Презумпция виновности. Часть 2. Свой среди чужих, чужой среди своих. Россия. Наши дни III

– Зато мы купили себе должности на носках20 и скоро выходим на промку, – с гордостью отметил Артем и ушел, не желая расстраиваться, увидав хорошо выглядевшего бывшего соэтапника.

– Гриша, у меня к тебе огромная просьба! – обратился к нему Иосиф и взял за руку. – Я вижу, ты уже оброс связями, поэтому постарайся, пожалуйста, организовать для нас, евреев, синагогу в колонии. Я очень скучаю по общению с умными интеллигентными людьми, а бейт кнессет21 сможет решить многие наши вопросы и проблемы. Я уже договорился с московским раввином, чтобы он прислал мне кипу22, Тору и Таллит23.

– Я постараюсь, Иосиф. Попробую что-нибудь узнать по этому поводу, – на прощание пообещал Григорий.

***

– Что это за носки такие? – спросил Гриша у Космоса, когда они возвращались с черной стороны в медсанчасть.

– Цех по производству носков. Стоят там с десяток станков вязальных, вот они и вяжут. У нас тут ползоны в их шерстяных носках ходит! Хозяин цеха у них – вольный дядька из местных, рассказовских. Наладил хороший бизнес. Торговля у него идет бойкая. Он мужик нежадный, и, поскольку зарплату нормальную платить работникам не может – менты не разрешают, он зекам каждую неделю «газель» еды на промку завозит и кормит всех бесплатно.

– Молодец какой! Если у него все так хорошо с заработком, зачем он тогда должности в своем цеху продает?

– Это не он продает, а мусора через своих подручных зэков: учетчиков, завхозов. Как кость он у них в горле! Бабло гребет лопатой, ни с кем не делится, зэков поощряет, помогает им всячески. Поэтому недолго ему носки вязать, я думаю. Подставят его как-нибудь, выгонят, если не посадят, а бизнес себе заграбастают. Так что можешь своим корешам не завидовать! Недолго им работать там, вот увидишь.

Николай оказался прав: буквально через неделю хозяина носков прихватили на личном досмотре с несколькими мобильными телефонами и зарядками к ним. Контракт об аренде помещения расторгли, а работников разогнали. Кто похитрее, успел устроиться на теплую швейку, кто работящий, но без блата – в слесарный цех, а остальных – по баракам.

В последних числах августа ночью в медсанчасть доставили на носилках суицидника. Фамилия его была Якубович, а погоняло – Царь. Его нашли за баней в петле. И то ли веревка была гнилой, то ли узел был смастерен неверно, но он сорвался, не успев откинуться. Принесли его в бессознательном состоянии, и пришел он в себя только утром. Выяснилось, что это наркоман со стажем, в колонии продолжил баловаться гашишем, а так как денег не было, то брал наркоту в долг у барыги. Когда пришел срок расплачиваться, чтобы не быть объявленным фуфлыжником, решил свести счеты с жизнью. Так как его попытка обернулась полным фиаско, то перед оперчастью встал неотложный вопрос о его дальнейшей судьбе. Сразу после утренней проверки заявился оперативник, который попытался разузнать у Царя причину его поступка и склонить к переводу в блок штрафного изолятора – безопасное место до конца срока – или на семерку, чтобы подлечиться от наркозависимости. Якубович разговаривать с опером напрочь отказался.

– Вот что мне с ним делать? – сетовал капитан. – Его же на нож поставят, как только он из больнички выйдет! Или, в лучшем для него случае, в обиженку загонят. Тогда он уже точно вздернется.

– Давайте я с ним попробую поговорить? – предложил свои услуги Гриша.

– А ты тот самый фээсбэшник-мошенник? – с прищуром спросил опер, обдумывая предложение Тополева.

– Куда его лучше склонять, на БМ или на семерку? – переспросил Григорий.

– Конечно, лучше на семерку! – встрепенулся оперативник. – С глаз долой! Пусть у них там голова болит по его поводу.

– Что от него требуется в случае согласия?

– Пусть заяву напишет о переводе. – Опер залез в кожаный планшет и достал несколько листов бумаги и ручку. – Вот тебе образец заявления и чистые листы. Постарайся, а?

Гриша зашел в палату и сел рядом с Якубовичем на стул. Тот приподнялся на кровати и улыбнулся вошедшему. Еще до прихода сотрудника администрации они успели пообщаться, и Царь, малообразованный человек средних лет, сильно зауважал умного и начитанного Григория. Поэтому любой информации из его уст он доверял полностью и безоговорочно.

– Иван, – начал Тополев, обращаясь к Якубовичу, – я сейчас прошу тебя об одном: быть со мной предельно честным. А я в свою очередь обещаю тебе свою помощь и открытость. Согласен?

– Да, – как завороженный, ответил он.

– Сколько ты остался должен барыге? – начал издалека Гриша.

– Пятьдесят тысяч, – не задумываясь, ответил Царь.

– Это за наркотики или еще за что?

– Нет, за гашиш! Я не игровой.

– А как тебе вдруг в долг согласились продать-то? Ты вроде не мошенник или взяточник, у которого могут быть бабки.

– Сначала дали дури в долг на тысячу. Это всем так дают. Потом барыга уговорил и увеличил лимит до пятерки. Потом увидели, как мне дачка24 богатая от мамки пришла, и сделали лимит в десятку, который я быстро употребил. А потом дали телефон и сказали, матери позвонить и попросить, чтобы полтинник перевела им на киви-кошелек. Мама согласилась и обещала через неделю прислать. Мне под ее обещание еще дали дури и даже герыч по вене пустили. А через неделю мама сказала, что ей кредит в банке не одобрили и все родственники отказали дать в долг. Вот тогда я и решился повеситься.

– Грустно это все, Ваня! Очень грустно! – подвел итог сказанному Тополев. – Я так понимаю, денег, чтобы отдать блатным, у тебя нет и не предвидится?

– Я поищу. Мне нужна связь. Я позвоню корешам на свободе, девушке своей бывшей… – заныл Якубович.

– Брось! – твердым и безжалостным голосом прервал его Гриша. – Кого ты обманываешь? Себя? Ты думаешь, что твои друзья-наркоманы скинутся тебе и соберут полтинник? Да у них самих на дозу нет! А твоя, как ты говоришь, бывшая девушка захочет тебе помогать? Да она перекрестилась, когда от тебя ушла! А еще больше – когда тебя посадили. Никто тебе не поможет! Только я. А потом мы с тобой давали друг-другу слово говорить только правду. Согласен со мной?

– Согласен, – недолго подумав, грустно ответил Иван.

– Так раз согласен, то теперь слушай меня! У тебя есть два варианта развития событий. Первый: ты выходишь из медсанчасти в лагерь, и тебя объявляют фуфлогоном, ставят раком и трахают по очереди во все дырки, а затем загоняют в обиженку, и ты будешь мыть сортиры и по первому зову бежать отсасывать любому, кто этого захочет. – Якубович с отвращением скривился и опустил вниз глаза. – Более того, – продолжил нагнетать Гриша, – они будут продолжать названивать твоей маме с угрозами, присылать твои фотографии в унизительных ракурсах и позах, и она найдет деньги и отдаст им, чтобы только не мучали ее ребенка. Но, как ты сам понимаешь, сумма будет уже в два, а то и в три раза больше, чем сейчас. Либо мать не выдержит твоего позора и умрет от инфаркта.

– Нет! – почти выкрикнул Якубович. – Не надо!

– Конечно, не надо. Можно укрыться на БМ и все два с половиной года, что тебе осталось сидеть, гнить там в камере, постоянно находиться в страхе, что тебя выпустят на зону. Но это не твой случай. Тогда второй вариант. Я бы назвал его вариантом для настоящего мужчины. Ты сейчас при мне пишешь заявление на имя начальника колонии с просьбой направить тебя для прохождения лечения от наркотической зависимости в ЛИУ №7. Недельку полежишь тут под охраной, а там – на этап и на новую зону, где ты не обманщик и не суицидник. А там, глядишь, и условно-досрочное заработаешь – и к маме домой.

Через пару минут Якубович под диктовку Гриши уже писал заявление. Опер, не веря в свое счастье, стоял за спиной у подопечного и следил за правильностью составления документа.

– Ну, спасибо тебе! – улыбаясь, жал Грише руку опер. – Я краем уха слышал, как ты его вербовал. Профессионально! А главное, что именно так бы оно бы и случилось, как ты ему рассказал. Слушай, а ты случайно не второход? – с подозрением спросил опер, пристально глядя в глаза Григорию.

– Не волнуйтесь, я первоход. И я не фээсбэшник. Просто на Бутырке в одной камере с блатными сидел – вот и нахватался по верхам.

Оперативник недоверчиво посмотрел на Тополева и удалился.

Якубовича через десять дней увезли на этап на семерку, а через два месяца оттуда дошла весть, что его там все-таки прирезали. Феруз позвонил тамошнему главному козлу25 и попросил разобраться с Царем по-царски. За назначенную цену в десять блоков сигарет, из которой исполнителю в лучшем случае досталась половина, работа была выполнена.

***

В конце августа Космос привел в медсанчасть прямо с карантина новенького парня. Его звали Виктор Мещенков, кличка – Очкарик. Среднего роста, очень худой и длинноносый несимпатичный мужчина лет тридцати оказался новой игрушкой Николая. Он был достаточно обеспеченным и без лишних вопросов переводил деньги на любые нужды Косенко. Никулинский суд Москвы приговорил его к трем годам колонии, признав организатором попытки хищения здания у московского ОАО «НИЦ «Атом» – дочернего подразделения Ростеха. Процесс проводился в особом порядке, поскольку подсудимый признал свою вину. Гособвинитель предложил приговорить Виктора к условному наказанию, об этом же попросил и представитель потерпевшей стороны. Однако суд, признав подсудимого виновным в покушении на мошенничество в особо крупном размере26, приговорил его к трем годам колонии. Такое решение оказалось неожиданным для Мещенкова и его защиты.

Дело о попытке хищения у научно-исследовательского учебного центра новых технологий и материалов «Атом» здания стоимостью около 500 млн рублей было заведено в 2013 году после обращения руководства НИЦ в Главное следственное управление МВД по Москве. Заявление было подано после того, как Виктор Мещенков в присутствии нотариуса потребовал у гендиректора центра оплатить вексель на 1,28 миллиарда рублей. Как следовало из предъявленной юристом долговой расписки, погасить вексель НИЦ должен был не ранее 1 сентября 2013 года виргинскому офшору. Однако получателем денег значилась безликая компания, директором которой Мещенков и представился. Причем на векселе значилось, что он был выписан 8 февраля 2012 года прежним руководителем НИЦ – за два дня до его смещения с должности. Новый директор решил проверить предъявленную бумагу, и оказалось, что в бухгалтерии НИЦ такой вексель не регистрировался. Юрист Мещенков был задержан сотрудниками ФСБ в своем подмосковном особняке, после чего ему было предъявлено обвинение в покушении на особо крупное мошенничество. Господин Мещенков, известный до этого защитой различных поп-звезд, включая певицу Катю Гордон, был арестован.

Как выяснилось в ходе расследования, юрист изготовил фальшивый вексель, а нотариус ему понадобился для того, чтобы зафиксировать официальный отказ НИЦ от оплаты по векселю. Затем Мещенков собирался уже через суд арестовать здание и получить его под свой контроль. Подследственный полгода вины не признавал, утверждая, в частности, что сомнительный вексель он даже намеревался сдать в полицию. Однако показания свидетелей, среди которых были экс-советник главы Ростеха Айнитдин Каржаув и его сын Алибек, а также найденные в подмосковном доме обвиняемого печати белизского офшора и план преступной схемы заставили его изменить позицию и сознаться. Юрист полностью признал вину, после чего мера пресечения ему была изменена на домашний арест.

Витя приехал в ИК-3 с остатком срока в полтора года и, естественно, мечтал уйти по УДО. Поэтому с первого дня нахождения на карантине заявил Дубровскому, что готов платить кому угодно и сколько угодно, лишь бы выскочить из лагеря до Нового года. Естественно, такое заявление не осталось без внимания, и первым, кто на него отреагировал, был Николай Косенко, который к этому времени разочаровался в платежеспособности Гриши. Более того, выяснилось, что Виктор был личным порученцем главы крупнейшего оборонно-технологического холдинга страны и выполнял для него, как юрист, грязную работу по рейдерским захватам понравившимся корпорации юридических лиц и помещений. Как рассказывал сам Мещенков, следователи и опера, когда завели уголовное дело, целенаправленно слили информацию его покровителю о том, что он якобы на допросах продал всех и вся, поэтому полтора года ему пришлось отсидеть под домашним арестом. И когда он все-таки смог донести до своего хозяина, что это все неправда и на допросах он молчит, дело сразу продвинулось, его простили и, посоветовав признаться, обещали условку. Но судья оказалась упертой и все-таки дала ему реальный срок. Теперь он с административным ресурсом, поддержкой и финансовыми возможностями технологической корпорации точно скоро окажется на свободе! Витя также пообещал Космосу, что обязательно возьмет его к себе на работу после освобождения. Все это, естественно, повлияло на окончательный выбор Николая в пользу Мещенкова.

Время шло, а сто тысяч, как утверждал Коля, так и не зачислялись на торговый счет. Григорий неоднократно набирал девушке Николая, она клялась, что постоянно названивает в банк и узнает о переводе, а те обещают ускорить процесс. Но тянуть больше Космос уже не хотел и придумал «ход конем», договорившись со старшим опером Измаиловым, чтобы тот пришел в медсанчасть, как бы случайно поймал Тополева с мобильником и отправил его на кичу. Однако благодаря зоркости обиженного Сережи, сидящего на фишке и постоянно разглядывавшего вход в медсанчасть через замочную скважину в двери, страшного не случилось. Фишкарь моментально распознал в скрытно передвигающемся по темному коридору Измаилова, пулей подлетел к Грише, вырвал у него из рук телефон и вместе с запретом скрылся во дворе, пока Ильяс Наильевич крутил своим ключом в замке. Увидев Тополева, стоящего у стены по стойке смирно, он подошел к нему и обшмонал. Ничего не найдя, молча провел поверхностный досмотр спального помещения и туалета.

– А что ты здесь делаешь? – спросил Измаилов Гришу, не найдя ничего запрещенного.

– Я тут работаю, – ответил Григорий.

– Первый раз об этом слышу! И кто тебя на работу устроил? – зло и слегка хамовато продолжил опер.

– Николай Косенко, – уверенно сказал Тополев.

– Понятно… – ухмыльнулся Ильяс и улыбнулся. – Нигде ты не работаешь, и никто тебя никуда не устраивал. Это понятно?

– Понятно, – убедившись в своих подозрениях, коротко ответил Гриша.

– Ну, раз понятно, тогда марш в отряд, а оттуда – ни шагу. Я тебе уже об этом говорил. Больше предупреждать не стану! В следующий раз отправлю в ШИЗО.

Так через месяц веселой жизни в медсанчасти Григория с позором выгнали. Потраченных за все это время денег было не жалко, кроме, естественно, взятой в долг у Будянского сотки, за которую Гриша не собирался давать Космосу спуску и продумывал варианты возврата этих средств. Также этот так быстро пролетевший месяц запомнился ему свиданием с Ларисой, тремя съеденными арбузами и одной дыней.

Через неделю после звонка Феруза Григорию из-за схожей ситуации в восьмой отряд из двенадцатого в срочном порядке был переведен Сергей Переверзев. Он, человек нарциссического склада, жаждал внимания и поэтому после отбоя частенько по мобильному довольно громко обсуждал рабочие моменты – так, что их хорошо слышали окружавшие его сокамерники. Некоторые из них были на связи с оперчастью, поэтому незамедлительно докладывали о Сережиных разговорах своим кураторам на вахте. Переверзев занимался возвратом долгов любой сложности и благодаря своему бизнесу был связан с чеченцами из «Президент-отеля» в Москве, которые не гнушались никакой грязной работой. Порой лишь одно только упоминание о них заставляло должника быстро расставаться со своими кровными, лишь бы не иметь дела с бородатыми злыми дядьками с Кавказа. Когда Сергея посадили за мошенничество, он взял аванс за работу по выбиванию очередного долга, но не выполнил свою часть договора. Он сам оказался должен этим же чеченцам, которые стали названивать в места отбывания наказания и требовать с него причитающееся им бабло. После очередного такого разговора, в котором отчетливо фигурировали суммы, фамилии и географические названия, администрация колонии решила, что на черной стороне такого персонажа держать опасно, и перевела его в образцово-показательный восьмой.

Будучи человеком коммуникабельным и добропорядочным, как и все мошенники, Переверзев быстро нашел нужные ему контакты в отряде, навел справки и вышел на Григория с предложением о приобретении в складчину мобильного телефона.

– Ты будешь пользоваться им днем, пока я на работе, а я – вечером, когда вернусь с промки. Согласен?

– У меня уже был похожий опыт, и он оказался неудачным, – ответил Гриша. – Батон мне до сих пор еще денег должен за то, что не уследил за нашей трубой и ее отшмонали ночью.

– А мы не будем заряжать его по ночам и станем убирать на курок до полуночи, – зная историю с предыдущей трубкой Гриши от Матрешки, предложил Переверзев.

Григорий согласился, и через несколько дней в столовой во время обеда произошла передача телефона с промки в жилку. Как оказалось, этот маршрут часто использовался для затягивания27 запретов. В промышленную часть зоны запрещенные предметы завозились в фурах с железом или забрасывались с воли в контейнерах, а иногда даже привязывались к стрелам и с помощью арбалета переправлялись ожидавшим в лагере зэкам. Бо́льшая часть запрещенки заходила в бараки через столовую, а остальное оседало в цехах и бендегах.

С появлением смартфона Гриша снова превратился в желаемого для дружбы и семейничества субъекта, быстро оброс знакомствами в бараке, где в последний месяц появлялся только для ночевки и с большинством обитателей не успел как следует познакомиться. Напротив их с Леонидычем двухэтажной шконки в ряду, расположенном прямо у окна на нижнем уровне, отдыхал Константинович: на первый взгляд злобный дедок с большой проплешиной меж коротких седых волос, вечно ругающийся со всеми вокруг, оказался очень общительным и приятным мужиком. Его напускная злоба была защитной реакцией на окружающий мир зоны и молодых зеков.

Писарьков Владимир Константинович был осужден на четыре года по статье 111 части первой за причинение тяжкого вреда здоровью. Будучи человеком выпивающим, а по выходным – даже пьющим, но при этом удивительным образом, еще не скатившимся в алкоголизм, поскольку соблюдал светское правило пития не в одно лицо, он всегда старался привлечь к своему застолью знакомых или соседей. Вот и в тот раз после дозы спиртного, полученной в гаражах, Константиныч решил продолжить праздник у себя дома и пригласил соседа Валерку. Но пока они шли от гаражного кооператива к дачным участкам, Валера потерялся. Дома Константинычу пришлось с горя накатить стакашек самогонки в одиночку. Непонятный шум у забора отвлек его от душевного занятия, заставил взять ружье из чулана и выйти с ним на крыльцо. Дом его находился у самой лесополосы, поэтому визиты кабанов, лис, а иногда и лосей не были для хозяина дачи сюрпризом. Писарьков несколько раз выкрикнул «Кто там? Выходи!», но не получил ответа. Тем временем громкое шевеление кустов в районе забора продолжалось.

Алкоголь в крови Владимира Константиновича сыграл с ним злую шутку, он выстрелил из своего гладкоствольного ружьишка в сторону подозрительного шевеления. Тут же раздались вопли и стоны соседа Валеры. Слава Богу, что дачный Вильгельм Телль попал своему собутыльнику только в руку, однако ранение было серьезным. Писарькову хватило ума перевязать рану первыми попавшимися под руку тряпками, затем – сесть в автомобиль и доехать до ближайшей больницы. Передав Валерку в опытные руки хирурга, он вернулся домой, накатил еще стакашек и замертво рухнул на диван.

С утра его разбудили участковый с опергруппой. Провели обыск, изъяли ружье и отвезли на медицинское освидетельствование по содержанию алкоголя в крови. После допросов вручили подписку о невыезде и отправили восвояси. Константинович думал, что на этом его злоключения закончились, но жена Валеры была явно против такого мягкого исхода для ненавистного ей соседа-алкаша, вечно втягивающего ее супруга в пьянки и гулянки до утра. Она уговорила мужа дать более жесткие показания против Писарькова, нашла недовольных соседом односельчан, которые также постарались вбить гвоздики в гроб Володи, да еще и позиция участкового, мечтавшего избавиться от одной из причин общественного беспорядка и появления заявлений, по которым ему приходилось отписываться и проводить работу. Все это привело Писарькова к суду, и, несмотря на его преклонный возраст, публичные извинения перед потерпевшим и соседями, а также клятвы и поручительства его жены, он получил по полной строгости закона: четыре года.

Но самое интересное, что Константиныч был родом из поселка Решетниково Клинского района Московской области и прекрасно знал вторую жену Гриши и всех ее родственников. Когда выяснилось, что они почти земляки, Писарьков окончательно потеплел к Тополеву и даже стал его негласным защитником и покровителем. Он с удовольствием рассказал про предыдущего мужа Ларисы Володю Куликова и его друга Бочкова, который был крупной шишкой в ментовке города Клина. Благодаря дружбе с ментом, муж Ларисы быстро встал на ноги и превратился из обычного бомбилы в крупного бизнесмена района – владельца строительного рынка на Ленинградском шоссе, на границе Тверской и Московской областей. Об их организованной преступной группе, которая вначале просто грабила проезжающие по дороге фуры, а впоследствии не гнушалась разбоями и убийствами, в поселке тихо перешептывались, а потом заговорили в полный голос и в близлежащих деревнях. В середине нулевых они отжали у местных предпринимателей строительный бизнес, рынок стройматериалов и превратились из бандитов в приличных бизнесменов. Бочков, правда, так и остался в полиции и активно крышевал Куликова, помогая разбираться с конкурентами и должниками. По мнению Константиныча, Володя продолжал любить Ларису, хотя женился на другой и даже родил ребенка в новом браке. Но о старой любви не забывает, тем более – о дочери Арине от Ларисы. Брак Гриши с его бывшей женой стал для Куликова вызовом и причиной очередной депрессии.

– Ты даже не представляешь, как он переживал, когда узнал, что вы с Лариской расписались, да еще и заграницу укатили в свадебное путешествие! – рассказывал Константиныч. – Ему же Арина постоянно фотки слала, и он прямо вскипал, когда их видел. Я сам при таких сценах присутствовал неоднократно. Он тебя люто ненавидел и, я уверен, что-то замышлял против тебя вместе со своим дружком Бочковым. Это даже хорошо, что тебя за мошенничество посадили в Москве, а то они бы с их административным ресурсом могли против тебя и более суровое наказание найти – наркоту бы подбросили или в педофилии обвинили. Поверь, они это умеют! Им это раз плюнуть! Что ни делается, все к лучшему.

Слева от Константиныча стояли подряд две шконки. На одной отдыхал Лепеха, на другой – Сергей Романов по кличке Кабан. Оба они были местными – из Тамбовской области. Первый – молодой, невысокого роста, очень наглый, с приятным картавым прононсом. Второй – высокий мужик с брутальным лицом молотобойца. Оба деревенские, и оба отбывали наказание за нанесение тяжких телесных повреждений во время пьяной драки. Лепихов, будучи человеком несильным, но дерзким, порезал ножом своего визави так, что тот целый год боролся за жизнь в различных медицинских учреждениях края. А Кабану хватило двух ударов кулаком, чтобы его спарринг-партнер до конца жизни ел только жидкую пищу. Оба схлопотали так же, как и Писарьков, по четыре года и уже отсиживали последнее лето в колонии. Кабан работал оператором в котельной и пользовался большим уважением у зэков, потому что мог решить многие вопросы с сотрудниками администрации. Считались с ним и менты, уважая Романова за крепкий деревенский характер и высококлассную самогонку, которую он гнал в котельной, пока в один вечер не был застигнут врасплох самим Балакшиным из управы. Тот поймал его в хлам пьяным на промке и долго гонялся за нарушителем дисциплины по производственным цехам. После скандала Романова, естественно, уволили, и он стал ждать освобождения в восьмом бараке безработным. Конечно, Борисович – начальник отдела безопасности, будучи его односельчанином, не давал Кабану грустить и частенько вместе с Лепехой и еще одним местным пацаненком выводил на «прополку» и уборку запретки – контрольно-следовой полосы, представлявшей собой участок земли между заборами вдоль границы исправительной колонии. Здесь зачастую можно было найти запреты после неудачных забросов с воли: наркотики, телефоны, зарядки и флешки с кинофильмами. Бо́льшую часть добычи Кабан сотоварищи, конечно же, отдавали Борисычу, но частенько и им доставались богатые трофеи, которые они могли продать, а на вырученные деньги заказать продукты через таксистов.

Соседями Гриши были москвичи Максим Демидов и Андрей Муравьев. Они тоже отсиживали последние месяцы своего срока, да еще ждали назначения суда по условно-досрочному освобождению. Муравей сидел по наркоманской статье три года и постоянно грустил. Он реально боялся выходить на свободу, потому что был абсолютно неуверенным в себе человеком. За годы в изоляции он сумел слезть с героина, на котором плотно сидел на воле, и был чистым. Освободившись, боялся снова подсесть на дурь и окончательно сторчаться. Теперь, когда срок наказания подходил к концу, эти переживания усиливались, загоняя его в конкретную депрессуху.