кто решил, что связь случайна,

Когда, как в множестве семей,

Ослабил узы Гименей?…

С командировочными часто

Не всё безоблачно и ясно,

Женат – не писано на лбу,

Но есть на всех одно табу:

Чтоб после не идти с повинной,

Не задержись на середине.

Приезд с отъездом – день один,

В нём места нет для середин.

А что есть нравственность, мы спросим?

– Это когда противно после.

Так говорил Хемингуэй,

Не самый грешный из людей.

Командировочным со стажем

И вовсе понимать не важно,

Какая с нравственностью связь

У чувства под названьем страсть.

Ведь если исключить болезни,

Страстями жить куда полезней,

Чем страсть отставить на потом

Ещё здоровым мужиком

И ждать, когда оно случится

Законным браком обручиться,

Не тем, что наш оформит ЗАГС,

А тем, что там – на небесах…

Связь, что случайная вначале,

Кольцом так свяжет обручальным,

Что речь за нравственность вести

С любимым – боже упаси.

А за моральные устои

Ответит правило простое:

Приезд с отъездом – день один,

В нём места нет для середин.

Проблема отцов и детей

Два поколения – сущий пустяк,

Даже когда под одной они крышей.

Светлое время – для взрослых трудяг,

Темень – для тех, кто годами не вышел.

С вечера предки устроят бедлам,

Ночь напролёт молодые судачат.

Дом превратится в индейский вигвам,

Трубкою мира прокуренный напрочь.

За бледнолицых болезных своих

Очень тревожится вождь краснокожих,

Совесть до лампочки стала для них,

С чем краснокожий смириться не может.

Если развеется с крыши дымок,

В доме поселятся сырость и прелость,

А стариков, как печальный итог,

Ждёт резервация – Дом престарелых.

В мире продвинутом стало светлей,

Многое к лучшему в нём изменилось,

Лишь без проблемы отцов и детей

Жить человечество не научилось.

Доклад о современной молодёжи

– Коллеги, господа, прошу вниманья,

Речь поведу за нашу молодёжь.

Да, да про ту, что хуже наказанья,

Чей принцип и девиз – Вынь и положь!

Пред нами три известные цитаты,

Их авторы умнейшие мужи:

«…Взять нашу молодёжь, она развратна,

В гламуре пребывает и во лжи,

Воспитана ужасней маргинала,

Работать не желает и не чтит

Начальство. С ней все наши идеалы

На грани разрушения почти».

Цитата номер два: «Все наши дети

Тираны, уваженье старикам

Не выкажут, не отведут к обедне.

Где молодёжь, там царствует бедлам.

Достигли мы критической отметки,

Свихнулся мир и просто не жилец,

А наши избалованные детки

Приблизят света этого конец».

Ещё цитата: «Поколенье наше

Культуру лучших лет не сохранит,

И на пороге день позавчерашний,

Что кроме зверств ничем не знаменит»…

Аплодисменты стихли, и докладчик

Как документы в подтвержденье фраз

(Мол, говорилось так, а не иначе)

Представил артефакты напоказ —

Горшок из Вавилона и папирус

С проклятьями, иные образцы,

Где клинописью древней говорилось,

Что осуждали мудрые жрецы,

До исправления чего Сократ не дожил…

Мы на пороге Страшного суда,

А вечная проблема с молодёжью —

У мира в горле кость во все года.

Шумеры озадачивались прежде —

Отцам всегда с детьми не по пути…

Я ж сохраняю слабую надежду,

Что мир не рухнет, стоит нам уйти.

Передадим в наследие как в лизинг

То, что с собой не взять за окоём,

И с эстафетной палочкою жизни

Помчится молодёжь своим путём.

Пути Господни неисповедимы,

Но неизменны люди во все дни —

Будь наши внуки трижды херувимы,

Подвергнутся нападкам и они.

Мы все человеки и ходим под Богом…

Мы все человеки и ходим под Богом…

Одним – нас так мало, другим – слишком много,

А кое-кому – так мы просто балласт,

И редко когда, чтобы нас – в самый раз.

Причиной – эпоха, где бал правит похоть?

И как разобрать, чей поблизости локоть,

То локоть товарища или врага,

И чьи из тумана встают берега?

Кто выйдет навстречу – провидец-предтеча,

Иль встретят пришельца вульгарною речью?

А то ещё хуже – то будет не речь,

А звуки пищалей, огонь и картечь…

Такое ниспослано нам испытанье,

Не зная, что нас ожидает заранье,

Я есмь!.. о себе заявлять в гуще масс

И верить, что нас там и здесь – в самый раз.

Звонарь

Звон малиновый не стирается,

От зари стоит до зари —

То звонарь из всех сил старается,

На ладонях сплошь волдыри

От верёвок. А тьма кромешная

Не расступится – на заре

Не грозит ему быть повешенным,

Ведь не вешают звонарей.

Не малинова если зоренька,

А кровавым пятном заря —

Это значит, что с колоколенки

Люди сбросили звонаря.

История в повторе – это фарс

История в повторе – это фарс,

Трагедия смешит, случившись дважды…

Но как бы нам в комедию не впасть

Где плачут все, что было не однажды,

Где аргумент последний кулаки…

Чтоб с представленья не идти с фингалом,

Когда не задним вы умом крепки,

Не стоит ждать весёлого финала.

История в повторе – это фарс,

Когда за счастье – не убит, ограблен

Всего лишь… Но удар и свет погас…

– Что это было?

– Да всё те же грабли!

Смотрит ребёночек на облака,

Смотрит ребёночек на облака

Всё-то ему интересно пока.

Пальчиком в носик мальчонка залез,

Тоже преследует свой интерес.

Сколько ещё неизведанных мест

Парень откроет вдали и окрест,

Лазить замучается… А пока —

Смотрит ребёночек на облака.

Уходят от женщин мужчины беспечно

Под осень скворцы покидают скворечни

И прочь улетают.

Уходят от женщин мужчины беспечно —

Старо, как преданье.

Чему удивляться, когда так ведётся

С основ мирозданья,

С каких дел тогда это подлость зовётся,

Что без оправданья?

Ведь так происходит с начала творенья

С другими и с нами…

И кто виноват в том? Наверное, время.

А может мы сами?

И несутся наши кони по задворкам бытия

Кто безумного догонит?

Под хвостом горит шлея…

И несутся наши кони

По задворкам бытия.

Больно ты горяч, хозяин.

Сколько можно погонять?

От кнута истёрлись длани,

Как же в них стакан держать?

Всё одно твоя зазноба

Расстегнуться не спешит

И не ждёт любви до гроба

От загубленной души.

Слишком много, барин, пьёте.

Бесконечны кутежи.

Точно пуля на излёте

Вы в ногах у госпожи.

Несподручно птице-тройке

Воз нагруженный везти,

И до следующей попойки

Клятву верности блюсти.

Не хрипит уже, а стонет.

Вновь надрался, как свинья…

И несутся наши кони

По задворкам бытия.

Земля перенаселена

Земля перенаселена.

Не умещают ярды

Всех тех, чей счёт – чья в том вина? —

Идёт на миллиарды.

По улицам и этажам

Толпа снуёт безлико,

А рядом не хватает нам

Любимого до крика.

Земля перенаселена,

По швам трещит до срока…

Не потому ли, люди, нам

Порой так одиноко?

Пилигрим в собственном доме

Он на кухню прошёл, сделав вид, что опять не заметил

Тот порядок, когда уже нечего с глаз убирать,

Мимо взгляда прошёл, где на раннем семейном портрете

Про себя сам себе что-то силился он рассказать.

От вчерашней любви он давно получил похоронку

И смирился – работа, их сын поступил в институт…

Тишина напряжённо звенела в ушных перепонках —

Что тебе не хватает и где по-другому живут?

Здравый смысл в знак согласья кивал на других с умным видом,

Извлекал своих кроликов жуликоватый факир —

Что изменчиво счастье людское, не вечно либидо,

Нёс какую-то глупось про женский загадочный мир.

По квартире своей с отрешённостью всех пилигримов

Шёл один из немногих подобного рода мужчин,

В безнадёге своей проходя очевидного мимо,

Потому что развод невозможен по целому ряду причин.

Он только хотел

Хотел он достойно пройти через войны,

А не воевал,

Разумно всегда говорил и спокойно,

Не веря в слова.

На всё отводил он приличные сроки

С начала начал.

Когда обличались чужие пороки,

Согласно молчал.

Свой век он прожил не в добре и не в злобе,

Не мёрз, не потел.

Итог его жизни – слова на надгробье:

"Он только хотел".

Вандалы могилу его не разрушат,

И множество лет

Взирать будет с камня на всех равнодушно

Линялый портрет.

Возможно, что кто-то один из немногих,

О прошлом скорбя,

Поймав тусклый взгляд, неожиданно вздрогнет,

Узнав в нём себя.

Когда ты мёртвым жил, что твой уход?

Мертворождённым ты родился? Нет.

Ты стал таким. На грязный мир глазея,

Исправить мерзость жизни не умея,

Ты на себя взял мщения обет.

Мертворождённым ты родился? Нет.

Родителей ты начал обличать,

В рождении уродца виноватых.

Но начал ты судить не рановато ль,

Секирою размахивать с плеча?

Родителей ты начал обличать.

Ты априори ведал мир иной,

Мир рафинированный, вовсе без гниенья,

Где девочка, идя с уроков пенья,

Не путалась с распущенной шпаной.

А где ты мог увидеть мир иной?

Дня не прожил ты, но понять успел,

Какой у этой жизни воздух спёртый,

И в мире, где господствуют аборты

Ты изначально будешь не у дел.

Дня не прожил ты, но понять успел.

Младенец, брошенный на эшафот,

С рождения завёрнутый в отрепья…

Изнанка жизни, это не столетья.

Когда ты мёртвым жил, что твой уход?

Младенец, брошенный на эшафот.

Кому добавит он седых волос?

Что ведает глазёнок не продравший,

С чужого голоса Христа узнавший

По венчику из облетевших роз?

Кому добавит он седых волос?

Ты умер от отсутствия любви!…

Не осуди, да не судим… Не верю.

Отсутствие ещё не есть потеря,

И храм в душе не церковь на крови.

Ты умер от отсутствия любви!

Скользящий вниз, где нечистоты сплошь

От веры ты отнюдь не отлучился,

И если жить в грязи не научился,

То свой родник очиститься найдёшь,

Тогда поймёшь, где правда, а где ложь.

Про мужиков и женский жребий

У мужиков одно в крови —

Лишь пить и жрать,

Потом им подавай любви,

То бишь – в кровать.

А жребий женщины таков —

Откинув спесь,

Любить им надо мужиков,

Чтоб пить и есть.

О мужском предназначении

Когда любое действо – моветон,

Наскучили пустые развлечения,

Со смыслом жизни – просто огорчение,

Тогда в крови играющий гормон

Напомнит о мужском предназначении -

Дом, дерево и сына воспитать

(Не понимая в этом ни бельмеса.

О том, как жил совсем без интереса,

Быть может даже книгу написать,

Назвав "Воспоминания балбеса")…

Нет выбора – любить иль не любить

Правленья женского бразды тугие.

О, женщины, подруги дорогие -

Достойны вы, чтоб вас боготворить

За наши устремления благие!

Восьмого марта свой высокий слог

Мужчины обратят к Прекрасной даме:

О, женщины, всегда мы вместе с вами!

(Чтоб человеком, выполнившим долг,

Вновь нагло развалиться на диване).

В плену мы вечном у природы женской

В плену мы вечном у природы женской.

Живём и не предполагаем даже,

Что с нашим представленьем о блаженстве —

Идти нам, куда женщина укажет.

Магнитной аномалии источник,

Сбивающий все стрелки у компАсов,

Творит она над нами, что захочет,

Маршрутных карт у женщины с запасом.

Какими бы ни плыть нам берегами,

Проливами – нам с ней не разминуться.

Ведь от неё мы вечно убегаем

С намереньем одним – чтоб к ней вернуться.

Чужие завоёвывать народы

Иль рай искать калИкой перехожим —

Другой нет правды: для мужской природы

Вне женщины блаженство – медным грошом,

Дырявою монетою… Рассветы

Мужчине наблюдать сквозь эту дырку

И слать кому неведомо приветы

Желаньем, запечатанным в бутылку.

Любителям философии о её пределе

Пенять на время и корить пространство —

Что вечность обвинять в непостоянстве.

Без знаний, данных людям априори,

Что грамоте учиться на заборе.

Вне прописных и неизбывных истин

Агностицизма сам Господь немыслим.

И даже в солипсизме Беркли, прочих

Не обойтись без смены дня и ночи.

Но есть у жизни измерение иное —

Когда душа болит и сердце ноет,

Со временем утрачивая связь,

И не стеля соломы, где упасть,

По лестнице карабкаясь на небо,

Являя явь, мы постигаем небыль,

Где следствие возможно без причин,

Как Юм когда-то этому учил.

В согласье с ним, вне всех формальных логик

Откроется нам истина в итоге —

Любой мыслитель будет не у дел

Там, где любовь справляет беспредел.

У кого особый взгляд на мир

У женщины особый взгляд на мир?…

Да нет, – то у мужчины взгляд особый.

Где допустИм для женщин лёгкий флирт,

Мужчины на безумие способны —

Всё бросить и уехать за кордон

В погоне за Полиной Виардо.

– С чего бы вдруг? От чувства глубины?

– Возможно, если их о том послушать.

На деле же – из-за чужой жены

Лишиться повышения по службе

(Случается такое иногда,

Хоть плохо это вовсе не всегда),

Запоем ту беду усугубить.

Вот то по-нашему – орать до глаукомы,

Лицо в сердцах кому-нибудь набить

И кочевать полгода по знакомым,

Пропиться до последнего рубля

И жизнь свою опять начать с нуля.

Вчера ещё от чувства без ума

Женился, а сегодня – бес попутал,

Пообносилась вязи бахрома,

И узы счастья превратились в путы.

В дом возвращаться, что идти в острог,

Где волочить пожизненный свой срок.

Такой вот демонстрируют нам взгляд

На мир мужчины со времён античных.

Что женщины об этом говорят?

– Особый взгляд? Да нет, вполне обычный.

Что до безумств мужчин – самообман,

Заменой счастья им простой диван.

Полжизни проваляться на боку.

Любить? – одни слова… Свобода воли? —

Жизнь чью-то перемелет муж в муку,

Тогда как сам ни с чем пирог, не боле.

О чувствах если говорить всерьёз,

Особый взгляд – когда под паровоз,

Порывом страсти жизнь перечеркнуть…

Не приведи Господь тому случиться,

Чтоб от любви сгорев, когда-нибудь

Как Анне незабвенной отличиться.

Не будем зря на классика пенять —

Мужчинам взгляд особый не понять…

Нет горче женщины на свете

(Ветхий Завет. Екклесиаст, Гл. 7)

Нет горче женщины на свете,

Ей в горечи уступит смерть.

Мужчин любовью безответной

В силки затянет и в тенета.

Она сама по жизни сеть.

Оковы – руки женщин, ноги.

Склонённый у её колен

Притянут будет. Перед Богом

Лишь доброму не знать острога,

А грешный попадёт к ней в плен.

Я верности искал причину.

И обыщи весь белый свет —

Найдётся в мире без личины

На тысячу один мужчина,

А женщины и вовсе нет.

О нашей жизни

Лет детских мозаика

Детство разбилось. Упавшего зеркала

Части отдельные носим в груди.

Всё, что с годами ещё не померкло в нём,

Гранями ранит, саднит.

Юность, желаньями детство разбившую

Радости из ничего просто так,

Мы раздарили букетами пышными

Праздных беспечных гуляк.

Взрослая скаредность, в кучу собравшая

Зёрна и плевелы лет прожитых,

Носит монетами в складках бумажника

Отблески дней золотых.

Смотримся в них мы, как в зеркала зального

Битого временем тёмный проём,

И по осколкам лет детских мозаики

Всё про себя узнаём.

Житейские мелочи

Как много внимания мы придаём мелочам,

От главного нас уводящих, с дороги сбивающих.

О том, что нас мучает, спать не даёт по ночам,

Мы пишем романы, поэмы, словами играючи.

Весна, пробуждение – это вам не пустяки.

А летом жарища от страсти всё испепеляющей.

Сентябрь, бабье лето, прощания, птиц косяки,

От душ чьих-то стылых и зимних ветров улетающих.

А дальше позёмка, сугробы нам ставят заслон.

Приехали, словом, и дальше нам двигаться незачем.

Сбылось, не сбылось, было или быльём поросло —

По счёту большому, всего лишь житейские мелочи.

Кто за проживание выставить сможет нам счёт?

И где прейскурант, обойдутся во сколько утехи нам?

Ведь главное то, что за старым придёт новый год,

И мы на погост из гостиницы жизни не съехали.

А значит, опять нам рассветы встречать не слабо,

Канючить и требовать, злиться, мечтать, привередничать,

В стотысячный раз рифмовать нам про кровь и любовь,

А это уже для живущего вовсе не мелочи.

Жить на авось. Зашибись!

Отдохнула страна от войны,

Новостроек леса поднялись.

Те, кто страстью к наживе сильны,

За квадратные метры дрались,

Вспоминали по случаю мать

И по граблям ходить зареклись.

Как все жили – ни в сказке сказать,

Ни пером описать. Зашибись!

Полагаясь во всём на авось,

Власть народу дозволила красть.

Так и жили бы все вкривь и вкось,

Кабы не забугорная мразь.

Положила завистливый глаз

На страну, где живут натощак,

Где мздоимцам любым фору даст

Даже самый последний бедняк,

Что в своей необъятной стране

Как собака на сене живёт,

Своей миской доволен вполне -

Сам не ест и другим не даёт…

Те, кто гадил нам сотни веков,

Разложили костры по углам,

Чтобы мерзкая роза ветров

Благодатный наш дом подожгла.

Видя отблеск пожаров в окне,

Приутихли свои упыри.

Чем страшнее угроза извне,

Тем сплочённее люди внутри.

Слава Богу, кому всех собрать

На бескрайних раздольях нашлось,

Чтобы недруги из-за бугра

Не мешали нам жить на авось.

Ангел, мятущийся в тесном пространстве

Ангел, мятущийся в тесном пространстве

Где узаконена спесь,

Где перечёркнута честь

Линией непостоянства —

Не позволяет упрямство

Крылья сложить на насест.

Ангел, распятый на жердях созвездий,

Мнишь ты с креста соскользнуть?

Многострадальную грудь

Сжатую болью и резью

Тягой житейской к возмездью

Освободить как-нибудь?

Ты за свободу откупишься ложью,

Сбросивши святости плен.

Ждёшь ты каких перемен,

Ангел, меняющий кожу?

Что обратишь ты к подножью,

Что обретёшь ты взамен?

Ангел, с рождения чуждый неверью,

Призванье своё не забыл?

От сонма докучливых рыл

Скрытый железною дверью,

Смирись, прихорашивай перья

Двух неотъемлемых крыл.

1972

Кому бы в морду дать за эти слёзы

Вся жизнь – цепочка маленьких побед

И череда досадных поражений.

А лучшие порывы юных лет —

Не более чем свыше одолженье.

Всё суета – сказал Екклесиаст,

Недостижимо вечное блаженство,

Покой и воля – это не про нас,

И человек далёк от совершенства.

В сравненье с вечностью совсем дитя,

Как Пушкин говорил – ещё младенек,

Ломает колыбель свою шутя.

Что будет, когда встанет с четверенек?

На всю вселенную поднимет крик

И о себе – Я есмь – заявит гордо,

Но с помыслом одним, как Мендель Крик

У Бабеля страдал – кому б дать в морду…

Создатель что-то там недоглядел,

Замешивая нас по локоть в глине,

Когда не смог он положить предел

Тщеславью, самомненью и гордыне,

Что расцвели внутри людей взамен

Обещанной им всем свободы воли,

Чертополох на ниве перемен,

А зёрна доброты – обсевки в поле.

Три ипостаси мерзости живут

И обещают жить, похоже, вечно,

Пока до основанья не сожгут

Всё, что в природе нашей человечно.

Не тварь дрожащая, а человек

Топор, тушуясь, прячет под дублёнку…

Невинная сползает из-под век,

Как мера правоты, слеза ребёнка…

А мы, едва взобравшись на бугор,

Уже готовы рвать любые дали.

Дай нам возможность выйти на простор,

То где б тогда нас только ни видали!

Везде б звучал истошный наш клаксон

И даже там, куда нас и не звали…

Конквистадор дал инкам колесо,

А дело довершил колесованьем.

Стремясь отвлечь беспутных от путан,

Им разум дал в стальные руки крылья…

Как результат – Ирак, Иран, Афган,

Бен-Ладан и другая камарилья.

Любую ложь готов принять народ

Из уст того, кто правит в этом мире,

И если Рим, по пьяни, сжёг Нерон,

Возможности сейчас гораздо шире.

Как с гуся с нас библейская вода,

Не омывает и души не лечит.

Кто скажет мне – и это суета,

Да нет, отвечу – кое-что похлеще.

До срока приближая свой конец,

По головам всё выше мы и выше…

В семье народов крёстный наш отец

Пинает всех, росточком кто не вышел.

Творя добро, провидит зло Творец.

Чтоб ограничить мир в его гордыне,

На Вифлеем пикирует гонец —

Бог вспоминает о внебрачном Сыне.

На Землю посланный за нами присмотреть

(Нам, глупым, мёд бы пить его устами),

Сын предпочёл мучительную смерть,

Чем принимать участие в бедламе.

Его встречали Будда и Аллах,

Узнать, как мы себя ведём на воле,

Но мрачно констатировали факт,

Что вышел человек из-под контроля

И, поклоняясь праздной чепухе,

На праведное слово корчит рожи.

Чья радость в греховодной шелухе

Увещевать таких – себе дороже…

Что сбились мы с предписанных путей,

Когда-нибудь, заблудшие, ответим…

Всё суета, но в этой суете

Рождаются и плачут чьи-то дети,

И гибнут чащи, и клянёт свой хлев

От голода охрипшая бурёнка,

И впитывает губкой чёрствый хлеб

Слезу с ресниц невинного ребёнка…

Похоже, сотворивший нас Старик

Не ожидал такой метаморфозы.

И прав у Бабеля был Мендель Крик —

Кому бы в морду дать за эти слёзы?

2004 – 2013

Настоящая жизнь, где она?

Житель подлунного мира, в себе подавляющий

Все потайные желанья, предмет осуждения,

Думаешь ты, что покинув земное пристанище,

Там за чертой обретёшь ты второе рождение.

Если шахид ты, то Там подавай тебе девственниц,

Иль Дульсинею, коль рыцарь печального образа.

В Царство небесное Там вход отдельный по лестнице

(Кто в него верит…, а прочим – дендрарии с розами).

Там обретёшь ты покой и людское признание,

Чем обделён ты при жизни капризной фортуною,

Там погрузишься в свой мир из глубин подсознания,

В то, что в мечтаниях тайных себе напридумал ты.

Там нет врагов, все друг другу друзья и приятели.

Каждая нота там верная, душу щемящая…

Только вот жизнь и Там в нашем привычном понятии.

То, что имеем, и есть наша жизнь настоящая.

О земной боли