Последняя инстанция. Расследование

Сашка отзванивался несколько раз. Не то, чтобы было что-то срочное, так, по ходу дела. «Я в тебя верю!» – заявил я приятелю, чем ввёрг его в какое-то истерическое веселье. Не дослушав заливистое ржание напарника, я отключил телефон, – До вечера!

К вечеру настроение изрядно поднялось. Мы вновь оккупировали в знакомой уже кафешке привычный столик и, сделав банальный заказ (водка, водка, солёные грузди – «Отменные грибочки, обязательно попробуйте!», расстегаи с рыбой и судачок, и ещё – водка), бодро принялись делиться информацией. Евграфов не подвёл. Всё, что можно было узнать, он узнал. Если что-то осталось за кадром – это было выше сил любого компьютерного гения, любого следователя и находилось уже вне материальной части следствия. Оставалось доверять интуиции, соображалке и профессиональному опыту.

Сашка отыскал родственников тех четырёх бизнесменов, которые достались ему в результате «честной» делёжки. С некоторыми он уже успел связаться по телефону и договориться о встрече. Судьба остальных была достаточно печальна. Они раздали долги за своих родных, продав всё движимое и недвижимое имущество, и большинство из них переехали в другие города. Естественно, они были в курсе смерти братьев Гаргаевых, уже успели отликовать и отрадоваться по этому вопросу. Тем не менее, большинство из них охотно согласились встретиться со следователем. Может быть, им приятно было вновь услышать подробности смерти их лютых врагов, уничтоживших не только благополучие их семей, но и зачастую, сами семьи. Вряд ли кто-нибудь сможет пролить свет на убийство пятилетней давности. Но меня интересовало сейчас совсем другое. Из числа родственников, друзей, близких, женихов и невест, пострадавших от «бизнеса» Гаргаевых, мне нужно было выбрать одного – стрелка. И он был где-то рядом. Я чувствовал это своей змеиной кожей, которой буквально обрастал, когда дело принимало совсем уж неприступный оборот. Я ужом готов был вползти в чужой дом, в офис, в папки с документами, в сейф, в душу, наконец, и не испытывал при этом ни малейших угрызений совести. Сейчас меня больше почему-то интересовали данные, выдранные с мясом из дебрей сети моим компьютерным гением. Он действительно сам делал выводы, сам находил конец оборванной цепочки, сам включал логику, и начинал поднимать документы в каком-то другом, одному ему понятном направлении. Его труд потряс моё воображение. Можно было поверить сразу во всё: в компьютерного бога, в приведения, в провидение, во всю чертовщину враз.

На какую глубину дебрей мировой паутины он смог уйти, не знаю, но Евграфов нашёл ребёнка Масловых. Его звали: Маслова… Евгения Викторовна, двадцать пятого апреля тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения; место рождения: город Ленинград. В тысяча девятьсот девяносто шестом году, девочка была отправлена в Белоруссию, к двоюродной тёте Татьяны Масловой. Видимо, уже тогда начались разборки с Гаргаевыми, и, чтобы обезопасить хотя бы ребёнка от тёрок-перестрелок, вымогательства, похищения девочки и прочих деловых будней братьев-рэкетиров – её было решено спрятать у дальних родственников, в Витебской области. Памятуя о дальнейшей судьбе Татьяны Масловой, видимо, Виктор понимал, что делает. Каким образом бандиты не смогли найти девочку?.. Может быть, после смерти Татьяны и «пропажи» Виктора, в поисках ребёнка бандиты просто не видели смысла? Вот органы опеки, неясно, правда, с какой целью и с чьей подачи (не Виктор ли ожил?!), быстро подсуетившись, вернули девочку в Питер – все неясности опять за кадром. Есть некие заявления на имя органов опеки и попечительства Санкт-Петербурга от имени родственников девочки из сопредельного государства. Есть отказы со ссылкой на преклонный возраст белорусских родственников, их чересчур косвенное родство и далёкие от совершенства жилищные условия белорусской родни. После отказа им в опекунстве, ребёнок был отправлен в приёмник-распределитель Питера, откуда, судя по документам, девочку переправили в областной Воронежский детский дом. Евграфов даже выяснил его адрес. Девочка оказалась в Мировском детском доме посёлка Перелешино. Судя по тому, что детский дом был открыт только в тысяча девятьсот девяносто восьмом году, девочка приехала туда уже в возрасте тринадцати лет. Де-евочка!… Чёрт! Я почему-то втайне надеялся, что это парень. С девочкой было сложнее. Тем не менее, ей сейчас двадцать пять лет, и она вполне самостоятельный человек, способный на поступки и решения. Далее все данные превращались в какое-то подобие каши-размазни. В возрасте четырнадцати лет Евгению Маслову удочерила семья из той же Воронежской области, того же… чёрт, как же его?… посёлка Перелешино. Назовут ведь!… Через три месяца Евгения сбежала от новоявленных родителей, добралась автостопом до Москвы, где и была поймана дежурным патрулём. Девчонка, в свои четырнадцать, выглядела от силы на десять, ну, в крайнем случае, на одиннадцать, и ночевать на вокзале ей было как-то не с руки. Патруль определил Евгению опять-таки в приёмник, где она честно призналась, что сбежала из дома. Её вернули в Воронежскую область, причём не родителям, а почему-то сразу в детский дом, хотя по процедуре, сопровождающим необходимо было отправить девочку в законную семью. Но та заартачилась, устроила форменную истерику. Провожающему неохота было с девкой-истеричкой связываться. Он, вопреки уставу, отвёз её в детский дом. Благо – посёлок только называется посёлком, а на самом деле —это небольшое село. В основном хуторские жители и работали в этом детском доме, бо другой работы на селе не было. Суть да дело… Это мы всё опустим… В пятнадцать лет девочку удочерил добрый богатый дядя из северной столицы. И всё. На этом история заканчивается. И хоть кукурузой заряжай! Сколько я ни тряс Евграфова, большей информации у него не было. Кто удочерил Евгению Маслову, меняла ли она имя и фамилию при первом удочерении, какие документы остались в детском доме от «доброго богатого дяди из Питера» – глухо! Если глухо у компьютерного гения, то и в детском доме со мной вряд ли поделятся информацией. Хотя запрос послать бы надо. А ещё лучше – скататься в Воронеж. Или в как его… Проплешино, тьфу ты! – будь оно неладно, всё равно забыл, хотя и старался фиксировать все изыскания Евграфыча на листке. Скататься… Тысяча триста километров – не в пригород съездить. А главное – что это даст? Если ни один архив не показывает дальнейшего пути следования по жизни дочери Виктора Маслова, то хрен мне в детском доме что-то путное ответят. Ладно, напишу завтра прокурорский запрос, подпишу у главного, не отвертятся. Девочек пятнадцатилетних они «добреньким богатеньким дядям» раздают! И ещё документы, наверняка, «потеряны». И ни единого фото – ни при поступлении, ни при усыновлении – так же не нашлось.

– Вот это совсем странно! – первый раз встрял Сашка в мой монолог. Он терпеливо выслушивал мой дикий рассказ, молчал и только недоверчиво хмыкал периодически. – Фото-то должно быть, по-любому! Они ж любят в личное дело всяких фоток насовать – как котят в хорошие руки пристраивают. Как без фото-то? У них, поди, и сайт должен быть…

– Ты, Саня, больше руководство наше слушай! Тебе ещё не то пригрезится. Сайт в детском доме, компьютеры в школах с выходом в Интернет, нанотехнологии в рамках урока труда… Ты в провинции давно был? Не в Кронштадте или Сестрорецке, а в реальной провинции?

– Ну, был… В прошлом году к дядьке под Таганрог ездил…

– Ну и как там в школах с Интернетом? – с откровенной издёвкой спросил я.

– А хрен его знает, как!.. Мы же не за партами сидели. Мы на рыбалку там, в баньку, туда-сюда… за раками, за осетрами ездили… Что нам в школах делать-то было? У дядьки даже младший сын уже помер. Спился. А уж школьного возраста – во всей округе – три с половиной пацана. Да и те в школу не ходят.

– Почему три с половиной-то? – я даже растерялся, – Половина-то откуда?

– Да три нормальных, а один – форменный дебил. Ни читать, ни писать… Говорит-то с трудом… Чего взять – там пол-деревни – алкашня…

– А три-то оставшихся, что – не учатся?

– Не… На хрена им учиться? Школу закончат – их в армию загребут. А так, без начального среднего – не тронут.

– Аргумент, – язвительно заметил я, – а школа как на это смотрит?

– Проснись! Какая школа? Ближайшая школа – за пятнадцать километров от их села. А их старую деревенскую уже лет двенадцать как закрыли. Нерентабельно сказали. Сначала автобус их, подкидыш, до школы возил, а потом сломался. Решили, что за тремя пацанами… их село-то на самом отшибе стоит… нечего соляру топить и на новый автобус раскошеливаться. Такая вот, блин, нанотехнология! Там и в городе с Интернетом беда…

– Им же вроде по какому-то указу должны были каждый класс снабдить компьютером с выходом в Интернет! – я продолжал наивно упорствовать.

– А указа никто не отменял, – Сашка состроил горькую гримасу, – Только в этом указе ничего не указано, что в сельские школы ещё электричество положено…

– Твою мать!.. Так что ж ты мне тогда про компьютерный архив в каком-то Проплешино талдычишь?! Откуда ему там взяться?

– Ну, детский дом – другое дело. Это организация отчётная. У них архив должен быть. Тем более, если он в девяноста восьмом только создан, – от Сашки не укрылась ни одна маломальская деталь из моего рассказа, – Скорее всего, он там есть. Иначе, как они могли детей пристраивать?

– А никак они их и не пристраивали. Своим же, в деревню и сплавляли. Её же в первый раз местные и усыновили… Тьфу, удочерили… Ну, от которых она дёру дала…

– А как там дядька из Питера нарисовался? Как он девочку выбрал? У экстрасенса спросил: «Где моя невеста названная?!..» И попёр в Зажопинск невесту усыновлять?

– А с чего ты взял, что он её фото видел? Приехал в этот, как ты его называешь «Зажопинск», посмотрел бумажную картотеку, где на каждом титульном листе фотка присутствует, и выбрал. И свалил с ней обратно в столицу. В бордель, например?! Не допускаешь такую возможность? И что дальше, где искать?

– Ну, как где? Надо перекопировать на флешку все фотки питерских путан определённого возраста и ломануться в это Проплешино!

– Перелешино, – машинально поправил я, – Перелешино оно называется. Я надеюсь, ты шутишь?!

– Шучу, шучу! Может, добрый дядя вовсе не в бордель девицу отвёз, а в домработницы к себе в Юкки или Сестрорецк? Ну, а заодно, в качестве наложницы. Ну не век же ему на таджичек пялиться. А так на халяву, молоденькая девочка в рабстве! Любо-дорого!

– Блин, Саня! И так тошно. Чуешь – концов не сыскать?!

– Чую, Серый, чую! – Сашка перестал ёрничать, – Если вдуматься, надо хватать запрос от городской и переть в этот детский дом. И трясти их, пока всё из них не вытрясешь.

– А если – пустышка? Если эта девица живёт себе спокойно, танцует где-нибудь стриптиз, или поёт в какой-нибудь «фабрике»?.. И ни сном, ни духом? Что я за неё так ухватился-то?!

– А ухватился ты за неё, потому что остальные – ещё большие, и уже заведомые пустышки. Я, конечно, с этими родственниками встречусь, но, боюсь, толку от этого будет – ноль. Они, конечно, в счастье все, что Гаргаевых шлёпнули. Мог даже кто-нибудь из них собственноручно это сделать – очень уж они там опустили всех нещадно… Но, чтобы киллера нанимать – это что-то выше моего понимания… Ты глянь – цыпа твоя, ну, судьба которая, опять здесь. Опять дрянь свою цикломеновую попивает. В нашу сторону уже не смотрит…

– Да отстань ты с цыпой своей! Не до грибов сейчас. Надо было так запутать всё! И ещё сами допутали! Следователи, ядрён батон! Может, мне и вправду, в частные сыщики податься? Хоть не стыдно будет народные деньги в пустоту транжирить. Так – поймал – получил гонорар. Не поймал – не получил ни копья! Милое дело!

– Если ты так в частных сыщиках косячить будешь, то ещё можно по хлебалу «получить» от недовольных заказчиков. Это тебе не корками махать! Это, брат, частный бизнес! А у него законы крутые! И цыпа эта, кстати, не моя. Ты ещё вчера хныкал, что судьбу свою упустил, – Сашка приторно ухмыльнулся, – Подойди. Узнай хоть, как судьбу зовут.

– Ага! Ты мне на танец её ещё предложи пригласить! «Разрешите милая девушка, пригласить Вас на танец! Танцевать мы с Вами будем молча, потому как в башке моей солдафонской крутится куча трупов, двое из которых ещё пять лет назад образовались!» Ну, как? Подойдёт, как вариант для знакомства?

– Дикий ты человек, Сергеев! Дремучий просто! У тебя для симпатичной девушки других слов не найдётся? – напарник откровенно измывался надо мной.

– Нет! Пока не найдётся! Вернусь из Воронежа, тогда и потанцуем, – я твёрдо решил прокатиться на поезде до Воронежа и обратно, – Не уверен я, что из этой затеи что-нибудь выйдет, но для очистки совести, съездить надо. Ну, не может такого быть, чтобы там – ни сном, ни духом! Вытрясу из них хоть под дулом пистолета…

– А что ты к этой Масловой прицепился? Другие фигуранты отпали? Или интуиция? – Сашка напрягся. Он знал о моих способностях из сотни подозреваемых вычленять одного-единственного, и не промахиваться, – Странно как-то! Девка чтобы за ружьё взялась!.. И потом, давай вспомним эпизод в Тарховке! Там же чётко было экспертами сказано: «мужская слюна»! И, причём наши наимудрейшие криминалисты не пальцем ведь деланы! Сообразили образец слюны Кировского взять. Не его слюна. Так что там всё чисто – мужик убивал.

– А что, если заманила девка, колола героин девка, а потом, уже полутрупу, минет мужик делал?..

– Ты в себе? На кой хрен это было надо?

– Ну-у… Ну, чтоб следы запутать! На ложный след навести… – мне казалось, что я хожу где-то рядом с решением, но оно, как и мои мысли-скакуны, ускользает от меня, растворяется где-то рядом в воздухе, – Ладно! Я еду в Воронеж трясти тёток приютских, а ты тут на делах. Встречайся с родственниками потерпевших от Гаргаевых. Держи руку на пульсе на предмет Новикова…

– А что Новиков – он аки партизан будет молчать.

– Ну, я не знаю. Думай сам. Проверяй ежедневно его почту, отслеживай его любые перемещения по сети: чаты, форумы, заглядывай туда, где он эту фразу странную оставил… Ну, поставьте, наконец, телефоны его на прослушку! Раз раньше не догадались… Работай! Да! И не забудь выяснить возможность знакомства Куприянова с Кировским. А то как-то это вылетело из внимания! Давай, по домам!

Встав, я бросил беглый взгляд в сторону столика, за которым сидела та самая девушка, которой уготована была перспектива стать моей судьбой. Она сидела на том же самом месте, и смотрела на меня так же пристально. Уже уходя, я подмигнул ей. Девица подмигнула в ответ и подняла в мою сторону бокал с ужасающим по цвету пойлом. Я послал ей что-то наподобие неуклюжего воздушного поцелуя, и, немного смущаясь, быстро вывалился из кафе, вслед за напарником.

Глава 10

Четыре потерянных дня. Конечно, позвонить в это злобное Перелешино и выяснить часы работы заведующей с учётом летнего графика – это не для меня! Мы лёгких путей не ищем. В результате целый день был потерян сразу. Напрочь! Когда каждая минута на счету, я сижу в привокзальной забегаловке и пью вонючую мутную жидкость, гордо именуемую «кофе». Долго пью, много. Я уже накачался этим пойлом, как кот из мультика «Том и Джерри». Гостиница в этой дыре была. Если, конечно, деревянный покосившийся сарай можно было назвать гостиницей. Проблема была в свободных номерах. Они отсутствовали. Никакие увещевания, никакие шоколадки-розы-взятки не помогали. Мест не появлялось. Милая барышня за стеклом, больше похожим на лафет почтового отделения, сокрушённо качала головой и ничего не могла для меня сделать. Всё, что она пообещала – это позвонить мне на мобильный, если номер освободится. Кто и зачем притащился в эту дыру – оставалось для меня загадкой. Или номеров у них было пару-тройку… Тем не менее, при отсутствии кафе в «отеле», мне пришлось довольствоваться привокзальным буфетом, где я накачивался мутной жидкостью, рискуя получить сразу все периферийные удовольствия – диарею, лишай и язву желудка. С учётом того, что больницы или даже поликлиники, в отличие от «отеля» с правильным таким и дюже подходящим ему названием «Европа», в ближайших пяти километрах не наблюдалось, от еды пришлось отказаться вовсе. Я сидел голодный, злой, накачанный желудёвой отравой по самое не балуйся, и ждал перемен. К вечеру Господь смилостивился надо мной, перемен послал. Барышня из «отеля» всё же позвонила. По-столичному извиняясь за причинённые неудобства, она предложила мне занять освободившийся номер. Я даже не стал выяснять, куда делся предыдущий постоялец. Ведь ни поездов, ни автобусов от станции не отходило ни в каком направлении. Я предположил, что жилец тупо склеил ласты, но спрашивать барышню не стал. Зато успел злобно подумать о том, что не хрен было жрать всякую дрянь в местной забегаловке. В крохотной комнатёнке не было душа и туалета. Все эти прелести цивилизации не коснулись отеля «Европа» – туалет, типа сортир – «на дворе», а «душ в первом этаже, но сейчас там нет воды, и, может быть, утром она будет»… Нелепо было интересоваться на предмет Интернета, хотя в номере что-то плохо разборчивое бодро квакал старенький «Витязь».

Разочарование, ждавшее меня утром в детском доме – было самым печальным разочарованием последнего периода. В свежепостроенном здании детского дома, радовавшим глаз стеклопакетами и гирляндой красивых шариков над входом, меня поджидал бо-ольшой облом. Здание было новым вовсе не потому, что прежнее с девяноста восьмого года сильно обветшало, а по другой причине. И об этой причине я мог бы догадаться ещё в Питере. Деревянный корпус детского дома, где располагался архив, сгорел дотла. То есть, как корова языком слизнула. Я тряс перед носом заведующей собственным удостоверением, тыкал ей в лицо запрос от городской прокуратуры Санкт-Петербурга, предлагал деньги, стращал уголовной ответственностью – всё было тщетно. Заведующая пугалась, краснела, бледнела, даже плакала. Но она ничем не могла мне помочь. Доведя немолодую дамочку до сердечного приступа, я пошёл другим путём.

– В чём хранились ваши архивы? – пытаясь погасить в себе остатки уже распылённого гнева, вопрошал я у несчастной заведующей.

– В папках, – чуть не плакала та, – Мы успели только часть архива перенести в компьютер, и всё сгорело. Как Вы не понимаете – деревянное здание стояло вплотную к новому жилому корпусу. Мы спасали детей! Мы всех их вывели через эвакуационный выход, и никто не пострадал! Только одна девочка задохнулась дымом, но её, слава Богу, – заведующая искренне прижала руки к необъятной груди, обвешанной золотыми медальонами, цепями и цепочками, – успели довезти до больницы. Её тоже спасли, – гордость сквозила в голосе заведующей. Наверно, её можно было понять. Наверно. Но не сейчас. И не мне, который проехал фиг знает сколько – хотя, почему «фиг знает», я знаю – тысяча триста вёрст с гаком! Не мне! Я ютился всю ночь в клоповнике, а от вчерашнего «кофе» тошнит до сих пор, причём, не только в переносном смысле.

– Хорошо! Молодцы! – оценил я гражданский подвиг работников детского дома по спасению погорельцев – хотя вести себя так в подобной ситуации есть их наипрямейшая задача, – Компьютер тоже сгорел? – полюбопытствовал я так, будто это само собой разумеется.

– Нет, почему же? – удивилась мадам, – компьютер оставался всегда в новом корпусе. В старом были только бумажный архив и библиотека…

– Ну вот видите, как хорошо всё складывается! – обнадёжил я заведующую, – Значит мы можем найти там интересующие меня данные. Интересующие наше управление, – я сделал особое ударение на этих словах, пытаясь донести до мадам важность момента.

– Да, конечно! – мадам прониклась важностью момента и особым предназначением собственной персоны, – Мы всё найдём, что сохранилось в компьютере.

– А резервные копии, Вы, естественно, не делали? – я спросил так, на всякий случай.

Дама, как мне показалось, была близка к обмороку. Она снова несколько раз сменила колор щёк, и, начала обмахиваться допотопным тайваньским веером. Если бы я повторил вопрос, мне бы не с кем стало разговаривать. Дама однозначно потеряла бы сознание. Я решил идти по пути наименьшего сопротивления.

– Мария Ильинична! – ласково и вкрадчиво завёл я, – ничего страшного не произошло. Мне нужно только узнать некоторые старые данные одной из ваших воспитанниц. Если они сохранились в электронном… – при слове «электронный» заведующая как-то нехорошо вздрогнула, и я дал себе честное слово впредь выбирать выражения. – Скажите мне, кто у вас ведёт все компьютерные дела?

– Я сама, – еле слышно прошептала мадам и снова принялась с невероятной скоростью менять окраску, – раньше у нас работал молодой человек – его прикомандировали сюда из здешней воинской части в помощь нам… Когда мы открылись, нам сразу преподнесли эти… компьютеры, но никто из персонала ранее их даже вблизи не видел. И тогда предыдущий директор, место которого я сейчас занимаю, начал искать человека, который мог бы справиться с техникой, а заодно и нас подучить. В воинской части нашёлся молодой парень с незаконченным высшим образованием, который очень хорошо разбирался в компьютерах. Он помогал нам целый год. Даже жил здесь, хотя это, конечно, не положено. Но, по-моему, тогда генеральный спонсор, замолвил словечко в военной части, и парня из срочников прикомандировали к детскому дому.

– А что за спонсор? – поинтересовался я, – Это не муниципальный детдом разве?

– Нет, что Вы! Конечно, муниципальный! Просто времена тогда были непростые, финансирование практически отсутствовало. Многие хорошие дела делались на средства меценатов. Не сразу, но нашёлся спонсор, который во многом помог нашему дому. Не вспомню точно, как называется благотворительный фонд, который перевёл нам колоссальную сумму, кажется, что-то… нет, простите, не помню… заканчивается как-то совсем уж по-иностранному: «… инвестмент», кажется, – гордо провозгласила Мария Ильинична. – Вот этот спонсор и договорился с воинской частью…

Хорошо себе это представляю – сыпанул слегка на пару гаубиц – и парень живёт, харчуется и работает вдали от своей части, но с пользой для дела. Тут-то всё ясно.

– Я это к чему, – пытался я тщательно разжевать свою мысль, – Кто составлял вам базы, кто делал сайт, кто выкладывал фото детей для усыновления? Он?

– Да, конечно! Это он всё подключил, опубликовал фотографии, – она так и сказала: «Опубликовал»! – потом некоторые из наших сотрудников освоили эту грамоту, – лицо Марии Ильиничны немного скривилось, но зато приняло вполне естественный цвет.

– Кто позже занимался всеми этими документами? – я старался подбирать выражения. При малознакомых словах: сайт, резервная копия, файл, взгляд Марии Ильиничны цепенел, и я осознавал, что от всех этих технических достижений заведующая чрезвычайно далека. А произношение этих терминов вслух вводит её в состояние монашки, услышавшей слово «пенис». – Ведь не Вы же сами?! Так?

– Да-да! Ну, понимаете, некоторые ребятки, наши детки… они, в принципе были отчасти знакомы с компьютерной грамотностью… Ну, и иногда…

– Что Вы мямлите, Мария Ильинична?! Честное слово, ну как нашкодивший ребёнок! Я уже давно всё понял. К делам детей имели доступ посторонние лица. Так?

Мария Ильинична снова захамелеонила, и я почувствовал, как к горлу подступает тошнота. «Неизвестно ещё, кто кого быстрее доведёт до кондрашки!» – подумалось мне, и я сделал над собой огромное усилие, чтобы не сорваться и не наорать на мямлящую мадам:

– Мария Ильинична! Уверяю Вас, меня нисколько не интересуют ни ваши местные порядки, ни ваши беспорядки, ни нарушения, ни достижения. Меня интересует только Евгения Маслова. Всё. Больше никто и ничего. Оставьте свои страхи. Я не из министерства образования, и меня не волнуют все ваши внутренние законы, подзаконы, нормативы и то, как вы их нарушаете. Или Вы сейчас твёрдо и чётко отвечаете на мои вопросы, не мямлите, не заикаетесь, или мы с Вами завтра же встречаемся в другом месте, и, поверьте, это будет намного неприятней и Вам, и мне.

Мария Ильинична содрогнулась, но, похоже, приняла быстрое и правильное решение.

– Да, конечно, я отвечу на любые Ваши вопросы! – неожиданно бодрым голосом отрапортовала заведующая, – Вы просто поставьте задачу поточней!

Старая грымза! Задачу ей! Юлит, как тритон в глине… Глазки бегают, ручки трясутся, щёки цвет меняют, как в компьютерной игре: «Собери пять в линию»… Что-то прячет, что-то скрывает. Явно тут какие-то махинации проходят. Только ко мне это – ну, ни с какой стороны. Видимо, детский дом (спонсор строил, как же, меценат!) построен был либо чиновничьей братией в качестве пиара, либо бизнесменом, которому либо от налогов надо было уйти, либо отмыть накопления. Третьего не дано. В мой циничный мозг не укладывалась мысль о том, что на этот детский дом мог пожертвовать деньги какой-нибудь разбогатевший бывший детдомовец. Хотя, в принципе, мне не было до этого никакого дела.

– А финансовая отчётность по строительству самого детского дома у Вас сохранилась? – я немного озадачил заведующую.