Avicii. Официальная биография

Монс Мусессон

Avicii. Официальная биография

© Måns Mosesson & Avicii AB (Tim Bergling Foundation), 2024

© Ю.В. Антонова-Андерссон, перевод, 2024

© Издательство АСТ, 2024

Предисловие

Эта книга была написана на основе сотен интервью: бесчисленного множества длительных бесед с теми, кто знал Тима Берглинга и работал с ним. Семья Тима поделилась со мной его заметками в телефоне, сообщениями в мессенджерах, рисунками, фотографиями, электронными книгами, которые он проглатывал одну за другой. Я пересмотрел огромное количество видеоматериала, в том числе из личного архива. Также познакомился с тем принципом, по которому Тим размещал свои композиции в специальной программе.

Я ездил в клубы на Ибице и в Майами, бывал в его домах в Стокгольме и Лос-Анджелесе. Где только не проходили мои интервью: и в машине по пути в Лас-Вегас, и на хаус-фестивалях в Амстердаме, и за чашкой чая в Лондоне, и за тарелкой с картошкой и лососем в Шиллинге – местечке в южной шведской провинции Сконе.

Я изо всех сил старался понять, как и чем жил Тим. А было это ох как непросто: его повседневность переполнял хаос. Во многом разобраться в его мыслях мне помогли электронные письма – а за десять лет таковых накопилось более сорока тысяч! Были и личные записи, обсуждения на форумах, его переписка по смс и в мессенджерах.

Когда Тим что-то писал, он часто пользовался американской клавиатурой, на которой не было шведских букв. Для удобства шведскоязычных читателей такие отрывки были изменены. В некоторых случаях исправлена орфография и пунктуация – разумеется, смысл сказанного сохранился.

Наибольшего успеха Тим Берглинг достиг в тот момент, когда психическое здоровье молодежи всего мира оставляло желать лучшего. Причин тому много, но факт остается фактом: количество обращений за помощью и/или поставленных диагнозов выросло в разы. В одной только Швеции число зарегистрированных ухудшений психического состояния так называемых «молодых взрослых»[1] с 2006 года выросло на 70 %. Появилось больше симптомов, вызванных стрессом: проблемы со сном, беспокойство, подавленность, отчаяние, панические атаки. В данной возрастной группе участилось и количество самоубийств: во многих странах с высоким уровнем дохода населения суицид – одна из наиболее частых причин смерти лиц моложе тридцати лет. В Швеции эта цифра растет с начала XXI века, в США сильный скачок наблюдается последние десять лет. По данным Всемирной организации здравоохранения, людей, покончивших с собой, больше, чем скончавшихся от рака желудка или рака груди, цирроза печени и болезни Альцгеймера. Суицид уносит больше жизней, чем войны, преступления, террористические атаки и домашнее насилие вместе взятые.

За самоубийством почти всегда стоит какая-то форма психического расстройства, будь то депрессия или что-то более серьезное. Несмотря на это, тема суицида по-прежнему табуирована: о нем не говорят, его стыдятся. Поговорить с тем, кому тяжело – сродни непосильной задаче. Мы боимся сказать что-то не то, тем самым лишь усугубив ситуацию, и этот страх сдерживает нашу поддержку. Однако исследования доказывают, что наши опасения не обоснованы. Нет надобности подбирать «правильный», «идеальный» ответ. Самое важное – просто поинтересоваться самочувствием и быть готовым выслушать. Молчание не спасет жизнь – а вот разговор на это способен.

Писать об известных людях, которые покончили с собой, нелегко. Это накладывает ряд ограничений. Например, не стоит уделять слишком большое внимание месту происшествия и собственно трагедии – в противном случае рассказ может спровоцировать подобное поведение еще и у читателя. В этой книге я не описываю последние часы жизни Тима в подробностях – но рассказываю о том, что привело к подобному исходу. Быть может, мы сможем извлечь из этого какой-то урок.

Если вам кажется, что ситуация, в которой вы оказались, безвыходная, если вы всерьез задумываетесь о самоубийстве, то немедленно позвоните по номеру 112[2].

Если вам или кому-то из вашего окружения требуется поддержка, ее всегда можно получить – например, поговорить с кем-то, кому доверяете, или позвонить на горячую линию:

Организация Mind Självmordslinjen: тел. 90101, чат на сайте mind.se

Дежурный «ближний»[3]: тел. [phone]

Организация Bris (общество по охране прав ребенка): тел. 116 111

Дежурный священник: соединение после звонка по номеру 112

Avicii. Официальная биография

По вечерам из кустов отваживались выглянуть кролики. Серые и взъерошенные, будто только что дрались среди пиний. Еще мгновение – и в небе уже парит пустельга, распрямив на ветру крылья и готовясь вот-вот ринуться вниз за добычей.

Отсюда ему было многое видно.

С легким, едва ощутимым ароматом лимоновой рощи смешивался запах чеснока и розмарина – видимо, повар готовил ужин. У бассейна тихо шуршал опрыскиватель, в полусне посылая капли воды юкке.

Вот уже три недели, как Тим Берглинг находился в клинике и постепенно начинал приходить в себя. Он расположился на черепичной крыше, куда ему помог дотащить шезлонг персонал. В дымке Средиземного моря виднелись очертания острова – туда паромы отвозили туристов на сноркелинг. Эдакое дневное приключение, позволявшее немного прийти в себя от похмелья, прежде чем наступит вечер и в ход пойдут таблетки и спиртное.

Правда, сейчас на дворе стояла осень. Туристы, приезжавшие сюда на круглосуточные вечеринки, улетели домой. Знаменитые клубы Privilege, Space и Pacha закрылись до следующего сезона. Помалкивали даже сверчки.

Лето 2015-го пролетело как в тумане, но осознать это Тим смог лишь сейчас. Он сидел на белоснежной вилле, расположенной на южной оконечности Ибицы, и сходил с ума от того, что мелодии пока еще недостаточно хорошо смикшированы, а звукозаписывающая компания вынуждает его отправиться в Лондон на серию интервью.

Альбом Stories задумывался как продолжение первой пластинки – той самой, которая двумя годами ранее превратила Тима Берглинга из неплохого клубного диджея в мировую знаменитость. Тиму никак не удавалось сконцентрироваться, и выход альбома задерживался уже на год.

Проблемы со здоровьем появились довольно давно. А в последний год, после операции, у него появилось чувство, будто в желудке снова начало что-то расти. Мысль об этом комочке не давала Тиму покоя. Чем больше он о нем думал, тем сильнее его ощущал. Будто бы опухоль овладевала им все больше и больше. И пока это неопознанное образование продолжало расти, он принимал участие в многочисленных летних фестивалях Европы, а каждое воскресенье выступал в Ushuaïa – самом культовом хаус-клубе Ибицы.

Дав последний концерт, он был уверен, что теперь-то уж можно вернуться домой в Лос-Анджелес. Но вместо этого на первом этаже виллы его ждали отец Клас, менеджер Араш, прилетевший специально из Стокгольма, и его старший брат Дэвид. А еще телохранитель и тур-менеджер. И, разумеется, старые добрые друзья, которые вот уже пару лет следовали за ним по пятам.

Все они в один голос твердили, как беспокоятся о нем. Как устали врать, когда каждый день слышали вопрос: «Каково это, работать с Avicii?» Все это время они плакали, чувствуя бессилие и опустошение.

В итоге Тим согласился отправиться в клинику – по большей части, конечно, чтобы не слушать их нытье о том, что он якобы превратился в человека ненадежного и беспечного.

В первые дни, когда процесс отвыкания только начался, он в основном спал. Но потом врач Пол Таннер посоветовал ему писать.

Мое первое воспоминание – мама купает меня или поет колыбельную… или в комнату заходит отец и переворачивает кассету со сказками, пока я пытаюсь заснуть[4].

Формулировки давались с трудом. Слова выглядели какими-то колючими, неотесанными. Он так долго находился во власти обволакивающего опьянения, что предложения не клеились, все шло наперекосяк. Однако он понял, зачем это было нужно: облекая воспоминания в слова, о событиях становилось легче говорить. Он по-новому смотрел на жизнь, которая в сентябре 2015 года привела его в это место.

Начав писать, Тим уже не мог остановиться. Вместо сна он сидел перед ноутбуком и записывал мысли ночи напролет. Он рассказывал о детстве и юности, о родне, о том, как стал заниматься музыкой и как развивалась его карьера. Писал о сложных отношениях с менеджером Арашем и о времени, которое провел со своими девушками, Эмили и Ракель.

Вторая половина дня проходила за долгими терапевтическими беседами: вместе с врачом они обсуждали стратегии вымещения эмоций. По старой привычке Тим анализировал полученную информацию весьма скрупулезно – он всегда дотошно подходил к делу.

Постепенно Тим осознал, как много в себе подавлял. Он так долго вынуждал себя двигаться вперед, что начал воспринимать это как должное.

Внезапно все предстало в совершенно ином свете. Даже неприятные чувства и эмоции, с которыми он боролся с самого детства, – нервозность, тревожность и отчаяние. Может, в них не было ничего плохого? Он представил себе, что они будто компас, эдакий инструмент, способный указать ему нужное направление.

Сама по себе эмоция может обладать как положительной, так и отрицательной энергией, но ни одно ощущение на свете не желает нам зла.

До недавнего времени Тим то и дело переходил грань, жил в постоянных боли и страданиях. Боль была как физической – ему не давал покоя желудок, – так и душевной. Он не просто бился головой о стену – нет, он ее пробивал, и это происходило снова и снова. Ему и впрямь казалось, будто он играет с жизнью и уже одной ногой в могиле.

Как же он жалел, что никого не слушал!..

Я родился в 1989 году в Стокгольме в семье двух любящих родителей: Класа и Анки. Папа иронично называл себя «торговцем бумаг» – в Швеции всегда было принято немного принижать свои достижения. На самом деле у него было несколько магазинов канцтоваров, так что денег в семье хватало. Мама была успешной актрисой, по ее стопам пошел и мой брат.

* * *

К массивным люстрам поднимался дым. Стрелы охотников рассекали воздух, а маги бросали в драконьи головы огненные шары, но чудовище, казалось, было непобедимо. Острые зубы сверкали в темноте, оно бросалось на каждого члена клана, который осмелился подойти ближе.

Вместе с друидами, священниками и колдунами рыцарь Импортант вот уже несколько часов сражался, чтобы добраться до последнего чудовища, схватка с которым определяла исход всей битвы. Клан проявил смекалку и применил умную тактику: они то двигались всем войском в сорок человек, то делились на группы, чтобы уничтожить драконьи яйца, оставшись при этом в живых.

И вот Импортант, облаченный в огненно-оранжевые доспехи, спрятался за одной из каменных стен замка, построенного внутри горы Восточных королевств. Импортант был паладином, рыцарем с магическими способностями, который всегда приходил на помощь, когда кто-то из его клана оказывался в опасности.

Импортант полностью оправдывал свое имя[5]. К наплечникам его доспеха крепились ножи, руки скрывали железные рукавицы, а еще у него был пояс, о котором мечтал каждый игрок. Из-за забрала сияли белоснежные глаза. Иногда рыцарь объезжал столицу союзников Стормвинд только для того, чтобы поймать завистливые взгляды, устремленные на огромные рога, что украшали доспехи его коня – верный признак преданной службы.

Шестнадцатилетний Тим Берглинг сидел на кровати, облокотившись о стену. Оттуда-то он и управлял Импортантом. Пальцы отчаянно колотили по лежавшей на коленях клавиатуре, и рыцарь, подчиняясь командам Тима, торопился спасти очередного колдуна, оказавшегося в ловушке.

За всем происходящим внимательно наблюдал друг Тима Фредрик Буберг, которого все называли Фрикку. Очевидно, парни провели за игрой не один час: между стаканами с недопитой колой валялись конфеты, крошки чипсов и выплюнутые мешочки снюса[6].

Сразу после школы Фрикку с друзьями пришли в расположенную на Линнегатан квартиру родителей Тима. Они дружно затащили свои компьютеры на пятый этаж и в комнате Тима подключили их к сети. Было давно уже за полночь, а рейды в World of Warcraft[7] все не заканчивались. Один из парней чуть не клевал носом.

В этой комнатке Тим Берглинг провел все свое детство. Здесь он рисовал портреты родителей и друзей, писал стихи об осенних листьях и той самой девчонке из класса, которая ему больше всего нравилась. Когда-то родители подарили Тиму подписку на «Иллюстрированную науку»[8], и он изучил все, что можно, о спутниках, археологических раскопках и роботах. Особую страсть Тим питал к космосу. На его детство пришлось выведение на орбиту телескопа. «Хаббл», так называли эту напоминавшую мусорный бак причуду, был оснащен камерами, которые с невероятной высоты могли получать идеальной точности снимки умирающих звезд и мерцающих галактик. Внимание Тима привлекло гигантское газопылевое облако, изображения которого он потом долго рассматривал. Эти огромные столбы газа и пыли подсвечивались ультрафиолетовым светом и напоминали воющих чудовищ, словно иллюстрации из какой-нибудь сказки-страшилки. Видимо, в таком же отдаленном уголке вселенной однажды образовалась и наша солнечная система. Это было так давно, что мозг отказывался воспринимать эту информацию. Самому быстрому космическому аппарату, который только смог создать человек, понадобилось бы несколько сотен миллионов лет, чтобы добраться туда, в непознанную вечность.

Пока Тим погружался в размышления о далеком и непознанном, его мать Анки обычно крутилась на кухне, где готовила тефтели или спагетти для сына, сидевшего в своей комнате, что располагалась справа от плиты.

Как же она обожала своего Тимлима! Она его так ждала! И вот, наконец, в последнюю осень восьмидесятых он появился на свет.

Анки безумно хотела общего с Класом ребенка, хотя обоим было уже за сорок, а за плечами были недавно распавшиеся браки.

Тим был типичным поздним ребенком. Когда он родился, его братья и сестра давно стали подростками. Первыми съехали Линда и Дэвид, дети от предыдущего брака Класа, а за ними в свободное плавание отправился и сын Анки Антон. В квартире осталось всего три человека – Анки предполагала, что это и было причиной определенной сдержанности и замкнутости Тима.

При этом он был ужасно упрям. В детском саду Тим напрочь отказывался есть не только макароны и шарики из картофельного пюре, но и фруктовые салаты и ревеневый крем. Он решительно отвергал то, что другие дети поедали с огромным удовольствием. Ему же подавай исключительно хлебцы с маслом! Как-то во время празднования Дня святой Люсии[9] один из воспитателей внес Тима в зал на руках просто потому, что тот не желал прикасаться к полу. А когда все отправились в цирк, Тим не захотел заходить внутрь.

– Я не знаю этого клоуна, – сухо констатировал он и просто-напросто остался на улице.

Порой ему требовалось побыть одному – в такие моменты он четко давал понять это. Если они с Анки о чем-то спорили, Тим нередко запирался в комнате и продолжал общение, подсовывая под дверь бумажки.

«Ладно, признаю! – частенько заканчивал переписку Тим. – Был неправ. Извини. Но я все равно считаю, что называть меня “диванной картошкой” было грубо. Согласна?»

«Согласна, прости», – отвечала Анки, запихивая очередное послание под дверь.

И вот они уже снова друзья, и Тим выходит из добровольного заточения.

Быть может, эта осторожность и склонность к анализу передались ему по наследству от нее самой? Она актриса, которую нередко хвалили за правдивость ее ролей. За несколько лет до рождения Тима Анки сыграла одну из главных героинь в фильме «Моя собачья жизнь», номинированном на «Оскар». Сейчас же она много времени проводила в студии в Хальстахаммаре, где принимала участие в мыльной опере «Друзья и враги». Как и многие деятели искусств, Анки часто испытывала неуверенность в себе. Ей казалось, что она долговяза, чересчур самокритична и неуклюжа. Когда она смеялась, то походила на фаршированную рождественскую свинью – не хватало только яблока во рту. Во всяком случае, по ее личному убеждению.

Жизнь Анки Лиден делилась на «до» и «после».

В подростковом возрасте какой-то незнакомец заманил ее в лес, где попытался задушить. Об этом происшествии она не забывала ни на минуту. Из-за этого Анки боялась темноты и была чрезмерно чувствительна. Она не носила шарфы и платки: ей казалось, будто они сжимаются на ее шее и вот-вот перекроют ей кислород. Возможно, эта травма как-то сказалась и на ее детях? Пусть даже и косвенно?

Как бы то ни было, Тим, как и Анки, всегда занимал выжидательную позицию. На семейных ужинах, когда за столом собирались все шестеро, другие дети наперебой что-то рассказывали. Шуму от них было предостаточно! Тим же сидел тихо, а потом внезапно выдавал какой-нибудь жутко смешной комментарий, всегда бывший к месту. При этом он слегка усмехался, а затем, будто с чувством выполненного долга, удалялся в свою комнату, вновь погружаясь в собственный мир.

Отец Тима был владельцем компании Skottes, продававшей канцтовары фирмам и предприятиям. Сначала Клас Берглинг производил впечатление человека замкнутого и во всем безупречного, особенно когда обсуждал закупочные цены на ручки или степлеры. Но стоило с ним пообщаться поближе, как становилась очевидна его творческая жилка. Он с детства впитывал запах сольвент-нафты в Королевской опере, где его отец работал главным декоратором. На семейных встречах Клас превращался в мастера импровизации и изображал то придирчивого режиссера, то поддатого продавца. А утром по субботам он вполне мог врубить стерео на полную катушку и, одетый в халат, вальсировать под мощный голос своего кумира Рэя Чарльза. Лишенный зрения соул-певец с американского юга обладал невероятной способностью захватывать и очаровывать неподражаемой игрой на пианино, при этом рыча и шепча в микрофон так, будто на сцене был не он один, а целый оркестр. Помимо Рэя Чарльза, Клас тяготел к исполнителям блюза – в основном из Чикаго, в частности к гитаристам вроде Бадди Гая или Фредди Кинга. Ему импонировали эдакие потрепанные жизнью мужчины, повествовавшие об изменах и ревности, насилии и бедах.

Сестра и братья Тима тоже прониклись любовью к музыке и делали все, чтобы приобщить к ней младшего братишку. Линда познакомила всех с глэм-рок группой Kiss. Дэвид в основном смотрел MTV, где восхищался всеми жанрами, от хип-хопа до гранжа. Антон, поступив в гимназию[10], начал играть на ударных в рок-группе.

Каждое лето семейство выезжало на машине в местечко Шиллинге, расположенное в Эстерлене[11]. Они приобрели кирпичный домик в бывшей рыбацкой деревушке. Он, конечно, скорее напоминал развалюху и пострадал от сырости, но из него открывался чудесный вид на море. Пока Клас с обнаженным торсом играл на электрогитаре, Тим строил шалаши и учился плавать на простеньком «Оптимисте»[12]. Когда они с другом устраивали на перекрестке блошиный рынок, Анки приносила сыну гамбургер с газировкой.

По соседству проживал выдающийся тромбонист Нильс Ландгрен. Однажды он решил разгрести свои завалы старья и продать на площади ненужные инструменты. Тим купил синтезатор – Yamaha конца 1970-х годов. Его он поставил в комнате рядом с прихожей. В тот год почти все лето он потратил на то, чтобы освоить новый инструмент.

Тим наобум жал на клавиши, не слишком понимая, что к чему, но результат ему почему-то нравился. Он не представлял, чем хочет заниматься, но чувствовал, что тяготеет к творческой стезе. Тим периодически думал о бывшем муже Анки, любимце публики Томми Черберге[13]. Его певческая карьера служила прямым доказательством того, что жизнь надо строить исключительно в соответствии с собственными убеждениями и пристрастиями.

По возвращении в Стокгольм отец подарил Тиму шестиструнную гитару Fender из красного дерева. По сравнению с синтезатором гитара казалась совсем простым инструментом. Тим разучил классику типа Tears in Heaven Эрика Клэптона и House of the Rising Sun группы The Animals. Набрав побольше воздуха, он пытался спеть гимн Швеции и Vandraren Нурдмана.

С пением выходило не слишком здорово, а вот гитара с каждым днем давалась ему все лучше и лучше.

Когда мама предложила найти учителя музыки, Тим счел эту мысль абсурдной.

Нет, он, разумеется, и сам все освоит. Ему не нужна ничья помощь.

В детстве я довольно сильно стеснялся. Не то чтобы мне это очень мешало, но во мне точно жила какая-то застенчивость, вероятно, унаследованная от мамы, которая всю жизнь была чрезвычайно чувствительной.

По выходным мы смотрели фильмы и покупали кучу сладостей, а иногда ходили на вечеринки.

* * *

Потихоньку друзья начали просыпаться. Видимо, они заснули уже под утро, когда драконы в World of Warcraft оказались повержены, всех неумолимо клонило в сон, а сил оставаться на ногах не было.

Подростки принялись тереть глаза. В этот раз на угловом диване Берглингов разместились Юханнес Ленно и Фрикку Буберг. Якоб Лильемарк довольствовался зелеными подушками под спину: их он, устроившись на полу, использовал вместо матраса. Потянувшись, друзья поплелись на кухню.

Дверь в комнату Тима была, как обычно, закрыта, а значит, он все еще спал и не хотел, чтобы его беспокоили. Друзья прекрасно знали: если его разбудить до обеда, он потом весь день будет ныть. Фрикку достал из холодильника колбасу и сделал бутерброды. Ребята налили себе горячий шоколад, поздоровались с Класом и Анки и уселись в гостиной смотреть фильм.

– Черт, я обнаружил, как можно получить больше очков опыта! – воскликнул Тим, встав, наконец, с кровати.

Когда его друзья легли, он все еще оставался перед экраном. Забравшись на грифа, Тим перелетел на континент Калимдор – дом ночных эльфов и троллей. Ему не терпелось отыскать черные лотосы. Поиски продолжались до шести утра. Эти цветки могли сделать Импортанта сильнее, и в дальнейших приключениях клана пользы от него было бы больше.

– Вы ведь понимаете, что это значит? Крутяк!

– Надо бы прогуляться, – предложил Фрикку.

Его, конечно, тоже интересовала игра, но не до такой степени, как Тима. Тим был упрям, его невозможно было остановить. Если он что-то решил, то во что бы то ни стало добьется цели. Но к солнцу он тоже был неравнодушен.

Подростки поспешили вниз по лестнице. На улице они повернули направо.

Здесь, на Эстермальме[14], вырос не только Тим, но и Фрикку. Он жил в районе Йердет, у огромного поля за зданием Шведского радио. Как и Тим, он слыл натурой творческой. Его отец был успешным телепродюсером; сам же Фрикку ходил в музыкальную школу Адольфа Фредрика[15] и мечтал стать актером. С Тимом он познакомился пару лет назад, в гимназии, и они тут же нашли общую тему для разговора: кино. Они вместе пересматривали классику – в частности, «Крестного отца» и все, что когда-либо создали Квентин Тарантино и братья Коэн. Часами они обсуждали сценарий и символику «Твин Пикс» или же расслаблялись под мюзиклы вроде «Иисус Христос – суперзвезда» или «Призрак оперы». Тиму импонировали дружелюбие и свободные взгляды Фрикку. Он был забывчив и рассеян, но как-то очень по-милому. Эти черты к нему только располагали. Тим и Фрикку стали эдакими братишками.

Друзья обожали кварталы вокруг площади Карлаплан[16]. Это была их территория. Напротив дома Тима и старшей школы Йердес, где он учился, стоял торговый комплекс «Фельтэверстен». Здешние коридоры, петлявшие между спортивными магазинами и кондитерскими, были настоящим центром молодежного досуга. В продуктовом «Сабис» почти всегда предлагали попробовать сыр или ветчину – этим вполне можно было наесться. На крыше находились жилые квартиры, куда вел эскалатор. Клумбы в уютных двориках располагали к тому, чтобы побегать между ними или, например, тайно покурить и решить, кто в следующий раз будет отовариваться в киоске около театра «Максим»[17]. Тамошний торговец хотел почти две сотни за шесть банок пива, но никогда не проверял удостоверение личности. А назвав кодовые слова, можно было рассчитывать и на контрабандную русскую водку.

В начале нулевых район, в котором выросли парни, оказался на первых полосах газет. Надо сказать, к Эстермальму всегда было повышенное внимание: вот уже добрую сотню лет эта часть Стокгольма ассоциировалась исключительно с достатком и сытой жизнью. Дома конца XIX века, обрамлявшие эспланаду Карлавеген, источали запах денег и власти. Здесь в квартирах, помпезностью ничем не уступавших изысканным фасадам, жили предприниматели, дипломаты и друзья членов королевской семьи. Во всяком случае, именно такую картинку рисовали желтые газетенки.

Но с развитием интернета у Эстермальма появились и собственные корреспонденты. Такие блогеры, как Катрин, Алекс, Софи и Белла буквально поселились в отеле Anglais и Café Mocco, откуда докладывали, кто с кем встречался и расстался, в какие клубы ходил. В гуще событий почти всегда оказывалась площадь Стуреплан[18] и кварталы, расположенные между сонливой Карлавеген и пульсирующим сердцем города.