Роковая ставка

– Зря мы только людей измотали, Тарас Петрович, – отряхивая пыль с кителя, сказал Могильный. – Красные далеко ушли. Им сейчас не до нас.

– Так-то оно так, ваше благородие, да вот только не все они ушли, – ответил Тарас. – Васька Перепелов где-то здесь остался. Мне верные люди доложили. Да и заимку мою он спалил. Больше некому.

– Заимку мог и твой Егор спалить. Из благодарности. Что ещё можно ждать от этих хамов.

– Нет, Александр Николаевич, не мог Егорка этого сделать, никак не мог. Ты уж мне поверь, старому волку, я в людишках малость разбираюсь. Этот слишком высоко несёт себя, что бы мелкие пакости творить. Васька это, больше некому. Это он мне мстит, поганец. Я его отца года три назад на воровстве поймал и в реке утопил. Вот Васька мне и мстит.

– Выставь дозор. Если ты прав, то скоро мы его увидим, – заходя в дом, распорядился Могильный. – Я посплю часок-другой с дороги.

Тарас взглядом проводил подполковника и, не оборачиваясь, громко крикнул:

– Фролка! Веди сюда этих засранцев!

Во двор вальяжной походкой зашёл Фрол, дымя папиросой на манер офицеров, с которых старался во всём брать пример. Следом шёл Михайло, толкая перед собой связанных Егора и Пашку. Тарас резко повернулся к арестованным и ударом кулака уронил Егора. Тот не ожидал такого оборота дела и поначалу растерянно смотрел на хозяина, потом вскочил и, согнувшись, ударил головой Тараса в живот. Тарас отлетел к крыльцу, упал и ударился головой о ступеньки. От злости и боли он побледнел, медленно поднялся и подошёл вплотную к Егору.

– Фролка! Мишка! Выпороть их у церкви! Людей сгоните, казнь буду учинять!

– Сделаем, хозяин, – спокойно ответил Фрол. – Я с этих мазуриков три шкуры спущу, а могёт быть и больше.

Фрол засмеялся своей шутке, но тут же замолчал, наткнувшись на суровый взгляд хозяина. Михайло сграбастал Егора с Пашкой и поволок их на площадь. Егор шёл спокойно, а Пашка сначала спокойно шёл, затем стал упираться.

– Двигай, давай, чего ногами задёргал, – басом проворчал Михайло, таща упирающегося Пашку.

– Мне к хозяину надо, – задыхаясь, пробормотал Пашка, – сказать надо….

– Нечего тебе говорить. Щас на лавке всё обскажешь.

– Да пусти ты, важное у меня, важное, – не унимался Пашка.

– Да дай ты ему по башке, чтобы заткнулся, – не выдержал идущий рядом Фрол. – Заткнись, гнида!!!

Фрол развернулся и так врезал Пашке, что тот юзом прошёлся по пыли дороги. Фрол подошёл и пинком развернул Пашку лицом вверх.

– Встать, погань каторжная! Встать, пока не пристрелил! – заорал Фрол, доставая наган и направляя его на Пашку.

Пашка сплюнул кровь на дорогу и, с трудом, встал.

На площади перед церквушкой собирался народ. Вокруг неё стояли солдаты и вооружённые ружьями и шашками мужики. Двое молодых парней тащили лавки. На плечах у них висели верёвки.

– Вот и конец, – глядя на приготовления, подумал Егор. – Как глупо всё получилось. Этот мерин запорет и не перекрестится. Однако надо терпеть. Может, повезёт. Пашку жалко. Этот не вытерпит. Мучится будет.

С арестованных сорвали одежду и привязали к лавкам. Подошли Фрол и Михайло с кнутами в руках. Чуть погодя пришёл Тарас. Он внимательно оглядел толпу и покачал головой. Кроме женщин, старух, стариков и детей там никого не было. Он взглянул на арестованных и сказал:

– Братья и сёстры! Люди! Мы днём и ночью воюем за ваше счастье. Немного вам ждать осталось. Скоро вернётся наше время, и заживём мы по-старому. Но бродит ещё красная сволоч по нашей земле, хочет отнять у нас это счастье. Вот они, эти враги, вот они лежат перед вами. Так какой же они участи заслуживают эти демоны после этого, я вас спрашиваю? Какой?

Он быстрым шагом подошёл к высокому старику, одетому в полинялую гимнастёрку с медалью на груди. Седая борода касалась пояса с кистями.

– Еремей Захарыч. Ты что скажешь? – спросил Тарас старика, глядя на него в упор.

– Тебе виднее, Тараска, – степенно ответил старик. – Только не злоби людей, делай всё по справедливости, и бог увидит твои старания. Ниспошлёт и на твою долю всего, чего ты заслужил. Убить человека просто, а ты попробуй, научи его правильно жить. Смотри, Тараска, так и без людей останешься. А кто не погибнет, тот отвернётся от тебя.

– Чёрт старый. И надо было его задевать, – подумал Тарас, глядя на старика. – Теперь иха смерть будет лишней, однако.

– Фролка! Начинай, – не сводя глаз со старика, скомандовал Тарас.

Фрол всё это время стоял, широко расставив ноги, и поигрывал плетью, слушая хозяина. Услышав окрик Тараса, он кивнул Михайло, а свою плеть передал ближнему мужику. Фрол состоял при хозяине доверенным лицом, и заниматься поркой считал не по чину. Михайло подошёл к лавке с привязанным к ней Егором, выпрямился и махнул рукой. Плеть со свистом рассекла воздух. Егор от удара прогнулся и только сильнее сжал зубы. Последовал второй удар, третий, Егор молчал. Рядом корчился Пашка, крутя головой и тоже молчал. Их спины вмиг покрылись кровавыми полосами. Старушка, стоявшая ближе всех к лавкам, мелко перекрестилась и отвернулась. Многие жители опустили глаза.

Из ворот церкви вышел местный священник, отец Афанасий. Он был высоко роста, атлетического телосложения, лес около сорока. Небольшая курчавая бородка никак не гармонировала с его одеянием, но очень шла ему. Афанасий остановился у ограды и, перекрестившись, стал с интересом наблюдать за экзекуцией. Последнее время такого вида действия происходили чуть ли не каждый день. Вначале Афанасий пытался как-то прекратить эти варварские порки, но после того, как с ним поговорил подполковник Могильный, больше не вмешивался в мирские дела. И лишь один раз Афанасий не выдержал. Когда хотели наказать молодую девушку. Священник не стал разбираться, что за вина была на несчастной, но когда всё тот же Фролка попытался прилюдно задрать юбку у девушки и привязать её к лавке, Афанасий одним ударом уложил его на землю, взял девушку за руку и спокойно повёл её к своему дому. Эффект от неожиданной выходки попа был просто потрясающим. Минуты три стояла мёртвая тишина. Тарас от удивления открыл рот и, как карась на суше, только шлёпал губами. Затем, опомнившись, он бросился за Афанасием, но тут же остановился. Прямо в лоб ему смотрел ствол маузера.

– Изыди, раб божий, – спокойно произнёс Афанасий. – Если же не будешь слушать гласа Господа нашего всемогущего, то падут на тебя все проклятия сии и постигнут тебя кары небесные, аки пса непотребного.

Убрав оружие, поп увёл девушку в дом. После этого, Тарас всегда с опаской наблюдал за Афанасием, но тот больше не вмешивался в прилюдные казни. Вот и сейчас он стоял в стороне, безучастный ко всему происходящему.

– Красные! – раздался истошный крик с колокольни. – Красные скачут!

Тарас оглянулся и увидел вдалеке у леса скачущих всадников. В руках у них блестели поднятые клинки. Раздались первые выстрелы. Наперерез отряду скакал дозорный отряд Могильного. Тарас мельком взглянул на попа, но того и след простыл, тогда он выхватил наган и выстрелил в воздух.

– По коням! Фролка, гони к дому, поднимай подполковника, – распорядился Тарас и бросился к церкви. Следом за ним побежали стоящие на площади солдаты и мужики. Они быстро заняли оборону за плетнями, сарайками и просто в овраге.

Отряд красных стремительно приближался. Впереди на рыжем жеребце скакал плотный парень в кожанке с саблей в поднятой руке. За ним ровным строем держался отряд человек в сорок. Дозор Могильного опоздал перехватить красных и двигался далеко позади, беспорядочно стреляя вслед отряду.

Тарас стоял за углом дома и спокойно ждал приближения всадников. Он узнал человека в кожанке. Это был Васька Перепелов, по кличке Пепел, местная достопримечательность до недавнего времени. Васька с детства занимался воровством, за что неоднократно был бит на площади, как сейчас Егор с Пашкой. Такой вид наказания на селе ввели во времена, про которые даже древние старики не помнили, но неукоснительно соблюдали при каждом подходящем случае. Повзрослев, Васька занялся настоящим разбоем. Сколотил шайку из таких же отщепенцев и грабил промышленников, купцов на трактах, за что и попал на каторгу. Только перед самой революцией Васька снова объявился на селе и тут же сошёлся с местными анархистами, заявив, что теперь настало его время. Когда из уезда проходил отряд красных, он, недолго раздумывая, ушёл с ними, но недавно его видели в соседней деревне с отрядом непонятно за кого воюющих мужиков. Это были явно не красные. Там они перебили почти всех мало-мальски справных хозяев, набили возы их добром и скрылись в лесах. Теперь Васька пожаловал и в село Тараса.

– Давай, давай, миленький. Давай ближе. Щас я тебя приземлю, – шептал про себя Тарас, выцеливая мчащего на него Ваську. – Я тебе покажу светлое будущее, паскуда подзаборная.

Васька стремительно приближался.

– Огонь, ребята! Вали, гадов! – заорал Тарас, выбежал из-за дома и выстрелил в Ваську.

Вокруг раздалась беспорядочная стрельба. От дома Тараса слышен был стрёкот пулемёта. Что произошло дальше, Тарас так и не понял. Всадники как ураган пролетели по селу. Поравнявшись с Тарасом, Васька на всём скаку ударил его плашмя шашкой по голове. Тарас от неожиданности оступился и упал в канаву, но падая, все же услышал голос Васьки:

– Привет тебе от Манечки, живоглот! Жди нас к празднику!

Отряд скрылся за околицей, следом проскакал дозор и всё затихло. Тарас встал и огляделся. К церкви бежал подполковник в окружении солдат. Китель его был расстёгнут, волосы встрёпаны, а вместо сапог на ногах болтались древние опорки. При виде нелепо одетого офицера, Тарас криво усмехнулся и присел на скамейку с привязанным Егором.

– Кто это был? – спросил подошедший Могильный. – Красные по нашим данным вёрст за сотню отсюда.

– Васька это шалит, Пепел, – Тарас достал портсигар и закурил. Пальцы его вздрагивали, и он никак не мог унять их, поэтому ещё больше злился. – Говорил я тебе, здесь этот каторжанин. А посты твои подполковник полное дерьмо.

Могильный убирал наган в кобуру, но при словах Тараса рука его замерла на полпути. В глазах блеснул недобрый огонёк.

– Я попросил бы вас не выражаться, господин лавочник, – тихо, но жёстко сказал Могильный. – Я боевой офицер, дворянин и не позволю оскорблять моих бойцов всякой деревенщине.

Тараса словно невидимая сила подбросила с лавки. Он выхватил наган и приставил его к груди офицера.

– Поздно спохватились, ваше благородие, – прошипел Тарас. – Дворяне нынче не в моде, особливо у деревенских, как вы изволили высказаться. Так и пулю недолго получить.

– Перестаньте господа, – встал между ними капитан Шелест. – Не хватало, чтобы мы поубивали здесь друг друга. Сейчас уж точно не время вспоминать, кто есть кто.

Капитан спокойно взял руку Тараса и опустил её. Тарас отвернулся и спрятал наган. Капитана он уважал и боялся. Он не понаслышке знал его характер. Шелест никогда не бросал слова не ветер, а если что-то начинал делать, то всегда доводил его до конца. Тарас не раз слышал про него рассказы, как капитан водил солдат в атаку ещё на германском фронте и никогда не кланялся пулям.

– Отвяжите этих несчастных, – распорядился Шелест. – Устроили, здесь чёрт знает что. Отведите их в дом, пусть подлечат. Они нам ещё пригодятся. Людей и так осталось максимум на хороший бой. Так вы и последних запороть готовы.

Тарас кивнул Фролу в сторону лавок и не торопясь направился к дому. Подполковник постоял несколько минут, оглядел площадь и пошёл за Тарасом. История с налётом выглядела нелепо, а он не любил такого рода загадки. Вся эта междоусобица выбивала бывалого офицера из колеи. Он привык к позиционной войне, где всё понятно, где враг, кто он и что делать, а здесь враги кругом и с кем воевать непонятно.

– Будь они прокляты, эти хамы, – думал он. – Да и царь тоже хорош. Довёл страну до маразма. Нельзя было допускать мятежа, нельзя оставлять в живых всех этих революционеров. Калёным железом выжигать скверну. Только так можно избежать переворота. Доигрались в демократию, теперь потонем в кровищи. Нужно послать отряд. Пусть найдут этого Ваську и уничтожат, иначе он не даст нам покоя….

– Ваше высокоблагородие, господин подполковник, – окликнул Могильного Шелест.

Подполковник остановился и оглянулся. Капитан подошёл к нему вплотную. Могильный доверял Шелесту и уважал его, но сдружиться с капитаном не смог. Шелест был замкнутым человеком, доверительных бесед откровенно избегал. Могильный даже не знал, есть ли у капитана семья, да и точно не знал, откуда он родом. Личного дела Шелеста в этой неразберихе он так и не увидел, а тот на эту тему не распространялся.

– Что вы думаете об этом недоразумении, Александр Николаевич? – спросил Шелест.

Подполковник удивлённо взглянул на капитана. Тот никогда не обращался к нему по имени отчеству.

– Всё очень просто, Пётр Романович. Думаю, что этот Васька хотел захватить село, зная, что нас там нет, но опоздал и, напоровшись на дозор, попросту ушёл, – ответил Могильный.

– Осмелюсь вам возразить, Александр Николаевич, – не сводя пристального взгляда с подполковника, сказал Шелест. – Да вы и сами не верите в то, что сказали. Этот Васька, как вы соизволили назвать его, прекрасно знал о нашем присутствии. Мало того, он нарочно дождался нашего возвращения и ворвался в село. В бой он не стал ввязываться, это не входило в его планы.

– Интересно, тогда какую же цель преследовал этот стратег? Разведка боем? – с иронией произнёс Могильный.

– Нет. Он прекрасно осведомлён о нас.

– Тогда что? – теряя терпение, спросил Могильный.

– Он бросил нам вызов. Точнее вам и лично Тараске, этому доморощенному хозяину.

Могильный задумался. Похоже, что капитан был прав. Васька что-то замышлял, но вот что, пока было непонятно. Он вскинул взгляд на капитана. Тот всё ещё смотрел на него.

– Но какова цель этого вызова? – спросил Могильный. – Что он дальше предпримет?

– Ничего, что могло бы осложнить наше положение. Васька выманивает нас из села, – ответил Шелест. – А там он как рыба в воде. Так что делайте вывод, господин подполковник. Честь имею.

Шелест козырнул и, резко повернувшись, зашагал вдоль села.

– Интересно, куда это он направился? – глядя вслед капитану, невольно подумал Могильный. – Впрочем, какая разница. Похоже, что он прав. Васька не так прост, как кажется. Но капитан….

Могильный задумчиво постоял и не торопясь направился к дому Тараса.

– Дяденька, дай стёклушко, дяденька, стёклушко дай.

Подполковник вздрогнул от неожиданности и оглянулся. Возле него стояло существо, отдалённо напоминающее человека. Небольшого роста, закутанное в невообразимые лохмотья, из которых торчала грязная отсвечивающая чугунным блеском тощая рука с нестриженными, загнутыми ногтями, больше напоминающими вороньи когти. Лицо существа было сплошь испещрено мелкими морщинами. Перед подполковником предстал местный нищий, юродивый Сидорко. Кто он такой на самом деле и откуда здесь взялся, не знал никто. Сидорко появился в окрестностях прииска лет десять тому назад. Летом он жил в тайге, там и находя себе пропитание, а зимой перебирался поближе к людям. Стоял на паперти, прося подаяние, ходил по сёлам, собирая милостыню. Сидорко был безобидный, добрый. Своими крошечными подаяниями он охотно делился с собаками, которых просто обожал. Они всегда сопровождали своего безумного кормильца, где бы он ни был. Страстью нищего были блестящие предметы, а пуще всего он любил стеклянные осколки. Сидорко носил всегда две торбы. Одну для подаяний, в другую собирал стёклышки. Он часами мог сидеть и перебирать их, любуясь своим сокровищем.

– Стёклушко, дяденька, – пропел ангельским голосом Сидорко и улыбнулся.

Могильный изумился. Зубы у нищего были как на рекламе зубного порошка. Белые и ровные, только один клык торчал чуть в сторону. Подполковник плюнул и пошёл дальше, а Сидорко напялил татарский малахай на свою совершенно лысую голову и побежал к церкви. Следом за ним отправилась пара деревенских собак, не сводя глаз с болтающейся торбы.

Вечерело. Солнце уже почти совсем скрылось за лесом, и сумерки неотвратимо накрывали одиноко стоящее среди бескрайней тайги село. В сарае Тараса на жидко постеленной соломе сидели Егор и Пашка. Их отвязали от лавок, бросили одежду и привели в этот мрачный уголок усадьбы хозяина. Дверь закрыли на засов и оставили одних.

– Ты как? – тихо спросил Егор. – Не очень?

– Терпимо, – ответил Пашка. – Не впервой. Только при народе стыдно. Как татей каких-то.

– Это случай, – Егор подвигал плечами и поморщился. Спина побаливала. Рубашка прилипала к ранам и неприятно царапала. – А случай, Паша, великая сила. Если покопаться в истории, то практически все важные события происходили по воле её величества случая. Вот и нас не минула чаша сия.

– Всё философствуешь, – недовольно проворчал Пашка. – Не надело ещё? Лучше бы подумал, как выбираться будем отсюда. Если я правильно понял, то нас хотят определить в их гвардию. Лично я против.

– Ну, насчёт философии, то последнее время у меня никаких дел не было, кроме как размышлять о суете мирской. А вот на счёт вербовки, то тут ты прав. Не далее, чем завтра нас поставят в строй под начало этого бравого капитана. Кстати, должен тебе заметить, что из всех, кого я встречал здесь в последнее время, именно этот капитан больше всего похож на человека.

– Давай, давай, хвали его, – усмехнулся Пашка. – Вот завтра он первый с тебя остатки шкуры снимет, и я посмотрю, что ты потом скажешь.

– Нет, Паша, – ложась на солому и закрывая глаза, пробормотал Егор. – Этот индивидуум нас спасёт. Давай спать, я устал как собака после гона, да и спина зудит. Ударили пару раз, но со знанием дела. Если бы не этот Васька, мы с тобой сейчас не разговаривали, а валялись в канаве с распоротыми спинами и подыхали в муках великих.

Пашка передёрнулся, словно его током ударило, посмотрел с тоской в окошечко на темнеющее небо и тоже пристроился на соломе, подтянув под голову старое седло, лежащее в углу сарая.

А капитан в это время обходил посты. Он намеренно не взял коня, решив ещё раз оглядеть окрестности села. Торопиться ему было некуда.

Глава 4

Дым от костра отпугивал комаров ровно настолько, что бы ни съесть их пару дюжин на ужин с кашей. Темнота сделала огонь ярким и сказочно загадочным. Васька сидел на поваленном стволе дерева и, не мигая, наблюдал за игрой пламени. Казалось, что он уснул с открытыми глазами и только искры, отражающиеся в его глазах, говорили о том, что он не спит. Васькина ватага, как он её называл, шумно отмечала налёт на село, поедая кашу и запивая её самогоном. Народ в ватаге собрался самый что ни на есть противоречивый, из разных сословий. Был даже поп расстрига, убивший дьякона и похитивший церковную казну, но в основном здесь были бывшие каторжане, угодившие в Сибирь за воровство, разбой и ещё невесть за что. Остальные просто отчаянные головы, даже толком не знавшие за что они воюют. Васька других не брал. У него был особый взгляд на подбор соратников. Скорее всего, из-за того, что он и сам был и вором и разбойником и отчаянной головой. Его отличало от других лишь то, что он точно знал, за что рискует. За то короткое время, что он служил в Красной армии, Васька понял, что это его шанс, шанс достичь того, чего он не смог достичь при старой власти. Ещё он знал, что времени у него не так и много.

– Вася, друг ты наш сердечный, – мотая головой из стороны в сторону, пробормотал пьяный вдрызг Иван Мотыль, каторжанин с солидным стажем, сидевший в основном за вооружённый разбой. – Скажи ты нам как на духу. Какого чёрта мы сегодня скакали по твоему селу, ровно скипидаром намазанные, а даже ни одной паршивой головёнки не посекли? А?

Васька медленно повернул голову к Мотылю и долго разглядывал его, словно первый раз увидел.

– Тебе, как бугру блатного мира, я скажу. Господа золотопогонники, это тебе не фраера деревенские, эти враз перестреляют. А вот пощупать их нужда была. Теперь мы знаем, сколько их и где расположены. Они теперь искать нас будут, по лесам шарить. А мы их здесь и примем на перо тёпленьких.

Мотыль как мог внимательно выслушал Васькину речь, силясь постичь её смысл, потом бросил это бесполезное занятие, в коем никогда успеха не имел, закурил и спросил:

– И чё? Какая такая от этого маза?

– А такая, что мешают они нам. Сильно мешают. Большой куш намечается, а они мешают. Ой, как мешают они, Ваня.

– Ну, ты здесь бугор, тебе и баеровать. Только учти, Пепел, я тебе не шармач какой то, я тебя насквозь вижу. Ежели обманешь, перо первый получишь. Не я придумал, ты сам знаешь наши законы.

Васька кивнул головой, похлопал Мотыля по плечу, встал и прошёл к шалашу у раскидистой ели. Из него, словно тень, выскользнула хрупкая девушка. Васька обнял её одной рукой, а другой погладил пышные вьющиеся волосы.

– Марусенька, солнышко моё, – зашептал на ухо девушке Васька. – Сбегай до кедрача, что на пригорке. Там тебя человечек ждать будет. Шепни ему, что всё готово.

Маруся хотела было бежать, но Васька только крепче прижал её к себе.

– Выслушай его. Запомни всё, что он скажет слово в слово. Иди.

Он снял руку с её плеча и подтолкнул девушку к деревьям. Маруся неслышно скрылась в темноте.

– Храни тебя бог, ангел мой, – подумал Васька и залез в шалаш. Там на лапнике был раскинут ковёр. Валялось пара подушек и одеяло. Васька упал на постель и провалился в сон как в бездну, не зная ни конца её, ни края.

На опушке кедрача Маруся остановилась. Она не боялась леса, не боялась темноты. Лес был её обителью. Единственной и неповторимой. Маруся родилась и выросла в ней. Отец её был охотником. В селе подолгу не задерживался, проводя всё время на заимке. Маруся, как только подросла, не отставала от отца. Вместе с ним била дичь, варила обеды, стирала и ухаживала за отцом. Её мать умерла при родах. Маруся жила у бабки, матери отца, пока не переселилась к отцу в тайгу.

Однажды вечером, когда Маруся ждала отца из леса, в избушку постучались. Девушка выглянула в окошко. У двери стоял молодой парень в ободранной арестантской одежде. Лицо парня показалось Марусе знакомым, но вид парня испугал девушку. Она сняла с полки ружьё и, открыв окно, окликнула парня. Тот, увидев Марусю, улыбнулся и подошёл к окну.

– Марусенька. Ты что, не признала меня? Я тебя на коне катал. Помнишь, на святки?

– Вася, – Маруся опустила ружьё. – Заходи, не заперто.

Она помнила весёлого и неугомонного Ваську Пепла. Многие боялись его, ругали, на чём свет стоит, но Маруся верила ему. Он нравился девушке, хоть и не был красавцем. Она тогда была совсем ещё девчонкой, и Васька на неё внимания не обращал, но Маруся запомнила его, запомнила на всю жизнь.

В то время, когда в селе располагался красный отряд, Маруся с отцом были в селе и отец помогал красноармейцам. Он не раз был у них проводником, хотел уйти с ними, но не успел. Ночью кто-то убил его. Подкараулил и заколол вилами. Утром Маруся нашла его на пустыре за селом. Она крепко запомнила отца, лежащего с торчащими из живота вилами в луже крови. Тогда её казалось, что жизнь закончилась и уже ничего хорошего её больше не ждёт. Васька помог похоронить отца. Он пообещал Марусе, что найдёт убийцу и убьёт его, но вскоре красные ушли. Ушёл с ними и Васька Пепел. В село вернулся Тарас с подполковником. Первым делом он выпорол на площади всех, кто помогал красным, повесил соседа Маруси, деда Тимофея, насмерть забил его жену Ксению, а вечером пьяный ворвался в дом к Марусе. Тарас застрелил бабку, приставил к горлу Маруси нож и, дыша смрадным перегаром, потащил её в постель. Как Маруся вырвалась от Тараса, она не помнила. Помнила только, как бежала ночью по лесу. Падала и бежала, пока не добежала до зимовья. А вскоре объявился Васька со своей ватагой и Маруся, не раздумывая, ушла к нему. Она готовила, стирала для Васьки, как когда-то для отца и Васька заботился о ней, берёг Марусю.

– Это ты от Пепла? – раздался тихий голос позади Маруси.

Девушка вздрогнула от неожиданности и обернулась. Перед ней стоял человек в плаще с опущенным на лицо капюшоном.

– Я, – ответила Маруся. – Всё готово.

– Передай Пеплу, что подполковник не сунется в лес. Дорога на прииск будет свободна. Тарас один не рискнёт рыскать по лесам. Людей у него мало, да и боится он Ваську. Послезавтра выступаем. Пусть ждёт меня у крутого камня. Запомнила? У крутого камня утром.

– Запомнила, – прошептала Маруся.

– Всё, иди, – незнакомец повернулся и скрылся за деревьями.

– У крутого камня утром, – ещё раз прошептала Маруся и поспешила в лагерь.

Утро в селе ознаменовалось криком неугомонных петухов. Особенно старался старый, ободранный с одного бока петух попа Афанасия. Афанасий принял местный приход незадолго до революции. Что сподвигло молодого ещё священника на этот отчаянный шаг, забраться в сибирскую глухомань из столицы, можно было только предполагать. Отец Афанасий об этом умалчивал, тактично уходя от подобных разговоров.