Три шершавых языка

Пистолет он тоже нашел именно в том месте, о каком упомянул Курт. Им оказался сверкающий полированным хромом, идеально вычищенный и готовый к применению Вальтер ППК. Этакий маленький умилительный гаденыш, с которым вряд ли захочешь пойти на серьезное дело, но все же задачи перед ним стояли сверхграндиозные.

Пейзаж из окон открывался вполне просторный, но чего-то чарующего, заставляющего накрепко зацепиться взглядом, в нем не было. В принципе, о номере сказать больше нечего.

Ах да, письмо, я не забыл! Курт не соврал, как никогда никому он не врал. Письмо действительно ждало Марка в довольно неожиданном месте. И где бы вы думали? Черт возьми, в пепельнице! Большая его часть была сожжена дотла, лишь жалкий клочок остался нетронутым. И это был не самый важный его кусок, но самый горький. Там Ангела просила Марка не корить себя за измену в Атлантик-Сити, да и вообще сбросить этот груз с плеч. Ведь это именно она просила Курта подвести его к этому поступку. В силу определенных причин она отдаляла замужество и потому была вынуждена пойти с ним на сделку. Других объяснений она не раскрывала, а скорее, они остались в утраченной части послания.

Марк был в бешенстве, в безграничной свирепой злобе, будто в жерновах переламывающей его со всеми его потрохами. Этим же вечером, нагрузившись алкоголем, он сжег остатки письма, но после, до последней секунды своей жизни, корил себя за это. Это были пусть и горькие, но последние, но единственные слова, что остались ему от Ангелы.

– Когда же ты прекратишь совершать глупости, – орал разгоряченный Марк в свое отражение в зеркале, пробудившись ото сна и осознав свой проступок. – Когда же ты… сукин ты сын?

Глава 50

На самом деле первое знакомство с восточной страной для Марка началось с двухнедельного запоя. Первое время он никуда не ходил, никого не хотел видеть и практически ничего не ел. Только пил и собирал коллекцию из разномастных бутылок на подоконнике.

Но, увы, к величайшему его сожалению пришлось натолкнуться на один маленький жизненный секрет. Даже убежденные алкоголики иногда вынуждены делать перерывы в своем глубоком увлечении. А Марка к этому подвели резкие боли в печени и стихийные рвотные позывы. Переночевав пару суток в обнимку с белым постаментом, он решил сбавить обороты.

Но когда проходил хмель, возвращалось это особое чувство одиночества, чувство стыда. Подозрение, что весь мир кажет на тебя пальцем, кривит лицом и сквозь искаженные в презрении губы называет жалким ничтожеством. Из-за каждого угла, из-под каждого куста, без перерыва, без устали, будто и делать ему больше нечего.

Каждый час в этом и без того «замечательном» месте тянулся особенно долго и мучительно, оставляя Марка наедине со своими мыслями, разъедающими мозг и душу. И все чаще на ум приходило пророчество Курта, желание прислонить к своей головушке бездумную железяку и представить всему миру свои шальные мысли обо всем на свете, вместе с кусками своих мозгов. Образы этого ритуала были постоянными гостями его разума, кроме всех прочих болезненных воспоминаний. Курт, Ангела, боль жизни, боль потерь, подлость этого мира, безжалостность проклятой судьбы, тотальная несправедливость – ничего хорошего нет на этом свете, черт меня побери. Нет, и не будет!

Но как же все-таки прекрасен этот пистолет. Маленький, тяжеленький, выполненный с величайшей точностью и аккуратностью. Будто ювелирное изделие или швейцарские часы. Возможно, это самая прекрасная механическая штуковина во всей этой стране. И почему раньше у меня такого не было, думал Марк, день ото дня вытаскивая свое сокровище из тайничка и лаская его взглядом. Скоро, очень скоро наступит та самая секунда просветления, когда я схвачу тебя уверенно и крепко и без единого сомнения воспользуюсь твоим невероятным навыком ставить жирные красные точки. Нужно лишь выждать время и чаще склонять мысли к этому. Все остальное придет само собой.

***

Еще несколько дней спустя полутрезвой жизни захотелось оглянуться вокруг. С переменой места для Марка стало неразрешимой задачей ложиться, как принято нормальными людьми, вечером и вставать утром. Все-таки разница в часовых поясах, по сравнению со штатовскими, была колоссальная. Потому, безвозвратно скомкав ритм жизни не без помощи алкогольных примочек, Марк подчинился своему особому графику.

Около шести часов вечера он покидал постель, шел ужинать в ресторан на первом этаже, а затем выпивал в номере перед телевизором, где просматривал видеокассеты на китайском языке, но с субтитрами на английском. Иногда просто с глупым видом листал китайские телеканалы, ничего от них не ожидая. Главное, чтобы мельтешило перед глазами. Под утро, обычно часа в четыре, в разуме Марка просыпалась загадочная сила, пробуждавшая его размять ноги. И однажды он отважился прогуляться за границы отеля, по окружавшей городишко сельской местности. Финишировал он примерно в десять-двенадцать часов дня, когда просто отрубался в одежде, развалившись в кресле после завтрака. Сам того не понимая как, но вечером снова обнаруживал себя в кровати, к тому же одетым.

Чуть позже утренние прогулки стали для него самой обязательной частью суточного цикла. Вернее сказать, самой терпимой. Несмотря на ранний час, сельская жизнь в это время уже начинала закипать. На пути ему встречались пастухи с коровами, кто-то что-то вечно копал или полол в полях, окружавших местные дороги. Или просто шел мимо быстрым шагом, не зная, стоит ли выдавить из себя приветствие столь необычному субъекту.

В один из дней Марк ощутил необычный прилив сил и бодрости. Скорее потому, что за прошедшие сутки обошлось без алкогольных вливаний. Используя этот редкий подъем настроения, он отважился пройтись дальше обычного, туда, где с высоты номера проглядывались любопытные объекты.

Он шел и шел в задуманном направлении, но чем дальше вела дорога, тем более диким становился окружающий пейзаж. Людей на его пути встречалось все меньше, и природа все больше брала свое над человеческой деятельностью. И вот две колеи превратились в одну узкую тропу, а кустарник цеплялся за ноги и промачивал росой брюки. Впереди однозначно ждал тупик. Но Марк не терял задора и продолжал свой путь, ради того, чтобы просто идти.

Он пересек болотистую местность, затем частый, как щетина зубной щетки, бамбуковый лес и, к своему удивлению, отметил, что тропа не только расширилась, так еще завлекала приятными ароматами впереди. Однозначно она должна куда-то привести, подумал Марк, и он не ошибся.

Какие-то постройки появилась вдали. Что-то архитектурно сложное, цветное и расплывчатое умело пряталось в листве. Но вместе с тем царственно-изысканное и строгое. И эта бессмыслица посреди смертельно-тоскливой глуши заставило любопытство полностью овладеть разумом. Шаг стал уверенней и резче. Предвосхищение наконец увидеть хоть что-то впечатляющее дало дополнительный источник энергии. Приближаясь к месту, он услышал звуки, похожие на звон гонга, увидел людей в странной одежде и, наконец, оказался там, где стоило сделать остановку и оглядеться.

Тем самым местом оказался огромный буддийский монастырь с высокими кирпичными стенами и монументальными храмовыми постройками внутри. Похоже, до монастыря здесь хозяйничал богатый феодал в своем прочном восточном замке. Монахи, несмотря на ранний час, уже полным ходом исполняли свои повседневные обязанности, облагораживали сад и окружавшие обитель газоны. На противоположной стороне дороги простирались ухоженные поля с посадками. Там же сгибались монашеские спины в своих неизменных накидках.

Прямо перед монастырем росло дерево с широкой кроной и ветвями, загнутыми, что странно, в одном направлении. Будто ему всю свою одинокую жизнь приходилось спорить и сражаться со шквальными ветрами и заодно выдавливать воду из гладкого валуна свисающими над ним корнями. В ветвях дерева были вплетены цветные ленточки, просто грандиозное количество ленточек самых разных цветов. И это действительно производило впечатление.

Марк сел на большой плоский камень, украшавший обочину дороги, достал серебряную фляжку из кармана и сделал пару глотков. Затем закурил и стал любоваться окружающими пейзажами. Место и вправду было настоящим подарком для любого путешественника. Особенно, если открыть его довелось без предварительного умысла.

И все здесь было особенно, если не волшебно. Любая мелочь, каждая мелкая деталь радовала и разум, и душу. И вместе с тем, во всем жила какая-то сила, склонявшая к спокойствию и размышлениям. Всякий предмет был на своем месте, будь то булыжник, торчащий вдоль дороги, или стриженый куст. Взглянув широким взглядом на подобную вроде бы обыденность, невольно начинаешь понимаешь, насколько важно и нужно находиться ей на этом самом месте, именно в таком положении. Ведь только тогда картина выглядит наиболее осмысленной и полной.

Какой-то звон пролетел над долиной, похожий на голос колокола, и все монахи как по команде оставили свои дела и направились в монастырь. То ли для принятия пищи, то ли для исполнения своих религиозных ритуалов. Один из монахов, с виду довольно преклонного возраста, но все еще бойкий, проходя мимо, вдруг остановился напротив Марка.

– Вы не могли бы не употреблять алкоголь и не курить прямо здесь? – обратился он к Марку на чистом английском языке. При этом он указал на фляжку, которую Марк все еще держал в руке, оперев ее на выставленное колено. – Окурки тоже, пожалуйста, подберите.

– Простите, – ответил Марк, – я плохо знаком с местными правилами этикета.

– Ничего страшного, вы, похоже, американец?

– Нет, не совсем. Но я долго прожил в Америке. А как вы догадались, на каком языке я говорю?

– У всех американцев схожая манера сидеть и оглядываться по сторонам. Словно вы хозяева мира. Прошу, не обижайтесь! Опять любопытство возобладало надо мной, а вы напомнили крохотный кусочек моей прошлой и почти забытой жизни.

– О, не беспокойтесь, я все еще больше европеец. Я так надеюсь, по крайней мере, – ответил Марк. – Ко всему прочему, меня и без того многие не любят, но меня это не особо тревожит.

– Какая же нелегкая судьба вынудила вас здесь объявиться? – спросил монах. – Ни разу не солгу, сказав, что за десяток лет встретил здесь не больше дюжины европейцев. А уж тем более, американцев.

– Да уж, нелегкая, – усмехнулся Марк. – Никогда не знаешь, куда судьба-злодейка тебя заведет.

– Не будьте к ней столь драматичны. Хотя мы все здесь монахи, но далеко не всегда ими являемся с самого рождения. Я, например, был топ-менеджером одной известной корпорации, но, приняв пару неудачных решений, разорился в пух и прах. И вот я здесь, работаю в поле, скромно питаюсь и целыми днями совершенствую свое тело и дух. И знаете, я счастлив только теперь. Всегда можно найти мир и спокойствие посреди хаоса мыслей, чувств и безумия цивилизованного мира.

– Я, конечно, извиняюсь, но не каждый в этом мире мечтает стать монахом, даже если и искренне поддерживает их. Кому-то нужно идти на войну, водить танкеры, работать в больнице, подчищать, извиняюсь, конюшни, а иногда забивать на мясо сотню-другую голов скота. Как по-вашему? – спросил Марк, вспомнив наветы Курта.

– Гм… и да, и нет. Ни вам, ни, впрочем, всему остальному миру ничто не мешает хотя бы в душе быть монахом-воином или монахом-целителем, да кем угодно.

– А вообще, если в этом необходимость, быть прежде всего монахом? – спросил Марк, начиная уставать от святотатских заумствований.

– Знаете, – прервался его собеседник, – мне сейчас пора на службу. Ну а если вы пожелаете поддержать наше общение, то обязательно приходите в монастырь. Часы открытия у нас с девяти, и я могу дать вам пару добрых житейских советов. Только прошу вас, свое оружие оставьте, пожалуйста, дома в следующий раз.

Марк тут же бросил взгляд в то место, где под его плечом висел пистолет. Странно, но вроде ничто не выдавало его наличие под кожаной курткой.

– Спасибо, конечно, вы очень добры, – поблагодарил Марк, по-светски улыбнувшись и, к своей неожиданности, осознав себя пойманным. – Я когда-нибудь к вам зайду. Все-таки здесь редко удается поговорить с человеком по-английски, – добавил он.

– Тогда до свидания!

– До свидания!

Монах уже начал уходить и на удалении в пару десятков шагов, вдруг обернувшись, прокричал Марку:

– Не считайте ваше появление здесь как что-то случайное, – случайностей не бывает! До встречи!

***

Дорога обратно была легкой и приятной, фляжка с алкоголем быстро опустела, а сигареты шли одна за другой. Сегодня, впрочем, как и всегда в последнее время, его ждал отель, обед, телевизор, кровать, алкоголь и провал в сон.

На следующее утро Марк не пошел по тому же пути, а будучи воодушевленным вчерашними открытиями, задумал изведать границы неизведанного уже в других направлениях. Несмотря на то, что городок был весьма скромным по меркам страны, его пересекало множество дорог и тропинок. А это было важным условием для удержания какого-никакого, но интереса к окружающему миру. Главное было напиваться поменьше, а идти чуть дальше. Марк согласился следовать маршрутами, выбирая их по часовой стрелке, и каждый день все ближе и ближе к той, что вела до монастыря.

Алкоголь день за днем шел почему-то все хуже и хуже. Желудок по какой-то нелепой причине иногда взбрыкивал и всерьез отказывался с ним дружить. Пара глотков, и вчерашний ужин становился пустой тратой денег. Небольшая передышка, и только тогда организм вновь позволял топить свое горе. Потому Марк серьезно уменьшил вливания, и от этого его жизнь становилась все более трезвой и угрожающе болезненной.

Ужасно огорчала эта навязанная потребность сражаться с назойливыми врагами в своей голове. Всюду и везде бороться со своими мыслями, теперь живьем пережевывающими его мозг стальными жвалами. И с каждым днем было все труднее и труднее терпеть и справляться с этим. Марк живо представлял огромных мерзостных личинок майского жука в своей голове, не дававших ему покоя. От которых хотелось просто упасть на землю и кататься по ней, колотить себя по черепу, пока не прекратится их мерзостное шевеление, пока они не перестанут скрипеть своими челюстями.

***

Очередной раз дорога вела через поля куда-то в никуда. Одно поле, затем другое. Поле с высокой растительностью. Поле с едва проклюнувшими ростками. Вообще черное поле, с редко точащими из-под земли сорняками. Далее лесополоса, ограничивающая вид впереди, и сразу за ней взору открывалось что-то новое, неизведанное, опять какое-то поле. Скучновато, наконец заключил Марк.

По дороге часто попадались животные, разбавляя великую скуку. Чаще всего птицы, названия которых он не знал. Они, обычно, бежали на два шага впереди, изображая беспомощную раненую жертву, и в один прекрасный миг уверенно взмывали ввысь. И так, каждый раз оставляя его в одиночестве, они чирикали на прощанье что-то оскорбительное на своем птичьем языке. Сама ты такая, отзывался Марк неблагодарному попутчику. Среди живности, кроме того, встречались и маленькие лисички с огромными ушами, полевые грызуны и мелкие шуршащие ящерки.

Иногда вдоль дороги вырастали невысокие холмы, которые местные называли курганами. Так было здорово взобраться на такой, окинуть взглядом окружающий мир и закурить. В лучах восходящего солнца вид был просто фантастический. Марку в первый раз в жизни удалось наткнуться на заливные рисовые поля. Вода в них идеально спокойная, ровная, как могильная плита, своей плоской гранью отражала солнечные лучи, подобно гранитному надгробью.

Наиболее полно раскрывалась красота таких мест в те минуты, когда солнце еще только пересекало горизонт, а на небосводе плыли обрывки облаков, отражаясь в режущей взгляд глади. Бамбуковые рощицы, этакие необитаемые островки, тут и там выстреливали из водного царства, уходящего далеко за горизонт. Именно на таких возвышенностях мир казался по-настоящему большим, просторным, чем там, на плоской земле, где часто не видно дальше своего носа. Только в таком живописном месте стоит сделать свое самое важное дело.

Смерть должна предстать настоящим произведением искусства, достойным царственных персон и великих героев. И как же тут обойтись без отпечатка празднества и неутолимой печали. Она будет величайшим освобождением, вечным сном без сновидений, самой вожделенной формой бесконечного безмыслия и вечной пустоты, рассуждал Марк.

***

Как Марк ни пытался, но ничего привлекательнее монастыря найти так и не удалось. Кроме того, его все сильнее тянуло туда, где можно завести непринужденный разговор на доступном языке. Пусть он боялся признаться в этом себе, пусть страшился услышать воспаляющие разум религиозные нравоучения, но ему до рези в животе хотелось выговориться. Любой ценой оставить свое слово.

Так, спустя неделю скитаний, Марк вновь усадил себя на тот же самый камень, знакомый ему со дня встречи с монахом. Была неплохая погода, и служители храма уже копошились, выполняя свои повседневные обязанности. То тут, то там пели птицы, прерываемые редкими ударами гонга. Насекомые, что удивительно, также вели себя прилично, летая в стороне. Похоже, местные комары такие же богобоязненные, как часто люди вдруг обнаруживают себя грехоборцами, вышагивая по пути в церковь, рассуждал от скуки наш герой.

Марк старался не вертеть головой, показывая свое равнодушие и непоколебимую твердость. Но все же краем глаза продолжал выглядывать монаха. Но на этот раз, как и на следующий день, его ожиданиям не удалось сбыться. От досады, истязая себя внутренним самобичеванием и злобой, Марк решил больше не приходить. Но уже спустя неделю, изнуренный одиночеством и лишением простого человеческого общения, он опять восседал на том же самом месте и вновь поглядывал на безмятежно снующих монахов.

– Черт возьми, – ворчал про себя Марк, – торчу здесь, как какой-то попрошайка, ожидая, когда нищие монахи бросят мне монету на пропитание. Все! В следующий раз точно сюда не заявлюсь.

Марк уже потянулся в боковой карман куртки, чтобы достать из мягкой пачки сигарету, как вдруг заподозрил перемену в ощущениях, будто кто-то стоял над его душой. Он оглянулся и увидел монаха в нескольких шагах справа от него, будто выросшего из-под земли. Марк поприветствовал его, махнув рукой, и даже привстал.

– Здравствуйте, заблудший путник, – поприветствовал монах в ответ. – Вы, надеюсь, простите меня за мое исчезновение. Мне передали, что вы приходили несколько дней назад. Сам же я находился на дежурстве с тяжелобольным человеком, потому не мог уделить вам обещанного внимания. Признаться честно, я вас ждал на следующий же день после нашей первой встречи.

– Я немного путешествовал в окрестностях, – начал в свою очередь оправдываться Марк. – Думал, вдруг, набреду на что-нибудь, что привлечет мое внимание.

– И что же вам довелось найти?

– Оголтелую тоску! Думаю, я очень скоро заскучаю здесь. Хотя нет, я неправильно выразился. Я уже смертельно заскучал.

– Ничего в этом плохого нет, – ответил монах. – Значит, у вас все в порядке с вашими чувствами. Признаться честно, места здесь действительно однообразны. И чтобы полюбить все это, нужно как следует постараться.

– Эти чувства рано или поздно доконают меня. Ума не приложу, как от них, наконец, избавиться.

– Я понимаю, о чем вы, но не стоит делать опрометчивых поступков. Вы не будете возражать, если я буду общаться с вами немного в духе того одеяния, что я ношу?

– В смысле? Намереваетесь капать мне на мозг религиозной пропагандой? Уж простите за грубость.

– Нет, не совсем так. Мне не обязательно. Я в большей степени, чем вы сейчас, отрезан от внешнего мира и уже практически десять лет не смотрел телевизора и не читал газет. По сану мне запрещено искушать себя, но я сильнее всех своих соблазнов и волен полюбопытствовать у человека, повидавшего многое.

Мне не терпится узнать, что творится за пределами этого клочка земли. Что сейчас модно, какие мысли витают в умах людей. Мне любопытна ваша кожаная куртка, мягкая ли она. У меня была такая. И даже был свой мотоцикл, который очень любил. Еще я бы очень хотел почувствовать запах ваших сигарет. Я заметил, вы тянулись к ним, когда я к вам подошел. Нет-нет, курить я и не собирался вовсе, просто хотел вспомнить, как пахнет свежий табак. Мне и вправду приятно снова говорить на английском. Надеюсь, я не оскорбляю вас своим акцентом? Увы, у меня давненько не было практики. А с другой стороны, я старательно учился быть лекарем человеческих душ. И знания, полученные здесь мною, всей душой желаю использовать во благо. Уверен, у нас найдутся общие темы для разговора.

***

Монах много позже рассказал, какая нелегкая занесла его сюда, и Марка его повесть заставила немного призадуматься. Родился он в послевоенном Китае, в совершенно нищей семье, среди остальных четырех его братьев и сестер. Отец, как он помнит, баловался опиумом. Поначалу от раза к разу, затем, как это обычно бывает, стал стойким опиумистом. Не редко с тех пор по несколько дней пропадал вне дома и в конце концов, вовсе превратился в жалкую гнилушку. От запущенной гангрены он потерял пару конечностей и закончил жизнь крысиной смертью в полуподвальном притоне. Мать же все его детство постоянно болела. Вечное недоедание и отвратительные условия быта довели ее до туберкулеза и затем смерти.

Все могло и дальше складываться как нельзя плохо, если бы его не пригрели дальние родственники. Новая семья, разумеется, была такая же нищая, как любая другая в Китае тех времен, но в то же самое время и очень сильная, сплоченная общим духом. И пусть на первый взгляд она казалась сверхпатриархальной, с жесткими внутрисемейными правилами и четко распределенными обязанностями, но его жизнь и жизнь его новых братьев была плодотворной, с точки зрения воспитания сильных, твердо стоящих на земле личностей.

Он смог с отличием окончить школу, поступил в институт, а затем нашел хорошую работу, где и вырос до высокой должности. Дальше была другая компания, новые успехи и новые достижения. Он женился, родил сына, построил семейное гнездышко в большом красивом доме в Гонконге, со слугами и автомобильным гаражом. О тех временах он вспоминал как о самых счастливых, ведь его переполняли энергия и готовность дальше биться ради того, чтобы его семья получала все лучшее, что может предложить этот мир. Все, чего он сам был лишен.

Последовали еще большие успехи, и с некоторых пор он стал часто посещать Штаты. Месяцами, сложившимися, в конце концов, в года, пропадал в Новом Свете, лишь изредка появляясь в кругу своих близких. Он и сам того не заметил, как из крепкой и цельной семьи своей мечты сделал семью неполноценную, семью без отца, без того, что должен отдавать своей жене и сыну глава семейства.

И все пошло так, как это обычно происходит, когда за этим перестаешь следить. Красивая жена прослыла самой большой обожательницей мужчин в округе. А наследник с заменой мужского воспитания на большие карманные деньги подсел на героин. В итоге главе семейства пришлось прервать свои длительные командировки и взяться за склейку того, что успело разладиться. Сын путешествовал из одной наркологической клиники США в другую, подальше от китайских законов. Ну а женушка ежеминутно изрыгала словесный яд, сидя под замком.

Рассказал монах даже о том, как однажды ввалился к нему в дом местный кекс, в красных клетчатых штанах в обтяжку, и просил увидеть его благоверную. Свое явление в чужом доме он объяснил трудностями связаться с ней. Вот это был удар ниже пояса, как он признался, по его жизненным ценностям.

Вот так, постепенно он обозлился на всех вокруг, стал взбалмошным и капризным. А внутри него свободно гулял ураган агрессии. Разумеется, ни с женой, ни с сыном найти общего языка он не мог. А они, в свою очередь, только и делали, что целыми днями прятались по комнатам и искали всякие другие причины оказаться поодаль. В тот момент он уже все прекрасно понимал, что никакие деньги, никакие усилия больше не сплотят их вместе. Но продолжал, искал и пытался, пусть и получалось по-медвежьи.

Все в конце концов разрушилось в один злополучный миг, как ломается какая-нибудь сухая ветка, когда ее непрестанно гнут. Сынишка умер от передозировки наркотиками, как вернулся из очередной клиники. Всего лишь пара недель после излечения, и он легкомысленно ослабил хватку. Увы, не умеют современные отцы быть безупречными наставниками для своих детей. Привычная доза оказалась смертельной, и он вычеркнул жизнь из списков приоритетов. Перед смертью, никак не приходя в сознание, бился в судорогах, громко издавал завывающие, резкие звуки и, будто вулкан какой, изрыгал пену изо рта прямо на глазах своих родителей.

Именно тогда неудачливый отец и заключил для себя, что ничего хорошего не дал этому миру, так как не смог выполнить простых, естественных вещей, доступных многим без вложения огромных сумм, а тем более, таких великолепных условий жизни. Не хватило ума у человека образованного, успешного воспитать настоящего мужчину, будущего главу крепкой семьи.