Avicii. Официальная биография

В дневное время Стуреплан считался эдаким финансовым ульем страны, по которому туда-сюда бегают управляющие фондами в галстуках набекрень и кожаными портфелями подмышкой. Вечером район преображался, превращаясь в центр развлечений. К знаменитейшим клубам и ресторанам, таким как Sturecompagniet, Grodan, Berns и Spy Bar, выстраивались длинные очереди. Ночная жизнь очень привлекала блогеров, внимательно следивших за всем происходящим, ведь именно здесь создавалась иерархия, вспыхивали ссоры и заключался мир.

Частью этой жизни стал старший брат Тима Антон. Как и Анки, он сыграл одну из ключевых ролей в нашумевшем сериале и теперь встречался с фотографом, которая снимала гала-премьеры в кинотеатрах Rigoletto или Grand. Иногда Тим за компанию ходил на эти мероприятия, но находил их довольно странными: актеры, политики, знаменитости, блогеры получали билеты в кино только для того, чтобы в знак благодарности профессионально поулыбаться на камеру.

На красной дорожке Тим часто позировал рядом с братом, но нередко на фотографиях выглядел как-то угрюмо. Будто он лишь сторонний наблюдатель. Казалось, вся эта шумиха его совершенно не касается и абсолютно не близка ему.

Куда лучше отправиться с друзьями в магазин видеопроката на площади Эстермальмсторьй и накупить сладостей к субботе[19]. Усевшись на кровати Тима, можно было весь день смотреть «Властелина колец» или боевики с Дензелом Вашингтоном и Томом Крузом (Тим достал кучу пиратских дисков во время поездки с семьей в Таиланд). Попивая газировку и беспардонно кидая крошки чипсов на одеяло, подростки хохотали над сериалом «Офис» с любимым комиком Тима Рики Джервейсом. Тим обожал тонкий юмор британца и его колкие комментарии в самый нужный момент. По той же причине они неотрывно смотрели мультсериал «Южный парк»: он был совершенно дурацким, но весьма ироничным. Эрик Картман и другие персонажи служили превосходным орудием для насмешек над президентом Джорджем Бушем, лицемерными голливудскими знаменитостями – да и в целом всем, что волновало общественность или было на повестке дня.

К большому удовольствию ребят, в последнем сезоне была целая серия, посвященная World of Warcraft. Картману приспичило избавиться от особо злого противника, и он пытался убедить друзей помочь ему в битве.

Компания Тима покатывалась со смеху, когда Картман своим самым властным тоном разглагольствовал о том, что играть в компьютерные игры куда важнее, нежели бегать по улице, дыша свежим воздухом и ловя солнечные лучи.

Когда я впервые в жизни столкнулся с акне, вера в себя невероятно пошатнулась.

Я прогуливал школу, когда прыщей становилось слишком много. Старался сидеть дома по выходным, но все же перебарывал себя, если кожа была относительно «чистой».

Было ощущение, что девчонкам я вообще не интересен.

* * *

Как же часто друзьям приходилось уговаривать Тима присоединиться к ним.

– Только волосы уложу! – кричал он в ответ из ванной, расположенной рядом с прихожей.

– Да ты уже давно это сделал!

– Обещаю, всего пару минут – и пойдем!

Тим внимательно разглядывал свой нос. Он ему всегда не нравился: его кончик торчал, словно свиной пятак. А теперь он ко всему прочему превратился в эпицентр крошечных кратеров, которые бойко карабкались от щек ко лбу. Тим проклинал на чем свет стоит эти чертовы прыщи, которые, несмотря на все старания, продолжали появляться на его лице.

Вместе с родителями он ходил к двум врачам: сначала в Аспуддене[20], а потом и в районе Эстермальм. Он пробовал гидрокортизон, консилер, мази и гели, но ничего не помогало.

Ему и самому казалось, что так убиваться из-за акне просто глупо. Тиму совершенно не нравилось накручивать себя из-за такого пустяка, представляя, будто еще чуть-чуть – и произойдет катастрофа. Все детство он до смерти боялся рака. Нередко он просил кого-то из друзей пощупать, нет ли у него на груди какого-нибудь подозрительного уплотнения. А теперь-то что? Окончание школы не за горами, можно и расслабиться. Но нет, он опасался, что стоит ему ступить за порог, как на него устремятся тысячи оценивающих взглядов. Одна только мысль об этом приводила его в такой ужас, что он едва ли был в силах пошевелиться.

Ну ведь глупо, разве нет?

– Пошли уже, Тим!

Друзья ждали его на кухне, с трудом сдерживая раздражение: каждый раз одно и то же! Тим явно не дружил со временем, будто жил в собственном мире. Знал ли он вообще, что такое часы?

Наконец Тим сдался. Так происходило почти всегда: несмотря ни на что, он выходил вслед за друзьями. Они направились к оранжевым постройкам воинской части, что располагались в паре кварталов отсюда. За деревьями торчала высокая, словно стена, скала, которая загораживала Линнегатан, позади была небольшая ложбина. Сухая трава покрывала склоны и уступы, на которых подростки могли оставаться незамеченными для проходивших по улице взрослых. Никто и предположить не мог, что в самом сердце скалы начиналась вечеринка.

Кто-то притащил переносной динамик, из которого доносился либо шведский хип-хоп вроде Snook или Fronda, либо итальянская танцевальная музыка типа Gigi D’Agostina и DJ Satomi. Друзья называли этот стиль «молодежным техно»: они прекрасно понимали, что эта музыка слегка примитивна, но тексты песен били в самое сердце.

Если повезет, кто-нибудь раздобудет бутылочку кокосового ликера или полбутылки водки. А если удача окончательно переметнется на их сторону, сюда заглянут и девчонки из Французской школы и смеясь расположатся в одной из расщелин.

Впервые Тим попробовал алкоголь пару лет назад, когда ему удалось стащить из родительских запасов полбутылки джина. Он уже начал привыкать к этому щекочущему ощущению в животе и разливающемуся по телу теплу, когда с каждым глотком щеки пылают все сильнее. Ему нравился тот человек, в которого он превращался, как только в кровь попадал алкоголь. Он становился более уверенным и сговорчивым, всегда находил, что ответить. Но главное – алкоголь помогал ему перестать думать. Нервозность исчезала, в голове рождались крутые идеи. Знавшие Тима лишь поверхностно едва ли могли поверить, что совсем недавно перед зеркалом стоял во всем сомневающийся человек. Теперь же ничем не примечательный парень в худи представал совершенно с другой стороны.

Подобрав в сухой траве пару палочек, Тим зажал между ними сигарету, чтобы родители не почувствовали запах табака от его рук. Сделав затяжку, он разразился неожиданно громким для себя самого хохотом.

В паре кварталов от потайного места возвышалась напоминавшая кирпичный замок гимназия Эстра-Реал. Она стояла в самом сердце Эстермальма. Этому учебному заведению есть чем похвастать. Его оканчивали и главные редакторы газет, и директора крупных предприятий, и даже шведский премьер-министр.

На каменных ступенях школы сидел семнадцатилетний Филип Окессон и стряхивал грязь со своих топ-сайдеров от Prada. Окессон прекрасно знал, как надо выглядеть, – он, например, давно понял, что на бренд Lacoste больше никто не клюнет. Бедолаги с крокодилом на груди может и считали этого зверя шикарным, но на самом деле их футболки производили впечатление чего-то купленного родителями на скорую руку в аэропорту во время последней командировки. Не-ет, это прошлый век. Теперь в тренде зачесанные назад волосы и ремень от Gucci. Брюки и рубашка плотно облегали его тело. Только так – и никак иначе.

Статус парней в школе зависел от места жительства и работы отца. Отец-финансист и квартира на верхнем этаже на Страндвеген[21] – это высший класс. Экономист в авиакомпании или директор сети отелей – тоже неплохо.

Отец Филипа Окессона был архитектором, и жили они в Бромме[22]. Не слишком хорошее начало. Но Филип чувствовал, что приближается к школьной элите, ведь его уже приглашали на все домашние вечеринки. А однажды он привязал к школьной лестнице какого-то мальчугана и палил по нему из пейнтбольного пистолета – вот это было круто, как сказали ему друзья. Филип не был тихоней и активно демонстрировал, что желает чего-то добиться в жизни. Чего именно – он пока не знал, но разве это важно? Главное – энергия и страсть. Нельзя оставаться в стороне, надо действовать и брать от жизни все.

Родители подарили ему айпод, в котором умещалось почти четыре тысячи песен. Как и другие парни Эстермальма, Филип когда-то слушал шведский хип-хоп, но летом 2006-го открыл для себя двух французов, писавших невероятно зажигательную музыку. Wolrd, Hold On (Children of the Sky) Боба Синклера и The World is Mine Дэвида Гетты звучали в его наушниках практически без остановки.

Все началось в Чикаго, лет за десять до рождения Филипа Окессона, когда в конце 70-х Фрэнки Наклз в клубе The Warehouse стал крутить пластинки. Наклз прекрасно миксовал тогдашние дискотечные хиты, превращая их в непрерывный музыкальный поток, так что ощущение пространства и времени на танцполе полностью терялось. Он использовал самую современную технику: семплеры и драм-машины, создавая собственные версии любимых композиций. Постепенно Наклз стер основополагающие черты диско и его обволакивающие мелодии: оборудование делало ритмы четче, ударные громче и ярче, а дорожку баса более резкой. Текст уже невозможно было разобрать: слова превращались во вкрадчивые стоны и звуки, остающиеся в песне лишь чтобы подчеркнуть ритм.

Сначала такую музыку называли в честь клуба, где она была изобретена, но позже за ней закрепилось название «хаус».

Теперь старые добрые мелодии казались Окессону чрезвычайно немодными: в них отчетливо слышалось потрескивание, возникавшее при записи песни на ленту. Спустя каких-то тридцать лет балом правил софт. В наушниках Окессона играло то, что вошло в историю как первая электронная музыка: мелодии создавались из нулей и единиц, а звучание настолько преображалось, что физического эквивалента звучавших инструментов просто не существовало. Это была музыка будущего. Филип загружал MP3-файлы из таких блогов, как House Heaven, Projekt 1408, Face The Music и Living Electro, где тот, кто первым выкладывал новый ремикс на песню итальянца Бенни Бенасси, становился в буквальном смысле слова королем.

Как и у всех поступивших на экономическую программу[23], шкафчик у Филипа Окессона находился на втором этаже прямо под изображением древнескандинавского бога Тора, замахнувшегося молотом в стремлении победить все зло в этом мире. Заперев вещи, Окессон бросился вниз, торопясь на очередное скучное занятие. Там, на первом этаже, находились личные шкафчики тех, кто выбрал программу обществознания.

За черными деревянными партами, стоящими по левую руку, сидел Тим Берглинг и его команда. Филип Окессон давно следил за Тимом, поскольку знал: его мама – актриса. Поговаривали, что в каком-то фильме она даже появилась обнаженной. В школе были и другие дети знаменитостей – к тому же, стоявшие в рейтинге крутых гораздо выше Тима. Скажем, сын телеведущего Мартина Тимелля или ребенок певца Тумаса Ледина. По сравнению с ними мать Тима не представляла собой ничего особенного. К тому же ее звездный блеск явно не передался сыну. Хуже того, по мнению Окессона, Тим с друзьями походили на обыкновенных зануд и ботанов, которые только и делали, что обсуждали Dota, World of Warcraft или еще какую-то детскую чепуху. Достаточно было взглянуть на Тима: прыщавое лицо, брюки три четверти в цветочек и кофта с длинными рукавами и деревянными пуговицами на вороте. И кроссовки Adidas, подошва которых давно ссохлась и пожелтела.

Одним словом, ничего впечатляющего. Не элита.

* * *

После первого курса гимназии Тим, Фрикку и несколько их друзей отправились на летние каникулы в Жюан-ле-Пен[24] на французской ривьере.

Как-то вечером они веселились то ли в Le Village, то ли в Whisky a Gogo – как бы там ни было, по пути назад кто-то в компании купил траву у какого-то чувака на набережной. Друзья спустились к воде, и под покровом темноты Тим сделал пару-тройку затяжек.

Сначала он ничего не почувствовал. Да и вторая затяжка не оказала на него особого действия. Все, казалось, шло хорошо, как вдруг в горле резко пересохло, а сердце бешено заколотилось. В голове помутилось, в ней будто заработал мотор, с каждой секундой набиравший обороты. Каждое биение сердца отдавалось в голове, но, измерив пульс, Тим с удивлением обнаружил: все нормально. Осознание того, что он, возможно, всего лишь борется с собственными мыслями, едва ли помогало. А вдруг он умрет?

Но постепенно это ощущение прошло. Тим вернулся в Стокгольм и не вспоминал о происшествии, пока однажды не просидел перед компьютером одиннадцать часов подряд. Уставший, он с трудом поднялся со стула. Комната кружилась перед глазами.

Придя в себя, Тим взглянул на коробочки из-под снюса, стоявшие на полке над изголовьем кровати. Рядом висел его портрет в рамке. Над письменным столом – пиратские копии DVD. Куда бы Тим ни смотрел, ему казалось, будто все находится где-то далеко и ему ни за что не дотянуться до собственных вещей.

Он подумал, что ему не мешает поспать, но на следующий день все повторилось. Тим словно очутился в другом мире и теперь находился в какой-то капсуле. Это чувство совсем не походило на страх заболеть раком. Если боязнь заставляла его грудь физически сжиматься, то новое чувство было сложно локализовать. Может, у него проблемы с психикой? Тим слышал, что конопля иногда вызывает психозы: состояния, когда перестаешь понимать происходящее. Говорят, если все зайдет слишком далеко, то начнут мерещиться голоса, возникнет мания преследования или уверенность, что тебе подчиняется весь мир. Несколько дней Тима не покидало это странное чувство, и, забеспокоившись, он решил рассказать все маме. Он покурил, и теперь с его головой что-то не так. Может, он сошел с ума?

– У меня чувство, будто я вне всего, – объяснил Тим Анки. – Как будто я потерял связь с самим собой. Больше всего родителей обрадовало, что Тим им доверяет и готов поделиться событиями во Франции. Все будет хорошо. Клас попытался успокоить сына, добавив, что в его возрасте чувствовал себя примерно так же. Некоторое замешательство, путаность мыслей, неуверенность. По ночам его охватывал ужас, ему казалось, что знакомая ему реальность больше не существует. И тогда он начал записывать мысли. Когда размышления обретали словесную форму, все становилось на свои места. Тиму нечего бояться, надо лишь понять, что его тревожит.

Они связались с отделением детской и юношеской психиатрии и вместе с Тимом поехали в клинику в Саббатсберге[25], где встретились с психологом, который специализировался на общении с молодежью.

Тим покинул кабинет со смешанными чувствами. Разговор определенно помог, но сам факт обращения к врачам лишь закрепил уверенность, что с ним что-то не в порядке.

Анки восхищалась сыном. Она вспоминала себя в возрасте Тима: ей бы и в голову не пришло поделиться своими переживаниями с родителями.

– Есть один огромный плюс, – сказала она мужу. – Можно не переживать, что Тим пристрастится к наркотикам.

Следующие недели Тим выглядел так, словно ничего не произошло. Со стороны казалось, что все наладилось. В коридорах гимназии его вниманием завладевали другие вещи: он смеялся, сидя за столом у шкафчиков и обсуждая с друзьями документальные фильмы или игры.

Но вечерами, оставаясь наедине с собой, Тим до смерти боялся, что, как только погаснет свет, к нему вернутся нехорошие мысли. Прошло три недели, неприятное чувство не отпускало – скорее наоборот, ему становилось только хуже. Теперь он думал не столько о произошедшем во Франции, сколько о последствиях. Тим переживал из-за собственного беспокойства и непонимания, откуда взялось это чувство. У него была отличная жизнь, ему повезло – можно даже сказать, он был баловнем судьбы. Прекрасное детство в одном из самых богатых районов Швеции, при этом лишенное каких-либо серьезных травмирующих событий и переживаний.

Получается, это с ним что-то не так? Раз эти ядовитые мысли нашли благодатную почву у него в голове, словно каменные дома на улице Эстермальме? Быть может, это его судьба? Быть может, кто-то свыше распорядился наградить его дурной головой, поэтому можно считать, что жизнь кончена?

Когда Тим пытался проанализировать, что же с ним все-таки происходит, зацепок найти ему не удавалось. Мысли скакали как сумасшедшие. В интернете Тим увидел термин «дереализация» – состояние, когда окружающий мир воспринимается чем-то чуждым, призрачным, не таким, каким виделся раньше. Ему вспомнилась мать из «Реквиема по мечте» – фильма, который его особенно впечатлил. В нем женщина среднего возраста мечтает принять участие в телешоу. Чтобы сбросить вес и влезть в любимое платье, она принимает таблетки. Дозы постоянно растут, и вскоре она уже поглощает пилюли словно конфеты – тогда-то ее квартира и «оживает». Гостиная искажается до неузнаваемости, а когда за героиней приезжают санитары, ее рассудок уже настолько помутнен, что она начинает спрашивать их, на телестудию ли они едут.

Дереализация. Неприятное слово. А вдруг и у Тима что-то подобное? В любом случае, у него пропало всякое желание ходить по вечеринкам. Он чувствовал: если напьется, может произойти все что угодно.

Ему хотелось получить советы тех, кто оказывался в похожей ситуации. Он отправил запрос на форум Flashback – крупнейшую интернет-площадку Швеции, где люди со всех концов страны обменивались мнениями обо всем на свете: от советов по уходу за садом до симптомов наркотического опьянения и сплетен о знаменитостях.

Вот что написал Тим:

«Ощущение, что не могу мыслить так ясно, как три недели назад. На пике состояния кажется, что все утратило смысл.

Также боюсь потерять контроль над собой, если буду под градусом. Раньше таких проблем не было, а теперь переживаю, что беспокойство усилится, если напьюсь, и что появится чувство, что все безразлично, и захочется покончить с собой или что-то в этом духе: P».

Шли недели, и Тим разработал стратегию борьбы с тревогой. Надо просто отключиться, перестать думать. Если заняться чем-то, это чувство, несомненно, исчезнет.

* * *

Осенью 2006 года мысли Тима были заняты новым предметом. Все лето по радио крутили песню – не сказать что хорошую, но довольно навязчивую. Пульсирующий синтезаторный бас, грохочущие барабаны и текст, который, судя по всему, не понимал ни один взрослый в Стокгольме. Ничего не знавшие о компьютерах были уверены: речь в песне о лодке. На самом же деле Boten Anna[26] – история любви модератора из чата. Исполнил ее парень, называвший себя Basshunter. Какие-то пару месяцев назад он был обычным компьютерным ботаном, подвергавшимся насмешкам и издевательствам. Как-то раз он выложил в интернете свою пробную шуточную мелодию – для него это был всего лишь прикол, но за несколько месяцев сингл стал самой часто скачиваемой песней в истории Скандинавии.

Тим понимал: песня и впрямь дурацкая. Ну, может, для подростков и сойдет, но вот гимназисты второго курса точно не будут такое слушать. Но в этой мелодии было нечто особенное. Она никак не выходила из головы.

Однажды вечером в начале осеннего семестра 2006 года друг Тима Якоб прислал MSN-сообщение: он нашел интересный ролик, который выложили на YouTube – новом сайте, куда любой желающий мог загрузить собственное видео.

Тим нажал на старт, и на экране возник серый клетчатый фон. Слева высветилась черно-белая клавиатура: цифровые клавиши выглядели точь-в-точь как клавиши пианино.

Ролик выпустил сам Basshunter, из динамиков раздавался его голос, говоривший с типичным халландским[27] акцентом. Он показывал, как создает свои хиты. При помощи мыши рисуешь на экране зеленые линии – и через семь минут уже готова основа песни.

Это выглядело не слишком сложным – зато интересным. Тим тут же загрузил пиратскую версию FL Studio – эту бельгийскую программу использовал Basshunter. Когда-то она называлась Fruity Loops и стала революционной в мире музыки. Лет десять назад музыканту требовалось снять студию или выложить несколько сотен тысяч крон за инструменты и оборудование. Теперь же все можно было сделать не выходя из спальни.

Тим действовал интуитивно. Немного побренчал на гитаре, чтобы понять азы. Если зеленые линии оказывались в верхней части сетки, ноты выходили высокими, в нижней – низкими. Эта программа по сути «рисовала» аккорды. Тим передвинул одну линию повыше, другую пониже, послушал, что вышло. При растягивании линии пошире нота звучала дольше.

Слева находилась колонка с предзаписанными звуками: синтезированные гитары, тарелки и скрипки. Одни напоминали капли дождя, неловко стучавшие по подоконнику, другие шипели, словно масло на сковороде. Третьи гремели, будто космические корабли во время перестрелки, четвертые звучали вкрадчиво и напряженно, как в фильме ужасов. Целый оркестр – нет, сотни оркестров оказались упакованы в одну единственную компьютерную программу.

Не в силах ждать, Тим бросился изучать все тонкости новой игрушки. Ночи напролет он перетягивал зеленые волны, придавая им разные формы. Если что-то не получалось, он начинал сначала.

Вскоре он понял: один и тот же аккорд может звучать совершенно по-разному в зависимости от того, что именно он выберет из левой колонки программы. То, что в одной интерпретации казалось спокойным и умиротворяющим, в другой походило на гнетущий рев. Особенно Тим проникся к Z3ta+, где находились звуки с сочными названиями Trance Delivery, Foreign Attack, Space Bell и Fusion Poly. Ему удалось синтезировать эдакое жалобное звучание, которое придало всей мелодии некоторую гнусавость.

Идеально! Он знал: Якоб, Фрикку и все остальные оценят по достоинству песню, которая едва ли вызывала что-то кроме раздражения. В папке Vengeance Essential Clubsounds Volume 2 Тим обнаружил весело звенящий хай-хэт, которым тут же приправил свою мелодию, равномерно и часто распределив его. Там же хранился и предзаписанный крик: «The beat, the bass and the party – let’s go!»[28]

Его песня наконец начала обретать форму. Чтобы лишний раз подчеркнуть, что речь о пародии, он добавил еще одну звуковую дорожку, где без перерыва повторялось: «БАС! БАС! БАС! БАС! БАС!»

Может, вышло и не так хорошо, как хотелось бы, зато весело и точно бы действовало на нервы.

Филип Окессон пробрался через погрузочно-разгрузочную площадку, ориентируясь на пульсирующий звук, заставлявший вибрировать бетонные стены. Вместе с другом он прошел через облезлый склад в промзоне Накки[29] – и наконец оказался в дымке, образуемой дымогенератором.

Это было совсем не похоже на скучные уроки в гимназии.

По танцполу скользили зеленые лазерные лучи, сливаясь в дрожащую паутину. Повсюду были светловолосые девчонки в облегающих платьях и парни из пригорода в дорогих костюмах и сникерах с позолоченными пряжками. В зале гремела оглушительная электронная музыка.

Филип так долго мечтал это увидеть вживую, что все казалось ему знакомым.

Стиль хаус, как и его двоюродный братец техно, родился в Чикаго, но был подхвачен любопытными британцами, которые и привезли эту музыку из США в Европу. А вместе с ней и вечеринки. Филип Окессон был наслышан о легендарном лете 1988-го, когда жаждавшие танцевать англичане устраивали незаконные рейв-пати на полях прямо у шоссе близ Лондона. Он знал и о «Параде любви», который годом ранее захватил Берлин, когда люди высыпали на улицы чествовать свободу и отмечать равноправие в любви.

На этом вечеринки не закончились. Они перебрались в заброшенные промзоны и на лесные опушки каждого уголка Европы, превратив танцевальную музыку в современную народную – эдакое лоскутное одеяло из разных стилей, которые то смешивались друг с другом, то вновь расходились.

В 2007 году французский хаус состоял из отфильтрованных элементов диско, паривших над расплывчатыми басовыми переходами. В Англии на пиратском радио звучал шумный «колеблющийся» бас вязкого стиля, вошедшего в историю как дабстеп. Сильнее всех разошлись нидерландцы: там собирал стадионы Tiеsto, заполняя их трансом на основе гремящих барабанов с наложенными на них струнными аранжировками.

Швеции нечем был похвастать – во всяком случае в количественном эквиваленте. Однако изменения все же намечались, и прогрессивные люди, подобные Филипу Окессону, не могли не замечать этого. В Стокгольме зарождалось особое музыкальное направление, мощное и эйфорическое, – только так можно описать те звуки, что доносились в тот вечер из складского помещения в южном пригороде.

Филип Окессон устремился к толпе, методично двигавшейся под звуки гремящего баса. Несколькими неделями ранее он впервые попробовал экстази и почувствовал, как крошечная таблетка заставила музыку отзываться в каждой клеточке его тела. Странным образом мелодии будто сливались с ним в единое целое. Так было и в этот раз: перед тем как пойти на вечеринку, они собрались на террасе отца одного из друзей, приняли необходимую для поднятия настроения дозу, и теперь музыка мягкими волнами расплывалась по телу. Было что-то волшебное в том, как эти мелодии медленно набирали мощь.