Наблюдатель

На дороге, у начала тропы, стоял джип. Прежде чем Каро села, Бен бросил на пассажирское сиденье сложенный кусок брезента.

– И какие возникнут симптомы? – спросила она.

– Завтра у вас начнется страшный зуд, от которого вы будете страдать недели две. Если вы особо чувствительны к этому яду, могут появиться открытые язвы. Как вы переносите яд плюща? Легко, тяжело?

– Никогда не случалось отравиться плющом.

Бен недоверчиво взглянул на нее. Похоже, он считает, что все должны проводить на открытом воздухе массу времени. Каро стало смешно. Всего несколько часов на Каймановых островах, и она уже превратилась из врача в пациентку.

– Какое у этого растения раздражающее вещество? Урушиол?

– Не знаю, какое у него научное имя.

– Оно растворяется в воде?

– Нет. Вообще, на Браке много растений, от которых лучше держаться подальше. Например, кампсис – у него много других названий, вроде «трубчатая лиана» и «жасминный цвет»; абрус молитвенный, маншинелла – Hippomane mancinella – по-настоящему опасен. Им отравился Понсе де Леон. Фрук…

Каро бесцеремонно прервала этот ботанический экскурс на полуслове:

– А каков медицинский протокол на случай контакта с вот этим, моим деревом?

– Протокол один: доставить вас на базу, где вами займется Камилла Франклин.

Медсестра, которой Каро уже успела нагрубить. Чем дальше, тем лучше.

Но Камилла разговаривала с нею очень профессионально:

– Со времени контакта прошло менее двух часов. Очень хорошо! Через кожу кое-что прошло, но не так много, как могло бы. Протрите все тело вот этим. – Она вручила Каро флакон «Текну».

– Поражение общесистемное?

– Может развиться. Кроме «Текну» можно использовать сок лайма, но он помогает значительно хуже.

– У меня ничего не чешется.

– И не будет – около суток. Зависит от того, насколько сильным был контакт и насколько вы восприимчивы к веществу. Надеюсь, глаза вы не трогали? Даже случайно, скажем, вытирая пот со лба?

– Вроде бы нет.

– И то хорошо. Сейчас протритесь как следует. Сложите вашу одежду и рубашку…

– Это рубашка Бена.

– Уже нет. Положите все в этот мешок. Обувь и носки тоже.

Из обуви у Каро имелись на смену только сандалии, мало подходящие для прогулок на природе. Но она сделала все, как велела медсестра. А потом, выйдя из ванной, сказала:

– Камилла, большое вам спасибо, что вы… что вы не ругаете меня за незнание. У меня в программе не было тропической медицины. А вы – великолепны!

Камилла расплылась в улыбке, которая совершенно изменила ее широкое суровое лицо.

– Да не за что, доктор. Я ведь всю жизнь провела на Кайманах и видела множество дерматитов от сока девичьей сливы. А вы же наш нейрохирург, а не дерматолог.

Наш нейрохирург.

* * *

Измученная Каро уснула сразу же, как только ее голова коснулась подушки, и проспала дольше, чем обычно. Утром она долго лежала в постели, чувствуя, как комната нагревается под лучами поднимающегося все выше солнца, и думала о том, что накануне рассказали ей Джулиан и доктор Вейгерт.

Мультивселенная, разветвляющаяся каждый раз, когда наблюдается любое действие, в том числе если наблюдателем является тот самый человек, который это действие совершает. Каждая ветвь представляет собой все возможные результаты случившегося наблюдения, точно так же, как каждое наблюдение электрона может повлечь за собой любой возможный результат. До момента наблюдения электрон был просто неопределенным набором возможностей. Наблюдение «свернуло» его в частицу или волну с определенным положением, и он продолжил свой путь. Так, по мнению Вейгерта и Джулиана, разветвляются отростки вселенной, «создаваемые» компьютерным чипом и человеческим решением.

Сколько раз Каро доводилось выбирать какое-то решение из двух или более вариантов? Она могла зрительно представить себе свою жизнь как бесконечно разветвляющееся дерево, каждая ветвь которого – это доступный для нее путь. Если бы мать не сказала тех ужасных слов на похоронах сына, брата Каро, если бы Каро не пришла в ярость, если бы злоба, столько лет копившаяся в их семье, не выплеснулась в конце концов хаосом? Если бы ее и Эллен не лишили наследства? Если бы она выбрала делом жизни не медицину, а какое-то иное занятие? Если бы Элен вышла замуж не за подонка, или если бы у нее не родилась Анжелика, или если бы она отдала Анжелику в приют для младенцев-инвалидов и пошла работать? Эти и миллионы других решений – «наблюдений», на языке Вейгерта, – открыли бы совсем другие пути в жизни.

Впрочем, все это понятно без зубодробительной квантовой физики. Деревья, пути – эти банальные метафоры знакомы всем и каждому. Но Джулиан и Вейгерт доказывали, что эти пути существуют или могут быть созданы (тут она никак не могла разобраться) в других ветвях множественной вселенной. И что Джулиан уже делал это.

Допустим, электрон может не стать материальным, пока кто-то не пронаблюдает его, но Джулиан-то не электрон. Да и она сама – тоже. Разве что… разве не состоит она из электронов, атомов и молекул? И эти крохотные, несущие электрический заряд частицы в ее мозгу, посредством которых информация передается от нейрона к нейрону, частицы, управляющие всеми ее ощущениями и мыслями… разве они не подвержены квантовым эффектам? Еще как. Это, по крайней мере, общепринятые научные данные. Теория Вейгерта, исходя из того, что она успела вычитать в обнаруженных файлах, имела смысл. Она основывалась на известных экспериментах, и Каро не смогла найти никакого изъяна в просмотренных рассуждениях.

– Я сделана из квантовой пены, которая коллапсировала в Кэролайн Сомс-Уоткинс, – произнесла она вслух.

И тут же возразила себе: нет, я сделана из смятения.

Взяв телефон, Каро позвонила Эллен. Та не ответила. Каро отправила сообщение, а потом и электронное письмо.

Тут она внезапно почувствовала, что очень проголодалась, и отправилась в «трапезную». Время завтрака уже подходило к концу, но одна из работниц кухни, умевшая кое-как объясняться по-английски, подала ей овсянку и кофе. Каро не сомневалась, что им хорошо платят за ежедневную работу на этой научной базе, но была уверена, что никто из этих людей никогда не заходил в Третье крыло. Ей было интересно, кто там наводил порядок, кто ухаживал за единственной клумбой. Представить себе Джулиана, или доктора Вейгерта, или даже Бена Кларби со шваброй и совком для мусора она никак не могла!

Словно подслушав ее мысли, на стул по другую сторону столика опустился Джулиан. Каро напряглась, готовая выслушать выговор или насмешку по поводу вчерашнего происшествия с девичьей сливой, но Джулиан обошелся без этого.

– Доброе утро, – сказал он. – Доктор Ласкин сейчас у Сэма, но потом обязательно осмотрит вас. Вы ведь не трогали глаза руками?

– Нет.

– Отлично! Хорошо выспались?

– Да, благодарю вас. Скажите, нельзя ли найти доктора Вейгерта? Я хотела бы задать ему несколько вопросов насчет множественных вселенных.

– Лучше задайте их мне. Собственно, именно поэтому я напал на вас, прежде чем это сделал бы Джордж, – чтобы спасти вас от ужасного испытания множеством формул и уравнений. А также потому, что, будучи единственным человеком, которому Дэвид Уикс впаял в мозги микросхему, я могу ответить на ваши вопросы по поводу операции.

– Которые я лучше задам доктору Игану, который как-никак нейрохирург.

Джулиан улыбнулся.

– Конечно, конечно. Я вовсе не считаю себя достаточно квалифицированным для того, чтобы рассказывать вам о том, как резать человеческую голову, пусть даже и мою собственную. Но ведь мне точно известно, что вы, Каро, делали подобные операции и вживляли электроды для прямой стимуляции мозга, чтобы контролировать тремор при болезни Паркинсона.

– Я вижу, вы очень тщательно исследовали мою жизнь и работу.

– Если уж я что-то исследую, то всегда делаю это очень тщательно, – ответил он и тут же скорчил смешную гримасу, как будто ужасно устыдился собственной хвастливости.

Каро не смогла удержаться от смеха. Определенно, он обладал недюжинным актерским талантом.

– Вы мне это прекратите, молодой человек! – сказала она тоном строгой учительницы.

Он послушно сложил руки на столе и кротко пропищал:

– Слушаюсь, мэм.

Боже, она ведь флиртует с ним! Но у него такая озорная улыбка, а уж глаза…

Она резко взяла себя в руки.

– У меня есть вопросы насчет вашего импланта – и по части собственно операции, и о вашем субъективном восприятии.

– Субъективное будет проще. Все ощущения, полученные мною в альтернативной ветви мультивселенной, полностью записаны.

– Записаны?! – повторила она.

– Так точно, – подтвердил он, чуть заметно улыбнувшись. – Вчера вы видели в Третьем крыле нашу аппаратуру для визуализации зрительных образов. Она записывает образы, возникающие в мозгу в то время, когда сознание пребывает в альтернативной ветви вселенной.

– Очень хорошо, – сказала Каро, хотя не имела ни малейшего представления о том, как ей следует оценивать еще один узор в и без того очень сложной картине. – Обязательно посмотрю эти записи. Но сначала ответьте мне на другой вопрос. Сколько еще проживет доктор Уоткинс?

– Может быть, четыре месяца, но не больше шести.

Примерно так она и думала.

– Вы давно работаете с ним?

– Проект они начали вдвоем с Джорджем пятнадцать лет назад. Они были закадычными друзьями еще с Оксфорда. А я присоединился спустя несколько лет.

Пятнадцать лет. Что ж, это объясняет исчезновение их обоих – Сэмюэла Уоткинса и Джорджа Вейгерта – из поля зрения широкой публики. А вот определение «закадычные друзья», кажется, не очень подходит для них обоих.

– Хотелось бы – если можно, не откладывая – посмотреть ваши записи.

– Конечно, можно. Мы… О, привет, Ральф. Ты, наверно, еще не знаком со своим новым боссом. Доктор Каро Сомс-Уоткинс, доктор Ральф Иган, ваш ассистент. Правда, временный.

Иган кивнул Каро, шлепнулся на стул и объявил без всяких предисловий:

– Я как раз насчет этого. К сожалению, мне не придется поработать с новым боссом. Из Лос-Анджелеса меня просят выйти на службу в больницу раньше, чем мы договаривались. Один из их хирургов скоропостижно умер от разрыва аневризмы, и они хотят, чтобы я приступил к работе не позднее чем через две недели. Мне ужасно неприятно бросать вас в трудную минуту, ведь доктор Сомс-Уоткинс только что приехала, но если ты позволишь…

Джулиан переключился на новую тему почти сразу:

– Мы как-нибудь обойдемся без тебя. Пересмотрим график операций. Тем более сейчас уже идет собеседование с еще одним хирургом. Поздравляю тебя, Ральф. Дядя Джон будет в восторге. – Поздравления прозвучали вполне искренне.

Иган взахлеб рассказывал о своем новом месте работы. Совсем недавно Каро твердо рассчитывала на что-то подобное, но теперь, увы, об этом нечего было и думать. Она тоже поздравила Игана.

У нее вдруг зачесалась левая щека, и она поскребла ее ногтями.

– Что касается графика операций, – сказал Джулиан, – первой на очереди остается Лоррейн. Может быть, сегодня вечером ты покажешь Каро все, что… ну, что там нужно хирургам для того, чтобы взяться за работу, и завтра вы вдвоем сможете сделать операцию?

– У меня все материалы, которые подготовили мы с Дэвидом, в том числе и анализы и план операции Лоррейн. Я пришлю их вам по электронной почте, и если хотите, мы их сможем вместе изучить. Какое время вас устроит?

События развивались слишком быстро. Каро вовсе не была настроена оперировать завтра. Она даже не решила, останется ли здесь, а чтобы принять решение, ей требовалось больше информации. Но от того, что она ознакомится с материалами Игана, вреда не будет, напротив, они могут помочь ей наконец-то решить, что сказать Джулиану.

– Час дня вас устроит?

– Отлично. Можно встретиться в больничном холле. Прошу меня извинить, но мне нужно еще сделать несколько телефонных звонков. Рад был познакомиться, доктор. – И он поспешно вышел.

– Дядя Джон?.. – вопросительно проговорила Каро.

– Ральф мой двоюродный племянник. Лоррейн, ваша первая пациентка, – моя сестра. Так что о секретности можно не беспокоиться.

– Но почему требуется такая строгая секретность?

Джулиан подался вперед, поставив локти на стол.

– Каро, вся эта затея в целом – переворот в науке. Сама операция не так уж сложна; по крайней мере, так мне говорил Иган. Насколько я понимаю, для нее вовсе не требуются ваши способности. Но дело принципиально новое. В свое время мы протрубим о своих достижениях на весь мир, но на данный момент у нас нет юридической защиты. Мы должны быть крайне осторожными.

– И поэтому вы должны находиться за пределами Соединенных Штатов?

– Совершенно верно, – кивнул Джулиан, и на этот раз его улыбка была не столь располагающей. – Готовы изучить записи?

– Да. – Она встала и пошла за ним, стараясь не замечать неожиданно возникшего зуда в спине.

* * *

В Третьем крыле все выглядело точно так же, как и накануне.

– Вы же знакомы с контрастной ФМРТ, – сказал Джулиан. – И, может быть, уже знаете, что визуализация зрительных образов осуществляется по изображениям контрастной ФМРТ путем декодирования иерархии сложной мозговой активности. Для этого используется метод машинного обучения с включением глубоких нейронных сетей. Затем генераторная сеть усиливает изображения и уточняет их. В итоге получается видеозапись, построенная так же, как старые кинофильмы – из множества быстро сменяющихся изображений. Еще до первого сеанса я тренировал систему ВЗО на распознавание конкретных образов в моем мозгу. Я сто двадцать два часа пролежал на этой койке, – он указал на больничную функциональную кровать, – рассматривая все более сложные изображения. Кошка. Кошка на заборе. Кошка, готовящаяся пройтись по забору. Кошка на земле. Кошка…

– Я поняла, – сказала Каро.

– Когда на выходе ВЗО стало появляться практически то же самое, что было у меня перед глазами, мы перешли к движущимся изображениям – кошка, прыгающая с забора, и тому подобное. Со временем машина научилась распознавать практически все, о чем я думал, пока был подключен к ней.

– То есть читать ваши мысли?

– Да – из зрительных областей мозга, пока я подключен к оборудованию. К сожалению, слуховые зоны такой обработке не поддаются. Лоррейн уже прошла такой же цикл машинного обучения. В базе хранятся ее данные, а также данные еще нескольких человек, которым предстоит имплантирование. Моя команда несколько лет занималась разработкой базового программного обеспечения. В дальнейшем такого продолжительного обучения не потребуется, когда-нибудь можно будет и совсем обойтись без него, потому что в базе уже будет хороший запас. С каждым установленным имплантом машина получает новые знания.

Каро еще раз задержала взгляд на функциональной кровати, стоявшей между аппаратом контрастной ФМРТ и компьютерным пультом. На подушке лежало несколько толстых проводов. На мгновение все это показалось ей чудовищным высокотехнологичным пыточным устройством.

– Догадываюсь, о чем вы могли подумать, – тихо сказал Джулиан. – Это совершенно безболезненно.

– Я знаю, что визуализация не вызывает болевых ощущений.

– Конечно, вы не можете этого не знать. Извините. Вторым этапом подготовки, который занял еще больше времени, было создание программного обеспечения с информацией о той ветви множественной вселенной, которую я должен был создать. Для первого раза данные, которые мы запрограммировали для создания новой ветви мультивселенной, сохраняли ее практически идентичной этой. Мы стараемся делать все как можно проще, пока не увидим, как работают алгоритмы.

Эти данные и все, что разрабатывали позже, закачивались в чип через разъем, вмонтированный мне в череп.

Джулиан наклонился и двумя руками раздвинул густые белокурые волосы. Каро сразу увидела крохотную титановую накладку, прикрывавшую концы проводов, уходивших в глубины мозга.

Джулиан выпрямился.

– А на чипе, который сидит в моем мозгу, хранятся новые алгоритмы обработки информации. На их разработку ушло десять лет. Ну, и в завершение всего Дэвид Уикс имплантировал этот чип мне.

Каро уставилась на него во все глаза. Он так запросто, так непринужденно говорил о том, чего просто не могло быть. Исследования мозга так не проводятся. Мозги так не работают. Несомненно, были ложные предпосылки, неудачные методы, бесконечные пробы и ошибки и столь же бесконечные разочарования.

– Представьте это себе так, – продолжил Джулиан. – Один-единственный наблюдатель, обладающий сознанием, может полностью предопределить квантовое размытие, что приведет к коллапсу волн вероятности в новую ветвь вселенной. И я лично был в той вселенной этим самым наблюдателем. Конечно, не в телесной форме – тело оставалось здесь, а своим сознанием. И я управлял тем, что создал. Я мог изменять эту ветвь мультивселенной по своему желанию, потому что физическая реальность зависит от того, сколько наблюдений сделано и насколько плотно они, так сказать, упакованы. Джордж много чего расскажет вам по этому поводу. Но самое главное в том, что вселенная, в которую я собираюсь войти, реальна, и создало ее мое собственное сознание.

В его голосе прорвалась встревожившая Каро нотка ликования. Он словно бы смотрел на что-то, видимое только ему одному.

– Когда я вернулся – это случилось, когда выключили компьютер, – созданная мною вселенная продолжила существование без меня. Подвергнув ее наблюдению, я породил ее бытие, но после меня в этой вселенной было множество других наблюдателей, которых вызвал к жизни тоже я. Люди, животные, птицы.

– Другими словами, вы считаете, что сделались богом.

– Я не считаю. Я знаю.

Это было уже чересчур.

– Откуда вы знаете, что это не было просто галлюцинацией? По-настоящему мощная галлюцинация, которую вы сочли реальностью? Один прием ЛСД – и вы сэкономили бы миллиарды долларов.

Эти слова не обидели Джулиана. Он рассмеялся.

– Каро, мне почему-то кажется, что вы не из тех людей, которые на собственном опыте знают действие кислоты.

Она действительно не знала. Даже в студенческие годы она очень много занималась и крайне редко принимала участие в вечеринках. Но ведь дело не в этом!

– Джулиан…

– Вы считаете, что это всего лишь мания величия, верно? Или что я, попросту говоря, выдаю желаемое за действительное. Создаю, дескать, вселенные по индивидуальному проекту. Это не так. Мы ведем серьезное исследование того, как на самом деле функционирует реальность. Теория когерентности навсегда перевернет всю науку. Конечно, там еще полным-полно белых пятен. Но мы, по ходу работы, их понемногу устраняем. На сегодня у нас имеются мои записи – первые в истории человечества записи сознания, создающего реальность. Я хотел бы, чтоб вы их посмотрели.

Не дожидаясь ответа, он включил компьютер. Засветился просторный экран.

– Первая часть, как вы сразу поймете, всего лишь обычная видеофиксация.

На экране Джулиан лежал на кровати. Около одного блока мониторов стоял Эйден Эберхарт, а около другого – рослая чернокожая женщина. Чуть поодаль от кровати стояло еще несколько человек. От головы Джулиана тянулись к приборам толстые провода. Каро сразу же пришло в голову сравнение с жертвенным алтарем; впрочем, Вейгерт, переминавшийся с ноги на ногу чуть поодаль от прочих, ничуть не напоминал кровожадного жреца, и уж конечно, ацтекские жертвы не носили джинсов и рубашек-поло от Армани.

Она подумала, что у нее, кажется, начинается легкая истерика.

Вейгерт кивнул, Джулиан поднял большой палец, и с экрана на пару секунд пропало изображение. Вновь появившись, изображение стало далеко не таким четким, хотя вполне распознаваемым, – словно смотришь через марлевую занавеску, колышущуюся под легким ветерком.

Та же самая комната. Джулиан стоит, с его головы не свисают никакие провода. Вейгерт и все остальные исчезли. Джулиан подходит к двери и открывает ее. За дверью оказывается не конференц-зал, уже знакомый Каро, а сразу двор Третьего крыла с навесом вдоль стен окружающих его строений. Все двери закрыты. Клумба посреди двора такая же неприглядная, какой ее успела запомнить Каро, но рядом с нею возвышается большой роскошный фонтан; вода, громко журча, вздымалась над грудой камней, увенчанной мраморными фигурами полуголых людей и вздыбленных коней. Сооружение казалось смутно знакомым, но Каро не могла вспомнить, где же она могла видеть это пышное великолепие.

Джулиан решительно подошел к фонтану и вытянул руку. Вода заструилась по пальцам. Другой рукой он достал из кармана монетку и бросил ее в бассейн.

Римский фонтан Треви. Каро видела его только на фотографиях, побывать в Риме ей не довелось. А Джулиан, возможно, был. Многочисленные детали фонтана виделись очень четко и пребывали в явном соответствии между собой.

Дверь открылась, и появился Вейгерт. Они пожали друг другу руки. Джулиан широко улыбался, а Вейгерт вообще сиял, как маяк над морем. Запись кончилась.

– Ну, что? – произнес Вейгерт, повернувшись к Каро.

– И что? Я все так же не понимаю, почему это не может быть компьютерной визуализацией вашей галлюцинации.

– Нет, – сказал Джулиан, – это не иллюзия. Видите ли, Каро, я не могу неопровержимо доказать вам, что это действительно было. По крайней мере до тех пор, пока импланты не получит некоторое количество людей и можно будет проанализировать ряд результатов. А сейчас я скажу вам нечто такое, что не одобрили бы серьезные ученые вроде Вейгерта или Уоткинса. Я тоже ученый, но вполне могу смириться с тем, что возможны и такие виды восприятия, которые не соответствуют лабораторным критериям эксперимента, но тем не менее являются «реальными». Разве вам самой не случалось испытывать что-нибудь такое, под что никак не удается подвести научную основу, но вы тем не менее точно знаете, что это было?

Она лежит – сколько ей было лет? шесть? семь? – на одеяле в садике за домом и смотрит на проплывающие в небе облака. А потом, в один миг, нет ни облаков, ни самой Каро. Она находится нигде и везде, вплетенная в то, что позднее стала называть тканью мироздания. Она – это облака, трава, ветерок и муравей, перебирающийся через ее руку. Она является всем, и всё является ею.

Джулиан, не сводивший взгляда с ее лица, продолжал:

– Один из общепринятых критериев экспериментальной науки – воспроизводимость. Один и тот же опыт дает один и тот же результат. Это не единственная моя запись ВЗО. Я еще дважды посещал эту ветвь вселенной, и все три записи идентичны. Бывает ли, чтобы наркотические галлюцинации, сны или любые другие «измененные состояния», известные психологии, в точности повторялись через несколько дней?

Спина и лицо Каро снова зачесались. Ее собственное измененное состояние – то, детское, – не повторилось ни разу в жизни. Но ведь оно было.

Что ничего не доказывает.

Кожа чесалась все сильнее.

– Все первые творения ветви мультивселенной, – сказал Джулиан, – будут похожи на это, потому что для этого требуется меньше программировать чип. Но в конечном счете, обладая достаточным объемом информации, доступной сознанию при выходе из этой ветви, носитель импланта может воссоздать прошлое. Войти в предыдущую эпоху своей жизни или даже жизни планеты. Можно было бы воссоздать предыдущее событие и сделать так, чтобы в ветке, которая продолжится после того, как вы ее покинете, оно завершилось иначе, чем здесь. Вы могли бы попасть во вселенную, в которой вам не встретится на пути девичья слива. Подумайте об этом, Каро! Вы можете заново пережить и изменить прошлое. Не только в воображении, но и в осознанной реальности, столь же вещественной, как эта.

Тесная до клаустрофобии комната, полная цветов. Этих цветов слишком много, они одуряюще пахнут. Комната заполняется черной океанской водой, которая бурлит, треплет черные одеяния женщин. Грозит утащить их на дно. Только это вовсе не океан, не вода, это ядовитый туман, который ест глаза и обжигает кожу, и этот туман создала сама Каро. Это из-за нее…

– Бывает и такое прошлое, которое не следовало бы воскрешать, – с излишним напором сказала она.

Он некоторое время смотрел на нее, а потом сказал мягким тоном:

– Это верно. Но вы можете создать прошлое, в котором ваш брат не умер. Это…

– Стоп, – перебила его Каро.

Она не собиралась обсуждать с Джулианом смерть Итана. Даже с Эллен они старательно избегали этой темы, причем так решила Каро, а не Эллен. Но кошмарные похороны и еще более кошмарные последствия вновь и вновь приходили в ее сны, как это случилось, когда она задремала под девичьей сливой.

– Извините, – сказал Джулиан. – Но очень важно, чтобы вы поняли эти основополагающие идеи. Ваш мозг не видит ничего, что было бы «за пределами здесь», потому что «за пределами здесь» нет ничего, кроме облака квантовой информации. Ваш мозг использует жестко прошитый алгоритм, чтобы коллапсировать волновую функцию – не одну, а много, много, много волн, непрерывно, – и таким образом генерирует реальность в вашей собственной голове. Возможных цепочек мозговой активности тоже очень много, но их восприятие ограничивают все те же алгоритмы вашего мозга. Тем не менее они все же существуют как возможности, что сознавали даже средневековые философы: «материя никогда не находится в отрыве от лишенности, поскольку, когда она находится под одной формой, наличествует лишенность другой, и наоборот» (Фома Аквинский, «О началах природы»). Мой мозговой чип изменил алгоритмы, которые обычно лишают меня доступа в бодрствующем состоянии ко всему, за исключением того, что мы считаем «этой реальностью».