Центральная Азия: От века империй до наших дней

При таком толковании истории реальность включения Алтышара в состав немусульманской империи сильно смягчалась. Несмотря на все эти ухищрения, легитимность правления династии Цин в Синьцзяне оставалась шаткой. Возможно, беки и осуществляли власть в исламских и центральноазиатских традициях, но империи Цин так и не удалось в полной мере привлечь на свою сторону исламские органы власти. Недовольство малоэффективным управлением и злоупотреблением властью, как со стороны маньчжурских офицеров, так и со стороны мусульманских беков, в сочетании с беспокойством о судьбе мусульманских женщин привело к ряду восстаний. Первое вспыхнуло в отдаленном западном городе Уши (или Учтурфан) в 1764 году. Династия Цин не разрешала своим воинам или китайским торговцам брать с собой семьи. Вследствие этого в регионе процветала проституция, а цинские правители и воины брали мусульманок в жены или наложницы{24}. В 1764 году в Уши цинский наместник Сучэн вместе с сыном похищал местных женщин, а Абдулла, местный хаким, вымогал деньги у населения. Сучэн принудил 240 человек нести его багаж, когда отправился с официальным караваном в Пекин, и это вызвало бунт, в ходе которого горожане убили Абдуллу, Сучэна и вырезали цинский гарнизон. Когда прибыла карательная экспедиция, они укрылись за городской стеной и выдержали несколько месяцев осады. Возмездие маньчжуров было суровым. Когда город наконец сдался, около 2350 мужчин казнили, а около 8000 женщин и детей перевезли в Или и обратили в рабство. Однако за этим восстанием последовали многие другие. Они были связаны с тем, как развивались события в Западном Туркестане, за пределами империи Цин.

Глава 3

Коканд и цинское серебро

Одним из мелких князей, с которыми встретились цинские генералы во время завоевания Центральной Азии, был Ирдана-бий, правитель молодого государства Коканд в Ферганской долине. Ирдане не осталось другого выбора, кроме как поприветствовать цинских посланников и подчиниться императору Цяньлуну. Однако формальное признание китайского владычества не слишком ограничивало его на практике. Он и его преемники воспользовались силами династии Цин для развития своего государства и превратили Коканд в державу, которая какое-то время диктовала свои условия в Алтышаре.

Коканд возник в начале XVIII века в контексте длительного регионального кризиса, ослабившего династию Тука-Тимуридов (ветвь Чингизидов), которая правила Бухарой. Законность своей власти Чингизидам по-прежнему приходилось доказывать своим подданным с помощью изрядной щедрости. Длительный финансовый кризис подрывал доверие к власти узбекских эмиров, к Чингизидам не принадлежавших. Недовольство эмиров выразилось в отказе делиться доходами со столицей и посылать своих бойцов на войны, объявленные ханом. Таким образом Ферганская долина вышла из-под контроля династии. В политическом вакууме оказалась группа ходжей, связанных с жителями Алтышара, которые стремились к политической власти. Примерно в 1706 году узбекский эмир по имени Шахрух расправился с ними и сам захватил трон. Шахруху и его потомкам в каком-то смысле повезло, потому что Ферганская долина избежала ряда бедствий, обрушившихся на остальной Мавераннахр в первой половине XVIII века; это позволило их государству выжить и укрепиться.

Экспансия джунгар привела их к конфликту с казахами. В 1723 году джунгары одержали крупную победу, а казахи – после так называемого «босоногого бегства» – рассеялись на западе и юге: от безысходности они отступили в направлении Мавераннахра, где их появление привело к краху династии Тука-Тимуридов. Никак не связанное с этими событиями вторжение армий Надир-шаха, повелителя Персии, туркомана по происхождению[6], меж тем ознаменовало крах власти Чингизидов в Мавераннахре. Надир начал свою карьеру главой мелкой шайки разбойников, совершавших набеги близ Мешхеда. Когда династия Сефевидов рассыпалась в результате восстания военачальников с ее восточной периферии (в современном Афганистане), Надир укрепил свою власть и в конечном итоге сам взошел на престол. Он организовал целую серию масштабных военных походов: на запад в Османскую империю, на восток в Индию, где, разграбив Дели, положил конец империи Великих Моголов, и на север в Мавераннахр, куда его армии вторгались в 1737 и 1740 годах. Сила Надира заключалась в огромной многонациональной армии с пушками и огнестрельным оружием. В его армии, по разным оценкам, было от 80 000 до 200 000 бойцов – огромная сила. Армия состояла из воинов на регулярном жалованье, набранных на многочисленных завоеванных территориях и организованных по десятичной системе. Порохового оружия, как у этой армии, в Центральной Азии еще не видели. Всего после одного сражения бухарский хан Абулфейз-хан покорился Надиру. Хоть хана и оставили на троне в качестве вассала, судьбу династии решили завоевания Надира. В 1747 году, когда Надира убили его же собственные офицеры, один из его узбекских подданных, Мухаммад Рахим из племени мангытов, устроил переворот в Бухаре. Он приказал убить Абулфейза и поставить на его место хана-марионетку из рода Чингизидов. Спустя десять лет Мухаммад Рахим отказался от этого спектакля и принялся править от своего имени. Династия Мангытов, которую он основал, просуществует вплоть до XX века{25}.

Военные действия Надир-шаха в Мавераннахре низвергли регион в каменный век. Самарканд обезлюдел, сошла на нет торговля, медресе пришли в запустение, огромный ущерб был нанесен сельскому хозяйству, ирригационным системам. Чуть лучше обстояли дела в Бухаре, и вскоре она заметно ожила. Обратившись в ислам, мангыты компенсировали дефицит легитимности Чингизидов. Они покровительствовали улемам и медресе, и к середине XIX века город прославился под названием Бухара-и-Шариф (Благородная Бухара), считался крупным центром исламского образования и привлекал студентов со всей Центральной Азии, а также из волго-уральских земель на севере{26}. Торговля на дальние расстояния с Россией продолжалась, и бухарские эмиры занялись модернизацией своих вооруженных сил. Мангыты стремились подорвать племенную власть, создав постоянную армию, которая подчинялась непосредственно дворцу, и выдвигая на высокие должности чужаков (обычно иранских или джунгарских рабов, захваченных в бою), которые были им лично обязаны.

В Хорезме на севере кунградские узбеки правили от своего имени. Они поддерживали тесные отношения с соседями-туркменами, и это позволяло им вместе отражать нападения враждебных узбекских племен. Транзитная торговля через Хиву процветала, и в XIX веке город начал масштабно отстраиваться. Ни династия Цин, ни русские в этих событиях значимой роли не сыграли. Мавераннахр по-прежнему был частью иного театра дипломатических и военных действий, связанной гораздо более тесно с югом.

Фергана оставалась вне поля зрения Надир-шаха. Постоянные раздоры в Мавераннахре привели к массовой миграции населения в долину. Постепенно она превратилась в густонаселенный сельскохозяйственный центр, а население росло на протяжении всего XVIII века. И именно в связи с этим династия Цин втянула Коканд в свою орбиту. То, что Ирдана подчинился маньчжурам, мало в чем его ограничило, зато подарило ему много преимуществ. Он отправлял послов с данью в Пекин, и они возвращались от императора с щедрыми дарами, а с ними ездили торговцы, освобожденные от уплаты пошлин. Ирдана завел обычай отправлять туда столько делегаций, сколько позволяла династия Цин. По некоторым подсчетам, Коканд отправил в Кашгар в период с 1761 по 1821 год 48 миссий, восьми из которых разрешили отправиться в Пекин{27}. Кроме того, подчинение династии давало кокандским торговцам право торговать с Синьцзяном по льготным налоговым ставкам. Ферганские купцы издавна торговали в Восточном Туркестане. Теперь же отношения Коканда с династией Цин позволили значительно расширить масштаб их деятельности. За следующие два-три поколения андижанские купцы Коканда выстроили прочные торговые сети в Восточном Туркестане и укрепились в позиции посредников в торговле между Россией и династией Цин.

Развитие торговли способствовало значительной территориальной экспансии{28}. К началу XIX века Коканд превратился в сильную региональную державу. Алим-хан (1799–1811 гг.), правнук Ирданы-бия, провел ряд военных реформ, в том числе создал регулярную армию, что позволило Коканду во много раз расширить свою территорию. Войска Коканда двинулись на север, в земли киргизских и казахских кочевников, с намерением установить контроль над торговыми путями. Они построили крепости на реке Чу и дальше вниз по течению Сырдарьи, взяли степь под более жесткий контроль, чем любое другое оседлое государство со времен Тамерлана. Ферганская долина стала притягивать переселенцев как из Мавераннахра, так и из Алтышара. Ханы Коканда наладили строительство оросительных каналов, что привело к стремительному росту сельского хозяйства. Ферганская долина стала густонаселенным сельскохозяйственным центром.

Алим принял высокий титул хана, по обычаю доступный лишь тем, кто заявлял о своем происхождении от Чингисхана по мужской линии. По инициативе Алима был создан новый легитимирующий миф, согласно которому династию Шахрухидов с Тамерланом связывал Захир-ад-дин Мухаммад Бабур, основатель империи Великих Моголов в Индии. Бабур был князем тимуридского происхождения, которого узбеки-завоеватели под предводительством Шейбани-хана изгнали с родины его предков. По легенде, он оставил там в золотой колыбели новорожденного сына, которого спасли и вырастили местные жители и который основал племя мингов, давшее начало династии Шахрухидов. Помимо этих фиктивных притязаний на происхождение от Тамерлана, Умар-хан (1811–1822 гг.), брат и преемник Алима, создал придворную культуру по примеру Тимуридов и покровительствовал поэтам, художникам и историкам во всей Центральной Азии. Умар и сам достиг кое-каких высот в поэзии. Его старшая жена Нодира тоже писала стихи, так что у обоих были свои литературные салоны. Коканд стал центром ренессанса литературы на чагатайском языке. Алим многое делал и для исламской религии. Он финансировал строительство главной мечети и ряда медресе, а ученым предоставлял синекуры. В дополнение к ханскому титулу он принял титул амира уль-муслимин («повелителя мусульман»). Летописцы писали о нем хвалебные речи, наделяя его репутацией благочестивого правителя, и с любовью вспоминали его правление.

Умар умер в возрасте 36 лет, и отчасти причиной столь ранней кончины стала его любовь к вину. В 1822 году на престол взошел его 14-летний сын Мухаммад Алихан, отличавшийся своеволием. Он был большим любителем удовольствий и особо не старался скрывать своей склонности к азартным играм, выпивке и распутству. Однако настоящий скандал вызвало его увлечение одной из младших жен отца. Мухаммад был немногим младше дочери хана падишаха, на которой женился его отец в конце своей (надо признаться, довольно недолгой) жизни, и Мухаммад влюбился в нее еще до того, как она овдовела. Как только он стал ханом, он нарушил все табу и женился на своей мачехе{29}. Он даже нашел какого-то улема, который узаконил брак на том основании, что у Мухаммада уже был пенис, когда он выходил из утробы своей матери, а раз касаться в этот момент пенисом вагины своей матери допустимо, значит, допустимо касаться и вагины своей мачехи. Подобного рода гибкость толкования мало на кого произвела впечатление, однако ж Мухаммад правил более двадцати лет, и Коканд при нем развивался и рос.

Тем временем сага о ходжах из Алтышара продолжилась и определила судьбу Коканда на рубеже XVIII и XIX веков. Династии Цин удалось добиться от султана Бадахшана выдачи двух братьев, бросивших им вызов в 1763 году, а также трех из четырех сыновей ходжи Бурхануддина. (У его брата Джахана детей не было.) Четвертому же сыну, Саримсаку, удалось спастись. Слуги укрыли его в безопасном месте, и в конце концов он оказался в Коканде. В 1788 году династия Цин потребовала выдать его, но Нарбута-бий, тогдашний правитель Коканда, ответил отказом. Несмотря на то что Коканд подчинялся династии Цин, в действительности сюзерен никогда не вмешивался в дела своего вассала. Отказ выдать Саримсака, по сути, свидетельствовал о том, что Нарбута не считал себя в полной мере вассалом династии Цин{30}. Хоть Цин по-прежнему собирали с Коканда дань, реального контроля над ним у них не было. В начале XIX века баланс сил сместился в пользу Коканда. Теперь это была мощная военная держава, чьи купцы главенствовали в торговле Алтышара.

Похоже, Саримсак-ходжа доживал свои дни в Коканде в золотой клетке. Ханы всегда с опаской относились к бесконтрольной власти религиозных элит и не хотели, чтобы она мешала их плодотворным отношениям с династией Цин. Джахангир-ходжа, сын Саримсака, меньше любезничал со своими сюзеренами. В 1814 году он вышел из Коканда под покровом ночи и, собрав более 300 соплеменников-киргизов, напал на Кашгар. В Алтышаре было всего 4000–5000 солдат, но их оказалось достаточно, чтобы отразить вторжение Джахангира. Потеряв многих воинов, он бежал обратно в Коканд, где Умар-хан отчитал его, однако затем оставил в покое. Похоже, эта неудача не поколебала решимости Джахангира, поскольку в 1820 году он повторил попытку и снова потерпел поражение. Тогда Умар посадил его под домашний арест. Спустя два года, когда Умар умер и на трон взошел его юный сын, Джахангир снова бежал, на этот раз в киргизские кочевья, где на протяжении еще двух лет собирал сторонников.

В 1826 году Джахангир начал полномасштабное вторжение в Алтышар, возглавив отряд из нескольких сотен человек, куда входили киргизские кочевники и другие его приверженцы из Коканда и Бухары. Он направился к мавзолею Сатук Богра-хана, первого тюркского правителя, принявшего ислам, в городе Атуш, недалеко от Кашгара. Там он столкнулся с воинами империи, которые окружили его людей. Нескольким спутникам Джахангира удалось бежать в соседнее поселение, где они призвали жителей на помощь, а он сам тем временем всю ночь прятался в мавзолее с двумя товарищами. Помощь пришла как раз в тот момент, когда казалось, что его песня спета. Услышав, что Джахангир вернулся, местные жители, из которых многие были членами суфийского братства Афакия, отправились к мавзолею. Началась кровавая бойня, и цинские войска потерпели поражение. Джахангир вышел из мавзолея лишь после окончания боя. Как только люди увидели его, «вся исламская армия, – по словам кокандского летописца, – собралась перед Джахангиром-ходжой на кладбище и пала на колени. Затем его с большим почетом усадили на быстрого породистого коня. Услыхав эту новость, все люди, и стар и млад, выходили приветствовать Джахангира-ходжу на пути в Кашгар»{31}. Его встречали как освободителя, и его люди захватили Гульбах, крепость с цинским гарнизоном, а китайские войска бежали на восток. К осени Джахангир принял титул Сеида Джахангира-султана и стал править Яркендом и Хотаном. Сам Джахангир считал, что всего лишь вернул себе то, что принадлежит ему по праву. «Кашгар и эти [другие] места – земли моих предков», – сообщал он Цинам позднее{32}. Рассказы о богатых купцах из разных городов, отправляющих к Джахангиру людей и деньги, указывают на то, что многие восприняли его приход к власти как возвращение ходжи, чью власть за шестьдесят лет до того узурпировала династия Цин. Народное восстание вернуло ходже власть.

Масштабы бунта ошеломили цинский двор. Зимой 1826/27 года они перебросили тысячи солдат с севера и в марте 1827 года в жесточайшем бою отвоевали Кашгар. Джахангир бежал, и тысячи китайских воинов выслеживали его несколько месяцев. В феврале 1828 года Джахангира наконец схватили и доставили в Пекин в сопровождении 2000 солдат. Там его допросили, а затем казнили, разрубив на части. Династии Цин восстановление власти стоило много крови и унижений, а кроме того, привело к спорам о месте Алтышара в империи. Маньчжурские советники в Синьцзяне выступали за сокращение расходов в Алтышаре, ссылаясь на слишком высокую цену оккупации региона. «У четырех западных городов враги со всех сторон, эту территорию не стоит охранять, а людей не стоит подчинять, – писал Вулонга, кашгарский советник. – Эта территория для Алтышара обременительна и чересчур уязвима»{33}. Содержание Синьцзяна и правда всегда обходилось дорого. Доходов, получаемых с этого региона, вечно не хватало, и, чтобы обеспечить там возможность правления Цин, центру приходилось ежегодно направлять туда огромные субсидии в серебре. Система распределения доходов по принципу сиесяна («общей платы»), распространенная в Китае, в Синьцзяне всегда зависела от этих выплат. К 1828 году ежегодный сиесян, отправляемый в Синьцзян, составлял 830 000 таэлей{34}.

У Вулонги были свои резоны, однако его мнение яростно оспаривали многие интеллектуалы и бюрократы в Пекине, уже давно утверждавшие обратное – что весь Синьцзян, в том числе Алтышар, необходимо более тесно интегрировать в империю и ввести там китайскую структуру управления. Для решения новых задач, стоящих перед империей, была создана школа административного управления. В 1820 году Гун Цзычжэнь (1792–1841), молодой студент этой школы, написал «Предложение об учреждении провинции в западных регионах», в котором решительно выступал против «глупых ученых с поверхностными взглядами и студентов-дегенератов из бедных деревень», которые считали, что Синьцзян истощает ресурсы империи. Сами небеса повелели династии Цин провести экспансию на запад, и называть напрасной жертву маньчжурских знаменных войск и простых китайских солдат нельзя. «Если мы хотим сохранить свои заслуги, приумножить и расширить их, то нет ничего лучше, чем обдумать и взвесить принцип потерь и выгод, – писал Гун. – А в чем же заключается этот принцип? Его можно выразить всего в двух предложениях: "Привозить людей из центра, чтобы принести пользу западу" и "Привозить богатство с запада, чтобы принести пользу центру"». Гун предложил государству профинансировать переселение на запад изъявивших такое желание китайских крестьян и обработку колонизированных земель, что решило бы проблему перенаселения самого Китая и сделало Синьцзян более прибыльным владением. Эти меры предлагалось сочетать с учреждением гражданской бюрократической администрации взамен военной системы и системы беков в Синьцзяне. Гун признавал, что такие реформы потребуют «чрезвычайно больших» затрат, но был уверен в том, что через двадцать лет они «окупятся десятикратно». Таким образом, Гун косвенным образом отвергал саму суть политики Цин в Синьцзяне, основанной на сохранении региона в качестве маньчжурского «заповедника», отличного от собственно Китая. Гражданская администрация, по замыслу Гуна, должна управлять знаменными войсками, чьи преимущества будут заключаться в более низких налогах, а также в том, что, когда «они совершают правонарушения, ни одно должностное лицо рангом ниже окружного судьи не имеет права бить их палкой»{35}

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Или modernity (иногда на русском так и пишется – модернити) – понятие, примерно близкое Новому и Новейшему времени в русскоязычной историографии, однако скорее концептуальное, чем хронологическое. Предполагается, что современность привнесла радикальные сдвиги в социальную, политическую, экономическую и культурную организацию общества сначала на Западе, потом и в остальном мире, – сдвиги, о природе которых до сих пор идут споры, но они точно связаны с индустриализацией, капитализмом, глобализацией, революциями и т. п. – Здесь и далее прим. ред.

2

Development (англ.) – понятие, важное для социальных наук с середины ХХ века. Оно подразумевает возможность правительств стран, прежде всего за пределами Запада, активно влиять на социальные и экономические процессы, чтобы двигать страну вперед, в сторону бесспорного прогресса (под которым обычно имеется в виду всеобщая грамотность, победа над голодом и болезнями, развитое сельское хозяйство, индустриализация). Отсюда противопоставление «развитых» и «развивающихся» стран.

3

Здесь автор несколько сгущает краски. Дискуссии о природе власти Российской империи, особенностях вхождения центральноазиатских регионов в ее состав, а также об отличиях России от других империй того времени активно шли на протяжении всего постсоветского периода.

4

Жанр поучительной литературы для государей, в которой, как правило, давался пример благоразумного правителя и образец справедливого правления, описывались обязанности властителей.

5

Словарь-справочник различных тюркских языков того времени, содержащий также исторические и географические сведения.

6

Туркоманы (туркманы) – термин, традиционно использовавшийся на Ближнем и Среднем Востоке в качестве обозначения тюркских народов огузской ветви. Этот и сходные этнонимы в исторической перспективе относятся не к центральноазиатским туркменам (туркменам Туркменистана), а к туркам, азербайджанцам и в целом к ближневосточным огузам-кочевникам.

Комментарии

1

Information Office of the State Council, "History and Development of Xinjiang," May 26, 2003, http://en.people.cn/200305/26/eng20030526117240.shtml. Еще более убедительно тот же аргумент повторяется в другом официальном документе, опубликованном Государственным советом в июле 2019 года, согласно которому различные «этнические культуры» Синьцзяна составляют «часть китайской культуры» и не могут существовать независимо (Information Office of the State Council, "Historical Matters Concerning Xinjiang," July 22, 2019, http://english.scio.gov.cn/2019-07/22/content_75017992_6.htm).

2

Точное местоположение этой точки зависит от определения «открытой воды» и ближайшей береговой линии. Это наиболее общепринятая точка, однако в том же районе можно найти и другие альтернативные варианты континентальных полюсов. Дискуссию об этих альтернативных вариантах можно найти у Даниэля Гарсии Кастелланоса и Умберто Ломбардо в статье «Полюса недоступности: алгоритм расчета для самых отдаленных мест на Земле» (Daniel Garcia-Castellanos and Umberto Lombardo, "Poles of Inaccessibility: A Calculation Algorithm for the Remotest Places on Earth", Scottish Geographical Journal 123 [2007]: 227–233).

3

James A. Millward, The Silk Road: A Very Short Introduction (Oxford: Oxford University Press, 2013).

4

. 'Ala-ad-Din 'Ata Malik Juvaini, The History of the World Conqueror, trans. J. A. Boyle (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1958), 1:97–98. К сожалению, на русский язык этот труд переведен только с английского перевода. См.: Джувейни Ата-Мелик. Чингисхан. История завоевателя мира. – М., 2004. – Прим. ред.

5

Hafiz Abru, A Persian Embassy to China, Being an Extract from Zubdatu't Tawarikh of Hafiz Abru, trans. K. M. Mitra (Lahore, 1934; repr., New York: Paragon, 1970), 12–15.

6

Juvaini, The History of the World Conqueror, 1:104–105.

7

Scott C. Levi, The Bukharan Crisis: A Connected History of 18th-Century Central Asia (Pittsburgh, PA: University of Pittsburgh Press, 2020), chap. 3; Erica Monahan, The Merchants of Siberia: Trade in Early Modern Eurasia (Ithaca, New York: Cornell University Press, 2016).

8

Devin DeWeese, Islamization and Native Religion in the Golden Horde: Baba Tükles and Conversion to Islam in Historical and Epic Tradition (University Park: Pennsylvania State University Press, 1994), 541–543.

9

Mirza Haidar Dughlat, Tarikh-i-Rashidi: A History of the Khans of Moghulistan, in Classical Writings of the Medieval Islamic World: Persian Histories of the Mongol Dynasties, trans. Wheeler Thackston (London: I. B. Tauris, 2012), 1:6.

10

Mahmūd al-Kāšγ arī, Compendium of the Turkic Dialects (Dīwān Luγāt at-Turk), ed. And trans. Robert Dankoff (Cambridge, MA: Harvard University Printing Office, 1982), 1:82.

11

Muḥ ammad Ṣ adiq Kashghari, In Remembrance of the Saints: Muḥammad Ṣadiq Kashghari's Taẕkira-i ʿAzizan, trans. David Brophy (New York: Columbia University Press, 2020), 34.