Будни выходных и праздников поручика XXI века и его друзей

На первом этаже штаба напротив входа по центру зала стоят четыре толстенных квадратных колоны. Две впереди и две за ними, образуя своим периметром квадрат. Между колоннами вдаль простирается красная ковровая дорожка, уходящая ступеньками на возвышение. Проход закрывает цепочка в темно-бордовом бархатном чехле, наподобие ограждения экспонатов в музеях. Между передними и задними колоннами тоже натянуты такие же цепочки. Задняя сторона дальних колонн, объединена стенкой, и в нише хранится Знамя училища. Внешний периметр, образованный колоннами обозначает границу поста.

Если говорить точнее, то на посту в стеклянном саркофаге хранилось два Знамени: Революционное – из бордового обветшалого бархата с ликами вождей революции, вышитыми золотом; и обычное полковое знамя – шёлковое алого цвета тоже с советской символикой; а также там хранился штандарт Инженерных Войск с современной символикой. Полковое знамя и штандарт выносили на все военные праздники, требующие выноса знамени полка. А революционное никогда не трогали. Глядя на него, казалось, что если его взять и начать размахивать им, к примеру, как Мальчиш-Кибальчиш, то оно рассыплется в труху. Даже если представить, что его просто взяли и куда-то аккуратно понесли, то складывалось впечатление, что от потряхивания при переноске оно тоже начнёт рассыпаться.

Охраняли знамёна караулом – «Первый пост». Часовой стоял в парадной форме на специальной тумбочке возле саркофага. Тумбочка представляла собой возвышение на полступеньки, площадью с крышку обычной прикроватной тумбочки. Она была оборудована датчиком тяжести с передачей сигнала в караульное помещение. Сходить с неё разрешалось только во время смены часового.

С правой стороны от поста, как иконостас, висели белые гипсовые плиты. На них – золотыми буквами – фамилии и инициалы окончивших училище на золотую медаль. Слева в ближнем углу за специальным пультом сидели дежурный и дневальный по штабу. А в дальнем углу за стеклом, в так называемом «аквариуме», несли свою службу оперативный дежурный по гарнизону со своим помощником.

Первые этажи учебных корпусов не имели переходов сообщения со штабом. Со вторым корпусом здание штаба было соединено вплотную, а между первым корпусом и штабом, была арка – проход во внутренний «глухой» дворик, образованный «третьим» учебным корпусом, который буквой «Г» примыкал одним своим торцом к первому корпусу, а другим – ко второму.

На уровне второго этажа из второго корпуса уже можно было попасть в штаб по специальному проходу с приглушённым тусклым светом, как в каких-нибудь бункерах или катакомбах, с постоянно закрытыми, но не запертыми дверьми. Из первого корпуса в штаб попасть можно было только на уровне третьего этажа. Пол, которого являлся потолком выше упомянутой арки. Соответственно и из одного корпуса в другой тоже можно было пройти через штаб.

На втором этаже штаба, располагался начальник училища – генерал со своим адъютантом и двумя Замами. Первый Зам – прямой – Заместитель Начальника училища. Его так и называли – «Первый». Второй – Заместитель начальника училища по воспитательной работе. По-старому, по-советски: «зам полит» (заместитель по политической части). В вестибюле возле их кабинетов тоже царил полумрак.

Для общей массы военнослужащих проход через штаб был строго запрещён. Беспрепятственно там могли ходить только избранные. Начальник училища, все его замы, генеральский адъютант и ещё несколько лиц, которым разрешил сам генерал. Ещё доступ был разрешён для уборщиков. Всем остальным, включая и начальников кафедр, ходить туда было нельзя, да не очень-то и хотелось. Не дай Бог попадёшься на глаза генералу или его Замам, особенно замполиту, начнётся воспитательный процесс часа на полтора. Не зря говорят: «Самая короткая дорога – в обход начальника».

Второй учебный корпус был двухэтажным, поэтому на уровне третьего этажа, штаб соединялся только с первым корпусом. Причём уже, не через специальные проходы, а так, как будто это одно здание. Но всё-таки ходить туда без надобности запрещалось. Надобности в хождении по третьему и четвёртому этажам штаба особой не было, но если очень надо, и даже если тебя замечали, что ты там «шаришься», то всегда можно было «отмазаться», что ты «книгонош». На втором этаже – «генеральском» отмазаться было практически невозможно, книгоношам там тоже нельзя ходить. Есть шанс только если у тебя в руках ведро с тряпкой. И то по регламенту уборка в определённое время. «Почему не в установленное время здесь?» – а дальше: «Пошли к дежурному по штабу!» И давай дежурного сношать на пару с горе-уборщиком. А если выяснится, что ты и не дневальный вовсе – то тут такой кипиш поднимут… И командиру роты, и всем его начальникам по первое число влетит.

Книгоноши – это люди, которые книги носили из библиотек на занятия или сампо – самостоятельную подготовку. Основная библиотека находилась на втором этаже во втором корпусе. Посещать её мог любой учащийся, в любое время, но лучше, чтобы это было время сампо, то есть после обеда. А чтобы в перерывах между занятиями не создавать там толпы и не выписывать на каждого курсанта отдельную книгу, что несомненно увеличивало бы время – выписывали сразу несколько учебников на одного или двоих, заранее назначенных курсантов с чемоданами для переноски книг, список которых был в библиотеке.

Кроме обычных книгонош в каждой учебной группе были ещё назначены «секретчики». Только этим товарищам был разрешён доступ в «секретку»4 и в «ДСП»5, которые находились в штабе на четвёртом этаже, и занимали весь этаж.

Четвёртые этажи первого корпуса и штаба так же не имели путей сообщения. В корпусе был тупик, без дверей и проходов. Видимо были заложены кирпичом, если вообще, изначально проектировались. Связано это было, скорее всего, с «секреткой».

На третьем этаже штаба располагались тыловые службы, во главе со своим начальником – Заместителем Начальника училища по материально-техническому обеспечению (МТО), по-советски – зам по тылу (зампотыл). Также здесь находился отдел кадров. Перед выпуском, к начальнику этого отдела (кадровику), направлялись золотые медалисты и краснодипломники. Они имели преимущество перед остальными выпускниками и могли выбрать из имеющихся и представленных на карте России место прохождения дальнейшей службы.

Финансовая служба является одной из служб тыла. Соответственно располагалась она здесь же. Начальником службы был молодой перспективный, очень амбициозный и для многих курсантов с неприятно раздражающими манерами, арийской внешности, по всей видимости, из-за прибалтийского происхождения, капитан Виткаускас. Курсанты звали его – «Вискас». За глаза конечно. Но были и пофигисты, которые могли и в глаза ему это сказать, не считаясь с тем, как это может отразится на собственной судьбе. Ведь Вискас был генеральским зятем, а это чего-то да стоило. Большинство учащихся всё-таки готовились стать офицерами и понимали, что этого делать не стоит, чтобы не испортить себе карьеру, ну и ещё, из уважения к погонам. И как бы он кого не выбешивал, относились к нему не со злостью, а с юмором – «зятёк». А где финслужба – там и касса. Причём она размещалась ближе всех остальных помещений штаба третьего этажа к учебному корпусу.

Сегодня здесь был аншлаг. Толпа курсантов галдела. Вискас несколько раз выходил и делал замечания своим писклявым голоском, в своей раздражающей всех манере: напускной важности, строгости и, даже, может быть, злости, показать, что он здесь начальник – «пуп земли». Курсанты, между собой, посмеивались над его замечаниями, тихо огрызались, чтобы тот слышал, но не понял, откуда «прилетел огрызок», но в конечном счёте всё-таки утихали под пристальным взглядом Вискаса.

глава 2. Нинель

На курсантской квартире, которая находилась в том же доме, где проживала Розана, сегодня намечалась вечеринка. Зарплата как-никак! Событие! Сегодня туда собиралось большое количество ребят. Если с увольнением будет облом – в самоход уйдут.

Были приглашены несколько девушек. Среди них – Розана, Ниель, и ещё парочка – Олеся со своей двоюродной сестрой Ольгой.

Выходные тоже уже были распланированы. Пока деньги есть – гуляй! Как закончатся – палец соси! В субботу после занятий Соловьёв собирался поехать в Нижний Новгород к своей девушке – Кате и привезти её сюда – на свою территорию. В прошлые выходные, так же в ночь с субботы на воскресенье, он гостил у друзей, где с ней и познакомился. Они, сначала в кафешке, а под утро, у кого-то дома, веселились, танцевали, пили на брудершафт, обнимались, целовались, сгорали от страсти и желания, но заняться сексом – было негде. В этот раз она останется у него и у них всё случится. И даже если ночью кто-то, кроме них окажется в квартире, то всё равно никто им не помешает, ведь они закроются в его комнате. Но это будет только завтра.

Во время вечеринки все общались, распивали спиртные напитки, слушали музыку, смеялись.

На определённом этапе, каждый кто заходил в ванную, включая свет, видел одну и ту же картину: абсолютно голенькая Нинель со своими аппетитными формами стояла «раком», держась за край ванны, а над ней возвышался своим могучим смуглым и тоже голым телом, один из курсантов, и втыкал в неё свой член. Её большие мясистые груди сотрясались при каждом толчке. Она тихонько стонала, стараясь делать это как можно тише, чтобы никто не услышал. Ей это удавалось, но дверь в ванную не запиралась, поэтому если не на слух, то на глаза случайным свидетелям они всё равно попадали.

Этому курсанту, которых в курсантском кругу называли «членистоногими», согласно поговорке: «куда член – туда и ноги», было абсолютно безразлично увидят его в таком положении или нет. Но он, нависающий в данный момент над Ниной, не прекращая своих манипуляций с ней, всё же оборачивался на входящего и, махая рукой показывал, чтобы тот не мешал им и удалился, но делалось это только ради приличия, мол: «Не смотрите на Нину! Она не такая! Ну и мне заодно не мешайте».

В курсантской среде даже считалось круто, если тебя заставали за этим порочным, но весьма приятным делом. Такой случай поднимал твой статус.

Для некоторых курсантов рассказать товарищам о своих венерических заболеваниях было не то что не стыдно, а можно и даже нужно. Рассказчику казалось, что поведав об этом, он поднимается в глазах слушателей. Ведь «венеру» можно «заработать» только через половой контакт, а значит, ты его точно имел, значит – «мужик».

Если же тот, кто становился невольным свидетелем сего действа, которое происходило в ванной, был из числа слабого пола, то это давало «членистоногому» возможность показать себя, что называется «в бою». С возможной завистью к нагибаемой в данный момент особью того же пола, и с возможностью в последствии и «свидетельнице» оказаться в этом не пристойном, но вполне приемлемом, а главное приятном положении.

Возможно, что сама Нинель и не замечала того, что кто-то заходит и видит её в таком непристойном виде, а может быть «это» (то, что её видели) ей даже нравилось. Потому что она никогда не проявляла ни капли смущения. Она была любвеобильная. И «в ней побывали» многие из курсантов. А она всё продолжала, как ни в чём не бывало всем мило улыбаться. Некоторые называли её «сестрой милосердия». Она была ко всем добра, приветлива и безотказна.

Женское «население» хаты и те, кто поскромнее, увидев занимающихся сексом в ванной, просто гасили свет и уходили. А кто был понаглее, мог подольше понаблюдать, наслаждаясь увиденным. И даже сделать ещё несколько замечаний, подсказок или комментариев, пока «членистоногий», погоняло у которого было «Большой», не сделал ему жест кулаком, мол: «Проваливай! Не то, получишь!»

Большой и вправду был большим. Но дело было не в росте. Роста он был среднего – менее 180-ти сантиметров, а вот в ширину он был действительно большой, да ещё и с мощной накаченной мускулатурой. И силой обладал недюжинной. Одним словом – богатырь! «Большой».

Вечеринка началась и закончилась. Увольняемые побежали отмечаться. С ними направились по домам и Розана с Ниной, и Оля – сестра Олеси. У тех, кто был в неофициальном увольнении – в самоходе, ещё оставалось немного времени до прибытия в подразделение, ведь отмечаться у дежурного по училищу и переодеваться из парадки в х/б было не надо, а сразу через забор в казарму, главное успеть на вечернюю прогулку.

В квартире остались: Соловьёв, которому вообще не надо было никуда уходить, один из близнецов – Андрей, второй близнец – Серёга, стоял в наряде, Большой и Саня «Румын» – ротный барабанщик. Олеся, изрядно подвыпившая, которую Соловьёв едва знал до этой вечеринки, видел раньше раза три, сказала, что не желает даже в сопровождении сестры и кого-то из мужчин отправляться домой и останется ночевать здесь. Соловьёв был не то что «не против» этого, а двумя руками «за». Но считав себя хоть немного джентльменом, предупредил её, что кровать нормальная с постелью в этом доме только одна, и на ней спит он, и ей придётся делить эту кровать с ним. Олесю это обстоятельство нисколько не смутило, и кроме всего прочего она попросила у Соловьёва футболку вместо ночнушки.

Все были «подшофе» и чувствовали себя как дома, и «своими в доску», не соблюдая какой-либо дресс код, и не придерживаясь хороших манер. Было жарко, и ребята ходили по квартире в одних трусах, тем более что все кому надо было возвращаться в училище – приняли душ и давали своему телу «подышать».

Олеся тоже уже успевшая принять душ ходила по квартире в любезно предоставленной Соловьёвым футболке, используя её вместо халатика или платьица, или, может быть, – ночной рубашки, которая еле-еле прикрывала её зад. Под футболкой не было бюстгальтера, так как торчавшие соски сильно выдавались из-под тёмно-синей ткани футболки. То ли оттого, что ей было сильно жарко, то ли оттого, что после душа они поднялись наоборот из-за прохлады свежести, то ли от наслаждения осознания того, что вокруг столько молодых мужчин вожделенно смотрящих на неё. Но они торчали самым бесстыжим образом, и это было видно. И она об этом знала, что все видят, но не делала ничего, чтобы как-то это скрыть. Возможно, в этом она испытывала какое-то своеобразное наслаждение. А вот трусики скорее всего были на ней. Футболка хоть и была очень короткой, но всё же скрывала от назойливых курсантских глаз наличие данного предмета её одежды. А если размышлять логически, то это было бы чрезмерно вульгарно и неприлично, ходить на глазах голодных до женского тела молодых мужчин в коротёхонькой футболочке, еле прикрывавшей попу, а если бы она решила нагнуться, то все её прелести были бы у них на виду. И дефилировать без трусиков без лишнего стеснения в данных условиях, на такое способны, наверное, лишь проститутки. И те дамы, которые могут быть к ним приравнены, а именно переспавшими или собиравшимися переспать прямо сейчас со всеми присутствующими, и вполне возможно, что одновременно. Либо это может быть девушка абсолютно не отдающая себе отчёт. В остальных случаях должна быть маломальская порядочность и скромность.

Олеся не относилась ни к одной из вышеперечисленных категорий. Мало того она ни с кем из присутствующих, ещё не делила постель. Хотя с Румыном и Андреем была знакома уже довольно продолжительное время. Короче, трусики у неё были на месте.

Она была невысокого роста. Может быть, чуть выше Розаны. Но если уж сравнивать её с Розаной, то не на столько худая. Телосложение её было нормальное, естественное. Мяса на костях – в меру. До анорексии далеко. Жира лишнего тоже нигде не было. Маленькая голова на не слишком длинной шее, с тёмными недлинными прямыми волосами, со стрижкой под Клеопатру – «Каре». Но не совсем под Клеопатру, волосы несколько короче, чем у египетской царицы, только до шеи достают, может быть из-за того, что шея не так длинна как у Клео, а чёлка не выстрижена, а длинной – вровень с остальными волосами, до подбородка, расходится по сторонам, а иногда на одну сторону, по настроению. Все волосы снизу одной длинны. Личико белое кругленькое симпатичное слегка курносенькое миловидное очень приятное. Тёмные довольно широкие брови крыльями ласточки «разлетались» над тёмными карими глазами. Ресницы тёмные короткие, видимо опалённые. Курит. Ротик узкий, губы пухленькие. Вообще никогда не использовала макияж. Поэтому её лицо было всегда естественно красиво. Кроме того, что курит был ещё один недостаток – сильно хриплый голос. Про такие голоса говорят – пропитой, прокуренный.

Большой был пьян, сыт во всех пониманиях этого слова и с улыбкой удовлетворения, словно кот наевшийся сметаны, сидел в кухне на полу под окном. Так ему хотелось – сидеть на полу. Лицом к двери, прислонившись спиной к радиатору отопления. Был уже одетый и готовый в любой момент выдвинуться в сторону училища. Сидел и дремал, иногда, молча приподнимая голову и, прищурив один глаз, вторым наблюдал за какими-то внезапно по его мнению происходящими вокруг него процессами.

Кухонька была маленькая. Посередине правой от входа стены стоял обеденный стол, за столом у окна – холодильник. По левой стене: мойка, кухонный стол с ящиками, газовая плита. За плитой было пустое место, там стояла большая картонная коробка. Туда обычно убирали опустошённые бутылки, которыми уже была завалена вся кладовая, и куда они уже не умещались. А над этим всем на стене висели кухонные полки с дверцами для посуды и другой кухонной утвари.

Близнец, Соловьёв и Румын находились тоже на кухне, допивали чай. Румын в камуфлированных х/б брюках и с голым торсом сидел за столом на табурете у холодильника. Иван в шортах и футболке – стоял в ближнем левом углу, опершись «пятой точкой» на мойку. А близнец – Андрей, всё ещё прибывая после душа в одних трусах, так же как и Соловьёв – присев на край обеденного стола, стоял лицом к входу с кружкой в руке.

Когда Олеся вошла в кухню, поравнявшись с Андреем, на мгновение остановилась возле него, стоя к нему правым боком, тот бесцеремонно кончиками пальцев легонечко почесал ей «булочки», запустив их снизу под короткий подол футболки. Она не подала вида, что почувствовала это, но не задержалась на месте, а прошла дальше к центру кухни и, повернувшись спиной к плите, оперлась на неё.

Брат Андрея Сергей, старший из близнецов, на полчаса старше брата, нет-нет да и наведывался к Олесе утолить плотское желание. Так сказать – на секс по дружбе.

Зная об этом и видимо пользуясь правами брата-близнеца, Андрей и сделал этот жест. Может быть с надеждой, что и он когда-нибудь окажется с ней в одной кровати.

– Сделайте мне чаю, пожалуйста, – попросила она, обращаясь ко всем, обведя всех глазами.

– Я сделаю, – сказал Румын и подошёл к плите, показав Ивану жестом, чтобы тот дал ему кружку из полки над мойкой.

Олеся передвинулась ближе к мойке, прислонившись теперь к кухонному столу.

Иван подал Румыну кружку. Тот налил из чайника ещё не остывшей после кипения воды, достал из полки над столом чайный пакетик, бросил в кружку и отдал её Олесе.

– Если сахар хочешь… – вон там… – показал Румын на стол за её спиной. – Ложка в столе.

Она поставила кружку на стол.

– Я вообще так устала! – протянула она, позёвывая, опустив голову подбородком к груди, выгнув спину и вытянув в потягивании сцепленные между собой руки ладонями к полу.

При потягивании вверх, она показала бы всем своё нижнее бельё. Понимая это, она потянулась именно так – вниз.

– Когда вам там уже идти-то надо? – потянувшись, спросила она.

– Минут через двадцать, – ответил Андрей. – А ты что, гонишь, что ли нас? Из собственного дома?

– Да!.. Вас выгонишь пожалуй! – с усмешкой выпучив глаза, покачала она головой. – Собственный дом? У тебя вон… там собственный дом. А сюда побухать приходите. Да кочан свой попарить… у Нины.

Говоря про собственный дом, она показала в сторону училища, а про Нину – ехидно осклабилась.

– Ха! – воскликнул Большой и заплетающимся языком выговорил: – Но-но… Не надо петь военных песен! Это касается только меня. По крайней мере сегодня.

– А чё, твой что ли дом? – шутливо возмутился, обычно невозмутимый и вечно улыбающийся Румын.

– Я этого не сказала. Хотя не плохо бы тут поселиться отдельно от родаков.

– Да и мы не против! – радостно воскликнул Андрей. – Да, Вань?

– Угум-м… – потягивая из кружки горячий чай, промурлыкал Соловьёв. – Да… вообще не вопрос. Тем более, что ты сегодня ещё со мной спишь.

– Да! Мы спим! Без всяких там! – подняв брови и покачав поднятым вверх указательным пальцем, предупредила она.

Вдруг зазвонил телефон Андрея.

– Алё!

– Чё, где вы там? Скоро? – послышалось из трубки.

– А чё, кипиш что ль?

– Нет… пока… Через сколько будете?

– Да всё, собираемся. Минут через пять выдвинемся. Минут через пятнадцать будем.

– Поторопитесь лучше.

Он нажал на кнопку завершения вызова.

– Брат звонил. Волнуется. Давай собираться будем, – пояснил он всем.

– Свой дом… свой дом… – с саркастической грустью на лице, распевала Олеся, качая вправо-влево одновременно рукой и головой, как бы с сожалением прощаясь с уходящими, как прощались на закрытии Олимпийских игр в Москве в 80-м году с улетающим в небо мишкой.

– Ладно-ладно… Мы с тобой ещё встретимся, – прищурившись, сказал Андрей, указывая пальцем на «певицу».

Все засуетились, начали одеваться.

– Ладно, давайте парни! – прощаясь с каждым за руку, провожая за дверь, сказал Иван.

глава 3. Волшебные руки

Закрыв входную дверь, он пошёл в спальню. Олеся уже ложилась. У Ивана дёрнулся и слегка отвердел пенис, когда он увидел, как она залезает под одеяло.

– Я с краю буду спать, – сказала она. – Я всегда с краю сплю.

– Хорошо, – не стал спорить Иван. – И что, мы будем просто спать?

– Да. Что, с сестрой никогда не спал?

– Спал. Но с так малознакомой сестрой ещё нет.

– Тогда представь, что мы давно знакомые – брат и сестра. Всё! Спи! – Олеся, зевнув, потянулась. – Я в футболке не могу спать. Сниму.

Она стянула, не вылезая из-под одеяла, футболку, и бросила её на стул рядом с кроватью.

– И как я теперь усну? – проговорил Иван.

– Представь, что я твоя сестра и спи.

– У меня не получится.

– Твои трудности. Я устала. Давай спать.

Она, закрыв глаза, сладко зевая, потянулась ещё раз, улеглась на спину и успокоилась.

Иван лежал рядом с молодой симпатичной полуголой девушкой. Да даже и не то, что полуголой, а почти голой – в одних трусиках. И то – это было всего лишь предположение. И ему казалось, что его возбуждённый член упирается ему в подбородок. Сердце колотилось как сумасшедшее в вечерней, почти ночной тиши, раздаваясь в его голове боем индейских тамтамов. Мысли гложили самолюбие: «Как же так? Говорят же: «Пьяная баба – пизде не хозяйка!» А я её уломать не смог. Грёбанная моя скромность, моё стеснение! Никогда не хочется, чтобы кто-то о тебе плохо подумал, в данном случае – она. А кому скажи – как подумают? Засмеют! Кому это будет интересно, как она обо мне подумает? Но с другой стороны… я и так и эдак к ней. И главное она-то сама: кроме того, что ночевать осталась в одной постели со мной, так ведь ещё и легла не в одежде, а попросила что-то полегче, а потом и это «полегче» – тоже сняла. То есть телом своим говорит: «Бери меня», а словами говорит: «Представь, что мы брат и сестра». Как её понять?! Где тут логика?!»

Она сладко засопела как ребёнок. Лежала такая вся – прекрасная и, под одеялом, почти голая. Иван пристально прислушался, присмотрелся: действительно ли она уснула?

Да, она спала.

Переборов себя, приподнял одеяло. Её маленькие груди мирно покачивались от медленного ночного дыхания. Он положил левую свою ладонь на ближайшую к себе, левую её грудь. Член просто неистовствовал, вырывался из трусов, разрывал их в клочья. Ощущение того, что он упирается в подбородок, не оставляло его ни на секунду. Аккуратно погладил.

Она лежала не шевелясь, провалившись уже в крепкий, глубокий сон. Алкоголь в её крови был помощником Ивана в его коварном плане.

Он перевёл руку на дальнюю от себя грудь. Тоже погладил.

Это было чудесно. Кожа гладкая, ровная, без каких-либо изъянов. Ореолы маленькие, не слишком тёмные. Соски от его прикосновений напряглись и затвердели. Давно он уже не испытывал нечто подобного. В прошлые выходные он, конечно, полапал Катю, но это было совсем не так как сейчас. Тогда он был сильно пьян, что притупляло чувства. Удалось, лишь в спешке, пока никто не увидел, урвать всего пару коротких мгновений. И, кроме того, всё прошло без созерцания, просто – руки под одеждой. Ещё, с Катей это было обоюдно, что было вполне обычно и не добавляло романтики. Здесь же вероломно-преступная таинственность без сомнений возбуждала гораздо сильней.

Немного смелее он снова погладил ближнюю грудь. Потеребил сосок. Возбуждение было неимоверно сильным. Адреналин зашкаливал. Кровь ударила в голову. Сердце бешено колотилось, отдавая в виски. Дышать стало тяжелее. Дыхание участилось. Он опустил одеяло, снова укрыв её. Провёл рукой вниз по животу. Кожа такая же гладкая и ровная. Резинка трусиков. Трусики. Лобок. Правая её ляжка, по ней немного вниз, возвращение вверх – по другой. Снова трусики, лобок. Через ткань ощущалось наличие лобковых волосков. Снова приподнял одеяло, аккуратно откинул его в ноги.