Презумпция виновности. Часть 2. Свой среди чужих, чужой среди своих. Россия. Наши дни III

Максим же, наоборот, был очень позитивным мужиком и старался во всем видеть положительные моменты. В прошлом он тоже наркоманом, но не дошел до стадии героина и в основном баловался гашишем. Сидел он, правда, за воровство по статье 158. Они вместе с женой обнесли шмоточный магазин в торговом центре Москвы и вытащили на себе дорогую мужскую и женскую одежду для дальнейшей перепродажи, чтобы на вырученные средства купить очередную дозу. Максиму дали два года и семь месяцев, его жене – три года. На вопрос судьи «Понятен ли приговор?» он ответил отрицательно и поинтересовался, почему же супруге дали больше. И получил ответ, что при аналогичном преступлении женщина всегда должна получать более жесткое наказание, дабы запомнить урок на всю оставшуюся жизнь.

Макс частенько отправлял жене в колонию письма, а из редких ответных весточек получал информацию о том, что условия отбывания наказания в женской колонии намного жестче, чем в мужской. Например, звонить женщинам можно по «Зоне-телеком» только раз в месяц, и только по предварительной записи, и только на пятнадцать минут. Частенько очередь в положенный для звонка день быстро заканчивалась, и приходилось ждать следующего месяца. Работа на швейке у женщин была тяжелее из-за высокого плана, а УДО отсутствовало. Конечно, для галочки отпускали нескольких женщин в год, но это стоило либо очень больших денег, либо страшно неприятных услуг, которые надо было оказывать в больших количествах. Питание было малокалорийным, как и у мужиков, зато наказаний за любой маломальский проступок – вдоволь. От такой жизни жена Макса выглядела ужасно, в отличие от Евгении Васильевой из Министерства обороны, которая, несмотря на тяжкую статью о мошенничестве и растрате, просидела два с половиной года, пока шло следствие, в своей тринадцатикомнатной квартире в центре Москвы под домашним арестом с правом многочасовых прогулок, посещения бутиков и торгово-развлекательных центров, а затем, после оглашения приговора Пресненским судом, получила пять лет и уехала в колонию во Владимирской области, где через тридцать четыре дня вышла по УДО. Причем добиралась Васильева до колонии явно не в столыпинском вагоне, а по приезде без прохождения карантина была назначена заведующей клубом и в первый же свой рабочий день подала ходатайство на УДО. Скоро был назначен суд, и так же быстро составлены все сопутствующие положительные характеристики. Судебное заседание в городе Судогда не затянулось, поскольку рассмотрение ходатайства об условно-досрочном освобождении экс-руководителя ДИО Минобороны Евгении Васильевой не сопровождалось дебатами. Все стороны придерживались той точки зрения, что препятствий для применения к осужденной УДО нет. В характеристике самого руководства исправительной колонии №1 Владимирской области, предоставленной суду, говорилось, что осужденная в колонии работает подсобным рабочим. Как сообщил судья Илья Галаган, оглашая характеристику, «Васильева содержится в колонии на общих условиях, трудоустроена подсобным рабочим, со своими обязанностями справляется, не нарушает режим, опрятна, ни взысканий, ни поощрений не имеет». В колонии Евгения Васильева прошла индивидуальную психологическую программу коррекции личности, согласно которой «прогноз благоприятный, вероятность возможного рецидива невелика». Отдельно представитель колонии Нина Азовская отметила в суде, что «Васильева проявляет интерес к культурно-массовым мероприятиям в колонии, участвует в них, посещает лекции». Не возражали против УДО и представитель прокуратуры, потерпевшие и ФСИН, располагавшая материалами на Евгению Васильеву из колонии. А товарищество собственников жилья по Молочному переулку города Москвы, в которое входила Евгения Васильева, даже прислало в суд письмо, в котором говорилось, что она «своевременно оплачивает коммунальные услуги, доброжелательна к соседям, не имеет ни с кем конфликтов… активно участвует в благоустройстве подъезда и детской площадки». Представители ФСИН РФ считали, что ключевая фигурантка дела «Оборонсервиса» Евгения Васильева может быть освобождена немедленно, если такое решение примет суд. Пенитенциарная система не возражала. Как заявил ее адвокат, «Васильева не имеет претензий или взысканий со стороны администрации колонии, она в период отбытия наказания относилась уважительно как к сотрудникам колонии, так и другим осужденным». Защитник также добавил, что его клиентка «полностью возместила ущерб»: «Вам предоставлено гарантийное письмо, в котором говорится, что она трудоустроена. Кроме того, Васильева имеет госнаграду – орден Почета». Было ли это указание с самого верха или Васильева сумела заплатить всем больше, чем весит, но в колониальном сообществе эта история имела эффект разорвавшейся бомбы, вызвала множество споров, осуждение и чувство несправедливости – все зэки не понаслышке знают, что для простого смертного такой кейс просто невозможен. Хочешь не хочешь, а минимум полгода в колонии просидеть придется, несмотря на прошедший срок подачи ходатайства на УДО.

Именно вместе с Максимом, Муравьем, Лепехой и Кабаном Тополев был назначен, не без помощи Матрешки, в рабочие по ремонту крыши.

– Слушай, Гриш! – обратился к нему Кабан. – Хочешь с нами поработать на крыше барака? Мы будем ее гудроном покрывать и потом рубероид стелить. Работа не тяжелая, весь день на солнышке, позагораем! Вся зона – как на ладони, а самое главное – нам за это усиленное питание дадут.

– Ему поощрение важнее, чем твое питание, Кабан! – съязвил Матрешка, принимавший участие в беседе.

– Я с удовольствием, – обрадованный предложением, согласился Гриша. – И поощерюха, и питание – все не будет лишним.

– Питание я тебе гарантирую! – сказал Кабан.

– А я – поощрение! – обнадежил Матрешка.

Стройматериалы были куплены на средства Будянского – как для крыши, так и для ремонта клуба, и два огромных грузовика были разгружены в течение дня на промке. Для Ильи эти расходы в размере двухсот тысяч были незначительными, а преференции давали огромные. За это Батон выторговал для него у начальника колонии разрешение на беспрепятственное перемещение в своем сопровождении по всей территории зоны, ношение запрещенного тренировочного костюма с кроссовками и несколько внеочередных длительных свиданий с женой.

Кандидатура Тополева была не без труда согласована с начальником отдела безопасности. Тут пришлось постараться и Матрешке, и Кабану. Гарантии последнего повлияли на решение Борисыча окончательно. И вот, сразу же после утренней проверки, Максим, Гриша и Муравей залезли на крышу их барака, а Лепеха вместе с Кабаном остались на земле варить на костре битум в огромных металлических ведрах. Ребята ловко смастерили кран для подъема горячего густого раствора из подручных средств, и работа закипела. Солнце светило ярко, отдавая последним дням лета свое тепло. Сняв куртку и рубашку, закатав брюки до колена, Гриша принялся за работу. Макс с Андрюхой вообще были в одних шортах, бережливо сохраненных во время всех шмонов как будто именно для этого случая.

Вид с крыши действительно был отличным! Просматривалась не только вся зона, но и ближайшие к ней дома поселка Зеленый, где бегали дети, суетились женщины, развешивая белье на длинных веревках во дворах, ходили мужчины в гражданке, бабушки сидели на скамейках. Душа рвалась на свободу, и Гриша догадался, почему опера не очень хотели пускать его на эту работу. Конечно, не каждый только что приехавший в лагерь после долгого заточения в четырех стенах тюрьмы сможет спокойно взирать на такую завораживающую картину свободы. Протяни руку, и вот она – мечта всех твоих ночных грез и дневных мучений. После такого вида, наверное, и решаются на побеги или прочие глупости.

За первый день успели покрыть битумом только половину крыши, и Кабан согласовал с Борисычем, что работы продлятся минимум четыре дня. Он посмотрел прогноз погоды, который обещал солнечные дни без осадков в течение недели, после чего должны были начаться дожди. Поэтому бригаде была дана команда особо не торопиться и постараться растянуть работу хотя бы на пять дней. Так и сделали. К приемке крыши со стороны администрации все были сильно загоревшими и отъевшимися на спецпитании, которое каждый раз приносил дневальный карантина в отдельных контейнерах. Там были и сосиски с картофельным пюре, и курица с гречкой, и даже жареная рыба с рисом. При этом в лагере все эти дни давали щи и вареную капусту в мясном бульоне. Когда ребята окончательно спустились с крыши после государственной приемки, они еще долго посматривали с земли наверх, с грустью вспоминая эти прекрасные пять дней.

За это время в отряде случился показательный инцидент. Дима Полетаев, один из дневальных восьмого барака, собрал с соотрядников денег в размере пятидесяти тысяч рублей и по-тихому освободился. Всем он говорил, что у него на тридцать первое августа только назначен суд, поэтому спокойно развел несколько человек на деньги под обещания достать телефоны, сим-карты, выписать поощрения и усиленное питание. Кинул своих же близких и семейников. Стоя на вахте в вольной одежде, полученной на складе, он продолжал уверять, что едет на суд и вечером будет в бараке, а когда его поймали на вранье, то не сразу, но признался и пообещал, что до полуночи некто из тринадцатого отряда придет в восьмой и принесет все заказанные пацанами запреты. Естественно, ни в этот день, ни в последующие никто ничего не принес. Более того, уже с воли Полетаев зашел на киви-кошельки своих семейников, пароли к которым хорошо знал, и вывел оттуда все оставшиеся деньги. Матрешка, остужая пыл потерпевших, желающих мести и крови, прокомментировал все это довольно лаконично и просто:

– Каждый зарабатывает на освобождение как может! А чего вы хотели? Он известный в Тамбовской области мошенник. Он старушек разводил на бабло с легкостью! А если вы, лохи, ему доверились, то и хлебайте теперь все это ситечком.

– Но он был нам как брат! Мы же с ним еду делили и вместе срок коротали! – возмущались они.

– Забудьте вы о братстве на зоне, о приличиях и благородстве! Нет тут этого! Не было и не будет. Полетаев все четко рассчитал. Он прекрасно понимал, что ему на свободе понадобятся деньги на первое время. Работы у него нет, родители старенькие и бедные, поэтому он заранее втерся к вам в доверие, узнал всю нужную информацию, собрал с вас бабло и красиво ушел.

– Он что, не понимает, что мы его найдем и порвем? Или расскажем все блатным, и они его сами на ножи поставят за крысятничество.

– Ничего вы не сделаете, – спокойно и цинично заключил Матрешка. – До свободы вам еще топтать и топтать зону, поэтому к тому времени все забудется. А блатные над вами посмеются и еще денег с вас потребуют в наказание за нарушение установленных ими же порядков: покупать запреты можно только через барыг на черной стороне с уплатой двадцатипроцентного «налога» на общее. А станете и дальше раскручивать эту тему, Полетаев, не будучи дураком, напишет на вас заявление о вымогательстве. И вас тут же затаскают по инстанциям. О восьмом отряде придется забыть, о работе на промке и об УДО – тоже.

Эти слова, словно ушат холодной воды, охладили горячие головы попавших на деньги и заставили отползти в сторону своих шконок, оттуда скрежетать зубами и посыпать бывшего семейника проклятьями.

***

Одним из самых интересных экспонатов восьмого отряда был осужденный с погонялом Заяц. Он был действительно очень похож на серенького ушастого зверька благодаря короткой верхней губе, да и фамилию имел соответствующую – Зайцев. Этот высокий девятнадцатилетний пацан с явными признаками небольшой отсталости в развитии был осужден на десять лет лишения свободы из-за своей глупости и ущербности. Уроженец города Электросталь Московской области, он вместе со своим малолетним другом, которому на момент совершения преступления было всего тринадцать лет, решил от нечего делать покататься на электричке прицепом – то есть запрыгнув на подвес заднего вагона. Накатавшись и подняв себе уровень адреналина, они выпили по бутылке пива, потом заприметили симпатичную девушку и решили ее ограбить в лесочке недалеко от станции. Далее лучше цитировать материалы уголовного дела Владимира Зайцева, потому что красочнее, чем наши российские следователи, никто и не напишет: «Подняв с земли П-образную палку, обвиняемый Зайцев стал угрожать потерпевшей расправой и потребовал ее вынуть из ушей сережки и снять с шеи цепочку, что она, опасаясь за свою жизнь, и сделала. Но этого оказалось для Зайцева мало, и он потребовал от нее вступить с ним и его товарищем в половую связь, на что потерпевшая попросила о снисхождении и согласилась лишь на минет. После актов сексуального насилия и грабежа потерпевшую отпустили».

Самое интересное, что основной срок из полученной десятки пришелся именно на статью о вовлечении малолетнего в преступления. А поймали этих двух идиотов на следующий же день после того, как они сдали в ближайший к их дому ломбард украденные ценности, да еще и предоставив паспорт. Малолетний сразу же скинул всю вину с себя на Зайца и получил условный срок. А вот Володю изрядно помяли опера в допросной за то, что он отказывался признаваться, и попытались даже повесить на него парочку висяков похожей направленности. Но тут ему повезло с алиби, и вместо пятнашки он поехал отбывать чирик.

Когда Гриша спросил Володю, ради чего он все это делал, Заяц, недолго думая, ответил, что стремился показать своему другу, какой он крутой, а после алкоголя еще и захотелось попробовать, что такое секс. Попробовал! Теперь до тридцати лет о сексе можно забыть – по крайней мере, о традиционном. Самое обидное, что таких зайцев по всей стране сотни, а может быть, даже и тысячи.

***

Михаил Ильич Лернер был одним из так называемых олигархов восьмого отряда, при этом самым трудолюбивым и востребованным специалистом в цеху металлоконструкций. Высокий еврей с крупными чертами лица, лысоватый, с седоватыми висками и очень грустными глазами каждое утро перед уходом на работу завтракал на кормокухне вместе со своим подельником по уголовному делу о мошенничестве в особо крупном размере Александром Вершининым и частенько приглашал в компанию Гришу. На свободе у него была фирма, работающая с корпорацией Роснано, которая занималась разработкой и производством специальной крошки для строительства современных дорог. Миша был не только человеком науки, имеющим не один патент и имя в профессиональной среде, но и прекрасным бизнесменом, поэтому дела у его компании шли замечательно, если не сказать больше. Но беда пришла, откуда не ждали. Его родной брат, видимо, захотевший иметь бо́льший вес в их совместной фирме или подкупленный конкурентами, написал заявление о том, что он якобы дал кредит Михаилу в размере ста восьмидесяти миллионов рублей под залог доли в двадцать девять и пять десятых процента в компании «Новый каучук», записанной на его тестя Александра Вершинина. Свои долговые обязательства перед братом Михаил Лернер не выполнил, а господин Вершинин отказался передать долю в принадлежащей ему компании Дмитрию Лернеру. При этом выяснилось, что договор о залоге доли в «Новом каучуке» носил предварительный характер и взыскать эту долю по договору займа невозможно. В результате чего следствие пришло к выводу, что Михаил Лернер и его тесть изначально не собирались отдавать брату бизнесмена долг или передавать ему долю в «Новом каучуке». Миша получил шесть лет колонии общего режима, а его тесть – три.

Жена Михаила Лернера Светлана утверждала в прессе, что ее отец пострадал невинно – из-за конфликта ее мужа с братом. По ее словам, Александр Вершинин – военный пенсионер, который никогда не занимался бизнесом, а жил на даче на свою пенсию. Госпожа Лернер отрицала сам факт совершенного мошенничества. По ее версии, «Дмитрий Лернер, опираясь на свои связи в полиции, незаконно перевел гражданско-правовой спор в уголовную плоскость». При этом госпожа Лернер возложила на младшего брата мужа ответственность за все криминальные происшествия, случившиеся с ее семьей за последние годы, которых оказалось немало. Так, в октябре 2009 года неизвестные сожгли автомобиль ее мужа, в апреле 2010 года сгорел автомобиль ее отца. 26 марта 2012 года во дворе дома Лернеров на аллее Жемчуговой неизвестный ранил Михаила Лернера из пистолета в бедро, после чего скрылся. А затем, четвертого июня, на лестничной площадке пятиэтажки в подмосковном военном городке Степынино возле квартиры ее отца сработало взрывное устройство, эквивалентное по мощности трем сотням граммов тротила. Ни одно из этих преступлений до сих пор не было раскрыто.

Михаил Ильич каждое утро, даже по выходным, выходил на работу раньше всех – еще до восьми утра. Он был очень важной фигурой на промке, поскольку только он умел пользоваться компьютерной программой «Автокад» для работы с чертежами и расчетами при производстве металлоконструкций. От него зависело очень многое: план, экономия материала и времени. И вообще с его появлением в цеху заказов стало намного больше, прибыль колонии от продажи готовых металлических конструкций и шкафов выросла в разы, а травмоопасность сошла на нет.

Как опытный производственник, Лернер вывел выпуск продукции на новый уровень. Вместо кустарного ангарного цеха появилось реальное предприятие. Раньше, при Советском Союзе, на производственных площадках этой колонии делали промышленные лифты, в лихие девяностые всю инфраструктуру разворовали, но на остатках былой роскоши Михаил создал два цеха: один по изготовлению металлических шкафов для раздевалок и второй – по строительству из металлических труб и арматуры больших конструкций, начиная от шикарных ворот с фигурной ковкой для начальника УФСИН Тамбовской области, сделанных за бесплатно, до крупных ангаров по коммерческим расценкам. Конечно, Лернер, как любой нормальный человек, очень хотел домой. Но ввиду его незаменимости на промке администрация делала все, чтобы задержать его на зоне до звонка. Так, например, когда он подал прошение перевести его на облегченные условия содержания, так как за свой ударный труд получал поощрения практически каждый месяц, оперчасть придумала историю о том, что он якобы является основным поставщиком мобильных телефонов через фуры, привозящие металл в промышленную часть зоны. Поэтому комиссии было рекомендовано воздержаться от положительного решения по его вопросу до тех пор, пока опера не докажут либо его виновность, либо невиновность; при этом никаких сроков расследования озвучено не было. Миша поднял бунт и отказался выходить на работу, пока не будет решения в одну или другую сторону. После этого взвыли мастера на промке, понабравшие выгодных контрактов и взявшие предоплату с заказчиков. Без Лернера работа встала. Тогда Шеин, любящий считать деньги, особенно у себя в кармане, принял решение выдать Михаилу Ильичу зеленую бирку – знак облегченных условий содержания, но временно запретил его переход в девятый отряд, где были стиральная машина, микроволновая печь, телевизор с DVD и деревянные кровати с большими, как в хорошем санатории, матрасами, а также душевая кабина с горячей водой из бойлера; именно там жили облегченники28. С этим Михаил не сразу, но смирился, потому что, как он считал, сам факт наличия облегченки уже давал ему неоспоримое преимущество при подаче прошения об УДО.

– Вы знаете, Гриша, – как-то во время завтрака поделился своей тайной Лернер, выяснив, что Тополев четыре года прожил в Израиле и даже получил гражданство этой страны, – я ведь тоже хотел эмигрировать в землю обетованную в 1991 году, даже документы начал собирать. Но павловская реформа29 съела все мои накопления в сберкассе, а сумма для того времени у меня была огромная – девяносто пять тысяч рублей. Заработал много на кооперативном движении, – сказал он и печально улыбнулся. – У меня есть Тора! – почти шепотом продолжил он. – Может быть, у вас получится, как у гражданина Израиля и еврея, пробить в администрации разрешение на создание синагоги в нашей колонии? По моим данным, у нас тут минимум семь евреев. Мы могли бы собираться в шабат30 и изучать Тору.

– Я готов попробовать, – ответил Григорий, обрадовавшийся возможности хоть как-то разнообразить свой скучный быт. – Только не знаю, с чего начать…

– Начните с Толика – завхоза пятого отряда. Он горский еврей и очень общительный парень с большими связями в администрации. Он наверняка захочет нам помочь!

В этот же день после утренней проверки, когда Гриша с Леонидычем по обыкновению наматывали круги по локалке, решетка шлюза неожиданно открылась, и появился Иосиф Кикозашвили со скруткой под мышкой правой руки и большим баулом в левой. Гриша сразу же подскочил к приятелю и перехватил тяжеленную сумку, которую пожилой грузин уже еле-еле волок.

– Иосиф! Какими судьбами? – удивившись их встрече, воскликнул Григорий.

– Здравствуй, дорогой! – поздоровался Кикозашвили. – К вам перевели.

– Ну, пойдем в помещение, разместим тебя, а потом расскажешь, что случилось, – предложил Гриша, и они поднялись на второй этаж.

Оказалось, что вчера Иосифа вызвал к себе начальник лагеря Шеин и практически в приказном тоне распорядился перевести его из третьего отряда в восьмой. Обосновал он это тем, что данное им родственникам Кикозашвили обещание – естественно, не за бесплатно – обеспечить сидельца относительным комфортом и гарантированным УДО он может исполнить только при условии нахождения последнего в режимном отряде. За пять дней до этого Иосиф ходил на длительное свидание с женой, и она осталась категорически недовольна его внешним видом и состоянием здоровья. Естественно, пожаловалась начальнику, как только вышла из стен колонии. Тот был не дурак подзаработать лишнюю сотню тысяч и принял на себя заботы о пожилом грузине. Завхоза Евгения по его поводу вызывал лично Шеин прямо с утра. Поэтому, когда Гриша с Иосифом зашли к Соболеву в кабинет, тот уже с нетерпением ждал новенького, подробно проинструктированный и дружелюбно настроенный.

Разместили Кикозашвили на нижнем ярусе шконок, стоящих у окна недалеко от Гришиного спального места. Тополев все подробно показал и разъяснил относительно быта и условий содержания в восьмом отряде своему бывшему соэтапнику, после чего они вышли во двор и уселись в тени деревьев на лавочке.

Они делились своими историями за последние полтора месяца нахождения на зоне по разные стороны так называемых баррикад. Иосиф со свойственным ему гневом к несправедливости отреагировал на некрасивый поступок Космоса, а сам посетовал на то, что с момента распределения с карантина в черный отряд никак не может нормально выспаться, потому что на той стороне жизнь ночью только начинается. Взрослым сидельцам, днем работающим на промке, хочется отдохнуть после десяти часов вечера, а тамошняя бесцеремонная молодежь днем выдрыхнется31, а ночью шарахается, шумит, гремит и громко матерится, так что спать совершенно невозможно.

– Зато у нас ты выспишься точно! – обрадовал Гриша. – В десять после команды «отбой» выключается свет в спальне, и все спят, так что в этом тебе точно повезло.

– Это обнадеживает! – с акцентом, от которого уже поотвык Григорий, ответил Иосиф. – И, как я уже понял, у вас в отряде контингент сидельцев гораздо солиднее, чем в моем третьем. Там полный сброд собрали: немытые, голодные, постоянно курить стреляют и в рот тебе смотрят, когда ты ешь. Все время играют в карты, нарды, домино-шмамино. Потом начинаются звонки на волю с плачем «Пришлите деньги, а то меня тут порвут», а некоторые даже разводом по телефону занимаются, лишь бы долги закрыть и на тряпку не попасть, – с нескрываемым чувством омерзения продолжил Кикозашвили. – Я с многими вашими на промке познакомился! Образованные, интеллигентные, вежливые – одно удовольствие общаться.

– А я говорил тебе на карантине: «Давай с нами в восьмой». А ты мне что ответил? «У меня все схвачено, за все заплачено!» – подколол грузина Гриша.

– Да я наслушался Дато, что у него все классно. Но оказалось, что он себе богатого семейника подыскивал, чтобы на халяву существовать, ничего не делая. Тоже мне грузин! – поморщившись, произнес Иосиф и махнул рукой.

– У нас в отряде, кстати, тоже два грузина есть: Миша Шария и Ираклий Георгадзе, – уточнил Тополев.

– Я с ними уже познакомился, – весело отреагировал Иосиф. – Они оба почти моего возраста, только Миша не грузин, а мингрел. Да, кстати, а ты не в курсе, какая у них беда? По какой статье сидят? Честно тебе скажу, я с насильниками очень брезгую общаться.

– Тут ты можешь быть спокоен! Ираклий сидит по сто пятьдесят девятой – он на свободе помогал гостям столицы получить российское гражданство и разрешение на работу. Его прихватили при передаче денег знакомому чиновнику в ФМС32. Он смог как-то отболтаться от двести девяносто первой статьи33 и поэтому получил всего трешку за мошенничество. А вот история Миши Шария довольно грустная. Они с сыном были в Европе. Некая знакомая попросила сына купить лекарства для больного ребенка в обычной местной аптеке. По прилете в Москву их остановили полицейские, и выяснилось, что в составе таблеток есть запрещенные в России вещества. В итоге предъявили обвинения по двести тридцать четвертой статье Уголовного кодекса34. Тогда Миша, даже не подозревающий обо всем этом, взял всю вину на себя, выведя единственного сына из-под удара. Оказалось, что за границей эти таблетки продаются свободно и действительно помогают больным. У нас таких препаратов нет, да еще и к ввозу они запрещены. Вот так он и попал на три года к нам в отряд.