Легенда о Мантикоре. Пропащая душа

Встреченные по пути молодые гоблинцы, завидев девушку, или замирали, прищуривая жёлтые глаза, или скалились, обнажая жёлтые треугольные зубы и отводя назад уши, или сразу же исчезали между домами. Взрослые гоблинцы не обращали на неё никакого внимания. Эура была частым гостем в лагере. К ней привыкли: её больше не ощупывали, не обнюхивали, как при первом появлении, не теребили одежду, не осматривали оружие и не пытались залезть в сумку. Для обитателей лагеря Эура не была союзником, не была и врагом: просто случайно прохожей, заглянувшей на огонёк. Ей, не задумываясь, перерезали бы горло, если бы на то был приказ старейшин или шамана.

Сегодня то ли в честь полнолуния, то ли в честь одного из многочисленных праздничков улицы были полны народу: старые гоблинцы сидели у разбросанных по лагерю костров. Закутавшись в грубые домотканые палантины, они курили трубки, шёпотом переговариваясь на своём языке. На Площади Собраний пожилой крепкий гоблин в алых шароварах стучал в барабан костяной колотушкой из берцовой кости. Татуировки проступали на худом жилистом торсе сквозь редкую шерсть. При каждом ударе он резко вскидывал голову. Седой чуб на его бритом черепе взметался ввысь, и отблески огня вспыхивали на золотых колечках, продетых в дыры по краям длинных рваных ушей. Молодёжь радостно прыгала рядом, высоко поднимая коленца, и подскакивая, словно ужаленные. Сами гоблинцы называли эти прыжки и ужимки танцами, но как были не похожи эти звериные телодвижения на медленные неспешные придворные танцы или деревенские хороводы.

– Терррорк не хуже танцевать,– хвастливо заметил гоблинец.

Эура растерянно кивнула. Что-то пугающее было в звериных плясках.

Дорога к шаману тянулась от ворот через Площадь Собраний, амбары и жилые постройки, центральные улицы и казармы, рынок и мастерские, одним словом, через все стойбище. Сам шаман жил в пещере, там, где лагерь примыкал к утёсу. Двор его, огороженный крепким забором с собачьими черепами, отделяла от остальных построек полоса земли триста футов шириной. Летом она зарастала сорной травой, а зимой её покрывала толстая шуба снега, державшаяся до поздней весны. К шатру для приёма гостей, стоявшему у входа в пещеру вела широкая утоптанная тропа. Оставив Эуру ждать, Терррорк скрылся за пологом.

      В этой части стойбища было тихо. Неспешно плыла по небу жёлтая, словно блин, луна. Заунывно пели свои песни волки. Чадили факелы у входа, сплёвывая на снег чёрную жижу. Едва слышно стучали деревянные амулеты о ветви Древа Рода. Дерево, корявое, с морщинистой корой, разбитое молнией на две половины, но все ещё живое, жалобно скрипело под лёгкими порывами ночного ветерка. Дриады, обитавшие в его кроне, вздыхали во сне.

Наконец Терррорк появился. Высунув голову из-под куска полосатой шерстяной материи служащей дверью, он кивком головы приказал следовать за ним.

В палатке в каменном очаге горел огонь. Шаман сидел на грубо сбитой дубовой скамеечке и помешивал беличьим хвостом бурую тягучую жидкость. Впустив девушку, Терррорк выскочил прочь, пообещав явиться по первому зову.

– Садись, – проговорил шаман, указывая на свёрнутое вчетверо шерстяное одеяло, лежащее рядом с ним.

Эура послушно села, подобрав под себя ноги.

      Минуты тянулись, словно густой мёд. Шаман молчал, сосредоточенно возя кистью по стенкам глиняного сосуда. Рядом стояли блюдца с травами, кореньями, сушёными грибами, подтаявшими от жара очага ягодами, обугленными мышиными трупиками и чем-то кишащим, похожим на червей. В углу Эура заметила плетёную клетку со змеёй. В палатке было натоплено, и гадина, мучаясь от зимней бессонницы, лениво шевелилась, скребя чешуёй об ивовые прутья. До полуночи было далеко, и шаман не торопясь готовил свои зелья. От вони, аромата, запаха гари, дыма, поднимавшегося над очагом резало глаза.

– В КаулютМаа, значит, собралась, – наконец прервал он молчание.

– Нет, просто на север.

– Просто на север…. Просто север – это горы: для прохода туда тебе хватить деревянного медальона с тотемом нашего Клана. Ты платить за проход через ТрайЕлоссу!

– По горным перевалам хочу пройтись, охотничью удачу испытать, – гнула свою линию девушка. – А печать, открывающую врата ТрайЕлоссы, я на всякий случай просила. В горах может всякое случиться.

– Ущелий и перевалов хватить и здесь, а к ТрайЕлоссе случайно не попасть. Туда ведёт только одна дорога – через речку Киттеру и перевал Орлов. В тех землях мало дичи: все чуять смрад КаулютМаа и бежать оттуда.

– Зря беспокоишься, Хооре, не поеду я туда. У меня и карты-то нет.

– Не лгать старому Хооре, женщина! Ты и Матиас убить тролля. Это пришлый тролль, не наш. Тролль соглядатай, он прийти из-за гор, у него ты найти карты. Ты затеять недоброе, Эура, – неодобрительно покачал головой шаман. – Ты внести плату за проход через ТрайЕлоссу: если ты захотеть, шаман вернуть все деньги, все до последнего золотого.

– Нет.

– Время ещё есть. Подумай.

– Нет.

– Ну, тогда сидеть и слушать. Может боги осветить твой тёмный ум моими словами. КаулютМаа – страна мертвецов. Давно-давно наш клан жить по ту сторону гор. Я не могу сказать плохо или хорошо: мы охотиться, воевать, растить маленьких гоблинов и молиться. Я плохо помнить те времена. Я быть маленький. Очень маленький. Но я помнить, как все измениться. Глупые люди поссориться с драконами и мёртвые выползти из земли. Люди испугаться огородить свои земли магией. Мой клан бежать от беды, но мы сохранить Право Перехода в наши старые земли.

– Ты хочешь сказать, что по ту сторону гор только пустыня и живые мертвецы?

– Я не знать правды. Может быть, люди-маги справиться с мёртвыми, а может нет… Я знать только одно: мой клан больше не вернуться в те земли. Земли, где мёртвые ходить, словно живые, а живые забыть своих богов и предков – прокляты. Нам там нет места.

– То есть, там живут люди?

– Из КаулютМаа сбежать даже гоблинцы, а ты говорить о людях! Не пытайся попасть в те земли, Эура.

Девушка молчала, опустив голову.

– Я могу обмануть тебя, сказать, что боги открыли судьбу, что я заглянуть в шар предсказаний и видеть волю небес. Я мог врать, что боги против твоя затея, – продолжал шаман, размешивая зелье. Голос его тихий и строгий наполнял палатку, вместе с дымом уносился в небеса сквозь оконце надо очагом.– Старый Хооре быть честен с тобой: я никогда не уметь предсказать будущее и гадать по чайной гуще или кишкам свиньи. Шаманом меня называть за другое: я уметь строить цепи в своей голове…. Цепи из событий, поступков, желаний и помыслов. Они помогать мне угадывать. Я просто видеть чуть дальше своего носа. То, что я видеть про тебя, мне очень не нравиться. Я видеть: ты наделать много глупостей. Я не могу отказать тебе, но пока есть время, и серебряная Селена не встать над моим домом, я хотеть спросить ещё раз: «Эура, дочь Наместника Трюггера, ты хотеть купить ключ от ТрайЕлоссы, Право на Переход в КаулютМаа?»

– Да.

– Снимать одежду. – Голос шамана стал ледяным. – Шкуру твою слегка подпорчу.

Эура подчинилась, поспешно скинув рубашку и куртку.

      Шаман надел перчатки и осторожно вытащил из очага раскалённый нож, отчего в воздухе завоняло палёной кожей. Обмакнув кончик толстого лезвия в плошку с зелёной жижей, он начал водить остриём по оголённому плечу. Раскалённое лезвие, едва касаясь фарфоровой девичьей кожи, оставляло багровый кровоточащий след.

– Я наложить две печати и замок. Первая печать исчезнуть, когда ты пройти через врата на ту сторону. Вторая – когда вернуться в Предгорья. Замок пропасть, когда исчезнуть обе печати, – объяснял шаман, старательно выводя на плече круглую розетку из листьев клевера. Внутри розетки улыбалась клыкастая морда с гривой курчавых волос, отдалённо похожая на львиную. Закончив вырезать голову на правом предплечье, он смазал кровоточащий рисунок снадобьем и положил нож в очаг. Затем, он вытащил из огня второй нож и принялся тонким лезвием наносить узор на тыльной стороне ладоней. Орнамент из листьев, завитушек и полевых цветов покрыл руки бурой вязью. Там, где элементы соединялись или переходили один в другой, сочилась сукровица. Если же шаман, увлёкшись, нажимал чуть сильнее, набухала кровавая капля.

– Твои люди не оценить мою работу, – грустно покачал головой шаман. – Им не понравиться узор.

– Придётся носить перчатки, – сквозь зубы процедила Эура. Губы её, стиснутые от боли, побелели и высохли. Они едва сдерживалась, чтобы не заорать, но шаман продолжать вырезать на коже причудливый узор, оставляя коричневую дорожку шрама. Наконец, он вернул нож в огонь и придирчиво окинул взглядом работу.

– До утра можешь оставаться в лагере. Как только солнце вставать, Терррорк проводить тебя. Да хранить тебя людские боги… и мать наша, Морриган, – добавил он.

Эура накинула куртку и встала. Покачиваясь на одеревеневших ногах, она вышла из палатки. Только когда полог закрылся за ней, она беззвучно зарыдала и рухнула на снег. Холод унял боль. Снег, касаясь кожи, таял, кровавыми ручейками стекая с татуировок. За Право Прохода в КаулютМаа нужно было платить. Платить золотом. Платить болью. Девушка вытерла лицо снегом и подняла глаза. Ничего не изменилось: все те же холодные звезды и огромная луна висящая над шатром.

– За мной идти, женщина человека, – недовольно скомандовал Терррорк, вылезший из шатра. – Нечего пачкать гнилой кровью двор.

Тряпка, пахнущая травами, упала рядом с Эурой, оставляя в сугробе бурый след. Эура вытерла руки: шрамы защипало, но кровь перестала капать, запёкшись на краях ранок.

– Быстрей, – потребовал гоблинец. – Не стоит привлекать запахом своей крови волчколюдов.

– Лагерь хорошо укреплён, – устало заметила Эура.

– Луна делать их глупыми и злыми. Не стоит дёргать судьбу за усы, – скривился гоблинец, недовольно морща нос.

В подтверждении его слов, в отдалении завыл волк. Его песню поддержали несколько голосов.

– Быстро, – потребовал гоблинец откидываю полог палатки. Эура встала и, накинув на плечи куртку, и побрела за ним.

      В палатке было все так же жарко. Шаман давно скрылся в своей пещере, слуги утащили его добро и клетку со змеёй. Остался только запахи кожи и крови, смешавшиеся с ароматом снадобий. У огня валялись одеяла и её сумка, заботливо застёгнутая на две застёжки, хотя Эура помнила, что застёгивала только на одну. Рядом лежал свёрнутый, перевязанный ремнём тюфяк, кусок чистой белой материи и рубаха. Кое-как перевязав предплечье и кисти, девушка оделась и села у костра. Все это время Терррорк внимательно разглядывал её.

– За такую, как ты, можно было получить золото…. много золота….

Эура грустно улыбнулась.

– А что, теперь меньше предложат?

– А кому теперь нужна? Шкура у тебя теперь порченная, как у захребетника.

– Терррорк, расскажи, что там за горами? – Не унималась Эура.

– Шаман разве не рассказывать? Шаман все, что нужно тебе рассказать. Шаман старый и мудрый, а Терррорк маленький и глупый. Он не рассказать больше шамана, никак не рассказать.

– Ничего не рассказал, Хооре. Только пугал.

– Вот и я ничего не рассказать.

– А я тебе золото дам, – усмехнулась Эура. – За все же надо платить, так ведь?

– Терррорк не брать золото.

– Я тебя не первый день знаю, – прищурилась Эура. – Мы вместе ходили на оленей, мы курили трубку мира, я доставала в деревне игрушки для твоих племянников и бусы для твоих женщин. Раньше ж брал и не брезговал.

Под её взглядом гоблинец съёжился.

– Терррорк?

Гоблинец молчал, все больше превращаясь в лесного ежа.

– Поклянись, что ты не сдать Терррорка, – наконец сдался гоблинец – Поклянись людскими богами и предками, что молчать будешь, если пытать тебя.

– Клянусь, – подняла ладонь Эура.

Терррорк оглянулся, прислушался, навострив уши.

– Продать тебя Шаман, – тихо проговорил он.

– Как продал? Кому?

–Ты глупая. Думать: убила тролля, тряпки и шкуру взять и все. Приходить к нам чужие. Спрашивать. Вынюхивать. Узнавать, кто тролля завалить. На шамана ты не ругаться. Если бы шаман не сказать, кто-нибудь другой бы рассказать: Матиас всем о тролле разболтать.

– Кто приходил?

– Хозяин…. Хозяин тролля.

– Кто он? Человек, гоблин?

– Орк захребетник. Терррорк его лица не видеть, видеть только когтистую лапу. Пальца на ней не было. Эура может не бояться: орки не идти в Снерхольм. Орки не любить людей: орков прийти мало, а людей в Снерхольме много. Орки в лесу засаду не делать. Орки ждать на дорогах.

– А если я не пойду на север, передумаю…

– Шаман их о том же спросить. Орк ответить, что не его, шамана, дело.

– Орк был один?

– Я видеть одного, – ответил гоблинец, доставая трубку. – Орки – не орлы, они не летать по одному. Остальные дожидаться у Киттеры.

Трубка была знаком того, что серьёзный разговор окончен. В ответ на вопросы гоблинец молчал, пуская сизые колечки из трубки, или что-то бормотал под нос на гоблинском.

Ужин в Снерхольме был в самом разгаре: гости веселились, шут тряс бубенчиками, медведь танцевал, менестрели пели, и вино текло рекой. Только хозяева поместья были не веселы.

– Аурика, милая, – корил жену Трюггер. – Ты слишком строга к дочери: у девочки просто тяжёлый характер.

– Характер?! – Фыркнула женщина. – Ты называешь спесь и дерзость характером? Это все ты и твой братец, покойный Одвар, да пирует его душа в чертогах Морриган, избаловали. Это ты ей во всем потакал, вместо того, чтобы выпороть!

– Аурика, ласточка моя, ты не права! – Мягко ответил наместник.

– Давай не будем выносить домашние склоки на люди и обсудим это позже, – отрезала Аурика, не переставая улыбаться сидящим рядом гостям. – Довольно она мне крови попортила за сегодня. Пусть посидит и подумает.

– Мама, может быть, действительно отец прав и тебе пора сменить гнев на милость? – Заметил сидящий рядом парень. – Да, Эура бывает резка, но она всего лишь по-своему хотела нас предупредить, что охота нынче опасна. К тому же, мы ставим в неприятное положение хорошего человека, благородного господина Хайдгера. Видишь, как он погрустнел, когда ты отправила Эуру в опочивальню. А человек он действительно хороший: родственник короля, старший сын Фрерберна Могучего, владетель земель к северу от столицы, и король доверяет ему как самому себе.

– Генри, солнце моё, ты хочешь вернуть гадюку в наше болотце, – отмахнулась Аурика. – Ты готов расплатиться за последствие? Эура не признает авторитетов, чинов, и правил. Она, скорее всего, даже не поняла, за что я её наказала.

– Она забавна, – пожал плечами парень. – И королю она понравилась.

– Забавна? – Вскинула бровь Аурика.

– Ну мама.. К тому же Хайдгеру она понравилась.

– Хорошо, Генри, – сдалась Аурика. – Скажи сестре, что мы простили ей неразумные слова. Но запомни: ты отвечаешь головой, за все, что она вытворит сегодняшним вечером.

– Я схожу за ней, мама, – улыбнулся Генри. Лишь уголок его губ дёрнулся, на мгновение превращая улыбку в усмешку.

      Как Эура отличалась от тихих младших сестёр, так и тихий Генри отличался от старших братьев. Порою Аурике казалось, что шаманка была всё-таки права, предсказав ей рождение сына. А может быть старая карга, вмешавшись в дела богов, что-то напутала. Именно из-за этой ошибки непоседливая, болтающуюся по окрестным горам Эура оказалась заточенной в женском теле, а домосед Генри, проводящий все время за книжками, мужском.

Тем временем, обогнув галдящую толпу родственников, что заняли места поближе к королю, Генри подошёл к дальнему концу стола, где Хайдгер продолжал предаваться чревоугодию, погрузившись во вселенскую печаль.

– Господин Хайдгер, как хорошо, что Вас нашёл! – Вежливо проговорил парень. – Меня зовут Генри, я сын наместника и брат госпожи Эуры.

– И? – Хайдгер изрядно осоловел. Ум его стал медленным и тягучим, словно смола. Мысли, дёрнувшись, застревали в нем, словно неосторожные мошки.

– Вы обидели мою сестру.

– И? – Хайдгер залпом осушил кубок и потребовал ещё у пробегавшего рядом слуги.

– Вы хотели извиниться!

– Я? – Усмехнутся Хайдгер, вытирая рукавом небритый подбородок.

Если бы мужчина не был пьян, он бы заметил, как брезгливое выражение на миг промелькнуло на лице Генри.

– Да именно Вы. Вы, благородный господин, чьи великие предки занимают самые почётные места за пиршественным столом в чертогах Морриган; храбрый воин, о чьих подвигах слагают песни; мудрый полководец, на чьей мудрости учат молодое поколение, так?

– Несомненно!

– А моя сестрёнка – просто взбалмошная девица, – продолжал Генри. – Ну как же Вы, такой мудрый и уважаемый человек, не извинитесь. Нет, я не прошу Вас падать на колени и прилюдно признавать свою вину. Мы же с вами знаем, кто на самом деле не прав, – подмигнул Генри.

– Сладко стелешь, парнишка, да жёстко спать. Ступай ты лучше лесом, парень. Поищи другого дурака.

– Вы на охоту хотите? – Поджал губы Генри. – Старшие братья, Арво, Эверт и Кнутти не поведут в лес без Эуры. Только она знает тропы.

– Так сестрица твоя сказала, что нет в лесу дичи.

– Врёт она. Сегодня кабанов привезли целые сани. Эура отходчива. Помиритесь с ней, и Вы будете всю жизнь вспоминать охоту в здешних лесах.

– Хорошо, уговорил ты меня, – рявкнул мужчина, рывком вставая с лавки.

Сказители и песнопевцы с грохотом попадали, словно спелые яблоки с обломившейся ветки.

– Следуйте за мной, господин, – учтиво поклонился Генри и направился к выходу. Слуги, сновавшие с подносами и корзинами, пропускали сына Трюггера. Хайдгеру же приходилось пробивать проход локтями, уворачиваясь от блюд.

На лестнице они неожиданно столкнулись с Метхильд. Нянька спускалась, напевая весёлую песенку. Щеки её раскраснелись от вина.

– Куда это ты собрался, Лисёнок? – Грозно спросила женщина, перегораживая дорогу.

– По делу,– уклончиво ответил Генри, пытаясь проскользнуть мимо, но лестница, ведущая в женские покои, была узка для двоих, тем более для троих, а необъятная Метхильд просто закрывала её всю.

– В женскую половину? По делу? – Прищурила глаз Метхильд.

– Мать просит Эуру спуститься: гости без неё скучают.

– Так подожди здесь. Я сама за ней схожу.

– Э.. Метхильд, у нас деликатное дело. Господин Хайдгер был бестактен сегодня и хочет принести извинения.

– Пусть приносит, – пожала пухлыми плечами женщина. – Я сейчас её позову.

– Видишь ли, Метхильд. Тут шумно, народ ходит, а извинения подобного рода благородные господа приносят в тишине. Всё-таки он сын брата короля, ну ты меня понимаешь.

– На женской половине дома?! – Всплеснула руками женщина.

– Я, как брат, буду рядом.

– А если она не причесана или, не приведи боги, не одета? Сраму-то будет! О чем ты только думал?! Я иду с вами!

– Не стоит, Метхильд. Мы сами справимся.

– Я иду с вами! – Угрожающе повторила женщина.

– Хорошо, хорошо, – сдался Генри.

Метхильд единственный человек в Снерхольме, перечить которому боялся даже Генри.

– Вот и ладушки, – уже миролюбиво проворковала Метхильд, разворачиваясь.

Комната Эуры находилась прямо у лестницы, в начале длинного коридора огибавшего этаж длинной змеёй. Остановившись перед дверью воспитанницы, Метхильд тихонько постучала. Тишина. С лестницы доносились едва различимые звуки застолья.

– Поздно вы. Спит Эура.

– Тихо что-то,– проговорил Генри, припав ухом к замочной скважине.

– Она что, храпеть должна, как сонный тролль? – Усмехнулась Метхильд. – Или стонать как медведица? Спит она, как мышка, как и положено благородной госпоже.

      При упоминании о медведице уши Генри стали пунцовыми. Бирной или «медвежонком» звали девушку, с которой Эура застала их накануне в конюшне. Конечно, Эура поклялась ничего не рассказывать ни отцу, ни родителям его невесты, но слухи ползли по поместью.

Мимолётное чувство неловкости, однако, не помешало Генри заглянуть в замочную скважину. Луна освещала комнату желтоватым тусклым светом: одежда валялась на стуле, и перина была чуть приподнята.

– Эура, дочка, ты спишь? – Громко спросила няня, но фигура на кровати даже не шевельнулась.

– Может, действительно спит? – Задумчиво протянул Генри. – Она сегодня с братьями на охоту ездила. Может, устала?

– С братьями? – Усмехнулся Хайдгер. – Ты же тоже, вроде бы, брат?

– Не господское это дело по лесам шататься. В Снерхольме дел хватает.

– Не нравится мне это. Слишком тихо, да и тянет из комнаты, словно окно открыто. Как бы ни случилось чего… – Покачала головой Метхильд. – Эура, доченька, открывай дверь.

– Ключи есть? – Глухо спросил Хайдгер.

Медовуха, которой в дороге угостил наместник, была знатной, а вино за столом было ещё лучше, но мешать два огненных напитка было ошибкой, и теперь стук в дверь гулко отдавал в голове, а лестница медленно уплывала из-под ватных ногами.

– Нету, нету ключей. Только у госпожи Эуры есть, – развела руками женщина.

– Тогда ломать надо.

– А что госпожа Эура скажет? – Обеспокоенно спросила Метхильд.

– Ничего не скажет. Волновались мы: вдруг ей не хорошо, – проговорил Генри, ковыряя узким ножом в замке. – Хороший замок: не открывается, – раздражённо заметил он, когда лезвие, обломившись, осталось внутри. Он опёрся о дверь плечом: косяк скрипнул, но устоял.

– Отойди, малец, – усмехнулся Хайдгер.

Отодвинув Генри, мужчина навалился на дверь. Петли жалобно заскрипели, и дверь рухнула внутрь вместе с Хайдгером. Тело, лежащее на кровати, не шелохнулось. Выхватив обломанный стилет, Генри бросился к кровати. Метхильд, закрыв лицо руками, истошно завизжала. Кинжал, пронзив шелковую ткань перин, застрял между досками кровати. Перья порванных подушек белыми хлопьями разлетелись по комнате. Хайдгер, быстро трезвея, вытер вспотевший лоб.

– Сбежала, чертовка, – засмеялся Генри.

Перья, медленно кружась в воздухе, оседали на кровати, столешнице, сундуке, лавках и полках с мешочками и склянками.

– Я соберу людей, выедем немедленно.

– Не стоит: сегодня полнолунье, – махнул рукой Генри. – Эура в чем-то права: наши леса кишат всякими тварями, а в полнолунье они особенно опасны. От лунного света у них кипит кровь, и несчастные, проклятые богами, создания теряют разум и страх.

– А твоя сестра? Как она там?

– Эура не так глупа, как о ней думают окружающие: у неё свои тропы и схроны. Сидит где-нибудь в безопасном месте и пьёт горячий глинтвейн. Утром, когда дороги будут не опасны, она вернётся в Снерхольм и, как ни в чем не бывало, будет раздражать всех своими шутками.

– Леди Аурика будет в ярости, – покачала головой Метхильд.

– Не сомневаюсь. Не думаю, что на этот раз проказы сойдут моей дорогой сестрёнке с рук. Эура давно нарывается на серьёзные неприятности. Кстати, господин Хайдгер, вы не женаты?

– Как-то не успел.

– После сегодняшней выходки отец отдаст её с очень большим приданым. Ну, Вы меня понимаете…

– И даже не смотря на проклятье, – добавила Метхильд, но тут же осеклась, поймав взгляд Генри.

– Какое ещё проклятье?

– Метхильд приукрашивает. В этих местах есть старый обычай: сразу после рождения носить ребёнка к ведьме у озера. Понимаете, господин Хайдгер, у нас на севере народ тёмный, вот и верят в приметы. Ведунья кидает кости, курит траву и предсказывает судьбу младенца. Правда матушка умудрилась с ней поругаться, и поэтому Эура – последняя, кого таскали к ведунье. Но, определённо, будущее ей нагадали хорошее.

– Будущее, – усмехнулся Хайдгер, сдувая лёгкое пёрышко, севшее на кожаный наруч. – Я доложу обо всем королю, – проговорил он, разворачиваясь к двери.

– Кажется, история с проклятием была лишней,– задумчиво произнесла Метхильд, когда стук удаляющихся шагов растворился в шуме пира.

– Лишний? Ты чуть все не испортила! – Скривился Генри.

– Может да, а может и нет. – Хитрая улыбка заиграла на её пухлых губах.

      Эура лежала, свернувшись калачиком на соломенном тюфяке, когда щелчок прозвучавший набатом в её голове, вырвал из объятий сна. В шатре было темно и накурено. Горел очаг, так как гоблинец подбрасывал хворост из большой вязанки, сваленной в углу. Пламя нехотя забирало сырые ветки и облизывало их алыми язычками, превращая в серую золу. Терррорк лежал около очага, растянувшись на спине, и пускал колечки дыма из длинной, в четверть его роста, трубки. Сизые колечки плыли по шатру, медленно растворяясь в пропахшем травами воздухе.

Щелчок, разбудивший её, означал, что кровать её потревожили, а, значит, дома её ждут разгневанные родители.

– Спи, человеческая женщина, – лениво произнёс Терррорк, затягиваясь. – Утро развеять старые страхи и печали и создать новые. Так всегда говорить шаман, и Терррорк ему верить. Терррорк всегда слушать шамана: шаман умный, он прожить долгую жизнь. Если хочешь жить долго: надо слушать шамана.