Легенда об Огненной Птице

– Это магия ведома мне. Покровом плотным укрыты Айне и её избранник.

– Но кто же он? – взмолились сестры в кругу.

– Отец дитя – великий бард Ллэу Ллейн Брандт. И служит он Лунному богу, его покров и стелется над ними в Стране Грёз, куда они и скрылись. Но магия, о которой ты говоришь, Панфирия, совсем иная, в ней сила той, кто озаряет мироздание потоком живительного света, давая нам, богам, обитающим в Небесных Чертогах, питательный нектар силы жизни. Иного не смею я сказать вам, но покажу, лишь то, что дозволено и открыто, всё, что сокрыто до времени, узнаете после. Смотри же, Панфирия, вот дочь твоя и муж её отныне.

Сгустился серебряный туман над поляной, и звуки все умолкли. Богиня повела рукой над головами семи сестёр, и их взору открылось таинство. Для малышки Лилидон впервые предстала древняя, как мир, история.

И посреди поляны над шелковистыми травами застыл в сияющем эфире, будто ярко освещённый лунным светом, небольшой шар, и внутри его двигалось белое пламя, кипело и вздымалось вырывающимися в эфир языками, роняя искры на землю. Лилидон внимательно следила за этим шаром и увидела в нём то, что было сокрыто от неё, ведь и она ещё не ведала всего ни в мире фей, ни в мире людей. И оба этих мира вдруг соединились.

Принцесса Айне и её избранник

Там, за морем, на севере, плывёт над водами волшебная Страна Грёз, обитель духов и богов. Море это священно, воды его никогда не кропили кровью воинов и мореходов, не было ни судёнышка в них. Это море Энам, священное море надежды. Под ним со времён утверждения столпов мироздания течёт вечные веки подземная река, и лишь одна ладья идёт по ней неспешно к берегам Страны Грёз. Только духи благороднейших героев переправляет до ныне в Страну Грёз светоносный бог Луг на своей ладье, поднимаясь туда на золотом облаке.

На краю священного моря Энам с незапамятных времён стоит курган Монганум, окружённый тремя кольцами великих камней, к которым не прикасалась рука смертного с орудием, – священный кромлех, созданный чудесно. Туда, к великому этому храму, много лун подряд приходил юный бард служить Лунному богу, воспевая ритуальные гимны, которые он сочинял вдохновенно. Это был Ллэу Ллейн Брандт, высший бард в храме Лунного Бога. Искусный певец был он, мастер обрядного гимна. И знал он в совершенстве великое множество песнопений и ритуальных знаков, которые барды изображают руками, выводя в ночном эфире неясные очертания тайны в свете луны.

Огонь войны коснулся этих священных мест, и даже до кургана Монганума дошёл он, не щадя святыни. Великие камни устояли, но разрушили орды свирепых аксов жилище барда, и прятался он в пещерах у подножия Синих гор, там, где скалистые уступы их спускаются к самому морю, и мелкие горные ручьи, звеня, сбегают и впадают в великие воды. Там и нашли юношу в лохмотьях воины Олдрина, обходя очищенную от дикарей землю в поисках источника воды для себя и лошадей. Юношу привели к королю, и тот позволил прекрасному певцу отправиться с войском в Лундгард и каждый вечер услаждать слух Олдрина и приближённых его балладами и гимнами во славу Валиндора и великих завоеваний короля и его славных воинов.

– От чего это ты так печален, бард? – вопрошал король, сидя за дубовым столом в кругу своих князей, вкушая жаркое из кабана, которого они же, лучшие князья Валиндора, и доставили к вечерней трапезе. Все теперь отмечали добрую охоту свою и совершали множество возлияний. Бард медленно оглядывал зал, где восседали на лавках с медвежьими шкурами князья, орудующие короткими ножами своими, отрезая от разложенных перед ними ароматно пахнущих кусков жареного мяса, и пили вино, привезённое издалека, из-за Моря Выживших. Рядом с пирующими важно ходили белокурые рабыни и наливали гостям вино и подавали хлеб и зелень, а слуги-повара стояли над парящими жаровнями, прямо тут же поставленными на треногах с горячими углями, чтобы мясо томилось и было горячим перед подачей на стол. За спиной короля стояли два батора с обнажёнными клинками, и два особо приближённых воина пробовали и подавали Олдрину вино и кушанья. Ллэу Ллейн глубоко вздыхал и нехотя отвечал королю:

– Прости, владыка, печаль моя и сердечная тоска останутся лишь мне, тебе не гоже вникать в этакую безделицу, – и он кланялся Олдрину и его гостям.

– И всё же мне хочется, чтобы ты тоже был весел и имел приятное выражение лица, иначе зачем я приблизил тебя ко мне, – усмехался король, поднимая чашу с возлиянием. – Сейчас и тебе подадут вина, чудесного истинского вина. Выпей и развеселись сердцем! Забудь свою печаль!

Но бард не мог забыть великий храм, в котором некогда служил, и гимны, которыми воспевал своё божество, и таинство, свершавшееся в лунные ночи на далёком кургане, на самом краю земли. Шло время, но рана души его не затягивалась. Он всё чаще думал, как бы вырваться из замка и добраться туда, куда влечёт поющее сердце его.

На следующее утро после ночи Галан Май, когда свершались обряды к началу лета, когда костры горели всю ночь, и люди прыгали через них, чтобы очиститься от скверны, а друиды украшали ветви рябин в окрестных селениях, в священной роще, окружавшей замок, прогуливаясь среди дубов, юный бард увидел дочь короля Олдрина. Принцесса Айне в сопровождении военачальника Фаррела и его воинов свершала пешую прогулку, – четверо невольников несли носилки, где она восседала на богато украшенном ложе своём, прекрасная и нежная, как лепестки нераскрывшейся розы. Дева приподняла край балдахина с золотой оторочкой…

Два взгляда в миг пересеклись. Касание души к душе. И солнце низверглось на землю!

Едва вспоминая, как дышать, наблюдала Айне, как он готовился петь гимн свой по просьбе двух, живущих в роще, друидов. Старцы в белых одеяниях поклонились юноше, и он с почтением поклонился им и принял от них инструменты для сотворения музыки. Он выбрал тонкую флейту и заиграл нежную мелодию, что тихо полилась над землёй, сливаясь с песней весеннего ветра и шёпотом дубов. Айне не сдержала томного вздоха, выглядывая из-под балдахина. Даже грозный охранитель Фаррелл вздрогнул в седле и обернулся к носилкам. Принцесса тут же спряталась под покров балдахина и потребовала у слуг поднести носилки её поближе к старцам и барду, когда тот запел весенний гимн солнцу, а друиды сели под деревом и благолепно слушали, сомкнув свои воспалённые от ночных жертвоприношений глаза.

Вернувшись с прогулки в замок, принцесса попросила служанку достать кору дуба, а когда та принесла, отослала всех от себя и начертала на коре огам (письмо), разгадать который рабыням и слугам короля было невозможно, она использовала знаки, которые, как она поняла, наблюдая в роще, были хорошо известны златокудрому высокому и пригожему лицом юноше, который по всему был высшим бардом, но почему-то не был одарен положенными почестями при дворе.

В ту же ночь они встретились в священном лесу Древа Жизни, у малого водопада и реки, что течёт через этот таинственный, зачарованный лес неподалёку от замка Лундгард. Лёгкой бабочкой выпорхнула принцесса из окна своей опочивальни, оставив верную Гвиневру стеречь двери. Айне была единственной в своём роде феей, которая душой летала по ночам, а тело её покоилось в постели. Долетев до рощи, она обрела эфирное тело, озарявшее старинный орешник лёгким сиреневым свечением. Подлетев к кустам тамаринда, она свернула один большой плотный тамариндовый лист в виде чаши, зачерпнула ею воды из реки, бросила туда щепотку растёртых в руке лесных трав, что насобирала пока летела к воде, произнесла заклинание и, как только к орешнику приблизился юноша-бард, Айне протянула ему свою зелёную чашу: