Три шершавых языка

– Проклятье! – выразилась она. – Все гораздо хуже, чем я думала!

Она ринулась к середине комнаты и бросилась искать веревку на полу, что была привязана к крышке погреба. Потянув за нее, она открыла черный проем.

– А ну мигом вниз! – скомандовала она.

– Но папа? – пытался упираться я.

– Я сказала, быстро! – прикрикнула она и сверкнула глазами ярче тех молний, что сияли снаружи.

Она спустилась в погреб следом за мной и захлопнула крышку. Сама же крышка ни на чем не держалась, а лежала на досках и гремела под действием сквозняков. Моя мать, ожидая любого развития событий, схватилась за веревочную петлю и больше ее не отпускала.

Первым делом ветер вырвал крышу нашего дома. Не сразу, но все же справился с ней довольно легко. Сначала она медленно, с оглушительным треском и скрипом начала отрываться от стен. Два ее угла поднимались все выше и выше, и вот уже она почти взлетела, но вдруг ветер прервался, и она с сильнейшим ударом, подбросившим дом, грохнулась обратно. И вновь треск, она снова взлетает, скрипя выдираемыми гвоздями, и вновь падает. Третий раз она не выдержала. Словно накопив силы и ярость, она вырвалась на свободу. Взлетела и грохнулась, но уже в отдалении, едва слышно, оставив дом наедине совсем с другими звуками, в ожидании еще худших событий.

С этой секунды сквозь щели погреба проникал свет сверкающих вспышек молний, и проглядывалась гнетущая чернота небес. А капли дождя с песком просачивались по краям. Теперь все, что нас отделяло от внешнего мира, это несколько половых досок. «Хоть бы один обнадеживающий лучик солнца», – звучало в голове.

Удивительным было это чувство призрачности человеческой жизни, такой слабой, такой хрупкой. Любое явление природы может с легкостью забрать твою душу, будь это жара, холод, дикие животные или сильный ветер. И думая об этом, начинаешь глубже понимать, как человеку мало все-таки нужно и как бессмысленно его существование без этого великого чувства безопасности.

Следующей на очереди оказалась входная дверь. Она распахнулась и как давай стучать об стену, настойчиво, злобно, безустанно. Но внутри, в темноте погреба, казалось, будто кто-то колотил в нее, требуя получить свою жертву по праву силы. В конце концов, и ее тоже сдуло прочь, сорвавшись с петель.

Ветер становился сильней, это чувствовалось по свирепевшему реву, что он издавал. Поддувая под крыльцо, он принялся сотрясать пол, а вместе с ним и голые стены. Мать небрежно вышвырнула все банки с плодовыми заготовками из небольшой ниши в глубине погреба и заставила меня туда протиснуться. Сама же туго обмотала веревочную петлю крышки погреба вокруг своего запястья, чтобы не упустить момент, когда вдруг ветер начнет ее вырывать.

И тут затишье. Почти мертвецкая тишина. Многообещающая тишина, нарушаемая лишь звуками падающих с высоты мелких камушков о доски пола. Невероятно, но и щели в полу засветились ярким солнечным светом. «Неужели все беды позади, – думал я, – вот только где же отец?» Я спросил мать, можно ли мне выбраться наружу, но она лишь взглянула на меня из-под нахмуренных от дум бровей и резко помотала головой. Все ее нервы были напряжены до предела. Без сомнений, она и сама гадала, что могло произойти с ее мужем и что ей следует делать дальше. Она сидела на корточках, практически всем весом повиснув на веревке, и ждала чего-то, прислушиваясь. Знала ли она, что у нас впереди, для меня было загадкой.

Ветер снова вернулся. За считанные секунды он набрал ту же силу, с какой перед этим разрушил наш дом. Послышались странные звуки, словно что-то волочилось по земле все быстрее и быстрее и со страшной силой это самое вмазалось в стену постройки, практически подняв целый ее угол в воздух вместе с полом. Было невероятно шумно и невероятно страшно, и мать отчаянно пыталась успокоить меня, хотя смысла в этом не было. Я, как и прежде, молчал, забившись в нишу, и вместе с тем пребывал в ужасе, сковавшим мое тело.

– Это всего лишь крыша, это она ударилась о стену, – кричала она, пытаясь перебороть свист ветра и стук камней.

Но мне уже не верилось в счастливую развязку сегодняшних событий. Почему-то во мне родилась твердая уверенность, что все несомненно закончится грандиозным финалом, страшным и оскорбительным. Чем-то, что заставит меня пожалеть о том, что я человек думающий и, главное, любящий. То самое, чего я больше всего боялся, и произошло.

С той же подлостью, с какой дерзким пинком разрушаются песочные замки, ветер вырвал с корнем остатки дома и начал их то катить, то подбрасывать вверх, как какую-то картонную коробку, подхваченную из мусорного контейнера. Он рвал стены на части и выдергивал бревна вместе с половыми досками, словно желал отомстить, показать свою свирепую ненависть ко всему человеческому.

Вместе с домом исчезла и мать. Она даже не успела понять, что произошло. Проклятая веревка, которую она обмотала вокруг своей кисти, просто утянула ее за собой, и теперь нет дома, нет стен, нет того мира, в котором я чувствовал себя в безопасности, где жили самые дорогие мне люди. Ничего не осталось вокруг, кроме голой степи до самых границ горизонта. Теперь я один, под властью любых обстоятельств.

Но самое главное: похоже, я вспомнил, как выглядят мои родители. Я нисколько не сомневаюсь, что это именно они. Подозреваю, их явление было не просто так, а может, я все сочиняю, – закончил Марк.

– Не самый лучший твой сон из тех, что ты мне рассказывал, – ответила ему Ангела и мягко сжала его плечо. – Но давай не будем сгущать краски, ведь тебе приснятся еще тысячи других, не менее впечатляющих.

– Таких, спасибо, больше не нужно. У меня даже сердце почему-то болело все утро.

– Больше и не будет, я уверена, – успокоила она, пощекотав кончиками пальцев его шею.

Глава 9

Счастье не может быть долгим, так, кажется, говорят. И несмотря на всю кричащую трагичность, это правильное выражение. Когда ты счастлив, то время бежит в сотни и даже в тысячи раз быстрее. Почему, я и сам не знаю. И будучи таковым целую жизнь, ты проживаешь ее, не успев задуматься о том, что можно и нужно за что-нибудь такое зацепиться, что-то сделать, чтобы время хоть немного замедлило свой темп. К тому же, кроме скоротечности счастья, есть достаточно много жизненных обстоятельств, готовых испытать его на прочность.

– Ангела! – вмешался в разговор чей-то запыхавшийся голос прямо из дверей читального зала. – Тебя вся школа ищет! Скорее иди в приют, тебя там ждут.

– Наверное, опять к тебе приехали, – не чувствуя подвоха, предположил Марк.

– Что-то я не уверена, – ответила она как-то подавленно. – Обычно ко мне на выходных захаживают. Но в любом случае я должна пойти узнать, в чем дело.

Она поднялась со стула, поправила свое платье, повесила рюкзачок на плечо и направилась к выходу. Прямо перед дверьми она остановилась и повернулась к Марку лицом.

– Марк! Очень важно выказывать упорство и самоотверженность, когда идешь к своей мечте. И самое главное, чтобы она была благородной, – произнесла она то, что, по мнению Марка, вообще не имело в данном случае никакого смысла. Затем она развернулась и вышла вслед за посыльным.

***

О том, что Ангелу удочерила парочка американцев, Марк узнал на следующий день, когда, к своему удивлению, не дождался ее за партой перед началом урока. Все девчонки к тому времени давным-давно были в курсе событий и охотно поделились тем, что сами услышали.

К десяти утра приехали люди из центрального приюта, а с ними два иностранца – мужчина и женщина. Они уже были замечены здесь за три дня до событий, и точно было известно об их планах кого-нибудь из девчонок забрать с собой. Никто и вообразить себе не мог, что Ангела окажется той самой подходящей кандидатурой. Ее поначалу даже и не рассматривали, ввиду ее особенностей, но кто-то припомнил ее владение английским языком, потому появилось твердое предположение, почему выбор стал очевиден. Прямо сейчас она находилась в Берлине и сегодня-завтра, как ожидалось, покинет страну.

Весь остальной день для Марка уже не имел никакого смысла. Уроки, учителя, звонки – зачем все это? Кому все это нужно? Как жалки и смешны человеческие телодвижения в едином бессмысленном стремлении куда-то, куда сами они не хотят, думал он. Но Ангела, разве она не могла отказаться? Она же обещала, мы же с ней договорились… Всего лишь три-четыре жалких года, и мы свободны, мы вольны делать все, что нашей душе заблагорассудится. Почему она так поступила? Хотя могла ли на самом деле она этого не делать? Все равно не верю, никому больше не верю. Никому и никогда.

У Марка закипала кровь от гневных мыслей, а его воображение подливало масло в огонь, описывая красочные картины ее измены. Легко и радостно она собирает свое жалкое тряпье и со счастливой улыбкой на лице, особенно яркими горящими глазами, садится в чистенький автомобиль. Мчится навстречу своему будущему, и жалкой слезинки не проронив. Именно так выглядели те, кто покидал детский дом и никогда больше не вспоминал об этом месте.

Что-то было такое в душе Марка, отчего хотелось просто сдохнуть. Притом сделать это назло, наказав всех и вся, всю концепцию поганой жизни, всю человеческую природу. Освободить любую живую душу от мук, подобных этим, раз и навсегда. Значит, вот он, тот самый ад, про который заикался Курт. Боже, нет, только не он! Он же редкостный подонок, он не может быть прав!

– Ничего, братан, – как-то по-особенному, дружелюбно встретил его Курт. – Не вини ее. Иначе поступить ей бы не дали.

– Но она могла хотя бы попросить задержаться на день, всего лишь на час. Мы хотя бы попрощались и…

– Она пыталась, правда пыталась, – солгал ему Курт. Ее всю зареванную отсюда чуть ли не волоком выпихнули. Директриса орала так, что окна во всем здании дребезжали.

– Правда? – удивился Марк. – Мне об этом не говорили, а ты откуда знаешь?

– Я все знаю, сколько раз тебе говорить! Это всего лишь старый добрый Злой Рок, он и не таких под себя подминает. Даже у богов поджилки трясутся при упоминании о нем, и ты помни о нем всегда!

– Значит, не все так плохо, – подумал вслух Марк.

– Да забудь! То ли еще будет впереди. В любом случае я тебе сочувствую, друг, и готов помочь, даже если тебе это не понравится. А в ближайшее время у тебя точно не будет времени, чтобы болеть душонкой, потому как страдать ты будешь от боли физической. Тут уж я постараюсь. Ну а теперь соберись, слизняк, иначе я лично выбью из твоей головы всю придурь, которой она тебя заразила! – закончил Курт, и ему снова вернулся настрой озлобленного отщепенца, отразившийся в отголосках заключительных слов.

***

Этим же вечером Курт его не трогал со своими тренировками. По счастливой случайности он был, похоже, вдрызг пьян, если судить по источавшемуся от него запаху. А значит, у Марка нашлось немного времени подумать о дальнейших планах. Но все, к чему он мог прийти, это то, что ему следует как можно скорее оказаться рядом с ней. Совсем не важно, где она объявится, пусть и на другом континенте, но я обязан найти ее. Сейчас, разумеется, предпринять ничего не получится, впереди целых три года, и только тогда прекратится надзор за ним. К тому времени он будет гораздо взрослее и снова сможет общаться с ней, любить, вдыхать полные легкие ее запаха, держать ее за руку, разговаривать, обнимать…

И если придется, а в этом сомнений уже нет никаких, он отправится на другой конец света. Пусть даже поиски будут длиться всю его жизнь, или она окажется замужней женщиной с кучей детей и мерзостным богатеем-мужем – главой мафии. Он во что бы то ни стало придет и заберет ее, наплевав на все преграды.

Глава 10

Удивительное все-таки это дело – силовые тренировки. Хочешь того или нет, насильно ли ты их выполняешь или по своей собственной воле, но действовали они успокоительно на переполненный гневом молодой организм. К тому же нашему герою пришлось сражаться с достаточно красочными, самоуничижительными сценами, рождавшимися в его голове. И в этом они также оказались полезны.

Марк и сам не мог представить, во что бы превратился его разум, если бы не Курт. Боль по всему телу и ежедневное смещение границ своих возможностей, как в области физической силы, так и силы воли, оказались довольно мощным средством в борьбе с унынием и неутолимой злобой на весь мир. К тому же его перестало беспокоить будущее, что ждало впереди.

Однажды Марка разбудил страшный удар по заду через решетчатое дно второго яруса кровати. Словно облитый ледяной водой, он подскочил на ноги и выстроился перед Куртом, прозябая от холода. Курт лежал, закинув ногу на ногу, в одежде на нерасправленной кровати. Он был явно не в духе.

– У меня кончились сигареты, так что слушай меня, – начал он. – Сейчас ты пойдешь на чердак. Там перед ним будет решетчатая дверь на замке. Один прут двери сдергиваешь и валишь дальше до слухового окна. Находишь веревку, и с ней по пожарной лестнице слева здания. Понял?

– Да, – ответил Марк.

– Тогда дальше. Привязываешь веревку к нижней перекладине лестницы, иначе потом ты допрыгнуть до нее не сможешь. Запомнил?

– Да.

– Значит, идешь дальше, и главное, никому не попадаясь на глаза, добираешься до левого заднего угла ограды. Там есть куст, в нем длинная палка, ею повыше подопрешь самую нижнюю линию колючей проволоки и под проемом выбираешься наружу. Запомнил?

– Да.

– Помнишь тот дом с продуктовым магазином, ну тот, что самый ближний? – спросил Курт, и продолжил не дожидаясь ответа. – Заходишь в третий подъезд за магазином и звонишь в квартиру номер 49. Кто если спросит, скажешь, что от меня. Отдашь деньги, а тебе передадут сигареты. Обратным путем убери все за собой. Понял меня?

– Понял.

– И не дай боже, тебя поймают или ты расскажешь, как выбрался, тебе лучше тогда сразу в окно прыгнуть. Понял меня? – доканывал его Курт, вкладывая в руку бумажные купюры и какой-то металлический предмет.

– Я понял, – ответил Марк как заведенный.

– Да, еще кое-что, – вспомнил Курт. – Сюда принесешь только одну пачку, остальное спрячь на чердаке. Но чтобы никуда это не пропало. В общем, скачи, скачи, быстрый олень. Скачи!

Марк нисколько не боялся оказаться в объятиях внешнего мира в нарушение режима заведения. Но уж точно никогда не бродил там глубоким вечером, хоть и ранней, но прохладной осенью, одетый в тапочки и легкую одежду. Волнение захлестывало его, сердце билось, отдавая ударами в ушах. Напряжение было такое, что казалось, воздух превратился в эфир, густой и упругий, всеми силами упиравшийся его движениям. Но оставить дело он не мог, следовало идти до конца.

Преодолев дверь расположения, он замер и прислушался, вдруг кто-то заметил его. Затем лестница до чердака, и путь перегородила решетка, сваренная из тонкой арматуры и железных уголков. Сверху все прутья держались намертво, снизу нашелся один подвижный. С диким скрипом Марк выдернул один конец арматуры и тем самым открыл относительно широкий лаз, пробраться через который не составляло большого труда. Дальше была сплошная темень, где и пригодился маленький металлический предмет – бензиновая зажигалка. Осторожно пробираясь до окна, он с трудом нашел веревку, брезгливо повесил ее на шею, подозревая, что к ней чего только ни прилипло. Чердак был просто засыпан птичьими отходами.

Пригнувшись и стараясь не издавать излишнего шума, он прокрался по крыше до пожарной лестницы и стал спускаться. Лестница обрывалась высоко от земли, потому, отмерив необходимую длину веревки, Марк привязал ее к перекладине и скатился по ней на землю.

Кругом была темень и мертвецкая тишина, нарушаемая лишь мчавшимися вдали автомобилями. Короткими перебежками Марк добрался до заветного угла забора и перемахнул через него именно так, как говорил Курт.

Все, наконец он за бортом! Наконец он сделал что-то такое, что делают лишь куцые единицы из самых отважных мальчишек! Этим, можно сказать, он достиг вершины местного криминала. Но все же Марка не покидал страх, а голову терзали мысли, что новые приключения могут принять самый неблагоприятный характер.

Марк пощупал в кармане деньги и побежал до магазина, озираясь и прислушиваясь к каждому шороху. Дорога была пуста, лишь повстречалась какая-то компания молодых людей, весело проводивших время, да собачник со своим питомцем. Тапки были не по размеру, отвратительно хлопали на бегу, потому большую часть пути Марк преодолел босиком по мокрым асфальтированным дорожкам.

Вот подъезд, квартира с поношенного вида дверью, и он давит на замалеванную краской кнопку звонка. Ответа поначалу не последовало и даже жалкого шороха. «Неужели все на этом так и кончится, – пытал себя Марк. – И почему я не догадался спросить Курта, что делать в таком случае?» Решив выказать редкостную настойчивость, он сделал еще один длинный и нудный звонок. Наконец послышались шаги в глубине квартиры, и прозвучал прокуренный женский голос:

– Кто?

– Я от Курта, – ответил напряженно Марк.

Голос что-то заворчал про себя, но ему теперь вторили звуки отпирающихся замков. Дверь приоткрылась, и через образовавшуюся щель на Марка уставился какой-то человек. Секунды, и дверь распахнулась шире, а Марк получил приглашение войти.

– Извиняй, у меня лампочка сдохла, – снова заговорил голос. – Сейчас включу свет в комнате, – что и было сделано.

Взору Марка открылась весьма понурая женщина, лет сорока пяти – пятидесяти, с длинными неопрятными волосами, крашеными и, скорее всего, грязными. У нее было явно пропитое лицо, не выражавшее адекватно эмоций, и неухоженные руки с грязными ногтями. Предстала она в дешевом ситцевом платье, моды этак двадцатилетней давности, довольно поношенном и выцветшем. К тому же оно казалось на размер-два меньше своей хозяйки. На небритых ногах красовались старые тряпичные тапки с дырками на больших пальцах и истоптанными задниками.

Вся эта «прелесть» дополнялась мрачным фоном грязной запустелой квартиры, больше смахивавшей на алкопритон. Отвалившиеся рваные обои, деревянные полы с облупившейся краской, старая замасленная мебель и тараканы, прятавшиеся от света то тут, то там. Смесь ароматов кошачьего быта, плесени и вовремя не выброшенного мусора сдавливала дыхание Марка.

– Что смотришь, ну не убрано у меня. Да и вообще не ждала сегодня гостей, – сказала она, не чувствуя смятения. – Так что же хотел Курт? – спросила она наконец.

– Он просил сигареты, – ответил Марк и высыпал из кармана деньги.

– Ага, щас приду, жди, – сказала она и исчезла в соседней комнате. Вернулась уже с блоком сигарет «Кэмэл».

– Сойдут такие? – спросила она и небрежно бросила их Марку.

– Не знаю, я не курю, – ответил Марк, поймав их.

– А куда тебе деваться! – нахально произнесла она и улыбнулась потерявшими форму губами. – Ну все, зайка, больше ничего не нужно?

– Нет, спасибо, мне уже пора идти, – поспешил Марк.

– Точно?

– Точно!

– Ну тогда катись колобком, парнишка!

– Спасибо вам!

– А знаешь что, – медленно процедила она, – я хочу кое-что показать.

– Спасибо, мне больше ничего не нужно, – поблагодарил Марк, но, не успев обернуться к двери, краем глаза заметил, что она поднимает подол платья. Взгляд как заговоренный вернулся на нее. Твою-то мать, что это за чертовщина!

Женщина стояла и смотрела на него с отвратительной улыбкой алкоголички. Ее руки держали платье у самой груди, и ниже пояса ничего не прикрывало совершенно голое тело. Джунгли, самые настоящие джунгли! Широкие просторы непроходимых зарослей лесов Амазонии спускались с холмов живота и ног куда-то в овраг. Марк в конце концов оторвал свой взгляд, развернулся и принялся судорожно пробивать себе путь наружу. Дверь же, как назло, была защелкнута на автоматический замок, но их на двери висело два. Сразу и не скажешь, какой именно препятствовал побегу.

Какое-то время мадам забавлялась его мучениями с одним, затем со вторым замком. Но все же пришла на помощь, вплотную прижавшись и обдавая теплом человеческого тела вместе со странным душком. Выкрутив защелки в правильную сторону, она отошла. Марк отпер дверь и как маленькая птичка, увернувшаяся от лап кошки, с блоком сигарет под майкой выпорхнул на волю. «Неужели люди делают так, – удивлялся Марк, – и почему я ничего особенного не увидел?»

Дорога обратно поначалу не доставила хлопот, но, оказавшись на пожарной лестнице, он с ужасом осознал, какую ошибку прежде совершил. Навязав непонятно каких узлов вокруг прутка перекладины, да еще и затянув их своим собственным весом, он с ужасом обнаружил, что не в силах отвязать веревку. Что бы он ни делал, ничего не получалось. Но бросить так было нельзя, ведь кто-нибудь заметит ее и сделает соответствующие выводы. Вдобавок ко всему, он уронил блок сигарет на землю, и пришлось вновь воспользоваться веревкой. Было страшно неудобно развязывать ее в полуподвешенном положении и при этом удерживать ношу. К тому же прутья были ледяные, и все манипуляции приходилось делать на фоне пронизывающей ночной свежести. Не жалея пальцев и ногтей, через боль, он все-таки отвязал веревку и полез с ней на чердак. Одна беда побеждена, но появилась другая: что делать с помятыми пачками сигарет? Ответ пришел незамедлительно. Оставлю-ка я их на потом, а сначала принесу целую.

– Молодец! – объявил Курт, когда получил свои сигареты, – а зажигалка?

– Забыл про нее, – замешкался Марк и отдал ее.

– Она тебе тоже поднимала подол? – спросил он этаким манерным тоном.

– Кто, а мм… да, поднимала, – ответил Марк.

– Ты ее хоть это…? – ехидно спросил Курт, мотнув головой.

– Нет, конечно, ничего не было. Фу-у!..

– Слабак! Но можешь идти спать.

Марк не стал рассуждать и сразу влетел под свое одеяло. Но сон не приходил. Кроме того, его руками и ногами завладела мелкая дрожь. Только сейчас он понял, что за время своего приключения промерз до костей. Ко всему прочему удовольствию, в крови свободно разгуливал адреналин, да и неподвластные мысли не давали покоя. Словно по инерции, они раз за разом прокручивали все произошедшие события, каждый раз искаженно, и снова давали кожей прочувствовать каждый эпизод. Проиграв бой в тщетной борьбе с навалившейся бессонницей, Марк побрел в умывальник и под светом обнаружил, что весь перемазан грязью черно-бурого цвета. Ржавая лестница и пробежки босиком не могли пройти бесследно. Марк быстро вымылся и рухнул в постель. Сон на сей раз пришел мгновенно.

***

К сожалению, для Марка вслед за этим походом начались и другие. Курту хотелось сладостей, и Марк приносил их. Но и деньги уже приходилось находить самому без дополнительных указаний. Просто чтоб было, а дальше импровизируй как хочешь. За сладостями следовали колбасные предпочтения, затем алкогольные, а иногда все вместе и сразу. Словом, дорога за забор была протоптана через чужие заначки, карманы, угрозы расправы над слабыми и несбыточные обещания вернуть долги. Курт даже прикинул, что за двадцать минут у него должно быть то, чего он сегодня желал, и злился, если ждать приходилось дольше запланированного.

Зато теперь Марка ненавидели все, кто мог вообще носить в себе ненависть. Его презирали даже самые отъявленные негодяи из местных и, отмечая это, Курт снова вносил свои комментарии.

– Опять ты думаешь всякую глупость про изоляцию и исключение из общества. Ну, раз тебя выбросили из волчьей стаи, становись же орлом, живи как орел, пари как орел, отрывай куски как орел от глупых баранов. Что тебе, мать твою, мешает?

В награду за сомнительные успехи Курт позволил Марку курить. Не сказать, что он очень-то желал еще одну зависимость, с которой проблем было больше, чем с любой другой провинностью. Но отказать Курту в его благодарности он не мог. Курт смаковал до половины и передавал сигарету Марку. Тот молча добивал ее. И все-таки сигареты вскоре пошли хорошо, даже очень хорошо. Курт никогда не ограничивал в них, главное, чтобы они имелись и для него где-нибудь поблизости, и Марк крепко с ними подружился. Что-то для Марка было в них такое, что непременно подкупало. Может потому, что наступало какое-то успокоение, и бушующий злой мир уходил на второй план. А может, оттого, что Курт в это время не терзал его нападками. Да, определенно это мои друзья навсегда, ошибочно заключил Марк, будто по щелчку пальцами откинув все свои сомнения на этот счет.

Глава 11

Как бы ни было нам плохо, но времена меняются и с ними возникают новые обстоятельства. Мне и самому сотни раз приходилось вспоминать с ностальгией то, о чем жалел каждый день в прошлом. Ведь правда, далеко не всегда перемены бывают желанными.

Как раз новые времена и наступили для Марка, когда перед его лицом предстал тот факт, что будучи на один класс старше, Курт должен был покинуть стены детского дома. Дальше его ждала профессиональная школа, и затем все удовольствия жить полноценной взрослой жизнью. Кроме него, в расположении нашлось еще несколько таких мальчишек, радостно предвкушавших перемены своей судьбы.