Иван

Ольга Романова

Иван

Ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет.

(Мф.25:29)

Он сказал мне: выбирай, быть ли угнетателем или жертвой

Я выбрал несчастье, а ему оставил преступление.

А. С. Пушкин

Пролог

Пылающий гневом Гелиос, немой свидетель поступков свободных от Бога людей, правил свою колесницу к границе миров, отражаясь в Эгейском море дорогою мёртвых, пурпурно-красной от крови невинных душ, взывающих к мести.

Под золотыми хлопьями пены притихшие волны смиренно ждали прохлады; небесные крылья архангела Михаила, откликаясь на звуки старинного колокола, благовествующего о Боге, раскрылись над Тасосом бездонной, вечерней синью.

Высоко над морем, среди онемевших от зноя сосен, стоял старик, сам похожий на мёртвое дерево. Худое тело с тёмной, морщинистой кожей, подчиняясь безмолвию смерти, в ожидании жатвы, смиренно стоящей за ним, едва заметно качалось: вперёд и назад.

– Глупец, – шептал он беззубым ртом, перебирая подобно верблюду, жующему острые иглы джантака, колючие буквы.

Прошлое, проклятьем Сизифа, возвращалось к подножью судьбы, чтобы напомнить ему о дне невозврата, дне выбора между тем, что правильно и тем, что легко,1 сделавшим его частью потока бесцельно бредущих по жизни людей в поисках фальшивого счастья.

Что это было? Почему он поддался обману, простым пузырям на воде? Кажимость стала сутью, квинтэссенцией жизни; покрывало из змей скрыло его от Света, и вот уже он, слепой и глухой для истины летит в открытую пасть чудовища, радостно вопя и кивая себе оскоплённому: «Ты такой же как все!» Кто ответит за жизнь, сгоревшую так стремительно, что он даже не понял: а был ли он?

Новомодный хэштег двадцать первого века #магиясила, обозначивший новый этап развития современного общества, расчистил проход в зазеркалье – мир непознанной силы, окончательно запутав и без того потерянных людей, бренных потомков Адама, от рожденья до смерти живущих во тьме.

В качестве доброй воли, для страждущих тайны, ибо душа без Тайны мертва есть, наука признала магию – ветхозаветное нечто, могущественное как зло, его породившее.

Верджил Драйк – молодой британский ученый, поклонник Ницше и Поттера, смог доказать, что древние, магические ритуалы так же влияют на человека, как и радиация: незримо, но мощно, с далеко идущими для живого последствиями. Обуреваемый мыслью о вечной жизни, сводившей его с ума, Верджил Драйк решил найти панацею от смерти. И вскоре, безумная мысль посетила его: «Вампиры бессмертны, потому что питаются человеческой кровью. Человек – источник энергии, живая Чаша Грааля! Нужно лишь взять; ведь мир так устроен, что всегда найдётся тот, кто захочет продать лишнее время. Если брать не всю силу, а часть, как летучие мыши-вампиры, по чуть-чуть, не причиняя большого вреда выбранной жертве…, превратить человека в законного донора…» Идея его окрылила.

Несколько лет напряжённой работы вдали от людей дали свои плоды. С помощью магии он изобрел прибор для контролируемого переливания силы от донора к любому желающему, способному оплатить услугу.

Своими невероятными успехами в экспериментах с новой энергией, названной «Apollo» в честь бога солнца, он посеял причину, мгновенные всходы которой испугали его самого. Пифос Пандоры разбился и многие соблазнились; «эпидемия колдовства» чёрной, смердящей волной накрыла мир и тайная сила, коварная мнимым добром, вышла наружу.

Псевдомагические конторы, обещавшие вечную жизнь, плодились в прогрессии, заменяя новым поветрием отхожие места у подножия незаконченной пирамиды2 с Багровым оком3 в её треугольном навершии. По проведённому в 2031 году опросу каждый десятый верующий житель Америки между молитвой к Богу и магическим ритуалом (в качестве защиты от зла) выбрал последнее.

Миллионы людей в сетях с упоением хвастали, что тайно колдуют против соседей и бывших любовников, являются потомственными колдунами или колдуньями и считают магию панацеей от несчастной любви. В моду вошли островерхие шляпы и плащи зелёного цвета.

Когда истерика поутихла, а процесс с передачей энергии перешёл в фазу стабильной рутины, встал вопрос о материализации открывшихся возможностей.

Спрос на силу дарующую жизнь был огромен. Богатые старики, согласные платить миллионы за лишний день их никчёмной, в понятии близких, жизни, послушно встали в очередь за ценным аполло. Нужны были те, кто силу имел и, главное, готов был расстаться с частью её добровольно, за деньги.

Было замечено, что талантливый человек аполло имеет больше, чем простой обыватель и сила его «вкуснее». Так появились первые магические доноры: непризнанные художники, писатели, поэты, травмированные спортсмены, те, кто по каким-то причинам остался за бортом большого успеха.

Их искали по соц. сетям, в барах, на улицах. Все потенциальные доноры были тайно помечены специальным магическим маркером, позволяющим быстро найти нужного человека в любой точке планеты.

Армия нанятых зазывал по всем мировым каналам трубила о пользе донорства; сотни ведущих ток шоу призывали сограждан жертвовать силой в пользу «бедных» богатых. По всему миру, на деньги налогоплательщиков, строились закрытые частные центры магической медицины. Магическое рабство, буйно расцветшее в странах третьего мира, наводнило трущобы развитых государств дешёвым аполло, отнятым вместе с жизнью. Правда, дальше грязных подвалов дело не шло. Сила, насильно отнятая у человека, сохраняла свободную волю и была бесполезной. Магический контракт работал только при соблюдении главного условия сделки: добровольного участия обеих сторон.

Церковь робко протестовала; давно заменив в храмах Христа моралью, она отошла от темы, предоставив верующим самим делать свой выбор.

Старик поёжился. Чёрное пальто от Armani, застёгнутое до самого подбородка, совсем не грело. Его знобило. Вконец обессиленный от бесконечных раздумий и долгого стояния на острых камнях, он упал в инвалидное кресло, заботливо оставленное его помощником – юношей греком, нанятым им в деревне и трепетно ждущим его чуть слышного зова неподалёку.

Долгих одиннадцать лет он шёл в это место, откуда, при хорошей погоде, можно было увидеть его последнюю гавань, о существовании которой он даже не подозревал в те далёкие времена, когда он, двадцатипятилетний Иван Азизи, проживал свою бесконечную жизнь в Москве, среди таких же как он молодых бездельников, безрассудно швыряющих быстротекущие годы под ноги хромому жнецу.

Глава 1

Иван Александрович Лаптев, сменивший впоследствии фамилию на более звучную Азизи (по имени отца египтянина, которого он не знал), родился двадцать первого марта две тысячи девятнадцатого года в четвёртом Рязанском роддоме под неодобрительный взгляд пожилой акушерки по своему понимавшей демографическую политику государства: «Своих что ли им мужиков не хватает? Давалки чёртовы».

Он был зачат в потоках славы, под бой барабанов и звуки вувузел в оглохшем от музыки городе железного Петра; под бесноватые крики фанатов российской сборной, впервые за тридцать лет, триумфально вышедшей в плей-офф мирового первенства по футболу и плач египтян. В тот год его мать, впервые в жизни, «увидела мир».

Эмоции рязанской девчонки рвались наружу. Бредя в потоке подобных ей искательниц счастья, со всей необъятной страны собравшихся здесь чтобы стать частью чего-то большого и ценного чем жалкое «я» и наконец-то упиться гордостью: «Россия вперёд!» – она и сама казалась себе удивительно ценной для этого дня. Девичий разум, пьяный от пёстрой толпы, быстро тонул в желании слиться со всеми и с каждым в могучем порыве любви.

Черноволосый Азизи с красивым арабским профилем, широкими бровями и магнетическим взглядом из-под длинных, густых ресниц, был не единственным, кто обратил внимание на голубоглазую блондинку в кокошнике, сорванным голосом, кричащую в толпе российских фанатов: «Сборная России – лучшая на свете! Это знают взрослые, старики и дети!» – но стал первым, кто подошёл к ней, чтобы поздравить с победой. Взрыв чувств (своих или чужих – не важно) и вот уже он, задыхаясь от внезапно нахлынувшей страсти, обнимает её и нежно шепчет в девичье ушко: «Анти джамиля».4

Они бродили по городу до полуночи; он, на смеси арабского и английского говорил, что будет любить её вечно, а она, согретая страстью, быстро ставшим родным иностранца, ничтоже сумняшеся что это судьба, мечтала о сказочной жизни с египетским мужем. На следующий день, заплатив за номер в дешёвой гостинице и завтрак в кафешки напротив, Азизи отбыл в Египет, не спросив её адреса, но обещая вернуться.

Татьяна Лаптева, студентка второго курса Рязанского медицинского колледжа вернулась в родную Рязань, где в положенный срок произвела на свет своего первенца, голубоглазого младенца мужского пола – копию отца, так никогда и не узнавшего, что в далёкой России живёт его сын.

Ребёнка назвали Иваном в честь деда ефрейтора, погибшего с честью где-то в горах Гиндукуша. Любовь и надежда, омытые материнской тоской по возможному, но так никогда и не случившемуся женскому счастью в дружной египетской семье, дыханье свободы и некая тайна вошли в его плоть неистребимым желание чего-то большего, чем скучная жизнь в провинциальной Рязани.

Зарплаты медсестры едва хватало на жизнь. Новые «папы», время от времени появлявшиеся в их доме, редко, жалели Ивана и дарили скупые подарки. Серые будни в советской, панельной двушке, подаренной ей матерью, пожелавшей на старости лет быть «поближе к земле», ничем особым не отличались от буден многомиллионного люда, бредущего по жизни без цели и смысла. Летом мальчика вывозили в деревню, где бабушка Надя присматривала за ним, нисколько не мешая его законному детскому счастью в компании таких же, как он, принесённых в жертву новому российскому капитализму, детей.

В первом классе, старшие мальчики, под предлогом: «Эй, пацан! Хочешь увидеть щенка?» – завели его за угол школы, избили и отобрали карманные деньги. Так он узнал, что мир жесток и всё получает сильнейший. Дядя Петя, третий новый папа Ивана, весёлый сварщик с тяжёлой рукой и невозможно обаятельной улыбкой, не сходившей с его лица даже когда он ругался и, «ради вразумления бабы», поколачивал свою гражданскую жену, увидев избитого пасынка, впервые нахмурился и со словами: «В следующий раз, бей первым,» – в тот же день отвёл Ивана в боксёрскую секцию в паре кварталов от дома.

Заслуженный тренер, отдавший спорту всю свою нелёгкую жизнь, Аллар Ахсартагович Магомедов долго думал, внимательно разглядывая стройное тело мальчика, изредка цокая и кивая в такт собственным мыслям бритой, по обычаю предков, большой головой и хмурил седые брови. Подозвав Ивана к себе, он взял его за хрупкие плечи и очень серьёзно спросил: «В чём твоя сила, малчик?»

– Я быстро бегаю, – не задумываясь, ответил Иван.

Старик довольно кивнул, поцеловал Ивана в макушку, обнял его и с чувством выполненного долга, сказал:

– Ну, так беги!

Затем посмотрел на отчима, с застывшей ухмылкой подпиравшего стену спортзала, и тоном, от которого ухмылка тут же сползла с лица дяди Пети, дал свой главный совет:

– Отдай его на футбол. Разве нэ видишь, – это арабский скакун. В боксе тигры нужны.

Мать Ивана, проплакав пол ночи над спящим сыном, после пятого пересказа мужем истории о «лысом чеченце и арабском скакуне», умасленной крепким, мужским замечанием в сторону «глупой бабы», записала мальчика в детский спортивный клуб «Зенит» к Руслану Орлову, другу далёкого детства.

– С такими данными – только в футбол, – одобрил мальчика тренер. – Ты молодец Татьяна, что привела его в наш клуб. Сделаем из парня чемпиона. Вот увидишь, он ещё прославит нашу Рязань.

Мать успокоилась. Быстрый, ловкий, стремительный, с хорошими ногами форварда, мальчик быстро стал первым в группе. Его заметили и в две тысячи тридцать шестом году «рязанского орлёнка» пригласили в дублирующий состав московского «Спартака». Сам знаменитый тренер, Михаил Михайлович Котов приехал в Рязань уговаривать мать Ивана отпустить сына в Москву. Прощаясь с матерью, юноша нежно обнял её и, смерив презрительным взглядом четвёртого отчима, слесаря дядю Сашу, мычащего с похмелья на старом диване, тихо сказал: «Вот увидишь, я стану богатым, куплю квартиру в Москве и заберу тебя из этой дыры».

Москва ошеломила Ивана. Потоки красивых машин, витрины, надменные башни, запах богатства, тугой пеленой безразличия к ближнему окутавший город, дурманили разум, развращая невинную душу мыслями о быстром и лёгком успехе. В первый свой вечер, бродя по центру Москвы, почти ослепший от лукавых мечтаний, он услышал, вдруг, звук чистый и светлый как Дух, к Которому звук возносился. Старинный колокол с Патриаршего подворья Заиконоспасского монастыря ударил по сердцу странной тоской по чему-то забытому, изначальному. Будто тихие слёзы смыли с арабских глаз сажу «успешного форварда». Сквозь большое окно монастырской лавки юноша, вдруг, увидел, – к нему вопрошает Господь: «Кто ты, откуда и куда ты идёшь, бедный Иван?»

Глаза Спасителя были печальны; с молчаливой болью отца по заблудшему сыну смотрели они на мир, уносящийся прочь в пустоту, где в отравленном дыме страстей ослепшие души славили тьму. Иван смутился. Последний вздох колокольной молитвы затих в быстро темнеющей выси. Зажглись огни и вместо Спасителя, на тёмном стекле витрины, он увидел себя: растерянного, провинциального парня на фоне безразличной толпы, своим безразличием кричащей ему: «Ты не один из нас!»

– К чёрту вашего Бога, – сказал он, глядя в глаза своему отражению. – Этот рязанский пацан скоро отымеет вас всех!

И радость вернулась к нему с ещё большим желанием жить, быть лучше других, богаче, успешней. Мечты о красивой жизни расправили крылья «рязанского орла». Под одобрительное: «Силён,» – ставшим ему почти родным «Михалыча», Иван не бегал – парил над полем доводя до истерик фанаток клуба. Сезон две тысячи тридцать седьмой, с двенадцатью забитыми голами, вывел команду, занимавшую десятую строчку турнира, в лидеры.

Свой новый статус «лучшего бомбардира сезона» Иван Азизи отметил в новой квартире, да так, что немногочисленные соседи по недавно введённому в эксплуатацию двадцатиэтажному дому в Чертаново, ещё долго поминали недобрым словом ночную оргию вырвавшегося из нищеты футболиста.

Бесконтрольная сила таланта, переполнявшая его изнутри, первый, реальный успех, восторг и любовь, шёпотом смертных дев ласкавшая ухо изголодавшегося по добру парня, кружили голову. Арабская кровь кипела в сыром сосуде, каждым новым безумством, искушая судьбу. Как непослушный ребёнок рабыни Навкраты5 забывший, что воск, коим склеены перья на крыльях, плачет на солнце, упорно двигаясь вверх, туда, где лишь боги имеют право и силу быть в величии вечности, Иван, закусив золочёные удила, летел к своему концу.

Михалыч как мог, по-своему, пытался направить челн без руля к берегу чести и славы, – но тщетно. Шоры успеха надёжно хранили Ивана от правды, помогая хромому всаднику, нещадно орущему над замершим ухом жертвы: «Живём один раз!» – подстёгивать удальца, правя несчастного в пропасть.

Терпение тренера закончилось после нетрезвого выпада: «Да я вашу грёбаную команду в люди вывел!» – в ответ на суровую правду: «Ты слишком много о себе не думай, Иван». Паденье было жестоким; его выгнали – трезвого, хмурого «за неподобающее поведение», вдогонку, напомнив слова Великого кормчего: «У нас незаменимых нет,» – без права на прощение.

Он остался один отделённый от мира не первой свежести «светских львиц» и их стареющих спутников бескрайней пустыней отчаяния; без денег, друзей, отрезвлённый, разбитый, смущённый своей абсолютной ненужностью. Впервые в жизни двадцатипятилетний Иван почувствовал страх: холодный, отточенный страх непричастности к проносящейся мимо него блистающей жизни, и злость.

Вначале он злился на тренера: «Какая же ты всё-таки сволочь, Михалыч! Из-за такой ерунды попёр из команды». Потом на друзей: «Водку лакать на халяву – пожалуйста, а пойти заступиться, хрена». Затем он начал ругаться с Богом: «За что ты так ненавидишь меня? – вопрошал он, не вполне понимая к кому и зачем. – Почему одни получают сразу и всё, а я должен горбатиться день и ночь за сраный кусок сраного хлеба? Чем я хуже поганых мажоров, прожигающих жизнь? Зачем мне верить в тебя, если ты никогда не помог мне? Сделай хоть что-нибудь и тогда, может быть, я поверю!»

Иван не любил тишину. Тишина резала уши и давила на грудь беспричинной тоской, от которой хотелось выть. Тьма пугала его. Он перестал выключать телевизор и свет, даже в ванной. Свет его успокаивал.

Третий месяц изгнания, на нетрезвых бровях, подбирался к концу. Вечер был томительно длинным. Инсталляция на тему изгоя высилась на чёрном квадрате стола «пирамидой Азизи»; пустые бутылки от пива, коробки китайской еды, окурки, объедки, посуда и грязный носок ждали уборщицы или… торговца новым искусством.

Хмурый Иван тупо смотрел в телевизор, пытаясь отделаться от навязчивой мысли: «Я – лох». Сытый рой бесов спал рядом. К полуночи, веки Ивана стали смыкаться. Дрёма спустилась к нему заботливой феей, насыпав в глаза столько сказочной пыли, что стало темно и свет от экрана, бессмысленный и беспощадный, стал призраком в лабиринте глубокого сна.

Проснулся он в полночь; кто-то, довольно грубо, тряс его за плечо (так ему показалось). Первое, что он увидел, разомкнув опухшие веки, была наглая рожа чернявого парня с козлиной бородкой в призрачном свете экрана. Рожа довольно скалилась и была похожа на маску кукольного беса.

– Просыпайся чувак, – проблеяла маска. Иван недовольно поморщился. – Тебе нужны деньги? – парень сделал вид, что прислушивается к предполагаемому ответу. Выждав пару секунд, он хлопнул себя по лбу и радостно вскрикнул. – Конечно да! Поздравляю! Ты сделал правильный выбор! Скорее жми на кнопку «ОК» на пульте твоего телевизора! Ты ведь знаешь, где находится эта кнопка? Ха-ха! Конечно, знаешь! Ведь её трудно не заметить! Она такая большая! – «кукольный бес» рассмеялся деланным смехом. – Кнопка «ОК» – твой золотой ключик в новую, безбедную жизнь, где не нужно работать, ругаться с начальством, корячиться за гроши! Хватит терпеть пинки судьбы под… ну, ты сам знаешь куда! – чернявый подмигнул ему будто дешёвая шлюха, в последней надежде на хоть какого-то клиента. – «ОК» – и жизнь твоя мгновенно изменится! Скажи кнопке: «Да!» – и ты станешь богатым! Всё, что нужно тебе сейчас – нажать на «ОК»! Жми! Сделай это сейчас! Жми! Жми! Жми!

Парень исчез. Вместо него на экране появились четыре девицы в откровенных купальниках поросячьего цвета, с красными пипидастрами в руках и, подчиняясь ритму безумного марша «Тореадора», переделанному под современные вкусы толпы, желающей слышать визг дьявольских скрипок и скрежет металла вместо музыки, тоже стали кричать:

– Жми! Жми! Жми!

Откровенный канкан, устроенный чирлидиршами в купальниках, мелькание пипидастр и непрерывное «Жми!» под грохот оркестра, сыграли с Иваном злющую шутку. Сам не зная зачем, он нажал на треклятую кнопку, и как только он это сделал, телевизор выключился, оставив Ивана в положении зомби, исполнившего волю хозяина и не помнящего, где был и что делал.

Солнце едва взошло, когда визги любимых «Zombies», на входящем звонке, разбудили спящего юношу. Женский, наученный голос в трубке тут же вонзил ядовитое жало в красное ухо бывшего бомбардира:

– «ОК» приветствует вас! Сейчас, двадцать второе августа две тысячи сорок четвёртого года, шесть тридцать утра! Поздравляем! Вы выиграли приз всей своей жизни! Придите и возьмите его! Мы ждём вас по адресу Большой Девятинский переулок три!

С досады на прерванный сон, он почти послал её на известные с детства, нехорошие буквы, но после: «Пошла ты…» – он поперхнулся, чем дал возможность даме в айфоне продолжить истерику:

– Ок, ок! Не бросайте трубку! Ок?! Вы вчера нажимали «ОК»! Ок?!

– Какой, к чёрту, ок? – не понял Иван.

– Вы вчера нажимали «ОК»?! Вспомните Иван…, на пульте, в полночь! Ну?! Нажимали?!

Смутные воспоминания о райской халяве и тёлках в купальниках медленно проявлялись в сознании любимым ёжиком,6 с каждой новой секундой, уточняясь в деталях, до последней колючки.

– Ок, – то ли ответил, то ли икнул Иван.

Дама в айфоне выдохнула.

– Ок, – она уменьшила громкость до вразумительной речи. – Мы ждём вас сегодня, в девять, по адресу Большой Девятинский переулок три. Всё, что вам нужно – подняться с дивана, взять паспорт и приехать к нам офис, и ваша судьба изменится.

В горле Ивана жгло как от жгучего перца. Очень хотелось пить. Он с тоской посмотрел на гору неоценённого мусора на квадратном столе, почесал вспотевший затылок и, сморщив лицо, заметил:

– Чёт мне не верится. Смахивает на развод….

– Не попробуешь – не узнаешь. Что вы теряете, Иван? Не понравится, просто уйдёте.

Верить в халяву хотелось. Очень. Тот факт, что незнакомая дама знала, что он Иван и лежит на диване, его не смутил. Он тянулся к обману, как тянутся неразумные дети к огню, не думая о последствиях, и всё же, чтобы унять сомнения, он снова спросил:

– А ты точно не гонишь?

– «ОК» никогда не врёт! – с достоинством в голосе ответила дама и бросила трубку.

Офис компании располагался на первом этаже шестиэтажного дома с большими окнами; покрытый пылью как саваном, старый кирпичный дом, зажатый с боков стеклянными монстрами, походил на древнюю мумию, всеми забытую и доживающую свой век в музейном хранилище. Если бы не красные, неоновые буквы «ОК» над дверью конторы, Иван подумал бы, что ошибся адресом, настолько нежилым казалось строение. На чёрной, железной двери, бывшей когда-то окном, под круглым ретро звонком, белела табличка: «Ок, звонить три раза».

Последнее сомнение, кофейной отрыжкой, вырвалось из груди Азизи, произведя на свет неприличный, во всех отношениях, звук. Решение войти пришло как отмазка: «Если это развод, набью им морды за ранний подъём и поездку в душном метро».

Трёхкратный пинок в закрытую дверь, профессионально озвученный кроссовкой Ивана, слился со звоном колоколов храма Девяти Мучеников, добавив в палитру звуков железное «до». Дверь не открылась.

– Я сейчас полицию вызову! – раздался женский голос с четвёртого этажа. – Устроили тут притон, наркоманы чёртовы! Ходят и ходят, покоя от вас нет ни днем, ни ночью!

– Заткни свою пасть, стерва, – огрызнулся Иван.

Упоминание дамой полиции отрезвило его: «Мне сейчас только ментов не хватает для полного счастья». Оставив в покое бедную дверь, он нажал три раза на кнопку звонка. Дверь отворилась.

Кроме старой, большой игуаны, дремавшей в коробке под батареей, к удивлению юноши, внутри не было никого, кто мог бы, пусть даже теоретически, впустить его в эту контору.

– Это как? Умная дверь что ли? – изумился Иван. – А с виду не скажешь….

Дверь затворилась, и ударная волна рока от группы «Zombies» накрыла его оглушающим воем сирены, щедро обдав кислотными брызгами антигармонии мегахита. «А эти господа не промах, – улыбнулся Иван. – Знают толк в музыке».

Шальная мысль, что всё это шутка, что сейчас выскочит тренер в клоунской маске и скажет: «Прощаю тебя, Иван. Ты снова в команде,» – подпрыгнув в животе икающим зомби, на миг, подарила надежду. Но чуда не случилось и тренер, хохочущим Джокером, не вышел ему навстречу.

Иван грустно вздохнул и двинулся дальше: по узкому коридору вперёд и налево, в конце которого, возле новой двери с табличкой компании, он встретил двоих парней.

– Будешь за мной, – едва ворочая языком, выдавил из себя полуголый парнишка в несвежих шортах и шлёпках на босу ногу.

– Никак любитель Зомби пожаловал, – оскалился болезненно худой, бритоголовый парень постарше в джинсах и чёрной футболке с нарисованным жёлтым черепом, беззубым ртом, скалящимся на пресный мир.

– Я не заказывал музыку, – огрызнулся Иван, досадуя на себя, что повёлся на чудо.

Парень в футболке понимающе хмыкнул:

– Не злись, – сказал он почти дружелюбно. – Эта чёртова дверь знает, кто у тебя в предпочтениях. Этот, вот, в шлёпках, любит Чайковского. Я охренел, когда услышал вальс лебедей. Ну, думаю, ботан припёрся и, вдруг, на тебе, выплывает эта пьяная рожа в трусах.

– Сам-то…, – обиделся уязвлённый парнишка. – «Мне ай, ай. Я хочу тебя трах. Давай. Снимай штаны и будем с тобой ай, ай,» – тонким, фальшивым голосом передразнил он солиста группы «Устрицы», недавно вошедшей в десятку лучших российских поп групп. – Голубая устрица тебе в зад....

Иван решил, что будет лучше закончить непростой разговор о музыке и обратился к любителю «устриц»:

– Что за контора?

– А ты, что, читать не умеешь, или как мы, – беззубый череп на чёрной футболке парня лукаво сощурился, – случайно сюда забрёл?

– Так это правда? Здесь…, э-э-э....