Гори, гори ясно!

– Прогнили насквозь, – резюмировал Макс, пальцами кроша обломок дерева.

– Еще бы, за тысячу с лишним лет! – радостно подтвердил Костя. – Давай теперь углублять яму, чтобы можно было полностью расчистить проход.

Стоя на краю раскопа, я чувствовала, как во мне поднимается волна беспокойства. Беспокойство было необъяснимым, и я попыталась найти его причину.

– Костя, так что насчет разрешения на раскопки?

– Какого разрешения? А, там трубку никто не берет, – отмахнулся от меня он. – Потом позвоню.

– Ну-ну, – пробормотала я. Смутная тревога донимала меня, как назойливый комар, хотелось даже отмахнуться. И это не была тревога по поводу нелегальности наших действий, а какое-то подспудное растущее чувство, что мы делаем то, чего делать вообще не следует, а не то…

– А что насчет символов, тебе удалось выяснить, почему они здесь изображены? – попробовала я еще раз отвлечь Костю.

К моему удивлению, это сработало: он воткнул лопату в землю, подтянулся на руках и сел на краю раскопа.

– С символами странная история получается. Я могу рассказать о каждом из них, но почему они выбиты здесь вместе и в таком порядке, я пока не разобрался.

– Ну расскажи хотя бы о каждом в отдельности, – попросил Макс.

Я присела рядом с Костей, Макс сложил ладони на черенке лопаты и оперся на них подбородком. Шарик лег рядом со мной, держа настороженные ушки на макушке и тревожно кося глаза в сторону прохода.

– Символ первый – триквестр. – Костя ткнул подвернувшимся под руку прутиком в орнамент из замыкающихся в треугольник полукружий. – Олицетворяет основные положения солнца: на восходе, в зените и на закате.

Он перевел указующий прутик на следующий знак, похожий на многогранную свастику, чьи изогнутые лучи по часовой стрелке складывались в круг

– Громовик, или громовое колесо Перуна, он же Коловрат. Олицетворение солнечного диска.

Третий знак, самый причудливый, представлял собой восьмиконечную звезду из двух пересекающихся заостренных овалов, вплетенных в квадрат.

– И, наконец, самый сложный по исполнению знак. Квадрат Сварога, известный также как Звезда Руси. Четыре луча звезды означают четыре стороны света. Сварог – один из самых главных богов славянского пантеона. Он олицетворял само небо, весь зримый и незримый космос. Тот, кто выковал Землю, твердь земную и твердь небесную.

– А почему ты ничего не сказал о птичьей голове? – удивленно переспросил Макс.

– Потому что здесь и так все понятно, – Костя отбросил прутик и улыбнулся самой довольной улыбкой, только что не облизнулся. – Это же сокол. Рарог.

– Так ты думаешь… – я не осмелилась договорить.

– Я не думаю. Я уверен. – Костя со всей силы вонзил лопату в дно ямы и спрыгнул вниз. – Макс, хватит мечтать, нас ждут великие дела.

Парни заработали лопатами, а я вернулась в лагерь, сопровождаемая Шариком и своими сомнениями. И обнаружила там невесть как материализовавшегося Даню с папкой в руках.

– А я тут тебя жду, – парень вскочил и неловко сунул мне папку в руки.

– Вот. Готов.

– Кто готов? –мысли не сразу перескочили на события вчерашнего вечера, – Ах, мой портрет?

– Ну, это не совсем портрет, – смущенно пробормотал художник.

Не дожидаясь объяснений, я раскрыла папку. Да, это точно не портрет. Я даже оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что никто, кроме меня, не видит этот шедевр.

Девушка на рисунке лицом действительно напоминала меня, но обладала куда более соблазнительной фигурой, граничащей с неприличием, учитывая мало что прикрывающий наряд. Кроме того, у нее имелась пара полупрозрачных крыльев, а удлиненные ушки заострялись на манер эльфийских. Восседала эта фея на белом единороге, который действительно заслуживал восхищения.

Видимо, у меня слишком уж сильно округлились глаза, потому что Даня поспешил объясниться.

– Помнишь, я говорил тебе о случайных заказах? Я рисую иллюстрации для книг в жанре фэнтэзи.

– Это многое объясняет, – кивнула я, все еще не в силах оторвать взгляд от бесстыжей феи с моим лицом.

– Тебе нравится? – с надеждой спросил автор.

– Красиво, – сдержанно похвалила я. – Единорог классный. Как живой. То есть как живой конь, я имею в виду. С натуры рисовал?

– Нет, в интернете фотку нашел, – признался польщенный парень.

– А я уж обрадовалась, что здесь где-то конюшня поблизости есть, – вздохнула я.

– Нет, я не видел. А зачем тебе?

– Так, просто, лошадей посмотреть, может покататься, – уклончиво ответила я. Не хотела признаваться в том, что, отправляясь в Заречье, лелеяла давнюю детскую мечту – проскакать галопом по полю.

– Не видел, – повторил Даня. – Да и не обращал внимания, честно говоря. Я в седле один раз в жизни сидел, еще в детстве. Отец хотел меня сфотографировать, а конь встал на дыбы. Я свалился и вывихнул ногу. С тех пор к лошадям и близко не подхожу.

На склоне показался Костя. Он бодрой рысцой подбежал к машине, порылся в багажнике и извлек оттуда каски и фонарики. Потом жестами показал мне, чтобы я гнала художника в шею, и убежал в сторону холма.

Я и сама была уже готова распрощаться с этим рисовальщиком фей в неглиже и с нажимом заявила, что мне срочно надо готовить обед. Ну очень срочно! И помощь не требуется, спасибо.

– Ладно, пойду спать, – разочарованно вздохнул Даня и побрел в деревню, к счастью, в обход горушки.

А я осталась с этим несчастным рисунком в руках. Надо спрятать, пока ребята не увидели, а то потом проходу не дадут, засмеют. Судя по тому, чем запасся Костя, они с Максом сейчас уже лезут в курган. Надо, наверное, пойти посмотреть, но я никак не могла себя заставить. Странно, вроде трусихой никогда не была.

Вдруг послышался топот, а затем показался взволнованный и изрядно запыленный Костя.

– Бежим, с Максом беда! – крикнул он.

– Что случилось? – подскочила я.

– Скорей, – только и ответил Костя и кинулся бежать обратно. Мы с Шариком рванули за ним. На бегу я сложила рисунок и сунула его в задний карман джинсов. Добежав до чернеющего в яме прохода, Костя включил фонарик и проскочил внутрь, а я замешкалась, не решаясь войти.

– Катя! – гулко донесся голос из кургана. Я стояла перед раскопом и говорила себе, что должна войти, что с Максом что-то случилось и, возможно, каждая секунда на счету. Шарик поскуливал в некотором отдалении, в его глазах застыл страх.

– Быстрее! – в голосе Кости зазвучали отчаянные нотки, и я нырнула в курган, как в холодную воду. Шарик, взвизгнув, кинулся за мной. И вот я внутри, моргаю, привыкая к полумраку. В глубине горел фонарик, и я увидела Костю, склонившегося над лежащим Максом.

– Что с ним?

– Не знаю, – подрагивающим голосом ответил Костя. – Мы вошли сюда, он начал задыхаться, что-то прохрипел и упал.

Макс лежал на спине, весь вытянувшись, лицо его было совершенно серым и неживым. Костя закрыл лицо руками и затрясся.

– Возьми себя в руки! – сурово одернула я его. – Действовать надо, а не истерить. У него астмы нет? Или клаустрофобии?

– Я не знаю, – простонал Костя, не отрывая рук от лица. – Может, он вчерашним вареньем отравился?

Я опустилась на корточки рядом с Максом, дотронулась до его лица. Лоб был прохладным, зато щеки – горячими. Не умея найти пульс на запястье, я попыталась нащупать биение артерии на шее, как вдруг Макс распахнул глаза, оскалился и со звериным рыком сгреб меня в охапку. Я заорала, Шарик залаял, а Костя, наконец, отнял руки от лица и залился диким хохотом. Макс отпустил меня и присоединился к нему. Шарик продолжал лаять, бегая вокруг нас.

– Вы… полные… идиоты! – выдавила я и села прямо на песчаный пол.

– Катюха, не сердись, – Костя потрепал меня по плечу. – Мы когда вошли сюда, на Макса какая-то известка с потолка свалилась, он так на зомби стал походить, что этим просто необходимо было воспользоваться!

– Чтобы меня до смерти перепугать, да? – мрачно поинтересовалась я, сердясь уже больше для вида, ведь Макса с таким лицом взяли бы в любой ужастик без проб, а сейчас этот несостоявшийся зомби так заразительно хохотал, что и мертвого рассмешил бы. Да, кстати о покойниках.

– А где же ваш Рюрик? Или целью всей нашей экспедиции было эффектно напугать меня, и теперь можно отправляться домой?

– Ты же не думаешь, что основателя княжеской династии скромненько так в прихожей прикопали? – осведомился Костя, поднимая с земли инструменты. – Основное захоронение должно находиться гораздо глубже, а мы находимся в верхнем ярусе.

– Значит, важная персона похоронена где-то в глубине? А это помещение для кого? – поежилась я.

Костя скользнул по стенам лучом фонарика, выхватив неровные песчаные стены.

– Есть несколько вариантов. Первый – это погребальные камеры для так скажем сопроводительных лиц вождя – жен, рабов и прочих верноподданных, а также лошадей – ведь не пешком же они в нижний мир должны добираться.

– И где же они все, погулять пошли? – хохотнул Макс.

Я уже привыкла, что вопросы, на которые у него не было ответа, Костя не удостаивал вниманием, так что он спокойно продолжил:

– Второй – камеры верхнего яруса представляют собой лабиринт, сооруженный, чтобы умершие не смогли найти дорогу обратно, в мир людей. Да и чтобы те, кто позарится на княжеский инвентарь, заблудились и сгинули в самом же кургане.

– Очень грамотно, – похвалил Макс. – Проще и дешевле, чем стражу у могилы выставлять.

Я огляделась: пещера была совершенно пустой, но в глубине были еще два прохода, оформленных точно так же, как и вход: столбы по бокам и каменный венец с выбитыми в нем символами. Символы тоже повторялись: триквестр, колесо, квадрат, сокол. Только в другом порядке и выполнены не так искусно, как знаки на входе, лишь намечены. Сами проходы чернели пустотой.

– И куда же вы дальше двинетесь? – спросила я. – Указатель-то не предусмотрен.

– А ты что, с нами не пойдешь? – удивился Костя. – Ты ведь уже внутри кургана. Где твой авантюризм? К тому же, тебе вообще бояться нечего, охранник-то с тобой!

Я взяла дрожащего «охранника» на руки. На «слабо» меня конечно же не взять, но авантюризм кое-какой присутствовал и уже разжег любопытство. Было страшно… интересно, что же мы здесь обнаружим? Я решительно кивнула, и мне вручили оборудование археолога – фонарик и каску. Каску я вернула Максу, который со смехом напялил ее на голову, отчего стал похож на никогда не мывшегося шахтера. Костя прихватил кирку, включил фонарик на своей каске и вошел в правый проход, внимательно глядя под ноги. Макс шел за ним и освещал стены и потолок. Из потолка местами торчали корни, их тени двигались в лучах фонариков, напоминая то ли змеиные клубки, то ли лапы с длинными когтями. Туннель устремлялся вниз, все время заворачивая вправо.

– Спиральный лабиринт, – приглушенным голосом сказал Костя.

– Так и должно быть? – шепотом спросила я, стараясь на всякий случай не касаться стен: кто знает, какие твари могут по ним ползать.

– В представлениях язычников вселенная состоит из ярусов – нижний мир, срединный и высший, – принялся объяснять специалист по древним захоронениям. – Могильные курганы сооружались в соответствии с этими представлениями. А пронизывает эти миры мировое древо Иггдрасиль, так что в центре кургана мы, скорее всего, найдем каменный столб, являющийся вертикальной осью всего комплекса.

Я шла за ребятами, стараясь отделаться от чувства, что за нами кто-то наблюдает, даже спину покалывало от этого, и уже жалела, что согласилась сюда залезть, но возвращаться одной было еще страшнее. А вдруг, пока мы спускались сюда по правому проходу, там, наверху, из левого прохода как вылезло что-то или кто-то, и поджидает меня, потирая руки. Или лапы. Или что там у него есть.

Мне уже начало казаться, что спуску нет конца, стало тяжело дышать, а стены будто бы начали сближаться, грозя раздавить нас. «Наверное, это и есть клаустрофобия», – подумала я, но потом поняла, что проход и в самом деле сужается. Я уже открыла рот, чтобы предложить вернуться, как вдруг мы практически выпали в довольно большую камеру, точно такую же, как та, из которой начали свой спуск. И снова на выбор два варианта направлений дальнейшего продвижения вглубь кургана.

– Какие теперь будут предложения? – вкрадчиво спросила я, и сразу высказала свое. – Вернемся?

– Нет, только не теперь! – взволнованно возразил Костя. – Разве вы не понимаете, что мы в двух шагах от секрета кургана. Помните, что я говорил вам про ярусы? Мы сейчас в срединном мире! Надо сделать еще один переход, и мы в нижнем мире!

– А там Рюрик в золотом гробу! – зловещим голосом провыл Макс.

– И двенадцать верных витязей, – поежилась я. – Кстати, Костя, а эти двенадцать, что с ним остались, зимой от холода и голода умерли?

– Нет, не умерли, – отозвался Костя. – Согласно традиции, которая возникла на родине викингов, двенадцать воинов, давших клятву верности своему вождю, становились побратимами, и обязаны были отдать друг за друга жизнь. А также, в случае смерти своего лидера, сложить головы вместе с ним. Так что верные воины, которые всю зиму охраняли каменную насыпь с телом Рюрика, и перенесли его на место окончательного захоронения, были ритуально убиты и похоронены вместе с ним в том же кургане.

– Жестокая плата за верность, – поразился Макс.

– Клятва двенадцати считалась самой крепкой и нерушимой, и они прекрасно знали, на что шли, – хладнокровно сообщил наш эксперт. – Кроме того, они свято верили, что отправятся вслед за своим вождем, прямиком в сияющие чертоги Вальхаллы.

Они-то знали, на что шли, а знает ли Костя? Он снова выбрал правый ход с той же бесшабашной уверенностью, с которой, верно, воины Рюрика приняли смерть, рассчитывая продолжить свое существование в бесконечных пирах и прочих наслаждениях Вальхаллы.

Мы с Максом двинулись за ним. Ход снова вел вниз, только на этот раз шел против часовой стрелки.

– Сейчас, сейчас, я чувствую, – нетерпеливо бормотал Костя, бодро спускаясь вприпрыжку. Я старалась не отставать. Ощущение холодного взгляда в спину стало невыносимым. Я практически уткнулась Максу носом в спину, и вновь спуск внезапно закончился. И что же? Перед нами опять была пещера с двумя проходами.

– Все, дальше не пойду, – решительно заявила я. – Так и заблудиться недолго. Кто знает, на какую глубину прорыт этот безумный муравейник.

– Костян, в самом деле, пойдем обратно, что-то и мне не по себе, – поддержал меня Макс. – Бестолковая прогулка получается. Я уже вообще не понимаю, как все эти туннели располагаются внутри холма. Это противоречит моему пониманию пространства.

– Мы просто выбрали не ту дверь, неужели непонятно, – раздраженно проворчал Костя. – Вернемся и проверим левый проход. Помните, что я говорил про лабиринт?

– Про заблудиться и сгинуть? Помню!

– Эх вы, – разочарованно протянул Костя. – С вами только Веселые старты в начальной школе проводить! Пойдем назад, попробую составить план кургана.

Поднявшись на уровень вверх, мы обнаружили, что не можем понять, какой ход должен вывести нас в первую камеру. Три прохода выглядели совершенно одинаково, а покружившись на месте в удивлении, мы уже не могли точно сказать, из какого только что пришли. Выбрав наудачу тот, что уводил в круговой подъем, мы вновь друг за дружкой прошли в каменный проем.

– Странно, – заметил Макс. – Мы же спускались по часовой стрелке, значит, подниматься должны против? А тоннель поворачивает направо.

Ответить ему никто не осмелился. Лишь когда вместо того, чтобы выйти к переходу наверх мы снова оказались в камере-распределителе с двумя проходами, которые вели вниз, Костя высказал свое мнение:

– Чертовщина какая-то.

С этого момента начался кромешный ад. Сначала мы еще бодрились, пытались шутить, убеждая себя, что это невозможно – заблудиться внутри небольшого холмика. Как могли, храбрились друг перед другом и скрывали свое беспокойство. Но когда счет переходам, тоннелям и пещерам потерялся, стало глупо не признавать очевидное. Мы заблудились и не можем выбраться. Костя запоздало дал команду погасить все фонари, кроме одного – батарейки уже начали садиться. Телефон был с собой только у меня, но толку от него не было никакого – мобильная сеть внутри холма отсутствовала. Мы пробовали стучать, но от этого начал осыпаться потолок. Лабиринт пещер и ходов оказался словно заколдованным. Костя оставил на одной из развилок каску, чтобы иметь ориентир, от которого можно было бы методично обследовать ходы, но больше мы к ней так ни разу и не вышли. Даже держаться направления вверх оказалось невозможным: ходы ныряли вниз вопреки всем законам логики и пространства. Погас один фонарик, через некоторое время другой. Я выключила телефон – батарейка была почти на нуле, и мы потеряли счет времени. Теперь его отмеряли жажда, голод и усталость.

7. ВЫХОД ЕСТЬ ВСЕГДА (ДАЖЕ КОГДА ЕГО НЕТ)

В конце концов, мы просто свалились с ног в очередной пещере. Снова переход за спиной, и два прохода перед нами. Дразнят призрачной возможностью того, что за одним из них кроется спасение. Последний фонарик постепенно угасает, скоро мы останемся в полной темноте. А еще страшно хочется пить. Спертый воздух песчаных туннелей оседал в пересохшем горле и делал жажду невыносимой, мы то и дело кашляли.

– Нам конец, – чуть слышно прошептал Макс, не решаясь произнести это в полный голос.

– Тебя когда хватятся? – мрачно поинтересовалась я.

– Не скоро, – вздохнул он. – Я вчера вечером родителям позвонил и сказал, что мы задержимся. А то, что здесь со связью перебои, они в курсе.

– Брат считает, что мы еще вчера в город вернулись, – обреченно призналась я. – А для родителей я в отпуск уехала.

– А я не привык ни перед кем отчитываться, – прозвучал резкий голос Кости.

Мы с Максом осеклись, зато заскулил молчавший до этого Шарик. Тонко, тоскливо и безнадежно. Это звучало жутко, я никогда еще не слышала, чтобы он так скулил.

– Катя, я тебя очень прошу, уйми свою шавку, – медленно проговорил Костя.

– Только не надо на него срываться, – проворчала я. – Шарик, между прочим, вообще не хотел сюда идти.

– Что же ты его не послушалась? Все-таки единственный мужчина в твоем доме, – насмешливо осведомился Костя.

– Знаешь, уж лучше собака, чем какой-нибудь самовлюбленный эгоист вроде тебя, – окончательно разозлилась я. – Знаю я таких – пользуются людьми, а потом выбрасывают их за ненадобностью.

– И на каких же основаниях ты сделала подобные выводы обо мне? – медленно спросил Костя с металлом в голосе.

– Да и так ведь все понятно! – раздраженно выпалила я. – Богатенький папочка обеспечил всем: машиной, квартирой, высокооплачиваемой должностью в своей компании. Ты же имеешь все, что только пожелаешь. И кого пожелаешь, наверное, тоже. Что, скучно стало, и решил для развлечения поиграть в Индиану Джонса?

– А ты, я так понимаю, прекрасно разбираешься в людях? Из-за того, что у тебя не сложилась личная жизнь, сделала вывод, что все мужики козлы и утешаешься в привязанности к собачонке! Да кто ты такая, чтобы судить? – взорвался Костя.

– Хватит! – прикрикнул на нас Макс. – Только ссор и ругани нам сейчас не хватает! Силы поберегите.

– А тебя вообще никто не спрашивает, – огрызнулся Костя. – Помолчал бы лучше, африканец недоделанный. Здесь темно, так что никто не видит, какой ты особенный.

Наступило молчание. Слышно было только, как Макс шумно дышит, стараясь справиться то ли с гневом, то ли со слезами.

– Макс, – осипшим голосом позвал Костя. – Прости меня. Я не хотел, честно. Нервы на пределе, вот и сорвался. Ты же знаешь, мне совершенно все равно, какого ты цвета. Я не расист. Тьфу, я что-то совсем не то говорю. Но ты же меня понимаешь?

– Понимаю, – со вздохом ответил Макс. – Ты что, думал, я не знал, что ты со мной дружить начал только потому, что это прикольно – друг чернокожий. Это же как обезьянку с собой на поводке водить. Все внимание обращают. С девушками легко знакомиться. Но я уже привык. Давно привык, с самого детства, что все на меня пялятся, а то и пальцами показывают. И вы даже не представляете, как я от этого устал. Как же хочется быть обычным, таким как все. И чтобы со мной общались просто потому, что я это я.

– Макс, ты мой самый лучший друг, именно потому, что ты – это ты, – не выдержала я. – Ты добрый, отзывчивый, веселый, общительный и искренний. С тобой я никогда не жду подвоха, обратного смысла, двойного дна. А цвет кожи, волос или глаз к твоей широкой душе и доброму сердцу никак не относятся.

– Спасибо, Катя, – от души поблагодарил он.

Костя помолчал некоторое время, потом заговорил снова.

– А ведь ты прав – я действительно начал общаться с тобой потому, что это было прикольно. Ты привносил разнообразие в мою компанию богатеньких отпрысков, считающих себя привилегированными. Но узнав тебя поближе, я понял, что ты действительно отличный парень. И раз уж меня угораздило сюда попасть, я могу радоваться только одному – что в этом кургане со мной ты, а не кто-то другой.

– Все любят Макса, – смущенно пробормотал мулат, – а Макс никого не любит.

Мы рассмеялись, а потом темнота и безысходность сделали свое дело, и мы примолкли, словно проявили бестактность, позволив себе веселиться в столь безвыходном положении. Костя еще немного помолчал, и продолжил, словно кто-то подгонял его выговориться:

– Про богатенького папочку, Катя, конечно, права. Знаете, на мое восемнадцатилетие отец подарил мне квартиру и отдал старенький служебный «Опель». А еще он сказал, что это последний раз, когда я что-то получаю просто так, и с этого момента должен содержать себя сам. И я начал работать на его фирме. Но не на «непыльной должности», а простым курьером, и это параллельно с учебой на экономическом факультете. Хотя сам я с детства мечтал поступить на исторический. Но отец всегда говорил мне, что я должен буду продолжить его дело и в свое время сменить его на посту руководителя. И занять его место я смогу не потому, что я его сын, а только если буду по-настоящему достоин этого: то есть получу профильное образование и изучу дело с самых азов, постепенно поднимаясь по карьерной лестнице. К тому моменту, когда я закончил экономический факультет, я уже был руководителем среднего звена, а через пару лет достиг и высшего. Стал хорошо зарабатывать, машину смог себе позволить купить приличную. Но и о мечте не забывал. Поэтому поступил на истфак, заочно, правда. Работа оставляла мало времени на учебу, но до диплома я кое-как добрался. А тут эта история с находками и курганом. Вы себе не представляете, как я обрадовался этой возможности. А когда обнаружил отсылки к Рюрику – вообще голова кругом пошла. Я с детства грезил Шлиманом, открывшим Трою, и Картером, обнаружившим гробницу Тутанхамона. А теперь у меня появился шанс самому прикоснуться к настоящей легенде.

Костя замолчал. А я не знала, что сказать. Он не оправдывался. Он просто позволил мне заглянуть чуть глубже того суждения, которое, каюсь, было основано на поверхностных умозаключениях, сдобренных моими же предубеждениями. Вот и я оказалась ничем не лучше тех, кто судит людей по одежке, цвету кожи или марке авто. Извинения были бы неуместны, а объяснений и откровений на сегодня и так всем хватило. Фонарик тлел угольком, не давая света, поэтому я нашарила в темноте Костину руку и крепко пожала. Костя немного помедлил и пожал мою в ответ.

Со стороны Макса послышались какие-то всхлипывания. Я даже подумала, что он плачет от избытка чувств, пока не поняла, что это он так смеется, горько и саркастически.

– Макс, ты чего? – спросила я, пытаясь разглядеть его.

– Прикоснуться к легенде, говоришь? Да мы же пропадем здесь, вы что, не понимаете? – рявкнул он.

Мы с Костей вскочили на ноги, пытаясь найти Макса и утихомирить его, но он принялся метаться по пещере, подвывая и повторяя:

– Так и останемся в этих проклятых Могилах!

– Макс, не надо, успокойся, – просили мы его, а Шарик заливался лаем, поддерживая то ли его, то ли нас.

– Не хочу!

Последние слова прозвучали как рев, а за ними последовал грохот – это Макс в отчаянии боднул головой песчаную стену. Голова в каске выдержала, а вот стена покрылась сияющими трещинами. Лучики света выглядели нереальными, чужими, какими-то инопланетными в кромешной тьме кургана. Мы разом перестали дышать, даже Шарик замолчал.

– Макс, давай еще разок, – прошептал Костя. Макс нашарил на полу кирку, размахнулся, и что было силы врезал ею в стену. Посыпались комья земли, по пещере взметнулись клубы пыли, а в стене засиял пролом. Свет хлынул внутрь, как вода в пробоину тонущего корабля.

– Свобода? – охрипшим от пыли и волнения голосом спросила я, и, не дожидаясь ответа, схватила в охапку Шарика и полезла в дыру. Костя и Макс поспешили за мной со всех ног и рук и, щурясь от яркого дневного света, вылезли наружу.

Мы оказались на песчаном склоне, отфыркиваясь и откашливаясь, с наслаждением вдыхая свежий воздух.