Крылья. Ставка на любовь

– Дальше, я сам! – не хватало ещё тебе поучаствовать.

Отпускает недоверчиво.

– Справлюсь, здесь узко, дальше стены не упаду, – шучу.

– Назад соберёшься, зови! – приказывает, не давая времени смутиться.

Обратно ползём таким же манером. Помогает улечься, спасительница моя… А я ведь, почти ненавидел её за то, что отшила меня тогда в десятом классе. Ох, и бесила. Казалась такой надменной стервой. Как сейчас помню, волновался, храбрости набирался, когда говорил, что люблю её с первого класса, ощущение ужасное даже спустя столько лет… А она, хмыкнула, развернулась на своих каблуках, только бросила напоследок: ну и люби, мне то, что? Я-то, не люблю, – рассмеялась холодно…

Кто бы мог подумать, что вот так нянчиться со мной будет? И не стерва, совсем… Как же с ней легко, как естественно… Что бы делал сейчас, если бы не она?..

– Ксюнь!

– А?

– Как ты очутилась здесь?

– Мне твоя благоверная ключи оставила, поручила за цветами следить… А, я недисциплинированной оказалась, забыла напрочь, вчера только спохватилась… Вот и прибежала. Смотрю, а здесь ещё один цветок вянет, – смеётся, – хорошо, хоть вообще, вспомнила, – посерьёзнев, – могла и опоздать…

– Спасибо, Ксюш, я теперь твой должник.

– Никакой не должник! Это – мой долг, тебя спасать, я же доктор, всё-таки, – пожимает плечами. А меня тоска такая накрывает сразу: всего лишь долг…

Видимо над мимикой надо поработать, читает прямо с лица,

– Ладно, вижу, устал уже, – гладит меня по руке, поднимается, – сейчас ещё одна процедура, и в покое тебя оставлю.

Распаковывает флакон, вставляет в крышку наконечник от системы, потом, осторожно становиться ногой на край дивана, чтобы меня ненароком не задеть, и подвешивает его на гвоздь, вместо картины. Гляжу снизу-вверх, как у неё футболка задирается и открывает манящее тело. Узкая полоска светлой, почти белой кожи, до покалываний в кончиках пальцев уверен, мягкой и бархатистой. Прижаться бы сейчас губами, мягкость эту почувствовать и нежность. Так и представляю, какая она тёплая, трепетная… Опять горю, теперь уж, не знаю, отчего. Ксюха, спускается,

– Давай-ка руку.

Она так осторожна, словно, я маленький, испугаюсь или нервничать буду. А я и нервничаю, но не от капельницы, и пугаюсь только от того, что уйдёт сейчас, останавливаю,

– Ксюнь, посиди ещё.

– Посижу, конечно, а ты, отдыхай…

Беру её за руку и держу, какой же это кайф, не хочу отпускать, не хочу засыпать, а глаза сами закрываются…

Глава 10.

Ксения

Заснул болящий мой. Флакон пустеет, осторожно высвобождаю руку… не почувствовал, спит…

Вторая ночь в кресле проходит спокойно, если не считать Сашкиного, разрывающего душу, кашля. Он даже не просыпается, температура тоже около нормы. К шести утра ломит уже всё тело, ухожу к себе. Падаю на неразобранный диван: Боже, какое блаженство вытянуться во весь рост, незаметно засыпаю…

Три часа нормального сна в горизонтальном положении, а затем, душ, приводят меня в норму. И хочется уже выглядеть по-другому. Не крашусь, конечно, просто, освежилась, волосы подобрала поприличней, а не это осиное гнездо, да и футболочку глазу поприятней подыскала. Ничего особенного… да ну, себе-то зачем вру? Особенная футболка, но не идти же к нему росомахой опять, тогда-то думала, что нет никого. А, потом, испугалась, не об этом мысли были…

Тихо вхожу, спит ещё солнце моё обросшее. Лицо расслаблено, температуры нет. Так же тихо удаляюсь, мысленно загоняю себя в рамки: не твоё это солнце, не твоё! Успокойся…

Переключаю голову на практические мысли. Надо бульон сварить, очень надеюсь, что проснётся голодным. Это было бы хорошим знаком для нас.

Пока варится курица, пришлось за ней ещё до магазина метнуться, думаю свои невесёлые мысли…

Ох, Петровский, Петровский, что ж ты со мной делаешь-то? Почему навязался на мою непутёвую голову. Разве за этим я сбежала? Мне же покой нужен, тихая норка, в которой отсижусь незаметно, восстановлюсь морально, а потом, словно бабочка из куколки вылуплюсь для новых чувств. Ну, или так и закуклюсь, не важно… Почему ты всё портишь Петровский? Зачем смотришь вишнями своими мокрыми так красноречиво, зачем за руку берёшь? Ведь я ж, не статуя каменная, я живая! Что мне дальше с тобой делать?..

А, дальше, как только полегчает тебе, Санька, или ненаглядная Катеришна твоя явится, обижайся не обижайся, я уйду и носа не покажу больше в вашем жилище. Незачем всё это… Не судьба!

Прислушиваюсь внимательно, не услышу ли кашля с нижнего этажа. Да, нет, звукоизоляция, всё-таки, какая-никакая есть, не слышно. Да и кашлять полегче стал мой герой, отхаркивающие помогают, и с антибиотиком, вижу, что не ошиблась…

Наконец-то, сварилась курица, бульон, концентрированный крепкий, думаю, понравится. Направляюсь с кастрюлей привычным маршрутом.

– Ксюш, ты? – спрашивает довольно бодро, как только вхожу в дверь.

Не спишь, родной, значит, уже полегче тебе…

– Я, Сань, конечно же… Ты, как? – сначала на кухню.

– В, душ очень хочу, – доносится следом, – сил нет… Можно, Ксюнь?

– Ну, если сил нет, куда ж тебе в душ, – смеюсь.

– А, без душа, совсем помру, – жалобно.

– Ну, может и прав, смыть всю болезнь, к чертям собачьим, но надо глянуть на тебя сначала, – сразу заметно, герой мой к жизни возвращается, на всякий случай, кладу ладонь на лоб, – жара не чувствую.

Боже, как не хочется убирать руку, не представляешь… Убираю, словно преодолевая магнитное притяжение, а он поймал в свою и к губам подносит и целует, мягко, нежно, а меня через кожу будто током пробирает, и смотрит в глаза, прямо вглубь. Взгляд пронизывает до души, до самых пяток пронимает. Не могу оторваться, отвернуться, будто приклеили. Столько в этом взгляде невысказанного, запретного…

Наконец, вырываюсь из магнетического плена, перескакиваю глазами на постель, на стену, куда угодно, с трудом отнимаю руку от его губ, надо, чем-то её занять срочно, беру лейкопластырь с тумбочки,

– Давай, Сань, катетер заклеим, и в душ иди, если надо, помогу, – прилепляю к коже торопливо, чтобы не заметил дрожащих рук.

Опускает взгляд со вздохом,

– Постараюсь сам…

Поднимается, слежу за состоянием, вроде не ведёт его, на всякий случай, добавляю,

– Не запирайся…

– Ко мне придёшь? – оборачивается, а у самого чёртики в глазах прыгают. Повеселел мой герой, это хорошо.

– Вот, дурак! – тушуюсь немного, – вдруг заплохеет, не дверь же взламывать. А, сама думаю, пришла бы, не сомневайся, только при других обстоятельствах.

– Да, норм всё, но запирать не буду… так что, если передумаешь…

– Иди, уже!

Пока ушёл, хоть комнату проветрю, да сменю постель, пропотевшую. Чистая постель – большое дело, после болезни, да после помывки, – одно наслаждение…

Глава 11.

Александр

Как же здорово стоять под упругими горячими струями, смывать с себя пот и грязь, и болезнь. Слабость, конечно, ещё чувствуется, держусь за стену. Это уж я так, перед Ксюхой бравирую, к себе зазываю, а на самом деле, разве что на словах орёл. Эх, Ксюнь, при других бы обстоятельствах… Это я не про слабость свою сегодняшнюю… А в голову лезут непрошенные мечты, вот бы отбросила все условности и пришла…

Да с чего бы? – одёргиваю своего пробудившегося романтика: ты ей, как был не нужен, так и до сих пор! Сказала же, что долг врачебный исполняет, вот и вся забота! Ну, может ещё, что не совсем чужие, всё-таки, одноклассники…

Выхожу из душа. Чёрт, трусы свежие забыл взять, обматываю бёдра полотенцем. Гляжу на себя в зеркало, жуть: под глазами круги, щёки ввалились, щетина торчит. Надо, всё-таки, побриться, не могу перед Ксюхой чучелом выглядеть. Опускаю взгляд и вижу синюшное кольцо вокруг всего торса – полный урод!

А Ксюша другой вернулась, волосы в хвост высокий собраны, пахнет вкусно, какой-то новый аромат, а футболка – просто бомба, мало ли что, графитовая, точь-в-точь, как глаза, так ещё и вырез V-образный, заканчивается, как раз там, куда и так всё время смотрел бы, и облегает к тому же, будто, вторая кожа. Так хочется по всем изгибам и выпуклостям провести, аж ладони горят! Может, не случайно её надела? Может, не наплевать ей на меня?

– Сань! Ты живой? – волнуется за дверью, возвращая к реальности.

– Всё в порядке, побриться решил, – успокаиваю.

– Ты с ума сошёл! – врывается, замокает на несколько секунд. Вижу в зеркале её недоумённый взгляд на полотенце, потом, растерянность, неловкость, опять краснеет слегка. Поднимает глаза, смотрим друг на друга через зеркало, берёт себя в руки, продолжает, – остынешь же! Вымылся и слава Богу! Кто на твою бороду смотрит!

– Ты, – отвечаю.

Вспыхивает, ещё больше,

– Давай трусы принесу. Где можно взять?

Объясняю, где моя полка с бельём, уходит. Возвращается с трусами,

– Держи! И босиком не стой!

Послушно вхожу в шлёпки.

Уф, кажется всё сделал… Устал немного, но так приятно. Такое чувство, будто сбросил старую кожу, как змея, а новая, аж хрустит от чистоты и свежести. Пришлось влезть в халат. Жарко, ни за что бы не надел, терпеть не могу его, тело свободы просит. Вообще, дома спортивными шортами обхожусь, за последнее время только и надевал футболку, когда вот разболелся, согреться никак не мог. Но Ксюха, точно, выговор сделает, потерплю лучше в халате…

А, ведь ей на меня, кажется, не наплевать!

Ксения

Во попала! Заметил, теперь заметил! Вот, дурочка! Он там мог и без полотенца оказаться, это ж его ванная, мало ли, как он привык! Зачем попёрлась! Но до чего же хорош, идеальные пропорции! Как хоть так-то? Из тощенького парнишки богатырь получился. Ему бы в натурщики: плечи, ноги, попа и талия есть! Не каждому мужику такую фигуру природа дарит, а мышцы! По его рельефам можно студентов – медиков учить.

Всё, всё, Ксюша, остепенись! Займись, чем-нибудь! Разливай бульон, режь хлеб, курицу разделывай, в конце концов!

Слышу, как Санька выходит из ванной,

– С, лёгким паром! – чуть не добавила любимый, совсем с ума сошла.

– Спасибо, Ксюнь, как заново родился! – голос бодрый.

– А, есть хочешь, новорожденный?

– Как волк!

Заходит на кухню. Халат синий мужской на талии перехвачен поясом небрежно, вся грудь нараспах. Глаза сами липнут. Побрился, причесался – красавчик. С лица слегка схуднул, круги тёмные вокруг невозможных глаз добавляют драматизма, душу рвут, – с ума сойду, наверное.

– Ну, волчьей еды у меня нет, вот ешь, что дают.

Наливаю пиалу бульона, от него пар идёт, и аромат разливается, блёстки жира мерцают, Петровский в нетерпении. На плоскую тарелку выкладываю половину курицы.

– Ешь, восстанавливай силы.

В ответ слышу почти звериный рык и с удовольствием смотрю, как Санька вгрызается в куру. Ловлю себя на том, что взгляд примагнитился к нему напрочь. С трудом поднимаюсь, чтобы типа, заняться делами. Ставлю чайник, слышу, как Петровский шумно втягивает бульон через край пиалы, наплевав на ложку. Ухожу в комнату поливать цветы.

Бедный Катюхин цветуарий, что не засушила, теперь утоплю. Тяну время, сколько можно, потом возвращаюсь в кухню с таблетками. Вижу, абсолютно довольного мужика, сытого с лоснящимся от еды подбородком и немного осоловевшими глазами.

– Ксюнь, спасибо тебе огромное, – мурлычет.

– Да, на здоровье, дорогой, лишь бы на здоровье! Вот лекарства ещё примешь, послушаемся, и будешь спать.

Перебираемся в комнату, Петровский сбрасывает халат и отдаётся в мои руки. Делаю серьёзное лицо, переставляю стетоскоп в нужные точки и… тяну время, любуюсь. Санька честно дышит и не дышит, когда скажу, кашляет… С докторами не спорят.

Стараюсь не забыть, что сейчас я именно доктор. Сосредотачиваюсь, и вправду слушаю, замечаю улучшения и, наконец, закончив, спрашиваю,

– Сань, что это за странные синяки у тебя кольцом по торсу?

– Да, ерунда! – отмахивается, – не обращай внимания. Рабочие моменты.

– Ну, рабочие, так рабочие, – вздыхаю. Не хочешь, не говори. – Завтра понедельник, надо участкового вызвать, или как там у вас принято в МЧС, но больничный недели на три точно необходим.

– Разберёмся, – машет рукой. Типичный мужик, чуть полегчало, и уже забыл, как плохо было ещё вчера.

– Катюха-то в курсе, что ты тут чахнешь? – задаю больной вопрос, – домой не торопиться?

– Она не знает, что я вернулся.

– Так вызови, – недоумеваю, а у самой внутри всё замирает, – будет за тобой ухаживать.

– Пусть погостит ещё в родном доме, недавно уехала, – говорит нехотя.

– Ну, тебе видней, конечно. Только, если позвонит насчёт цветов или ещё чего, мне что сказать?

– Ксюш, наври ей, а? – смотрит с мольбой, – скажи, нет меня, и ты не в курсе.

– Что, бережёшь нервную систему благоверной? – язвлю.

– Ничего не берегу, – буркает, глядя в сторону, – просто, не соскучился ещё…

Молчу, не знаю, что и сказать… Дело твоё, Петровский…

– Ложись, поспи немного, сон лечит, – других рецептов у меня для тебя нет, любимый… Смогу ли наврать твоей жене, не знаю.

Одна надежда, может, не позвонит?

Глава 12.

Александр

Ушла… Зачем про Катюху напомнила? Я забылся на какой-то миг, представил, что ты хозяйка в моём доме, а ты взяла и разрушила! Ксюха, что мне делать? Признаться тебе, как горит моя душа? А уж, как тело горит! Разве, что болезнь отобрала силы, а так и не скрыть бы… И, что? – спрашивает внутренний критик, – ты уже признавался… Забыл, чем закончилось? Думаешь, что-то изменилось? Появился шанс? Даже, если и появился, ты сам его потерял, погляди на правую руку. Кольцо видишь?

Она права, надо позвонить жене, лучше я сам опережу. Беру мобильник, раздумываю ещё, вернее маюсь, так не хочется, выбираю «Котёнок», нажимаю вызов. Пока идут гудки, надеюсь, что не возьмёт, хотя лучше бы взяла, а не перезванивала, когда не надо.

Какой же я гад, всё-таки! Катюха-то, чем виновата? Любит меня, а я её нет. Пока Ксюхи рядом не было, думал, почти люблю, а теперь, знаю, что нет. И, что делать с этим знанием?

– Алло, любимый! – жена врывается, как всегда, восторженным всплеском в моё невесёлое болото.

– Катюнь, привет! Как дела?

– Сань, здорово! Тут уже снег выпал! – щебечет, – растает, конечно, но, всё равно, хорошо! От мамы, привет, тебе!

– И ей, привет передавай!

– Ты-то, как? Ещё не дома?

– Дома, третий день, как вернулся.

– Даа… – слышу, как восторг сникает, – мне уже возвращаться? – понимаю, что не хочет и, радуюсь этому.

– Ну, зачем? Ты только приехала, погости ещё.

– Сколько?

– Да, как нагостишься, так и приезжай, – отвечаю, а сам мечтаю, чтобы никогда не нагостилась. Тут не ко времени разражаюсь приступом кашля.

– Сань, ты заболел? – беспокойно.

– Так, ерунда, ноги промочил неудачно, покашляю, и пройдёт, – только не вздумай озаботиться и пригнаться меня спасать.

– Давай, я что ли, Ксюхе позвоню, пусть полечит тебя, – предлагает.

– Справлюсь… – хочу продолжить, что сам до Ксюхи дойду, если надо, или врача вызову, но не приходится, слышу на втором плане,

– Кать, долго ждать-то тебя?! – девчачий голос, следом Катюхины оправдания, – мы тут с девочками посидеть решили за встречу, ты не против, любимый? И в сторону, – уже бегу.

– Беги, дорогая, беги! – не задерживаю, беги, куда хочешь, только, не домой!

– Ну, тогда, чмоки – чмоки! Целую!

– И я целую, пока…

Кажется, ей не до меня, это радует… Очень хочется спать…

Ксения

Кажется, догадываюсь, почему жену не вызываешь, Петровский… Да, Сань, дела наши плохи… Мои уж, точно… Минимум ещё три капельницы связывают нас с тобой… Продержимся?

Занимаюсь своими делами, вернее, пытаюсь. Завтра снова на работу. Выходные пролетели, как одно мгновение, а столько всего произошло. На душе и радостно, и тоскливо одновременно. Саньке явно становится легче – это радует.

Но у меня ещё своя тема: волна любви и возможности, хоть временной, быть рядом с любимым человеком, накатывает непроизвольно и накрывает с головой, потом наступает отлив, обнажая неудобную правду: женатым человеком, несвободным. Потом, новый прилив: зато он меня любит! Петровский не разлюбил меня за столько лет! Опять отлив: и что из этого? Женат-то он не на тебе! И, так вот попеременно то одно, то другое, хочется то смеяться, то реветь белугой!..

За домашними делами выдерживаю четыре часа ровно. Больше не могу. Спускаюсь к Саньке, несу ужин: домашние котлетки с пюрешкой. Надеюсь, оценит. Очень хочу, чтобы оценил! Вот, что за дура – баба?! Катьке надо стряпнёй заниматься, да за больным мужем ухаживать! Ты – свободная, красивая, молодая, пока ещё… Зачем время теряешь? Зачем тебе впечатлять женатого мужика? Ищи свободного, его впечатляй, строй свою жизнь, не лезь в чужую!

А в ответ душа: я уже нашла, и рассудок со всеми доводами может, заткнуться…

Глава 13.

Александр

Не заметил, как заснул, проспал, кажется, часа три… Ксюха – хозяйка моих снов, там ей всё можно и мне тоже… Хоть не просыпайся! Что ж она не идёт так долго? Уже скучаю… А, вдруг, больше не придёт? Может, почувствовала, что у меня к ней, и теперь будет избегать? Зачем ей такие сложности? Она свободная, красивая, молодая, да к ней очередь выстроится, только свистни… А я… никогда её не интересовал…

Вот ключ в замке щёлкнул, сердце в груди аж подпрыгнуло, пришла, всё-таки. Тихо прикрывает дверь, осторожно на цыпочках проходит на кухню с чем-то вкусным.

– Ксюнь, я не сплю, можешь шуметь.

Выглядывает радостно,

– Это здорово! Я ужин принесла. Сейчас поедим или покапаемся сначала?

Поедим, как здорово звучит! Поедим вместе, будто мы семейная пара, и у нас воскресный ужин, как у нормальных людей.

– Лучше сначала покапаться, – отвечаю. Хочу, чтобы иллюзия семейного единения продлилась подольше, ничем, не прерываясь…

– Как, скажешь… – отвечает, кажется, обрывая себя, будто ещё, что-то хотела добавить… любимый, например…

Капаемся, лежу, словно, связанный. Мужской организм заявляет о своих потребностях, так не вовремя, хорошо хоть, одеяло сверху сбилось, как надо. Наоборот, наверное, капельница эта – не оковы, а моё спасение, боюсь своего порыва, сделать неверный шаг, хочу сделать этот шаг, но боюсь.

Ксения сидит в кресле, болтает обо всяких пустяках, новости рассказывает, что в мире происходит, пока я из жизни выпал. Легко у неё получается, никакого волнения, наверное, показалось мне, что небезразличен, вон, смеётся, взгляд открытый, всё просто… Я только одноклассник, ничего не поменялось. Не нужен по-прежнему, а забрала меня с потрохами…

– Ксюш, я Кате позвонил, – ей говорю или сам себе напоминаю, чтобы не зарываться в мечтах несбыточных.

Замолкает на полуслове, мрачнеет… Почему? То ли неприятно ей, что про жену вспомнил, то ли, вспомнила, что соврать предлагал. Секундная тень сменяется безразличием и вопросом,

– Скоро ли ждать путешественницу?

– Не знаю, сказала, что не нагостилась ещё, торопить не стал, – пожимаю плечами, тоже, как бы, равнодушно. Вглядываюсь, ловлю реакцию, не успеваю. Может и вправду, ей на меня плевать… – Она собиралась позвонить тебе, – продолжаю, – так что ни удивляйся… Я сказал, что приболел немного…

– Не удивлюсь… – отвечает.

Повисает пауза, что ещё добавить? Как вернуть лёгкость, которая была пять минут назад и, которую сам уничтожил только что? Не знаю, и она не помогает мне, молчит…

Наконец, флакон пустеет, Ксения склоняется к руке, чтобы вынуть иглу и выполнить манипуляции с катетером. Ничего не могу с собой поделать, свободная рука тянется её обнять, хотя бы коснуться, а лучше, к себе прижать. Она замирает на какое-то мгновение, потом резко распрямляется, словно пружина,

– Нет, только без рук! – на мгновение пересекаемся взглядами, не понимаю, что это – смятение?

– Не могу, – вздыхаю, – хоть режь.

– Тогда, не приду больше! – гневно, – лечись сам!

– Так ещё хуже…

– Тема закрыта!.. Ужинать пойдём? – уже более спокойно.

– Пойдём, – правда, аппетит пропал, куда-то, но об этом молчу.

Ужинаем, думал, получится сблизиться, надеялся, что общий ужин – это ещё один шажок навстречу друг другу, а получилось совсем не то. Вот он – неверный шаг! Только всё испортил: жуёт молча, не поднимая глаз, понимаю, что сбежать от меня торопится.

– Ксюш, прости дурака, – так хочется вернуть назад её непринуждённость, но как, не знаю.

– Проехали, – говорит, – что-то плохо ешь, не вкусно? – спрашивает.

– Вкусно, очень вкусно! Только, забудь…

– Если забуду, аппетит наладится? – слышу прежние интонации. Поднимаю глаза, так и есть: смеётся уже. Киваю…

Что ж ты такое делаешь, Ксюха, что я, то падаю, то взлетаю с тобой? Ладно, буду есть. Она, тем временем, ставит чайник, рассказывает, какую-то смешную историю из своей врачебной практики, а я даже не в силах уловить суть, просто слушаю её голос, и всё…

Ксения

Тяжело… Очень тяжело оторваться и уйти. Но ушла, сказалась, что выспаться хочу перед работой. Ага, высплюсь, пожалуй… Лежу и думаю, что этажом ниже, если по прямой, то метрах в трёх, лежит человек в своей постели и тоже не спит… И что стоит всего лишь набросить халат и спуститься и, чего стоит, не делать того, о чём потом пожалею, оба пожалеем…

Еле удержалась, когда ощутила тяжесть его руки на своих плечах, как хватило сил оттолкнуть? Не понимаю, пытку сама себе придумала! Надо было скорую вызвать сразу в пятницу, сейчас бы ни мучилась в сомнениях. Отнесла бы передачку типовую: сок, апельсины, вполне достаточно для соседки и для одноклассницы вполне.

Сама виновата! Себя разбередила и его тоже, долечилась, дозаботилась! Дала надежду, а теперь, что?

А теперь глаза закрываю, а передо мной он, в своих спортивных шортах и всё, больше ничего, такой соблазнительный, мускулистый, такой горячий. А Катька свалила, и наплевать ей, соблазнительный он или горячий, не ёкает у неё ни в одном месте.

Что там с ним случилось, может он жизнью рискует на своей работе постоянно? Откуда это кровоподтёк? Как он там сказал: рабочий момент? Я бы с ума сходила от твоих рабочих моментов, а она с девочками, наверняка отрывается, или с мальчиками… И, где справедливость? Была тебе справедливость – отвечаю сама, – и любовь была, да ты оттолкнула, а теперь, терпи…

Надо быть сильной, – внушаю себе, – всё зависит от женщины… А хочется-то слабой, и, чтобы он всё решил: что хорошо и, что плохо! Только, голову свою, куда деть? И совесть тоже, чем бы, заткнуть?

Глава 14.

Александр

Пытка, лежать так вот и представлять, что любимая женщина совсем рядом. Два пролёта по десять ступенек, а по прямой, так, вообще, подтянулся бы, и там, около неё. Интересно, где диван стоит? Прямо представляю его: бежевый или кофе с молоком, помню, как затаскивали грузчики в первый день. Вдруг там же, где и мой? Сейчас мог бы с ней лежать на этом диване, или она на моём здесь.

Почти срываюсь к ней бежать и тут же останавливаюсь, что ей скажу, – я за солью, или за утюгом? Как в анекдоте. Да она уж спит, наверное, вымоталась со мной за выходные, не то, что отдохнула. Как хорошо в пятницу было: не понимал ничего, не чувствовал, как бревно. А теперь, все чувства вернулись, ещё и выспался за день, теперь маяться до утра…

Наконец-то, рассвет. Так и не заснул. Встал в шесть, как по будильнику, мог и в пять, и в четыре… какая разница сидеть или лежать? В любом положении на душе тоска. Варю кофе, Ксюха, наверное, тоже варит… Беру бокал и гляжу в окно, полвосьмого вылетает из подъезда, быстрым шагом, почти бегом направляется к остановке. Стройная лёгкая, как девчонка. Пальто модное укороченное, узкие джинсы, ботинки на каблуке, совершенно отвязная клетчатая кепка козырьком набок и волосы – длинные цвета сливок локоны взлетают на ветру. Исчезает за поворотом, а в глазах так и остаётся…

В девять звоню на службу, сообщаю, что заболел. Обещают прислать Артурыча… Следом Серому, как напарнику, чтобы не терял меня. Он рвётся навестить вечером, говорю, чтобы даже не вздумал. Нафига он мне здесь? Я лучше с Ксюхой наедине лишний раз побуду.

Артём Артурыч наш легендарный доктор из медслужбы. На какие только ЧС он не выезжал, скольких спас, пальцев рук и ног сосчитать не хватит, даже если у нескольких человек пересчитывать. Одним словом, крепкий мужик, надёжный. Уважаемый в наших кругах. Некоторые его называют Старцем, он и вправду, седой давно, и лицо в морщинах, но называют его так не за года, а за мудрость, которой он с нами – дураками делится. Старец всё на пенсию собирается уйти, за полтинник лет пять, как перевалило, да никак не может собраться. Да и не отпускают таких, держат, сколько возможно…