bannerbanner
Крылья. Ставка на любовь
Крылья. Ставка на любовь

Полная версия

Крылья. Ставка на любовь

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 5

Надо и мне идти к себе, а я стою на площадке, привожу мысли в порядок. А они не приводятся, наоборот, полный сумбур: зачем спросил про личное? – долбит внутренний критик, – Захотела, сама бы ответила. А теперь знай, кандидатов у неё полно, а ты – болван. Внутренний аналитик противоречит: почему тогда сумки тяжёлые сама таскает? Почему про остановки общественного транспорта упомянула? Значит, подвезти некому? Тогда, фигня все её кандидаты! А, тебе-то что? – вопрошает принципиальный моралист, – у тебя жена дома! Заждалась, наверное, ужин на плите стынет, а ты тут о чужой бабе размышляешь! Она не баба – она Ксюха моя любимая, что бы там ни было, десять лет назад… – возражает неубиваемый романтик…

Волевым решением, заставляю прервать прения и замолкнуть все внутренние голоса, делаю глубокий вдох и иду домой…

Ксения

Захожу в квартиру, бросаю пакеты, захлопываю дверь и выдыхаю, прислонившись к ней спиной. Всё, теперь в безопасности, скрылась от его глаз. От взгляда этого жгучего. Может, показалось? Просто изучающе рассматривал, а мне привиделось, что захотелось?.. Да, нет, не привиделось! От него волна шла, ещё немного и её рукой можно было бы схватить, осязаемо. Главное, взгляд отвести успела, чтобы ответ не поймал, похоже, на одной волне излучаем… Или успел, всё-таки? Лучше, не надо…

***

Вот так и живём, сталкиваемся иногда, взгляды отводим, перебрасываемся приветами, да ничего не значащими фразами. Катенька, зато ошивается у меня постоянно, я у них не была ни разу. А эта коза – подружка моя закадычная чуть ли не каждый вечер наведывается, держусь. А она бдительность совсем потеряла, болтает и своё, и чужое, я бы постеснялась на её месте, да и поостереглась. Но она же меня лучшей подругой уже считает, да я ещё и врач. А врачу, как священнику на исповеди, всё рассказать можно… Сегодня обсуждаем противозачаточные. Надо же, а я думала, вы детей хотите,

– Ты же говорила, наследников планируете, дом подыскиваете?

– Это Сашка хотел, я-то не тороплюсь… Оттягивала, как могла, вроде убедила… Согласился теперь подождать хоть год, хоть два, – делится сокровенным.

– Отчего вдруг, такие перемены? – настораживаюсь, но вида не подаю.

– Сказал, не готовы мы ещё… Конечно, не готовы, он меня на шесть лет старше, мне всего двадцать два, какие дети?

– И то, правда, погуляй пока молодая, – поддерживаю.

– Погуляешь с ним, – вздыхает, – разве, что, когда в командировки уезжает, отрываюсь с девчонками по клубам.

Вот идиотка, я же не в этом смысле, просто, имела в виду, для себя поживи ещё,

– А, замуж-то, зачем выскочила, гуляла бы сейчас ни на кого не оглядываясь?

– Так и гуляла бы, да Санька попался, – пожимает плечами, – где я потом нашла бы такого?

– Логично, – говорю. Прекрасный мотив для вступления в брак. Мне бы такую мотивацию, давно бы пристроилась, а то, как дура, всё за любовью гоняюсь.

– У нас в селе парни были, конечно, но до Саньки им, как до неба. А тут случай подвернулся, не было бы счастья, да несчастье помогло. Наводнение случилось. Весна дружная, ледоход на реке, ну и затор, как обычно. Вот и разлилось всё из берегов. Выше подвалов вода поднялась, да, что говорить, до окон почти. Ну, это уж совсем в деревнях, до нас-то не дошло. Вот нескольких ребят из МЧС в нашем доме и расселили. Сашка в том числе. Они лёд взрывать приехали – пиротехническая команда. У меня и было-то несколько дней всего, мама сказала, думать нечего, надо парня брать. Да я и сама понимала, ещё повоевать с подружками за него успела… отвоевала, как видишь…

– Вижу, вижу, молодец! – хвалю. Возвращаемся к разговору о противозачаточных таблетках, делюсь личным опытом, я ж не гинеколог. А ей, похоже, всё равно, ещё бы зубы ко мне пришла полечить… Надеюсь, девчонка всё правильно поняла…

Александр

Ксюха из головы не идёт и из души тоже. Боюсь Катьку её именем назвать или во сне проговориться. Да, да, во сне! Снится потому что! Да, как, сниться-то! С ума бы не сойти! Не хочу беды, но уж лучше бы командировка, сбежать на время, куда-нибудь!.. Зачем на Катьке женился? Ума не приложу… Чувствовал, что не дело делаю, а сделал. Получается, обманул…

Как теперь быть, как жене в глаза глядеть? Знал бы, что через год с Ксюхой в одном доме окажемся, ни за что бы Катюху сюда не привёл! Бедная девчонка, любит же меня, а я не люблю, смирился просто… Думал, не судьба по любви. Может и сейчас, не судьба, но теперь и попытаться не могу, не имею права…

***

Через пару дней и, правда, командировка, накликал, получается. На этот раз в горы, селевым потоком дорогу, можно сказать, снесло и все селения, что на пути попались. Дело плохо, людей эвакуировать не успели. Уезжаю, не знаю на сколько, впрочем, как всегда… Судя по тому, что там дожди месяц не прекращаются, условия для работы будут не простыми, ну и ладно. Для меня сейчас, чем хуже, тем лучше…

Катюха виснет, как липучка, слёзы льёт, что скучать будет. Знаю, чем утешить, всегда это помогает,

– Съезди к маме, Катюнь… Соскучилась, наверное? Погостишь, а там и я вернусь, оглянуться не успеешь…

– Правда?! – просыхает сразу.

– Конечно, на себя же работаешь, держать никто не станет. С деньгами тоже проблем нет, карточка в твоём распоряжении.

– Ураа! – прыгает, – можно, гостинцев маме куплю?

– Конечно, можно! Когда ж я тебе отказывал. Маму за меня целуй!

– Ох, и люблю я тебя, Санька! Ты такой у меня, классный!

Ага, классный я, как бы не так… С тем и уезжаю…

Глава 6.

Ксения

Звонок в дверь, больше не шарахаюсь, по манере трезвона знаю, кого нелёгкая принесла с утра пораньше в субботу, когда ещё спать да спать, открываю,

– Привет, Кать, заходи.

– Ксюш, я на пять минут, тороплюсь, – протискивается, однако.

– Спешишь, куда-то?

– Домой еду, к маме, – радостно.

– Что, так внезапно?

– Так Сашка в командировке, чего, время-то терять, – вижу вся в нетерпении, – сам отпустил, – хихикает, – чтобы не скучала!

– А, когда вернёшься?

– Когда муж вернётся, тогда и я подтянусь. Чего мне здесь сидеть? Квартиру, что ли караулить?

– И то, правда… А он-то надолго? – вот чего спрашиваю, какая разница мне, насколько уехал её муж?

– Ой, у него никогда не знаешь, когда вернётся… Я, чего и пришла: хочу ключи от квартиры на всякий случай тебе оставить, мало ли что… Да цветочки на окне полить… Не затрудню?

– Не затруднишь, конечно… Я бы тоже тебе оставила, если бы, куда-то собралась, – плечами пожимаю.

– Вот и классненько! – вроде здесь ещё, благодарит, а сама уже далеко, в предвкушении свободы… Исчезает…

Остаюсь с ключом, маюсь… Хочется прямо сейчас спуститься и побывать в их жилище… Казалось бы, зачем? Сама не знаю, но признаюсь себе, что из-за Петровского, конечно… Кто бы мог подумать, что отвергнутый давным-давно одноклассник станет моим наваждением, почти два месяца уже избавиться от него не могу. Сдерживаюсь, через пару дней всё равно, пойду поливать Катькины цветы…

***

Через пару дней не до цветов. Объявляется злодей. Поджидает с букетом на крыльце больницы. Красуется, медсёстрам, которые впереди меня идут, глазки строит, знает про себя, что хорош… Легковато, однако, ты оделся, трясёшься… всё-таки, октябрь уже на носу…

– Давно стоишь, – спрашиваю, подходя. Вижу, что давно, нос посинел даже.

– Давненько, – букет, протягивает… и ключи, – Ксю, давай мириться!

– Да я и не ссорилась, – отвечаю, равнодушно, по возможности, а внутри всё дрожит, – я ушла.

– Мне без тебя плохо, возвращайся, а? – нудит и в глаза заглядывает просительно и покорно, артист, ничего не скажешь.

– Неа, мне без тебя хорошо, не вернусь, – пытаюсь обойти его, букет не принимаю.

Не пропускает,

– У тебя, кто-то есть? – голос ещё ровный, а зрачки сужаются, как у кошки перед прыжком, разве что не в черту, а в точку превращаются, натуральный зверь.

– Тебе-то, что? Я не жена, и больше, вообще, никто для тебя. Считай, не знакомы! – какое там, не знакомы! Я тебя не забуду никогда, психопат! Но марку держу, – уходи и больше в моей жизни не появляйся.

Схватил за локоть, пальцы, как щипцы, чёрт! Больно-то как! К себе подтягивает, прижимает. Народ заходит, коллеги здороваются, люди кругом, а мне хоть ори, вырваться не могу. Уже собираюсь звать на помощь. Видимо, догадывается, локоть сильней сжимает, за букетом никому не видно. Раздаривая всем лучезарные улыбки, в висок целует, а сам на ухо шепчет,

– Узнаю, что трёшься с кем-то, убью! Все равно, никуда от меня не денешься! Хватка ослабевает, вырываюсь. Перед тем, как скрыться за дверями спасительной работы, вижу букет, летящий в урну…

Трясёт весь день, понимаю, что рано радовалась, думала отделаться легко, съехала и поминай, как звали. Чувствую, легко не получится. Зарыться бы в какую-нибудь нору, чтобы не нашёл никогда. Хоть политического убежища за границей проси, ведь и не пожаловаться даже, всё без свидетелей делает…

Домой добираюсь окольными путями, как шпионка. Не думаю, конечно, что следить будет, но, чёрт его знает, он же ненормальный…

Глава 7.

***

Нервничаю, не переставая, из-за каждого угла ожидаю, какого-нибудь нового выпада. О Катюхиной оранжерее вспоминаю только в пятницу вечером. Чёрт, наверное, уже всё передохло! Отопление фигачит будь здоров, в квартире без увлажнителя, как в Сахаре, растениям, вообще, беда.

Хватаю ключи, сбегаю вниз. Замок не сложный, открылся сразу, залетаю к соседям. Сразу к окну в комнате. Вдруг, вижу Саньку, на разобранном диване… спит, по-видимому. Вернулся, значит, из командировки уже. Вот, неловкость…

Гляжу на подоконник, цветы листья совсем повесили, он, значит, тоже не поливал. Ладно, думаю, полью сейчас тихонечко и уползу, а то, Катюха скажет, что не проследила, уморила всё. Крадусь в ванную, там кувшин специальный, хозяйка предупреждала, набираю воды из-под крана тонкой бесшумной струйкой. Где-то у неё банка с отстоянной есть, но не искать же. Тихо пробираюсь с кувшином к окну, спит. Даже не гляжу на него, глупо, конечно, будто, если я его не вижу, то и он меня не заметит. Но, так спокойнее. Заливаю воду в растрескавшуюся землю, очень надеюсь, что к Катькиному приезду, хоть что-то останется живо.

Вдруг, буквально чуть не роняю кувшин из рук, Петровский заходится судорожным кашлем, да таким тяжёлым и глухим, что забываю про позор быть застуканной на месте преступления. Приступ длится долго, лицо налилось кровью, на лбу испарина, а выкашляться никак не может и вдохнуть толком тоже, аж, сердце разрывается, видеть, как ему плохо. Тут уж, не до маскировки, я же врач, прежде всего, а потом, дура, которая впотайку поливает цветы, чтобы любимый мужчина не заметил.

Подбегаю, тяну Сашку на себя, помогаю принять вертикальное положение, опускаю его голову себе на плечо, чтобы опору почувствовал, стараюсь больше нагнуть корпусом вперёд, лишь бы удобней было выкашляться.

– Ба, да ты горишь!

Открывает глаза недоумённо, вижу, ничего не соображает мужик, за голову хватается. Не мудрено, такое напряжение от кашля. Наконец, затихает. Мокрый весь, даже волосы, как после бани, и постель, хоть выжимай. Придерживаю, чтобы не повалился в эту лужу, переворачиваю подушку, стаскиваю футболку, не протестует – вся до нитки, простыню выдёргиваю прямо из-под него. Молчит, как только заканчиваю, сразу валится обратно.

Вдруг замечаю багровые синяки, опоясывающие широкой прерывистой лентой тело, судя по цвету, двух – трёхдневной свежести. Прощупываю рёбра, не проглядеть бы перелом. Вроде, все целы. Грудь поднимается тяжело, но равномерно, травматических повреждений лёгких, похоже, нет…

Перевожу дух. Переворачиваю одеяло другой стороной, укрываю. Всё бросаю, бегу к себе. Надо прослушать, да и так понимаю, что скорее всего, пневмония. Выгребаю аптечку, арсенал у меня богатый. Научена уже горьким опытом, если соседи знают, кто ты, надо быть во всеоружии…

Возвращаюсь. Лежит, разметался весь, дыхание тяжёлое. Ну и хорошо, что одеяло откинуто, только бы спину прослушать ещё, а лучше, всё-таки, усадить.

– Сань, – шепчу, почему-то, – давай-ка сядем на минуточку, помогаю снова принять вертикальное положение. Садится с закрытыми глазами. Вроде зафиксировался пока, слушаю. Ох, дыхание, какое жёсткое, крепитация справа отчётливо слышна, слева вроде, не так, но тоже нехорошо, прошу глубокий вдох сделать. Делает и опять заходится в кашле, ловлю, повисает на мне бессильно, тяжёлый какой, от кашля весь содрогается, глажу по спине, постепенно затихает. Но, главное, картина ясна. Ставлю градусник, сама готовлю капельницу с антибиотиком, благо, всё с собой.

Термометр остановился на границе сорок, колю жаропонижающее.

Иду на кухню, ставлю чайник, наверняка пить хочет, губы все потрескались. Вода согрелась, наливаю бокал большущий, точно его, на столе стоял. Несу.

– Пить хочешь? – спрашиваю. Кивает. Приподнимаю его осторожно и подношу к губам. Судорожно припадает, пьёт жадно, вода струйками стекает по сторонам, капает на грудь, как не закипает от его жара, не представляю. Наконец, утоляет жажду, опять падает без сил,

– Спасибо, Ксюш, – шепчет еле слышно, значит, не в бреду.

Нахожу в комоде простыню, приходиться снова его тревожить, стелю, как лежачему, сначала один край, потом, переворачиваю его на постеленный, и расправляю второй.

Пристраиваю флакон с раствором антибиотика над кроватью. Картинка там у них, какая-то, снимаю, пусть лекарство повисит. Перетягиваю руку жгутом, нахожу вену, ставлю капельницу. Санька, вроде лежит спокойно, надеюсь, метаться не будет, предупреждаю,

– Сань, ты только рукой не шевели, пожалуйста, – вроде моргнул, значит, в сознании.

Остаюсь наблюдать пациента. Любимого пациента, сама себе, всё-таки, признаюсь в этом… Может, и не осознала бы, а тут напугалась очень! Что, если бы про цветы не вспомнила? А, если бы ключ у Катьки не взяла? Подумать страшно, опоздай я на день – два, выжил бы? Отёк лёгких, и адьёс амиго! Даже думать не хочется, всё-таки, Бог есть! Ни за что не простила бы себе, случись непоправимое…

Заодно поливаю оставшиеся растения, собираю с пола простыню и футболку, тащу в ванную. Осматриваюсь. А у них ничего, миленько. Чувствуется женская рука, в квартире порядок. Диван, кстати, стоит почти там же, где и мой, разве что, немного ближе к окну. Чего тут удивляться, планировка сама наталкивает, куда, что поставить.

Раскладываю лекарства на тумбочке, что ещё может пригодиться. Санька, кажется, заснул. Трогаю лоб, жар, вроде, спадает, пытаюсь укрыть, отталкивает одеяло, значит, температура ещё не совсем в норме. Сажусь на край дивана, жду… и схожу с ума. Бледный, тёмные спутанные волосы откинуты назад, лоб в испарине. Оброс уже, щёки впали. Под глазами тени залегли, да ещё и ресницы оттеняют, ох, уж эти ресницы! Мне бы такие… Нос заострился, губы потрескались, дышит тяжело, милый мой… Дай, хоть разгляжу тебя, пока не видишь.

Красивый, по-настоящему могучий разворот плеч, грудные мышцы выпуклые, чётко очерчены, ниже рёберных дуг провал живота, чуть напряжётся, и виден будет упругий пресс кубиками. Откуда эти странные кровоподтёки по кругу? Надо будет спросить… Чёрная дорожка волос, широко начинаясь над грудиной, длинным треугольником сбегает к солнечному сплетению, немного сужаясь и тая, и вновь расширяется на животе и вокруг пупка, образуя густые заросли… дальше даже не гляжу, начинаю не о том думать…

Глава 8.

Где были мои глаза десять лет назад? Впрочем, как и всегда, на пятой точке. В семнадцать трудно разглядеть в нескладном худом мальчишке, героя своих грёз через десять лет. Да и не бывает первых отношений на такой длительный срок.

Где вы, восхитительные мгновения первой любви, сладкий вкус неопытных поцелуев, неловкий румянец, всякий раз расцветающий на щеках от робких запретных прикосновений или даже только от мыслей о них? Куда это всё девается потом? Почему всю трепетность и нежность нещадно смывает жизненный опыт разочарований и цинизм здравого смыла? Словно разбиваются розовые очки, и остаётся лишь память, память о чувствах, но не они. По крайней мере, не знаю я крепких длительных браков со школьной скамьи, если только в кино…

Флакон с лекарством наконец-то, пустеет, Сашка, вроде бы, заснул, освобождаю руку. Катетер надо оставить, через несколько часов снова капать приду. Прикасаюсь губами ко лбу, температура пришла в норму, если и не совсем, то почти. Тихо ухожу к себе…

В курсе ли Катюха? Не позвонить ли соседке, дело то не шуточное? Да, может, уже и в курсе и даже в пути? А, если нет, стоит ли нервировать девчонку, у них там ночь уже, наверное. Дождусь утра. Да и проку от неё немного, больше суеты ненужной. Пока выходные, я Саньку не оставлю, а там, оклемается и сам её вызовет, а если, что-то пойдёт не так, к себе в больницу уложу…

Дома становится тревожно, всё равно, делать ничего не смогу, так какой смыл сидеть и дёргаться, если все мысли там, этажом ниже. Да и, не дело это – оставлять пациента без присмотра в момент кризиса. Тем более, любимого пациента. Беру подушку и спускаюсь…

Сашка спит, дыхание ровное, и лицо расслаблено. Задерживаюсь около него ненадолго, рука сама тянется провести по волосам, коснуться горячей груди, живота. Спи, Петровский, поправляйся, очнёшься, не прикоснусь, обещаю…

Моё спальное место нынче не очень комфортно, но зато, не просплю. Придвигаю кресло к дивану, чтобы в поле зрения был, и не вскакивать каждую минуту. Подушка под шеей валиком, тоже не айс, но, тем не менее, незаметно засыпаю…

Просыпаюсь мгновенно от Сашкиного крика,

– Серый, не надо! Уходи, Серёга, бегиии!..

Кидаюсь к нему. Спросонья врубаюсь не сразу, что он в кошмаре. Осознав, хватаю за руки, тормошу,

– Милый, мой, проснись, это всё сон!

Он резко садиться, глаза дурные. Обнимаю его, прижимаю к себе и глажу по волосам,

– Просыпайся, Сань, – спасаешь какого-то Серёгу, а сам в огне… Сжимает меня крепко, так что дух вон, потом, что-то бормочет и медленно опадает на постель, так и не очнувшись.

Снова температура скакнула, ещё колю жаропонижающее и, не в силах дождаться результата, иду на кухню. Где-то у Катюхи должен быть уксус. Нашла. Развожу с водой, беру чистое полотенце. Уксусные примочки ко лбу, шее, запястьям – метод, конечно, средневековый, но эффективный. Дышит тяжело, тело, как печка, полотенце очень быстро делается горячим и почти высыхает, мочу снова и так меняю несколько раз.

Клюю носом, но дожидаюсь, когда жар спадёт, только после этого позволяю себе задремать…

Александр

Кажется, жив… Лежу, болит всё до последнего сустава. В голове обрывками проносится командировка, особенно последние трое суток.

Непрерывный дождь, ливень. Будто небеса разверзлись и сомкнуться только тогда, когда смоют до основания и эти горы, и дорогу, и селения, и наивных самоуверенных людишек, возомнивших, что могут удержаться на этой неудобной земле. Уже есть раненые и пропавшие без вести, вывезти никак, помощь доставить никак, узкую серпантинную ленту дороги, размыло селем и завалило обломками породы, смываемыми сверху мощным ливнем. О малой авиации тоже речи не идёт. Прогноз неутешительный, ждать штиля не приходится, когда на кону человеческие жизни…

Водоотталкивающая одежда уже ничего не отталкивает, набухла и сковывает движения, не давая выполнить точные работы. Какая разница, что она есть, что без неё. Сбрасываю отяжелевшую куртку. Вроде легче, но ветер начинает пронизывать насквозь, выхолаживая сырое тело, потерплю, немного осталось. Сейчас всё подсоединю, потом пойду греться в палатку.

Пока доделываю, ещё раз проверяю размещение взрывчатки в нужных точках, палатку сносит, ветер усилился. Мужики матерятся, пытаясь, её, не то чтобы вернуть на место, а хотя бы удержать. Скользим по грязи, перемещаясь в безопасное место, скальный выступ прикроет, если что.

Нажимаю кнопку пульта и… вижу Серёгу, напарника. Откуда взялся? Как я его не заметил? Ору, но не успеваю. Взрыв…

Рассчитал точно, направленный, разбрасывает завал: слипшиеся с глиной камни, обломки деревьев и грязь. Серёгу забрасывает грязью, но он цел, только съезжает вместе с потоком всего этого дерьма и воды в пропасть. Уже кидаюсь к нему, он успевает зацепиться рукой за какую-то палку, застрявшую поперёк потока. Мужики обвязывают меня по-быстрому верёвкой и держат, а я качусь по грязи вниз к Серёге. Вокруг стоит непрекращающийся шум: скрежещущие камни, ливень, крики и грязная вода, мчащая меня, как щепку.

Чувствую рывок, это верёвка остановила скольжение, как раз так, чтобы напарник смог дотянуться до моей руки. Хватаемся, и ребята тянут назад. Ощущение не из приятных, кажется, что рёбра не выдержат нас двоих. Наконец, Серый чувствует опору под ногами и начинает помогать себе сам. Сразу становится легче. Выползаем. Вниз даже не глядим, всё обошлось. Сель сползает ниже, освобождая небольшой участок извитой серпантинной дороги… Можно двигаться дальше, остальное расчистят местные аварийные службы…

Последний день, вообще, помню, как в тумане. Хорошо, что отработано всё до автоматизма, не накосячил. А дождь, нескончаемо продолжает своё мокрое дело, но, кажется, всё-таки, немного слабеет. Последнее, на что обратил внимание перед возвращением, когда в вертолёт грузились, маленький кусочек голубого неба, среди рваных серых туч.

Как дома оказался, вообще, не помню. Думал, просто, устал… Посплю, и всё пройдёт…

Глава 9.

Опять снится Ксения. В этот раз ещё явственнее, чем обычно. Так, что даже ощущаю её прикосновения к своему телу. Помогает снять футболку, гладит по спине, касается губами лба, и даже пью из её рук. Наваждение, какое-то…

Открываю глаза, темноту ночи размывает круг света от ночника. Странно, никогда не включаю его… Может, Катюха приехала, так, вроде, не собиралась пока. Поворачиваю голову – рядом кресло, а в нём… Ксюша. Снова закрываю, сон во сне… Вдруг, лёгкое, но явственное прикосновение ко лбу. Так приятно, прохладная ладонь освежает разгорячённую голову. Не хочется просыпаться, слишком чудесный сон. Но веки размыкаются, и передо мной обеспокоенное Ксюшино лицо, напряжённая морщинка залегла между бровей, убирает руку,

– Плохо тебе, Сань? – спрашивает.

– Мне хорошо… – хриплю, не узнавая собственный голос.

– Да уж, вижу, как хорошо… Пить хочешь?

Киваю,

– Ксюш, ты мне снишься, что ли? – не могу поверить.

– Считай, что так! – кричит с кухни, слышу, как включает чайник. Наверное, всё-таки, не сплю…

Возвращается, стряхивает градусник и даёт мне, беру, но пальцы, как деревянные, роняю. Находит его в одеяле, вздыхает встревоженно и уже сама, берёт меня за руку и ставит его под мышку, потом аккуратно укладывает руку на место. Я держу её ладонь в своей и не хочу выпускать. Какая она нежная и прохладная. Не убирает, подсаживается на диван,

– Как же тебя, родной, угораздило? Пневмония ведь.

– Не знаю, – а на душе спокойно и благостно, – под дождём вымок…

– Будем лечиться, – кладёт вторую ладонь сверху на мою, таю. Разглядываю лицо, она совсем домашняя, без макияжа, с какой-то дулькой из волос на макушке, в футболке и трениках. Такая родная и близкая, почти моя… В это время раздаётся свисток чайника, Ксюша высвобождает ладонь и уходит на кухню.

– Я там немного похозяйничала, – говорит, возвращаясь с кружкой. От неё исходит лёгкий пар и ягодный аромат, – клюква в морозилке нашлась. Будешь пить морс. Отставляет бокал на тумбу и забирает термометр,

– Ну, вот, – показывает, – уже тридцать семь с копейками, а вчера чуть за сорок не зашкалил. Напугал…

Помогает сесть. Не ожидал, что так ослабну, но сесть смог бы, наверное, и сам. Хотя, так приятны Ксюшкины прикосновения, её забота, болел бы и дальше. Она взбивает подушки, мостит их одну на другую и устраивает поудобней.

– Не обожгись, – кружку протягивает. Потом, на её лице мелькает сомнение,

– хотя, погоди. Опять уходит на кухню, отливает в другой, пробует сама,

– вот, теперь не так горячо, – возвращается ко мне и подаёт, – пей, тебе полезно. Сама рядом садится, страхует.

Беру обеими руками, странная внутренняя дрожь то ли от слабости, то ли от усталости, пугает, что могу выронить бокал из рук. Горячее кисло-сладкое питьё приятно согревает горло, наслаждаюсь…

Напился… Откидываюсь на подушки, почти счастлив. Ксюха, как фея – волшебница, материализовалась и спасла. Правда, неловко, что в таком виде застала, не люблю демонстрировать свои слабости никому, а уж, ей в особенности не собирался… Чувствую, ещё и в туалет приспичило, так некстати. Снова сажусь, в глазах мушки чёрные кружатся. Ксюха смотрит сначала с недоумением, потом с пониманием,

– Пойдём-ка вместе, дружок.

Помогает подняться, подставляя своё плечо, придерживает за талию. Ползём. Открывает дверь.

На страницу:
2 из 5