Гори, гори ясно!

– Родную деревню посмотреть, говоришь? А ям зачем накопали? – старик сердито нахмурил лохматые седые брови, которые своей кустистостью стремились компенсировать отсутствие растительности на голове, а потом вдруг как гаркнул во все горло. – Мóгилы приехали раскапывать, вот зачем!

Мы втроем разом перестали жевать и удивленно уставились на деда, а Шарик поперхнулся и принялся шумно кашлять. Взгляды всех присутствующих переместились на песика, а когда он наконец прокашлялся и как ни в чем не бывало завилял хвостом, в разговор вступил Костя.

– Простите, как вас величать? – спросил он с вежливой улыбкой.

– Звать меня дядя Миша Глобус, – представился дедок.

– Разрешите представиться – Константин. Дядя Миша… Михаил… Господин Глобус… – Костя никак не мог определиться, как же поименовать собеседника. – Мы прибыли сюда по поручению института археологии с исследовательской экспедицией с целью выяснения исторического потенциала данного региона.

Но внушительная Костина формулировка не произвела на дядю Мишу ожидаемого впечатления, он только еще больше разозлился.

– Ходют тут, копают, клады ищут, – гаркнул он так громко, что мы невольно отодвинулись назад. – А того, что от этих кладов окромя бед ничего не бывает, знать не хотят!

– Никаких бед ни себе, ни вам мы не желаем, – нахмурился Костя, ему весь этот балаган стал уже надоедать. – Это обычная археологическая экспедиция и мы здесь на законных основаниях.

– На законных, говоришь, – хитро прищурился «господин Глобус». – А разрешение у вас на это имеется? Документик, так сказать?

– А как же, – ответил Костя, честно глядя в глаза дяде Мише. – И мы готовы немедленно предъявить его по первому требованию. Соответствующим органам.

– Вот сообщу куда следует, будут вам соответствующие органы, – пробормотал старик себе под нос. Еще немного потоптался, неодобрительно оглядел нас по очереди, остановил взгляд на Максе, смачно плюнул себе под ноги и ушел в сторону леса.

– Это что еще за леший? – спросил Макс, когда Глобус скрылся за пригорком.

– Это не леший, а местный старожил, – рассмеялась я. – Один из немногих оставшихся, между прочим.

– Странная фамилия – Глобус, – удивился Макс.

– Да это не фамилия, а прозвище, – объяснила я. – Дядя Миша облысел, когда ему еще тридцати не было, так что он и сам себя иначе как Глобусом не называет, а его настоящую фамилию мало кто помнит. А еще бабушка его называла «каждой бочке затычка». Между прочим, ему всегда до всего было дело и с него вполне станется «доложить куда следует».

– Ерунда, – отмахнулся Костя. – Я же говорил: если надо будет, за разрешением дело не встанет. А пока участок официально не объявлен историческим памятником, ямы копать нам нигде не возбраняется.

Больше этот день ничем не ознаменовался. Ребята раскопали еще несколько квадратов, но безрезультатно. Уставший от непривычной работы Костя объявил конец трудового дня в семь часов.

– Ничего, сегодня мы просто примерялись, – оправдывался он. – Вот увидите, завтра будет день самых невероятных открытий.

Более привычный к физическому труду Макс устал не так сильно, как Костя, однако протестовать против сокращенного рабочего дня не стал и помог мне с ужином.

После ужина мы еще немного посидели у костра, глядя как сражаются языки пламени, заставляя дрова оживать, светиться изнутри и раскаляться добела. Макс заразительно зевнул и заявил, что он отправляется на боковую.

– Правильно, надо пораньше лечь, чтобы завтра встать на рассвете и поработать как следует, – поддержал его Костя, а потом подмигнул мне:

– Катя, если будет страшно, присоединяйся к нам, мы подвинемся! Или можем Макса отдельно положить, он у нас смелый.

– У меня уже есть охранник, – невозмутимо ответила я и погладила Шарика. – С ним мне никто не страшен, даже сам Рюрик со своей ратью.

– Ну как хочешь, я же о твоей безопасности забочусь, – хитро улыбнулся он.

Я промолчала, но подумала, что чем дальше от меня расположится на ночлег Костя, тем безопаснее я буду себя чувствовать.

Парни залезли в свою палатку, а я все сидела и сидела. Такая благодать вокруг – как вообще здесь можно чего-то бояться? Белые ночи были в самом разгаре, воздух как будто светился сам по себе, сгущаясь по низинам в туман. Небо на западе разливалось сказочным закатом. Запахи стали отчетливее. Я могла различить аромат цветов на лугу, дух сырой земли из раскопов, нотки подсушенной солнцем травы, запах тины из заросшей копани. Шарик сидел рядом и тоже принюхивался. То, что для меня было песенкой из нескольких нот, для его чуткого носа было целой симфонией.

В палатке я завернулась в спальный мешок, немного поворочалась, ощущая все неровности земли под палаткой и какие-то невидимые ветки и камушки, которые так и норовили впиться под ребра. Шарик свернулся рядом маленькой грелкой. Снаружи пели комары, тщетно отыскивая лазейку внутрь. Я закрыла глаза и моментально уснула. С улыбкой на лице.

5. ГОСТЬ НЕ КОСТЬ, НЕ ВЫКИНЕШЬ

Рассвет мы безнадежно проспали. Я проснулась, когда солнце было уже высоко и успело изрядно нагреть палатку, так что в спальном мешке стало жарко как в духовке. Я выползла из мешка, как гусеница, расстегнула молнию входа и с наслаждением вдохнула свежий воздух. Шарик прошмыгнул наружу и уже нацелился задрать ногу на соседнюю палатку, но я шикнула на него. Как раз вовремя, потому что в следующую секунду оттуда высунулся взлохмаченный и заспанный Костя, кивнул мне и полез обратно, будить Макса.

– Вставай, солнце в зените, а у нас еще конь не валялся! – послышалось из палатки, а затем последовало мычание Макса и его недовольное бормотание насчет рабовладельцев.

Позавтракав на скорую руку бутербродами, парни взяли лопаты и отправились на дальнейшее освоение холма, а я осталась загорать и наслаждаться ничегонеделанием.

Долго мне наслаждаться не пришлось – явилась Варвара, как пчела на мед. Вернее, даже как оса, настолько она была целенаправленна. Правда, мне она лишь кивнула издали и сразу направилась к парням. Очередной яркий сарафан был еще соблазнительнее, чем вчерашний, волосы уложены в стиле «продуманная небрежность», а улыбка – все так же ослепительна. Но Костя целеустремленно командовал, Макс пыхтел и копал, и гостье не было уделено должное внимание. Пришлось ей сделать вид, что пришла проведать подругу, то бишь меня.

Она принялась подробно расспрашивать о моем житье-бытье, о работе, о родителях. Я неохотно отвечала, прекрасно понимая, что весь этот разговор ей нужен лишь как предлог находиться на виду у ребят, закидывать голову в звонком смехе и издавать громкие восклицания, то и дело поглядывая в сторону археологов. Археологи не реагировали, и Варвара понемногу начала выходить из себя.

– Везет же тебе, Катька, – неожиданно вырвалось у нее. – Своя квартира в городе, машина и модная собачка в придачу. И друзья такие интересные.

– Как сказать, – хмыкнула я. – Мама считает, что я слишком много работаю и по определению не могу быть счастливой, потому что все еще не замужем.

– Все равно, у тебя все возможности есть, а я в этой проклятой дыре пропадаю, – Варвара досадливо вздохнула. – Ну ничего, вот увидишь, я скоро перееду в город, и буду жить лучше всех!

Я не знала, что ответить. Осуждать за стремление вырваться из глубинки я ее не могла. Каково это, молодой красивой девушке с большими амбициями жить в глубокой провинции, когда деревни вымирают, парни спиваются, а все, кто хотят чего-то в жизни достичь, всеми правдами и неправдами стремятся уехать отсюда.

– Хочешь, я у знакомых поспрашиваю, может, тебя куда-нибудь секретарем возьмут? – неуверенно предложила я.

– Вот еще, кофе подавать и на звонки отвечать. Нет уж, спасибо! – Варька гордо задрала нос.

– Так все с этого начинают, – растерялась я.

Она лишь презрительно фыркнула в ответ. Построить карьеру упорным трудом и достичь вожделенных материальных благ в виде квартиры и машины своими силами явно не входило в Варькины планы, нечего было и пытаться ее переубеждать. Да и моя однушка в спальном районе и пятилетний хэтчбэк как венец этих трудов у нее вызвали бы лишь скептическую улыбку.

На этом разговор закончился: Варвара заметила, что парни сделали перерыв, и устремилась к ним, даже не попрощавшись со мной.

«Да уж, эта своего не упустит. И чужого тоже», – подумала я.

Момент Варька выбрала подходящий: копатели были так измучены своим нелегким и безрезультатным трудом под палящим солнцем, что вполне благожелательно отнеслись к появлению приятного предлога отвлечься. Макс восхищенно улыбался, но Варька все свое внимание направила на Костю. Они довольно долго о чем-то беседовали, потом девушка направилась в деревню, а ребята ко мне.

– Общительная у тебя подруга, – сказал Костя, с трудом разжимая натертые лопатой ладони. – Мы ее пригласили вечером у костра посидеть.

– Чем больше народу, тем веселее, – пояснил Макс, стягивая с себя мокрую футболку.

Я состроила кислую мину, но промолчала. Вечер в компании с Варварой? По-моему, я сегодня лягу спать пораньше.

– Ну и жарища! Макс, айда искупнемся, – предложил Костя.

– До реки далековато будет, – заметил тот.

– А зачем нам река? Вон прудик под боком!

Парни переглянулись и наперегонки бросились в сторону копани. Я к ним не присоединилась – перспектива купаться в заросшем пруду с затхлой водой меня не прельщала, к тому же, насколько я помнила, в этом водоеме всегда была куча пиявок. Как в подтверждение послышался вопль Макса – кровососы с жадностью набросились на экзотический деликатес. Ребята вскоре вернулись, покрытые ряской и пахнущие тиной. Макс озабоченно рассматривал пострадавшее предплечье.

– Давай посмотрю! – предложила я. Оказалось, пиявка не успела присосаться, лишь попробовала жертву.

– Ну все, больше никаких купаний, – со смехом объявила я. – Ты ей наверняка пришелся по вкусу, и теперь она будет ждать тебя, чтобы доесть.

– Я туда и близко больше не подойду, – с отвращением проворчал Макс.

Он не успокоился, пока не сбегал в машину за аптечкой, и не обработал ранку йодом. Потом парни растянулись на траве, подставив тела солнцу: одно бледное, а другое от природы более чем смуглое. Мы с Шариком расположились чуть в сторонке, в призрачной тени чахлого кустика. Постепенно всех охватило приятное сонно-ленивое состояние. В траве стрекотали все, кто мог стрекотать, а в воздухе жужжали и зудели все, кто мог жужжать и зудеть. Вдалеке куковала кукушка, остальные птицы самовыражались кто во что горазд. Запах солнца, травы и цветов в сопровождении оркестра птиц и насекомых и в сочетании с теплым летним ветерком создавали беззаботное ощущение полного спокойствия.

Вдруг Шарик предупредительно гавкнул, честно исполняя обязанности сторожа. Со стороны дороги к нам шагал какой-то человек. Мне как-то сразу припомнились обещанные Глобусом неприятности. Неужели он и в самом деле не поленился и заявил "куда следует"? Костя с Максом озабоченно переглянулись и поднялись на ноги, а я решила пока остаться в тени, в прямом и переносном смысле и оттуда рассматривала приближающегося потенциального стража достояния нации.

Честно говоря, страж внушительностью не отличался. Сутулый парень в очках, на голове встопорщенный ежик волос неопределенного цвета. Белая рубашка с коротким рукавом, серые брюки, несуразный дипломат в руках. Не верилось, что сейчас он официально представится, достанет какие-нибудь "корочки" и потребует документы и объяснения. Скорее, вид у незнакомца был как у ребенка, который неуверенно подходит к песочнице с играющей малышней и не решается спросить: "А можно мне с вами?"

Так как Костя и Макс молча разглядывали пришельца и в песочницу его звать не спешили, я решила, что пора налаживать контакт, а там уж по ситуации, как пойдет.

– Добрый день! – я поднялась навстречу и улыбнулась как можно приветливее.

– Д-д-добрый, – подтвердил парень, смутившись от столь сердечного приема.

Поморгал глазами, осмелел и задал совершенно бестактный вопрос:

– А что это вы здесь делаете?

– Отдыхаем, – честно ответил Костя.

Пришелец вновь поморгал глазами – похоже, это у него было реакцией на любую новую информацию – и уже было открыл рот для очередного бестактного вопроса, но тут Шарик решил, что пришло время и ему поздороваться с гостем, и с восторгом кинулся к нему, пару раз тявкнув на ходу для приличия. Очкарик занервничал, как будто на него бежал боевой слон, а не маленькая моська, отступил на пару шагов и приготовился защищаться дипломатом. Дипломат, изначально не предназначенный для самообороны, раскрылся, и оказался складным мольбертом. На землю посыпались кисти, тюбики с красками, какие-то баночки. Не обращая на это внимания, парень продолжал угрожающе размахивать мольбертом, повторяя:

– Уберите собаку! Пожалуйста, уберите ее от меня!

Опасаясь не за истеричного художника, а за Шарика, я подхватила песика на руки.

– Не бойтесь, я держу его! – и добавила с легкой обидой за друга. – Вообще-то он не кусается!

Несостоявшийся страж закона принялся неуклюже складывать мольберт.

– П-п-понимаете, я вообще не очень люблю собак. Меня в детстве соседская болонка укусила, – сконфуженно объяснил он.

Костя, Макс и Шарик дружно фыркнули. Я сдержалась.

Сложив художественные принадлежности и отряхнув колени, очкарик выпрямился и сообщил свое имя:

– Даниил.

Мы тоже представились по очереди и пригласили визитера присоединиться к нам, то есть присесть рядом на траву и рассказать, кто он и откуда взялся. Шарика я от греха подальше держала на руках. Оказалось, наш гость был внуком бабки Насти, еще одной здравствующей деревенской старожилки. Про нее еще, помнится, болтали, что она знахарка и ведунья, но я ее совершенно не помнила.

– Так получается, ты тоже Катин деревенский приятель? – уточнил Костя.

Я повнимательнее пригляделась к гостю, пытаясь понять, был ли в нашей компании подобный экземпляр. Наверняка он и в детстве не отличался силой и ростом, скорее, был мальчиком из тех, кого били даже в художественной школе.

– Я не бывал здесь в детстве, – рассеял Даниил мои сомнения. – Отец с дедом рассорились еще до моего рождения и практически не общались. Бабка пару раз в год к нам в гости приезжала, и все. После смерти деда она совсем одна осталась, а годы уже не те, вот я и стал приезжать сюда, ей помогать. А заодно этюды писать – места здесь красивые.

– Постой, твой дед ведь Яков Андреевич, кузнец? – припомнила я седобородого мрачного старика. – И давно он умер?

– Да, все верно, к-кузнец, – подтвердил пришелец, слегка заикаясь. – Он уже лет пять как умер. Я с ним так и не познакомился.

– Как же твой отец умудрился так с ним поссориться? – с искренним непониманием спросил Макс.

– Долгая история, – передернул тощими плечами художник.

– Нам сейчас не до долгих историй, – вмешался Костя. – Пойдем, Макс, работа ждет!

Макс неохотно поднялся, махнул гостю рукой и поплелся за Костей.

– А чем вы здесь занимаетесь? – снова спросил художник.

– Да так, ищем кое-что, – начала я, и тут мне пришла в голову идея. – Ты лучше приходи к нам на вечерние посиделки у костра, и мы расскажем, что здесь делаем, и ты поведаешь свою долгую историю, – предложила я.

– Хорошо, приду с удовольствием, – неожиданно обрадовался парень.

Я тоже была довольна – разбавлю компанию, глядишь, и Варькино общество окажется не таким тягостным. Да и про «исторический потенциал» пускай Костя вещает, у него это хорошо получается.

Даниил ухватил свой чемоданчик, неловко попрощался, смущенно улыбнулся и потопал в сторону реки. «Отправился писать пейзажи», – весело подумала я, невольно отметив, что улыбка у него вполне симпатичная.

День оказался богат на события.

Когда солнце начало клониться к горизонту, ласточки стали летать ниже, а кузнечики принялись настраиваться к вечернему концерту, стена очередной ямы, которую копали ребята, вдруг поползла вниз. Широкий пласт земли обрушился прямо на копателей, обнажив кусок каменной кладки. Парни завопили так, что я в ужасе примчалась к ним, решив, что произошел несчастный случай. А они стояли в раскопе, по колени засыпанные землей, и руками расчищали открывшиеся камни.

– Гляди, здесь знаки выбиты! – воскликнул Макс, копнув лопатой поглубже, и обнаружив широкую балку, на которой из-под слоя грязи проступали какие-то изображения. Костя бросил лопату и кинулся в лагерь. Тем временем Макс принялся углублять яму вдоль балки.

– Костян, гляди, под ней бревна какие-то.

– Стоп! – скомандовал вернувшийся с телефоном Костя. – Я должен все сфотографировать.

Он забегал вокруг раскопа, делая бессчетное количество кадров, потом прыгнул в яму и продолжил щелкать там. Особенно тщательно он запечатлел символы, выбитые на каменной балке.

– Костя, объясни, что это? – взмолилась я.

– Вы не поняли? – хрипло отозвался он, глядя в объектив. – Это и есть вход в курган. Мы у цели.

– А что это за символы?

Костя наконец положил телефон в карман и посмотрел на меня безумно горящими глазами. Сделал несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться, присел на корточки и вгляделся повнимательнее.

– Я вижу круг, квадрат, треугольник, и голову птицы, – заявил Макс.

– А я вижу…, – хрипло проговорил Костя, обводя пальцем очертания символов на камне. – Громовое колесо Перуна, квадрат Сварога, триквестр, и – да – голову птицы. Хищной птицы, судя по крючковатому клюву.

– И что же все это значит? – осторожно спросила я.

– Не знаю. – Костя принялся вылезать из ямы. – Но непременно выясню. Сегодня же.

– А вы Варьку на вечер позвали, – напомнила я, и добавила, – И я пригласила того… художника.

– Точно! Надо прикрыть раскоп. И запомните: про находку – никому не слова.

Парни тщательно накрыли яму брезентом и собрали инструменты, чтобы не привлекать внимания. Костя, даже не поужинав, полез в телефон, искать в интернете информацию о найденных изображениях, а мы с Максом принялись готовиться к приходу гостей, которые, хоть и званые, оказались весьма некстати.

Даниил и Варвара явились в сумерках. Варька, как Красная Шапочка, принесла корзинку пирожков, а Даня – какое-то диковинное варенье.

– Надеюсь, не из волчьих ягод? – спросила я, с подозрением принюхиваясь к темной массе в запыленной банке.

– П-по моему это ежевика, – неуверенно предположил художник.

Мы с Костей так и не решились попробовать, зато Макс умял почти полбанки.

Естественно, дружных посиделок у костра не получилось: Костя сидел в телефоне, параллельно поглощая пирожки, отвечал невпопад и уже через полчаса полез в палатку записывать сегодняшние достижения, к огромному разочарованию Варвары. Она еще немного поскучала в нашем обществе и засобиралась домой. Макс вызвался ее проводить и получил милостивое разрешение. Художник же уходить никуда не собирался, сидел у костра и мечтательно смотрел на закат.

– Как красиво, – сказала я, больше для того, чтобы разбавить затянувшееся молчание.

– Да, – мечтательно подтвердил Даня. – Будто на бледно-голубой холст нерадивый подмастерье опрокинул банки с розовой, оранжевой и синей краской, попытался стереть, да так и оставил.

– Говоришь, как настоящий художник, – улыбнулась я.

Парень немедленно смутился и принялся усиленно протирать очки. Пришлось снова искать тему для беседы.

– Как тебе Заречье?

– Захолустненько, – пожал плечами он. – Интересно, как здесь было лет этак двадцать назад?

– Совсем по-другому, – оживилась я. – Ферма работала, стада паслись, поля колосились. В каждом дворе свое хозяйство было. Работы для всех хватало, а по выходным в клубе – кино и танцы. Хотя…Это я скорее мамины воспоминания рассказываю. Ее рассказы о деревенской жизни для меня всегда лучше всяких сказок были. О том, как праздники отмечали – на Рождество колядовали, на Пасху игры и гуляния устраивали, яйцами объедались до больных животов. Свадьбу гуляли – так всей деревней, несколько дней. А праздник Ивана Купалы даже я помню – всю ночь костры жгли, парни и девушки через них прыгали, хороводы водили, песни пели.

– П-по твоим рассказам здесь просто райская жизнь была, – недоверчиво пробормотал Даня.

– Нет, конечно, трудностей хватало. В школу за пять километров ходили, а по весеннему полноводью на плотах переправлялись. Зимой волки в окна заглядывали, скотину и собак резали. И все равно, я заслушивалась и думала – какими они были, те люди? Искренними, наивными, простыми, сильными. Все друг друга знали, и все про всех знали. Зато и радость и горе делили на всех. Любили и ненавидели от души.

– Да уж, – насупился Даня. – Ненавидели, так от души. И проклинали тоже.

– Ты про деда? – осторожно спросила я.

Парень ссутулился, поковырял палкой в кострище, вздохнул, и неохотно принялся рассказывать.

– Мой дед был кузнецом. И не просто кузнецом, а потомственным кузнецом, то есть это ремесло передавалось в нашей семье от отца к сыну испокон веков, как и имена Яков и Андрей.

– Так получается, твой отец эту традицию нарушил?

– Не просто нарушил, а п-прервал, – уточнил художник. – Наотрез отказался перенимать дедовское ремесло – это раз, сына, то есть меня, назвал Даниилом – это два.

– А почему так получилось?

– Да кому были нужны кузнецы в те годы? Лошадей в деревне почти не осталось, полная механизация, за хозяйственной утварью теперь шли не в кузницу, а в магазин. Никаких перспектив. Вот отец и решил уехать в город и выучиться на бухгалтера. Дед в сердцах заявил, что больше его видеть не желает, и ноги его чтобы в Заречье не было. А когда узнал, что внука назвали не родовым именем, так и вовсе с отцом общаться перестал. Отец, честно говоря, и сам не рвался сюда. Рассказывал, что, как колхоз развалился, все разворовали, а мужики спились один за другим. Так что меня деревенская жизнь никогда не прельщала. Я из центра города-то редко выезжал до последнего времени – только на пленэры для курсовых работ, пока в художке учился.

– А где теперь работаешь? – из вежливости поинтересовалась я.

– Да так, разные с-случайные заказы выполняю, – сбивчиво объяснил он, насупился еще больше и принялся ворошить костер палкой.

К счастью, вернулся Макс, как нельзя вовремя. Но мои надежды на то, что он оживит компанию и придаст беседе легкость и непринужденность, не оправдались. Он был очевидно расстроен, с нами сидеть не стал и сразу ушел спать. Наверное, Варвара его, что называется, «отшила». Костер уже полностью прогорел, я уже начала клевать носом и подумывать о том, что надо бы вежливо сообщить гостю о том, что пора бы и честь знать, но тут он предложил такое, от чего всю мою сонливость как рукой сняло.

– Хочешь, я напишу твой портрет?

– Что? – опешила я.

– Ну или хотя бы нарисую. В карандаше. Это недолго, честно, – принялся упрашивать он, даже за руку меня схватил, а потом сразу бросил, как обжегшись.

Предложение застало меня врасплох. До этого момента с меня портретов никто не писал и даже не предлагал. Я всегда относилась критически к своей внешности, даже слишком критически, по мнению хороших подруг. Мужчины же, как правило, смотрели заинтересованно, но сами собой в штабеля не укладывались.

– Ну, хорошо, – сдалась я.

В конце концов, я ничего не теряю. В худшем случае у меня будет неудачный портрет.

Даня немедленно достал блокнот и карандаш и принялся усердно зарисовывать.

– Что, прямо сейчас? – снова растерялась я. – Не видно же ничего.

– Нет-нет, света вполне достаточно, – возразил Даня, не отрываясь от работы. – Я сейчас только набросок сделаю, а потом его проработаю. Все равно у меня в белые ночи бессонница.

Рисовал он и в самом деле недолго – минут десять. Сделал несколько набросков, но показать результат наотрез отказался, пообещав предоставить законченный рисунок на следующий день.

– Тогда до завтра, – попрощалась я.

– Д-до завтра, – рассеянно кивнул он, собирая карандаши и бумагу. Он уже был не со мной, а со своим рисунком.

6. И КЛАД НЕ ДОБУДЕШЬ, И ДОМОЙ НЕ БУДЕШЬ

Должно быть, Макс с Костей поднялись ни свет, ни заря. К моему приходу они успели углубить и расширить яму настолько, что стало понятно – это действительно вход. Он был оформлен двумя грубо вытесанными каменными столбами, а уже упомянутая балка с загадочными знаками, как оказалось, венчала этот внушительный дверной проем. Мощная каменная кладка лишь обрамляла его, а роль двери выполняли грубо обтесанные толстые деревянные сваи, уложенные так плотно, будто их забивали молотом.

– А ну-ка, посмотрим, так ли крепки эти бревна, как выглядят! – Костя от души размахнулся и ударил лопатой в верхний брус. Гулкий удар отозвался в самом сердце кургана, и дерево осыпалось трухлявыми обломками. Часть провалилась внутрь, часть высыпалась наружу. Из темной дыры отчетливо повеяло сыростью. Я невольно вздрогнула и услышала, как сзади заворчал Шарик. Подходить близко он почему-то не решался.