Дары Матери. Часть 1.

– Поймите, пожалуйста, месье де`Рамьен, – проговорил Худощавый, прервав речь рассерженного собеседника. Он вяло провёл рукой по бледному худощавому лицу и обратил свой тусклый, полный безразличия, взор на Филиппа. – Я всего лишь курьер, уполномоченный уведомить вас об отказе. Совет считает, что статуэтка, которую вам удалось обнаружить, не является в достаточной мере доказательством какого-либо предстоящего грандиозного открытия. И не намерены спонсировать ваши исследования впредь.

Филипп с прищуром уставился на посыльного. Это шутка такая? Неделю назад он на собрании предоставил все разъяснения, и видел, как полыхнули искры жадности в глазах некоторых членов Совета. Кто-то, конечно же, со скептицизмом отнёсся к его открытию, но те немногие, способные мыслить глубже, сразу уцепились за невероятную возможность. Что же они задумали? В какую игру затеяли играть?

– Какое, к чёрту, спонсирование?! Пусть подавятся своими деньгами! Можешь им так и передать! – Филипп нарочито перешёл на «ты», чтобы в полной мере обозначить свой гнев. – Единственное, что мне надо, так это чтоб не мешали, а не их спонсирование! Идиоты!

– Ваши «доказательства», – Худощавый растянул последнее слово, сделав на нем акцент, – их не убедили. Пять лет тишина, а тут, за день до решения, вдруг такая находка – статуэтка, замурованная в потолке гробницы. Прям чудеса! – Он отвратительно скривился в усмешке.

– Умный такой, да?! – сощурился Филипп, желая испепелить этого мерзкого типа своим взглядом. – Текст мало прочесть, нужно ещё растолковать содержание и познать сакральный смысл! Если бы ты знал хоть малую толику из того, что знает мой шестилетний племянник, рот бы не посмел открывать!

– Что ж вы не обратились к вашему племяннику за помощью, раз он такой умный, тогда и времени бы ушло меньше на толкование и познание? – ядовито огрызнулся Худощавый.

– А я, пожалуй, так и поступлю! – Филипп, казалось, всерьёз задумался над этим предложением.

– Ну, и ладно, – безразлично пожал плечами Худощавый, – только, боюсь, в другой раз. Я должен вручить вам вот это письмо. – Он лениво поднялся с дивана, подошёл к Филиппу и протянул ему конверт. – Здесь подробно расписано о причине их отказа. И, кстати, артефакты необходимо вернуть. Вы должны сейчас же передать их мне.

Месье де`Рамьен выхватил конверт и тут же бросил в горящий рядом камин.

– Убирайся! – процедил он сквозь зубы, яростно сжимая кулаки.

Худощавый отрешённо смотрел, как огненные языки пламени в мгновение ока превратили бумагу в пепел, поднимая вверх чёрный дым. Резкий запах рассеялся по комнате. Курьер сильно встревожился, зажал пальцами нос и прогнусавил, торопливо удаляясь:

– Ну что ж… Значит, они правы. Выбор сделан. Прощайте! – Дверь за ним с грохотом захлопнулась.

И можно сказать вовремя, потому что Филипп больше не сдерживался. Он схватил хрустальную пепельницу со стола и запустил её вслед визитёру. Пепельница разлетелась вдребезги, ударившись уже о закрытую дверь. В ту же минуту жгучая боль в грудной клетке исказила суровые черты смуглого лица, из носа тонкой струйкой потекла кровь. Филипп прижал левую руку к груди, правой опираясь на стол, чтоб сохранить устойчивость, но ноги, вопреки железной воле, подкосились, и он без чувств рухнул на паркет.

Пришёл в себя уже в больничной палате; запах фенола и лекарств ударил в нос, напоминая о бренности жизни. Он болезненно поморщился и попытался присесть, но многочисленные провода, прикреплённые к груди и рукам, не позволили это сделать. От действий пациента встрепенулся малыш, который тихо посапывал, сидя рядом на стуле и сложив головку на ручки, опираясь о краешек кровати. Мальчик внимательно осмотрел больного, и его личико озарилось радостной улыбкой:

– Мама! – крикнул, подскочив со стула. – Он открыл глаза!

Филипп заметил молодую женщину и пожилого мужчину в белом халате, которые тихо переговаривались неподалёку.

Женщина бросилась к ним, увлекая за собой врача.

– О, Филипп! – запричитала она. – Как же ты напугал нас!

– Как себя чувствуешь, друг мой? – поинтересовался врач.

– Отлично, Генрих, – вяло ответил Филипп, криво усмехнувшись.

– Ты же знаешь, при ишемии нужно беречь себя, – поучительно проворчал Генрих. – Ещё один такой инфаркт и…

– Док, я уже тысячу раз это слышал, – отмахнулся Филипп.

Археолог и сам чувствовал необычайную слабость, боль в груди не проходила, а наоборот периодами усиливалась, голова кружилась, немела рука.

– На этот раз достаточно глянуть на мониторы приборов, и сразу страшно становится, – взволнованно проговорила посетительница, и часто заморгала, сдерживая слёзы.

– Елена права, Филипп, – поддержал Генрих. – Все гораздо серьёзнее. И ты сам это прекрасно понимаешь. – В глазах доктора читалось глубокое сожаление и сочувствие. – У тебя произошёл спазм коронарных артерий. Мы провели все необходимые анализы, но… результаты неутешительные.

– Куда делся мой мальчик? – сменил тему пациент, не желая слушать заключение.

– Я здесь! – с готовностью отозвался ребёнок, выглядывая из-за маминых ног.

– Хватит прятаться за мамину юбку, Жорж, – улыбнулся Филипп. – Ты уже большой. Подойди ко мне скорее, я хочу кое-что рассказать тебе. Но это только между нами, – закончил он шёпотом, приложив указательный палец к губам и заговорщически подмигнув.

Жорж подбежал к нему, предвкушая очередную интересную игру с разгадыванием ребусов и поисками сокровищ, в которые они любили играть вместе. Настоящими сокровищами для малыша в таких играх являлись найденные сладости и обязательно какая-нибудь древняя вещичка.

Он подошёл так близко, что можно было рассмотреть крошечные веснушки на его маленьком детском носике. Но Филипп приманил его к себе ещё ближе и, когда малыш наклонился к нему, подставляя ухо, тихо-тихо зашептал:

– Помнишь, как открыть потайной ящик в моем столе? – Мальчик кивнул. – Отлично. Забери артефакты, которые там лежат, и спрячь у себя. Никому не рассказывай, и не показывай. Это очень важно! Они таят в себе интересную загадку. Древнюю тайну! Такую же древнюю, как та сказка, которую я тебе вчера рассказал. Помнишь? – Малыш снова кивнул. – Обещай, что приложишь все усилия, чтобы разгадать эту тайну, и ни за что не сдашься! – Филипп серьёзно смотрел в зелёные глаза ребёнка. – Сейчас ты слишком мал, но потом, когда придёт время, у тебя обязательно получится. Продолжай хорошо учиться, оставайся таким же смелым, добрым и честным. Обещаешь? – Он погладил мальчика по белокурой головке.

– Обещаю, – прошептал малыш в ответ. – Но как я узнаю, что пришло время? – озабоченно спросил он.

– Ты у меня самый умный, – Филипп снова потрепал его по волосам, – сразу поймёшь. Тебя ждут великие открытия, мой мальчик.

– А если у меня не получится? – затревожился Жорж. – Ты же поможешь? Подскажешь, если я запутаюсь? – с надеждой прошептал он.

– Конечно! – Филипп обнял мальчика, крепко прижимая к груди. – Главное, помни, чему я тебя учил и что рассказывал. – Он отстранился и указал на золотое круглое украшение с гравировкой пера, висевший на шее Жоржа. – Твой амулет тоже тебе будет помогать. Береги его! Он всегда…

Внезапная острая боль оказалась быстрее слов.

Глава 2

[Париж.

20 лет спустя]

Да, расстаться с человеком можно за секунды, а для того, чтобы расстаться с мыслями о нём, может не хватить и жизни.

Так размышлял посетитель, находясь в том самом кабинете и глядя на портрет почтительного мужчины, который скоропостижно покинул этот мир, когда ему было шесть лет.

Образ Филиппа уже практически стёрся из памяти, но Жорж по-прежнему заходил к нему, когда нужно было подумать перед началом важной кампании.

Он испытывал благодарность и признательность к своему первому учителю; не помнил, но со слов матери знал, что именно Филипп с раннего детства обучал его мёртвым языкам. Вместо обычных детских игр, археолог с племянником расшифровывали секреты древнеегипетской письменности; сажал рядом годовалого ученика и рассказывал историю происхождения иероглифов в сказочной форме:

– Вот, посмотри, – Филипп показал на очередной рисунок. – Это бог солнца Ра. Он всегда держал при себе волшебный скипетр – символ власти, и умел превращаться в сокола, поэтому его изображали с головой этой птицы, а с помощью вот этого креста – «анкх», он дарил вечную жизнь своим подданным. Древние египтяне верили, что именно он создал наш мир и что из его уст вышли первые боги, а из его слёз появились мы – люди. Однажды бог солнца, разозлившись на людей, послал свою дочь – богиню неба, любви и радости – Хатхор в облике львицы Сехмет на Землю, чтобы она уничтожила нас, – его палец скользнул от рисунка женщины с головой коровы, между рогов которой изображался солнечный диск, к изображению женщины со львиной головой. – Испугавшись, что ни одного человека не останется, боги объединили свои силы и остановили её. С того дня Ра не отправлял дочь на Землю…

Уже в пять лет малыш, помимо французского, английского, русского и арабского, переводил небольшие тексты с древнегреческого и латинского языков.

Мама часто говорила, что Филипп гордился способностями маленького ученика и считал особенным, а Жорж, слушая и внимая словам наставника, с воодушевлением приступал к изучению незнакомых картинок, которые с каждым днём все больше и больше привлекали загадочностью и тайным смыслом.

Филипп придавал большое значение образованию своего племянника и перед смертью успел позаботиться о занятиях с учителями, которые обучали его не только языкам, но и прочим наукам.

Благодаря всем усилиям и стремлению к знаниям, Жорж без сложностей закончил докторантуру в университете Сорбонна на археолога, как того желал дядя, и защитил докторскую, но во время учёбы понял, что не хочет, как Филипп, постоянно доказывать кому-то правильность своих суждений, поддерживать или опровергать чьи-либо утверждения, восстанавливать прошлое и объяснять изменения, происшедшие с человечеством во времени, и не хотел провести молодость в раскопках. Уже на первых вылазках понял, что эти «приключения» ни в какое сравнение не идут с приключениями Индианы Джонс – его любимого героя-археолога из рассказов, которые любил читать в юности. Это вовсе не так увлекательно и романтично, как представлялось изначально.

Полученный в наследство капитал Жорж инвестировал в ценные бумаги. Опыта в таких вопросах в двадцать лет не было, поэтому полагался на невероятную интуицию. Со временем разработал свой инвестиционный план и в итоге достиг финансовых успехов. Став обладателем контрольного пакета акций неизвестной на момент покупки IT-компании, сумел вывести её на лидирующие позиции и теперь единолично владел одним из самых крупных предприятий в Европе по разработке программного обеспечения в разных сферах.

Археология по-прежнему манила молодого предпринимателя, но занимался ею по-своему: сам организовывал экспедиции из проверенных и надёжных компаньонов и сам выбирал объекты для научных исследований.

Сегодня Жорж остро ощущал потребность в поддержке человека с портера; смотрел ему в глаза и задумчиво теребил в пальцах конверт, который мама вручила ещё утром.

От порыва вскрыть его немедленно и заглянуть внутрь удерживал любопытный факт: на месте отправителя пусто.

Странно и загадочно.

И это вызывало смешанные чувства.

В эпоху компьютеров, электронных почт и множества других способов установить контакт с кем бы то ни было, есть ещё люди, которые предпочитают этот долгий и примитивный способ связи, да к тому же сохраняя анонимность.

Жорж снова чувствовал себя ребёнком, которому дали задание решить очередную головоломку.

«Кто же это может быть?»

Скользнувшая догадка вызвала скептическую усмешку.

Нет, явно не от отца. Тот за двадцать шесть лет ни разу не связался с ним и даже не приехал на похороны брата.

«Может, из департамента? Или университета?»

Профессор Пьер Люссар опять по просьбе матери будет склонять к рассудительности и призывать к благоразумию.

«Нет, – отмахнулся и от этой мысли Жорж, – профессор ни за что не упустил бы случая обозначить себя. Ну всё, идей нет.»

Взял со стола перочинный ножичек, резким движением вскрыл конверт и вынул письмо.

Написано на арабском языке.

Опять странно.

Археолог вчитался в аккуратный почерк:

{«Ас-саляяму алейкум уа рахмату Аллях баракату, ас-сайид аль-муХтарам Журж, ибна шакик садики аль-азиз Филиб.»} ^(Мир вам, дай вам Аллах благословения и милосердия, уважаемый господин Жорж, племянник моего дорогого друга Филиппа.)^

Неожиданное упоминание близкого человека заставило сердце взволнованно забиться быстрее.

{«Акад кубту ахафива аля сири амика лимудати ишрина аман аль-ан. Уа ахИран хАна аль-уахту аль ахбири кам анХа…»} ^(Вот уже двадцать лет я храню тайну вашего дяди. Наконец, пришло время рассказать о ней…)^

В памяти внезапно обрывками всплыли предсмертные слова: {«…Древнюю тайну… Тебя ждут великие открытия! Обещай, что не сдашься…»}

***

– Ахмед? – переспросила мама.

– Да. Ты знаешь его? – Жорж смотрел на неё испытывающим взглядом. ^(Дома они всегда говорят друг с другом по-русски.)^ – Он не объяснил, о какой тайне идёт речь, предлагает встретиться.

– Ты говоришь, он был другом Филиппа.

– Это ОН так говорит, а я спрашиваю ТЕБЯ, слышала ли ты когда-нибудь о нём?

– Нет, не припомню.

– Тогда я первым же рейсом лечу к нему и сам всё разузнаю, – решительно заявил молодой человек, выходя из кухни.

Женщина немедленно схватила телефон и набрала номер.

– Здравствуй, Елена, – ответил мужской голос.

– Жан, я волнуюсь за Жоржа!

– Что случилось? – встревожился собеседник.

– Утром пришло письмо от некоего Ахмеда из Египта, помнишь такого? Якобы друг Филиппа. Жорж собирается ехать к нему!

– Ахмед, – повторил Жан, копаясь в закромах воспоминаний. – Что-то знакомое, никак не вспомню.

– Зато я помню! – резко бросила Елена. – Ты звонил с расспросами о нём после похорон.

– Точно! Надо же, – воскликнул Жан. Филипп однажды упоминал в разговоре, что трудится над каким-то свитком, и он знал, как это важно для брата. За неделю до смерти Филипп с коллегой наткнулись на нечто очень ценное, но не успел рассказать подробности. Жан надеялся выяснить, завершил ли брат своё дело, но найти араба оказалось непосильной задачей. Все отвечали одно и то же: «Ахмед – распространённое имя. Нам неизвестно, с кем именно работал ваш брат.» – Двадцать лет назад я пытался его отыскать, а теперь он сам объявился, – с удивлением и интересом заговорил вновь мужчина. – Когда Жорж планирует лететь?

– Первым рейсом, – озабоченно кусала губы Елена.

– Не переживай. Позвони мне, когда он вернётся, ладно? И постарайся узнать, зачем он понадобился Ахмеду.

– Хорошо, – нервно пробормотала она, сбросив звонок. Странное предчувствие грядущих перемен не давало покоя. Елена спокойно воспринимала частые полёты сына, но он никогда так спонтанно не срывался с места по воле чужака. Все свои поездки Жорж всегда тщательно продумывал, готовился к ним основательно «от» и «до». Его сегодняшнее нетерпение тревожило.

Глава 3

[Египет, Кена.

На следующий день.]

Пожилой мужчина лет шестидесяти, с густой седой бородой, невысокого роста, в белой галабее ^(халат «в пол» с длинными рукавами)^ и куфии ^(платок на голову)^, перевязанный икалем ^(шерстяной шнур)^, встретил Жоржа очень радушно:

– {Кайфа канат рихлятука, азизи?} ^(Как доехал, мой дорогой?)^ –поинтересовался араб, выпустил гостя из крепкого объятия и похлопал по спине, мягко подталкивая в дом.

– Замечательно, ^(далее текст на русском, но говорят по-арабски)^ – ответил Жорж. – Ребятишки в вашей стране всегда любопытные: пока не выведают всю подноготную, не отстанут. Стоило мне назвать ваше имя, так сразу набежала целая свора, и приволокли меня прямиком к вашему дому. Вы здесь популярная личность.

Француз вошёл в просторную гостиную. Освещение в комнате исходило от торшеров и бра на стене, хотя на потолке красовалась огромная люстра из хрусталя. На ярко-красных стенах висели картины в золотых рамах, позолоченные аксессуары и изделия из дорогих материалов расставлены по всему дому. Обилие текстиля не только на окнах, но и на стенах; разноцветные мягкие подушки на бело-серебристом диване, ковёр с мелким цветочным орнаментом на полу. Гостиную от кухни отделял массивный стол с резными элементами и стулья с драпировкой из той же ткани, что и диван. Во всём чувствовалась роскошь и арабский колорит.

– Да, – простодушно рассмеялся Ахмед. – Это благодаря твоему дяде, между прочим.

– Правда? – искренне удивился Жорж, присаживаясь на мягкий диван, до которого его любезно довёл хозяин, и ещё раз осмотрелся. «А я едва не подумал, что из-за вычурного богатства», – отметил про себя скептически.

Сам же хозяин направился к обеденному столу, где на серебряном подносе стоял высокий керамический кувшин ручной работы, украшенный восточными узорами, налил из него воду в стакан, выполненный в том же стиле, и вернулся к приезжему.

Жорж с благодарностью принял предложенную кружку, отпил и поставил на придиванный столик.

– До знакомства с Филиппом я руководил некоторыми раскопками, – начал свою повесть араб, по-хозяйски устроившись на диване, – но, к сожалению, так и не удавалось найти что-то ценное для науки. Затем мне сообщили, что мою группу расформировывают и перекидывают на объекты, где работали археологи из других стран, для обмена опытом, как любят говорить. Я был крайне возмущён и отказывался принимать тот факт, что человек из Залива знает о моей стране больше, чем Я. Чужестранец будет учить МЕНЯ?! – Мужчина восклицал с такой страстью, что легко представлялось, как было задето его самолюбие в то время. Он немного помолчал и продолжил уже спокойным тоном: – Я был молод, меня душили зависть и амбиции, но платили мало, а ещё приходилось кормить семью, поэтому я вынужден был смириться. Так мы познакомились с Филиппом, и всё изменилось! Не устаю благодарить Аллаха, – Ахмед воздел руки, – за то, что дал мне возможность познакомиться и подружиться с таким удивительным человеком. Упрямый, своенравный, делал только то, что считал нужным. Он словно чувствовал, где искать. Пока одни безуспешно копали в одном месте, мы с ним в других местах совершали исторические открытия. Однажды, впоследствии раскопок, он обнаружил древнюю вещь – деревянный ларец – выдающееся художественное произведение древнеегипетского прикладного искусства. Ларец был покрыт тонким слоем золота и расписан военными сценами. В тот день я работал на соседнем участке и к его находке не имел никакого отношения, но, когда мы привезли ларец в департамент, Филипп заявил, что это Я нашёл шкатулку. Я не понимал, зачем ему это, а когда пытался открыть правду, он отдёргивал меня и твердил: «Поверь, так надо!», – Ахмед попытался голосом изобразить Филиппа. Получилось забавно, и Жорж улыбнулся, поскольку всё равно не помнил дядю. – Было много подобных случаев, – с ноткой печали вздохнул рассказчик. – В итоге я стал знаменит и почитаем в своей стране. Меня повысили на работе, зарплата значительно возросла, благополучие моей семьи улучшилось. Тогда я осознал, зачем он это сделал – хотел помочь мне! Чужестранцу, который до встречи с ним презирал его! Наше знакомство переросло в крепкую многолетнюю дружбу. Я ни на минуту не забывал о его поступке и надеялся, что однажды смогу отблагодарить его. И момент настал!

– Настал? – эхом отозвался Жорж, невольно напрягшись в ответ на торжественное восклицание араба.

Ахмед неспешно подошёл к невысокому книжному стеллажу и с той же триумфальной улыбкой вернулся к французу, протянув ему статуэтку.

Жорж покрутил в руках фаянсовую фигурку сидячей женщины со страусиным пером на голове, с интересом разглядывая стекловидное покрытие голубого цвета, которое придавало ей неповторимый блеск. Египтяне верили, что фаянс отражает свет бессмертия и наделён силой возрождения, а изделия из него считались волшебными, наполненными неугасимым мерцанием солнца, поэтому фаянс так и называли – «тьехенет» – сияние вечности.

– Маат? – Жорж непонимающе посмотрел на араба. – И что это значит?

– В тот день, когда мы нашли её, я в последний раз видел Филиппа, – Ахмед снова присел на диван, – но история эта началась задолго до этого. Мы проводили раскопки в фиванском некрополе и основные работы планировались в Долине Царей, но Филипп собрал небольшую группу и трудился в некрополе Дэйр эль-Бахри. Тогда он и наткнулся на странную гробницу. На стенах склепа не было никаких росписей, рассказывающих о жизни покойного или изображающих ритуальные сцены, как это принято. Там не оказалось ничего из того, что обычно помещали при погребении: ни каноп, ни ушебти, ни драгоценностей… Ничего! Только саркофаг. Простой, деревянный. Внутри саркофага лежала не бальзамированная мумия, а полностью разложившийся труп, и в его руке был зажат короб, в котором находился прекрасно сохранившийся папирус. Коллеги тогда сделали вывод, что покойный при жизни служил писарем, но Филипп с этим мнением не согласился. Он позвонил мне за неделю до своей смерти и попросил встретиться у той гробницы. Я никогда не видел его таким взволнованным. В тексте Филипп вычитал указание на нечто сокрытое в склепе, и мы нашли. – Ахмед кивнул на статуэтку. – Я обнаружил её совершенно случайно; она была замурована в потолке гробницы. Филипп до последнего утверждал, что этот свиток особенный, что он таит в себе неразгаданные тайны. Конечно, это всего лишь предположения, но я верю моему другу.

Жорж слушал Ахмеда, вдумчиво рассматривая древнеегипетскую логографию на статуэтке. Аккуратно выцарапанные пиктограммы, словно ювелир корпел над ними, сложились в читаемый текст:

– {«Истина во мне, стоит лишь узреть»}, – перевёл он прочитанное.

– Филипп неспроста гордился тобой! – с благоговением воскликнул Ахмед. – Он неустанно хвастался, какой умный и способный ученик у него растёт, и, как всегда, не ошибся.

– Спасибо, – без энтузиазма отозвался Жорж, изучая фигурку и повторяя шёпотом слова, будто ждал, что ему вот-вот откроется сакральный смысл прочитанного. – Я не понимаю, что это означает, – сдался окончательно. – Думаю, без свитка не обойтись. Вся ценная информация, наверняка, там.

– Ах, да! – неуклюже всплеснул реками Ахмед, вскочил с дивана и скрылся в соседней комнате, вернулся с маленьким деревянным коробом параллелепипедной формы и протянул коллеге: – Вот, держи.

– Ничего себе, – Жорж ошеломлённо принял новый артефакт. – И свиток, и статуэтка у вас. Как так?

– Филипп жутко злился, что приходится много времени тратить на оформление различных разрешений для перевозки древних вещиц через границу, поэтому оставил их у меня. Он планировал уладить некоторые дела на родине и сразу же вернуться, чтобы продолжить исследования, – на смуглом лице араба появилась тень скорби, – но… так и не смог этого сделать.

Жорж с недоверием смотрел на Ахмеда:

– Почему вы не отдали артефакты в департамент?

– Ну, во-первых, официально над ними работал Филипп, и никто не знает, что они у меня, – замешкался гостеприимный хозяин, старался выглядеть убедительно, но голос не слушался, выдавая волнение, – а во-вторых, мой друг не хотел, чтобы его дело было утеряно, он очень переживал по этому поводу.

Жорж молчал. Сложно сосредоточиться и думать спокойно, когда словно лавиной накрывает слишком много неожиданной информации, а времени её осмыслить катастрофически мало.

– А сами почему не закончили? – не укладывалось у него в голове необъяснимое бездействие коллеги. – Я, к примеру, не стал бы терять двадцать лет и сам бы занялся поисками.

– Признаться, мысли такие возникали, – ухватил визитёр новое замешательство доброжелателя и его поспешную попытку подавить раздражение, – но твой дядя сделал для меня очень много, и лучшим способом выразить свою благодарность – помочь тебе завершить его дело. Я знаю, он желал бы этого.

Желал бы…

Снова всплыли обрывки из забытого прошлого:

{«…Тебя ждут великие открытия! Обещай, что не сдашься… Обещаю!»}

Жорж не понимал, что тревожит больше всего: настораживающая недосказанность со стороны араба, которую он прямо чуял всем нутром, или осознание того, что настало время выполнить обещание, которое даже не помнит. Может, он вообще и не это обещал.

Любопытство пересилило, и археолог всё же осторожно открыл короб с торца, аккуратно вытряхнул оттуда свиток и развернул его.

На первый взгляд это был папирус, который принято называть Книгой Мёртвых, но текст написан не иероглифическим письмом, а иератическим.

Жорж начал перебирать и нашёптывать под нос разные варианты расшифровки записей, пока, наконец, слова не сложились в предложения, и он прочитал: