Пламенный покров

Это гораздо выше поневоле вбитых в голову, словно шурупы молотком, самодурства и надменности.

– Идём, – охотно согласилась девушка, слишком уставшая уродливо выделываться перед незнакомым человеком. Впервые за эту утомительную бесконечность к ней относятся по-доброму, и на это нельзя не ответить, даже скупо переломив страх и гордость.

Даглас встал, торжественно достал из шкафа примятый серый халат и протянул девушке. Печник сам себе не мог объяснить, что испытывает… счастливое возбуждение от того, что смог хотя бы ничтожную малость расположить к себе одичавшую девочку, или судорожную растерянность от расползающихся зловонной плесенью мыслей, как поступать дальше в общении с новым для него лицом.

Но сам план виделся коротким до безобразия. Без проблем доехать до Ноны, дабы она приютила у себя несправедливо осуждённого на казнь сиротливого ребёнка.

Даг терпеть не мог думать наперёд, и внутреннее чувство благодатного принятия посоветовало ему импровизировать.

Лойс взяла гигантский, пропахший сухой деревянной темнотой, халат и надела его сверху на робу, полы вытягивались до самых её пят.

Они дружно спустились из номера вниз, в дверь под лестницей, которая вела в столовую.

Зал напоминал больничную операционную своими белыми стенами и уныло продирающимся через прозрачный тюль светом из окон. Длинные лампы сверху к утру не горели, зеленоватый линолеум скользил под ногами, опущенный в таинственную полутьму. Воздух застоялся, как липкое подтаявшее масло, и в нём застряли, трепыхаясь, невесомые запахи кипящего молока, овсянки и приторно сладкого листового чая.

За квадратными белыми столами кое-где редкими кучками расположились постояльцы, одновременно ели и важно, неторопливо журчали сиплыми утренними голосами.

Лойс и Даглас наскоро заняли свободные места в углу, дальше от суеты, на деревянной столешнице уже стояли чуть подстывшие тарелки с кашей и стаканы с чаем, стеклянные края слегка запотели и покрылись мелкими капельками.

Девушка глубоко вдохнула мокрый запах пресноватой овсянки в радостном трепете. Так оскорбительно странно, что это не мерещится, не достойна она этого тепла, спокойствия, этой очаровательной каши…

Лойс притронулась к ложке, дотошно убедившись, что это всё настоящее, и принялась за еду так осторожно, словно набирала из тарелки не кашу, а расплавленное железо.

Несмотря на то, что беглянка катастрофически терялась в догадках, к чему затевалось всё её спасение, она чистосердечно благодарила Дага где-то в завёрнутых в дремучий в туман жизнерадостных мыслях. Так или иначе, он не дал ей погибнуть там, в снегу, и ей стоит отплатить ему хотя бы признанием.

Даглас смотрел на маленького найдёныша с таким бойким участием, будто без него под ней провалится пол, и она упадёт в чистилище. Конечно, ситуация не заслуживала такого титанического волнения, но справиться с паническими нападками из головы у печника получалось через пень-колоду.

– А ты есть не будешь? – озадаченно спросила Лойс, с безучастной досадой провожая глазами слетающий с соседней тарелки пар. Впрочем, она подозревала, каким будет ответ.

– Я такое не ем. Да и смысла нет, сгорает быстро, – рассудительно развёл руками Даглас. Голод заставлял его сердце недовольно тарахтеть, болезненно плюясь мокрым дымом, но дров он поблизости не нашёл, что вызывало в голове разочарованную, свирепую мигрень. – Да и… Поверь мне, забрасывать овсянку в топку на глазах у честного народа немножко некультурно.

Лойс застыла, поднеся ложку к губам, словно её окунули в головой в битый лёд. А ведь правда, и чего она так сглупила. Девушка слизнула кашу с чумички и дубовато произнесла:

– Я об этом не подумала.

– Хотя чай вкусно пахнет. Хлебну стаканчик, – Даглас со смаком втянул носом ароматный вихрастый дым, лениво плывущий от стакана к потолку. Побаловать себя стоило, да и совесть пагубно изжевала душу – не может же он совсем не послушаться заботливого наставления Ноны.

– А разве огонь не потухнет? – обескураженно возразила девушка, переведя пытливый взгляд вниз, где под столом пряталась печка во второй половине тела мужчины.

– От чая?.. С какого перепуга. Есть, понимаешь ли, вода чайная, а есть святая, – наставительным тоном пояснил печник, эмоционально взмахивая рукой, словно дирижёр. Хотя при этом лицо у него выражало крайнюю серьёзность, от которой даже свет испуганно шарахнулся, бросив мрачные тени в глазах Дагласа. – Это вещи разные.

Что угодно мужчина мог скрыть за искренним добродушием, но только не темы смерти. Любое слово о разрушении жизни повергало его в спутанный шок, крошило в пепел тело ненавистными приступами воспоминаний.

Он не хотел делиться этим нечеловеческим ужасом с девочкой, пусть даже ненароком, но ей стоит знать хотя бы малую часть этого изведённого годами сокровенного. А остальное не играет роли. Оно останется внутри него, задушенное в цепях, приваренное к стене скобами, немое. Так гораздо лучше.

– А женщина, к которой ты меня повезёшь… Она кто? – любопытно наклонила голову Лойс, всё ещё не решаясь начистоту смотреть мужчине в глаза. Её выцветший взгляд блуждал по остаткам каши, которые она увлечённо соскребала ложкой.

– Полевой врач, – ответил Даглас, поставив локоть на стол и оперевшись щекой о кулак. Он чутко улыбнулся, благосклонно располагая девушку к своим словам, хотя в подруге положительно не сомневался. – Мы с ней знакомы с детства. Уверен, она тебе понравится.

– Её не смущает, что ты демон? – косо воззрилась на печника Лойс, осудительно словив лицемерный подвох. Дружить с нечистью с её малограмотной точки зрения могли только безнадёжные психи и юродивые-идолопоклонники, которых даже иерарх опасался.

– Я бы сказал, она единственная, кого это не пугает, – отрадно ухмыльнулся Даглас. Он бы ни на что в этом грёбаном мире не променял того единственного человека, который не впадает в истеричное смятение при виде его бурно горящего нутра.

Лойс подняла голову и впервые с ярым отрицанием заглянула Дагласу напрямую в глаза, всего на жалкое стыдливое мгновение, чтобы снова угрюмо отвести обожжённые зрачки в сторону. Её невыносимо воротило от лицемерия, но в её чувствах металась лишь половина правды. Глухой страх и непритворный интерес вцепились друг в друга намертво спаяными кусками стали, и что из этого с потрохами поглотит другое решала только запоздалая оробелая благодарность.

– Я тоже не боюсь, – бойко возразила беглянка, смятенно изучая прожилки в столе. Сторона выбрана, идти на попятную поздно. Но посмотреть, что будет дальше, имея только пришибленную надежду, всё равно неистово подмывает.

– Прям-таки не боишься? – задрал брови печник, пытливо наклонившись к девушке, и улыбнулся с долей скабрезной иронии. Не то чтобы он мог прочитать потеряшку, как состав мешка соли, но сбитая на потерянные запинки дрожь в её словах объяснила всё.

Впрочем, Даглас совершенно не удивился. С тем, что со святой уверенностью рассказывают о демонах маленьким детям с самого рождения, и так сложно смириться. Тем более с тем, что это кровожадное чудище сидит сейчас перед тобой, безобидное и совсем не похожее на печь на паучьих лапах, которая глотает лёгкие и пожирает души.

– Да, – уже более складно ответила Лойс. Сдавать позицию показалось ей тараном стальной стены. Обоснованное недоверие Дагласа только раззадоривало её сомнения, и бессильная злоба рвалась через её короткий ответ.

– Приз тебе за второе место, теперь я спокоен, – Даглас смягчённо выдохнул, надув щёки и выпустив битый серый дым в ворот свитера. Он заплутал в собственных мыслях, но одно точно проступало долгожданным светочем сквозь них – уверенность. Спасённая жизнь согласна, чтобы её выручали дальше, трепетно неся под крылом.

Это дороже всего. Доверие к проклятой твари, как человеку, вытащившему мёртвое тело изо льда в пламя.

– Ладно, поверю, на слово, – девушка соблаговолила смириться с тем, что её нагоняет прытким кошачьим шагом. Добрая женщина, готовая взять её к себе, даже такую грязную и необузданную, и далёкий путь прочь от казни и прошлой жизни вместе с плотоядным демоном с такими непосильно уставшими бледными глазами.

Будь что будет.

Даглас встал, довольный и утомлённый, взял в руку стакан и вторую дружественно протянул Лойс. Та наскоро допила чай, подорвалась с места и вперёд него, несколько эмоционально смутившись его очередному жесту, поспешила вон из столовой, всё ещё зашуганно опасаясь брать его ладонь.

Мужчина развёл руками, уязвлённо поджав губы. За пару часов подружиться не получилось, но другого он и не надеялся получить от себя и злобной сироты.

– Не хочешь как хочешь.

Как ни странно, девочка ждала его у лестницы, и поднимались они уже вместе. Очевидно, Лойс просто забыла номер снятой комнаты, но говорить об этом вслух казалось ей постыдным.

Как и то, что она так враждебно относится к человеку, который от доброты душевной вытащил её из снега. Дура, ну как её после этого не казнить?

– Спасибо… что меня спасаешь. Это не так уж и важно.

– Каким бы демоном я ни был, для меня это в радость, – с тихим смехом ответил Даглас, доставая ключи из кармана истёртых брюк. Боевая девочка, осуждённая на смерть за попытку защитить себя от боли – её жизнь изначально пошла не так, как нужно…

Их жизни.

Никто не заслуживает того гиблого ужаса, что пережил он.

Ближе к обеду Даглас решил всё же разжиться чаем и осторожно вылил его в пламя, от чего в воздух комнаты душно впитался запах кислого дыма и приторно сладкой листовой воды.

Лойс лежала головой в подушку, напряжённо стараясь заснуть. Но белый и гадливо ползучий белый свет дня рассеивал серые круги в её глазах, заставляя мозг всякий раз просыпаться резко и мучительно, словно виски выбило топором.

Сдавшись, девушка недовольно села на кровать и свесила ноги. Босые, сухие, с кровавыми трещинками в коже…

Даглас озабоченно осмотрел девочку с головы до ног и сочувственно протянул, закинув ногу на ногу:

– Надо тебя одеть.

– Здесь нет ничего, кроме халата, – опешила Лойс, удручённо оглядываясь в поисках обуви или тёплого верха.

– Поэтому пройдёмся до ближайшей бакалейной лавки, – залихватски предложил печник, поднимаясь с места и стягивая пальто. Мысль купить беглянке душегрейку в дорогу с самого утра вопила в голове, требуя внимания, душевно хотелось сделать такой добрый шаг в сторону хорошего расположения Лойс.

Девушка пунцово зарделась, ощутив себя до противного неловко, на розовой коже веснушки смотрелись маленькими тусклыми искрами. На неё свободно тратят деньги, ради того, чтобы она не замёрзла… Эта обыкновенная доброта пугала страшнее плотоядных демонов из ада, и подсознательно Лойс понимала, что в этом нет ничего особенного, что так должно быть. Но старые привычки безжалостно говорили другое, шипами въедливой ржавчины врастая ей в сердце.

Даглас заботливо накинул на плечи девушки своё пальто, и они спустились на улицу.

Снаружи серыми мыльными бликами сияли окна, дома из кирпича и дерева, кованые заборы, паровые автомобили с выпуклыми круглыми фарами и высокими выхлопными трубами увязли в раскисшем снеге, хрустящем, как битое стекло. Небо морозно трещало, медленно дрожа, как голубая водная гладь, булыжная дорога обледенела грязной прозрачностью, лопаясь грохотом под копытами лошадей и толстыми зимними колёсами. Над крышами плыл вязкий дым, ревело пламя в топках машин, люди торопливо шли куда-то, молча, суеверно боясь, что холод схватит их за язык.

– Никуда не отходи, ладно? – серьёзно попросил Даглас, осторожно схватив Лойс под локоть. Не хватало ещё потерять её в буйно летящей толпе, а уж если там законники…

– Я знаю, не тупая, – огрызнулась девушка, гневно вырывая у него руку и зябко спрятав нос в ворот пальто. Она до беспамятства не любила, когда ей так тупо говорили очевидные вещи, это выводило её из себя похлеще оскорблений.

Печник широкими шагами поспешил вперёд, внимательно оглядываясь и наблюдая, идёт ли потеряшка за ним. Он слегка расстроился её реакции на его утомительную тревогу, но, возможно, он и переусердствовал, схватив её под руку без спроса.

Они прошли молча до другого конца улицы, Лойс испуганно шарахалась от огромных лошадей и надрывно орущих автомобильных клаксонов. Она совсем отвыкла от внезапной опасности городских дорог, и, сама того не осознавая, старалась держаться ближе к единственному человеку здесь, относящемуся к ней не как к живодёру. Она обиженно семенила за Дагласом, цепко схватив его за край свитера узкой воспалённой рукой, хотя выражение её лица оставалось всё таким же сердитым.

Даглас чувствовал неотрывный умоляющий взгляд девочки, и это немного смягчило его печальное возмущение. Ей приходится чертовски нелегко с таким ярым характером, и уживаться с Лойс придётся ещё долго и волоком. Печник обернулся на девушку и ободряюще улыбнулся.

Деревянная дверь небольшого облупленного дома в переулке открылась, приветственно звякнув колокольчиком. Даглас зашёл внутрь и провёл в помещение Лойс.

Внутри расположилась длинная стойка на три стены и полки, опрятные, с параноидально ровно расставленным товаром. Продукты, инструменты, всякого рода зонтики, платки, шарфы, часы, паровые насосы… По центру ютилась дверь, такая маленькая, словно вырезанная с расчётом на продавцов-гномов, и из неё, согнувшись вдвое, выполз и сам консультант.

– Добрый день! – жизнерадостно произнёс молодой владелец стойки, выпрямившись и взмахнув каштановыми кудрями. Лицо у него было узкое, с огромными и серыми, как у совы, глазами, но такими гладкими чертами, что вовсе не запоминалось. Зато через переносицу у него с одного и другого конца выглядывала короткая позолоченная струнка с двумя аметистами на тоненьких цепочках, которые раскачивались в такт его голове.

Современный денди, Даглас всегда искренне восхищался их образом.

– Здравствуйте, у вас тут маленькая гостья. Сможете ей одёжку и обувь по мерке подобрать? – Даглас слегка вывел вперёд застенчивую Лойс, которая встревоженно пыталась спрятать нос поглубже в воротник.

– Без проблем, проходи в комнату и раздевайся, – молодой человек придирчиво окинул взглядом растрёпанную девочку, будто уже снимал с неё мерки глазами.

Девушка умоляюще посмотрела на Дагласа, диковато дёрнув его за край свитера. Стоять одной посреди комнаты и голой, как на разделочной доске… Лучше утопиться, чем позволить себя трогать, а вдруг этот подозрительный чухан узнает её в лицо, а если…

– Не бойся. Я за дверью, – мужчина тяжело сглотнул рвущийся пронзительными клубами дым и утешающе улыбнулся. Он заранее подготовился ко гнетущей боли в обожжённом горле, хотя стараться не дышать жаром в помещении представлялось мерзким до головокружения.

Бросить Лойс одну в чужом для неё месте гораздо хуже, чем тошно давиться воздухом… Скорее бы на улицу. Замешаться среди густого, как гудрон, дыма машин без посторонних угрюмых взглядов…

Девушка, успокоенная мыслью, что её не оставят наедине с незнакомцем, робко прошла в комнату, и продавец запер за собой дверь.

За проёмом оказалась обширная комната, заросшая пылью, как мхом. Среди множества рассохшихся стеллажей ютились коробки, свёртки, стопки, наверняка с самыми разными вещами. Под низким потолком висели маленькие газовые плафоны, желтоватый свет окроплял бронзой сероватый кирпич.

Беглянка начала понемногу стягивать с себя пальто, оставаясь в одном халате. По плечам дробью прошёлся омерзительно мокрый холодок, но волнение постепенно поверженно улеглось на дно груди, сердце устало и притихло.

Ей никто ничего не сделает, пока рядом есть Даглас…

– Встань-ка ровно, руки разведи, – продавец осторожно поднял её руки, касаясь их самыми подушечками пальцев. Он серьёзно и сосредоточенно измерял глазами маленькие и худые габариты девушки. – Вот так.

После чего торговец достал из кармана лиловых брюк длинную ленту с разметкой и начал обвивать ею буквально всё. Ну, так казалось Лойс, ибо она не понимала, зачем для подбора одежды нужно знать размер талии.

Записав всё в маленьком огрызке бумаги обкусанной перьевой ручкой, продавец удалился ненадолго, и громко зашуршал чем-то на другом конце зала.

– Рубашка, брюки, тёплые ботинки, шарф и пальто, юная леди, – юноша вернулся со стопкой одежды преимущественно бурого оттенка, при этом смотревшейся чистой и опрятной. Он сложил набор на руки девушки и с гордой торжественностью разрешил: – Одевайтесь.

Затем он вышел из комнаты, оставив Лойс переодеваться. Она смогла выдохнуть свободно, словно с её шеи наконец сняли острое лезвие удавки, и воздух тонкой струёй потёк в сжатую трахею. Беззащитность повергала её в шок, и она не сразу отошла от этого потрясённого бредового состояния.

Вышла к терпеливо ждущему Дагласу Лойс уже в обновках. Непривычная телу мягкость и податливость ткани заставляли её незаметно дрожать с жесточайшей непривычки, но она трепетно радовалась этому чувству, хотя и немного нерешительно.

– Красавица, – в тихом восхищении Даглас бурно похлопал в ладоши и, задорно улыбаясь, покрутил кистью в броском жесте. – Повертись.

– Смеёшься что ли? – грозно уставилась на печника девушка, оскорблённая такой бестактной просьбой. Она что, модель, чтоб вертеться?

В мрачной подвальной глубине души ей хотелось покрасоваться перед зеркалом, упоённо смотреть на бегущие мутной молнией блики на кожаных сапогах, вдохнуть свежий горьковатый запах шелковистой подкладки… побыть хотя бы несколько секунд беззаботной маленькой девочкой.

Но она никогда не была такой. Её безвозвратно лишили этого детского очарования миром, и теперь всё это баловство казалось ей бесполезным и непристойным.

Даглас досадливо махнул рукой и печально нахмурился. Лойс выросла, не зная радости от простых вещей, и ей уже поздно возвращаться к этому. Убивающее чувства в мерзкий пепел сострадание теребило исцарапанное железное сердце, хотя мужчина понимал, что ещё рано искать способ излечить беднягу от этой саднящей злости.

А ведь она совсем несчастна…

– Тебе хоть самой нравится? – участливо поинтересовался Даглас, слегка сгибаясь на уровень глаз девочки, чтоб миролюбиво выцепить её всё ещё чертовски обиженный взгляд.

– Угу, – согласно кивнула Лойс, демонстративно опустив голову на новую обувь, дабы не смотреть на приставучего Дагласа. Она понимала, что он всего лишь присматривает и заботится о ней, но на этот раз раздражение взяло своё и грубо стинуло молчанием её хрупкие рёбра.

– Посчитайте нас, – печник залез в карман и безропотно выудил оттуда все ассигнации и монетки, которые у него остались.

«Придётся ехать в товарном… но зато потеряшке тепло» – Даглас умильно ухмыльнулся этой мысли и, рассчитавшись с продавцом, открыл дверь на улицу, вежливо пропуская Лойс вперёд.

– До свидания! – весело прокричал вслед юноша, прежде чем дверь с сахарным звоном закрылась, и аметисты в его носу плавно качнулись, будто провожая обоих в далёкий путь.

Даглас, наконец, смог выпустить дым из лёгких. Белки глаз у него покрылись алыми трещинками сосудов, а кожа побледнела ещё больше, словно он начал понемногу болезненно растворяться в воздухе. Рвущим на осколки глотку подступил кашель, врезавшись в горло щербатым ножом.

Печник зашёл за угол, опершись о стену, ноги его не держали, похожие на размякшие мешки, полные колючего песка. В глазах гуляла острая шероховатая темнота, лёгкие свело жутким воспалённым спазмом.

Даглас закашлялся, надрывно, булькая, от губ потекла вязкая мазутная струйка. Кровь, смешанная с сажей, разъедала нёбо терпкой горечью, сердце поперхнулось и пропустило удар, выстрелив в голову слепящей свирепой болью.

Казалось, припадок длится веками, разлагая тело на гниющее зловонное мясо, безжалостно сжигая его в мокрый пепел… И снова, и снова, и снова…

– Даг? Всё хорошо?

Глухо обеспокоенный голос Лойс вывел печника из мучительного, удушливого оцепенения.

– Д… Да… Я в порядке, – пытаясь сипло отдышаться, ответил мужчина. Морозный тягучий воздух потёк в истрёпанные лёгкие, пламя вспыхнуло, с кровавой жадностью хватая живительный холод.

Он соврал.

Зачем? Может, чтоб девушка не теряла безмятежное чувство безопасности, впервые за долгое время так нежно подаренное ей. Он не может оплошать, это убьёт её без следа, размажет по раскалённому бытию. Они оба погибнут…

– Я вижу… – с мрачным недоверием сощурила глаза Лойс, растерянно посмотрев куда-то в сторону гневно трещащей и трепещущей жаром топки печника. – Ты болеешь?

– Возможно… но это не важно, – Даглас слабо, умиротворённо улыбнулся, смятенно показывая снаружи мужественную уверенность, хотя всё тело изнутри тлело болью, словно изрезанное тупой пилой на куски. – Идём скорее, нам надо успеть на паровоз.

Печник дружелюбно протянул спутнице руку, второй торопливо стирая с губ кровь. Алые капли уродливо впитались в белую шерсть свитера, но мужчина не обратил на это внимания.

Девушка замялась на мгновение, но легонько сжала его прикрытые помятой перчаткой пальцы. Может, она просто не привыкла к такому самопожетвованию, поэтому так по-звериному огрызается… Но печник благодушно даёт ей шанс, смиряется с её отвращением, берёт её с собой, чтобы укрыть от подступающей ледяными шагами смерти.

Значит… ей стоит отдать ему должное. Согласиться на помощь, как бы сильно он её ни бесил.

3

Трупы…

Сваленные ломаными, разодранными в мерзкие, склизкие и кровавые ошмётки, гнилые, могильно угасшие.

Земля с мокрым хлябаньем проваливалась под ногами. Из неё, как из грязной зловонной бездны, торчали измученными оскалами покорёженные останки печей, оторванные руки и ноги, покрытые размазанным слоем пыли и крови, головы с открытыми в истошном предсмертном крике ртами и бледными, высохшими до рыжих трещин, глазами.

Тела стелились по земле грудами мяса и железа, словно беспорядочно опавшие золотистые от ржавчины листья. Бешено изуродованные, замершие в посмертном вечном молчании.

Худые и синие от сырого дрянного холода ноги в истрёпанных дырявых ботинках осторожно ступали меж хрупких, трухой рассыпающихся перед глазами мертвецов, испуганно поскальзываясь.

Ступни нестерпимо саднили, будто в них вбили дюжину гвоздей, выворачивающих мясо наружу при каждом шаге. Нервы воспалённо пульсировали, отдавая лихорадочной темнотой в глаза и сковывая тело душной слабостью.

Он так долго шёл, а поле трупов всё не кончалось.

Мысли растерянно барахлили, голова заполнилась до одури терпким дымом. Больше ничего, только шероховатый звон в ушах…

Мальчик потерянно сел под осколок серой покрытой разводами извести стены, подобрав стёртые в кровавые клоки колени к груди.

Лёгкие измотанно гудели, наполненные сырым паром, он нервно вздрагивал, чувствуя, как гадко замерзает его сердце, неслышно пропуская удары и болтаясь в лоне, как мёртвый кусок плоти. Безжалостный весенний мороз словно зверски содрал с него кожу, изломал кости в ледяной прах.

Огонь тревожно задыхался, безвольно ползая по дну печи. Бледные растрёпанные отблески впитались мокрую землю, гуляли жёлтыми змеями по стали печей, задушенно погасших в палых обмякших телах, застревали сизыми искрами в траве.

Поле беглыми вспышками меркло, словно ныряя в тьму бешеными рывками, застилалось мутной кровавой водой.

Слёзы засохли грязными струйками на пепельно-белом осунувшемся лице с равнодушно подёрнутыми слепым туманом глазами.

Он уже ничего не чувствовал.

Казалось, он потерял сердце где-то там, среди бесправно убитых. Один, покорно обезумевший внутри груды железных костей, гниющего мяса и мерзко сжирающего кожу смрадного дыма.

Если бы только он мог умереть, чем видеть всю скорбь мира, истошно отрекаясь от эмоций и неумолимо сходя с ума…

Если бы…

Всё погибло. А он остался жив.

Мальчик измученно спрятал голову в колени. Из хрупкой полудрёмы к нему неслышно протянула руки тень, источающая трепещущий свет, такой незабвенно тёплый и ласковый, что хотелось надрывно рыдать от неистово печального чувства потери. Она что-то далёкое и расплескавшееся тихим эхом говорила безумно родным голосом матери и с предсмертной горькой нежностью гладила его по голове. Отец со своей косой от шрама ободряющей улыбкой гигантской ладонью потрепал его за плечо, пропадая в трясине уставшего сознания. Их полные тяжело скрытой тоски слова, признания, мольбы, сожаления… они то возникали всполохами огненного треска, то медленно уходили, глухо впитываясь в мрак.