Враг мой. Один на один с драконом.

Катерина Алёшина

Враг мой

Драконы не живут на Земле, они обитают в мирах далёких звёзд. Все сказки и легенды о них теперь под запретом, ведь драконы – враги человечества.

Глава 1

Орбитальная станция «Рея».

Моя смена в медблоке закончилась. Я шла по узкому коридору к каюте, когда на меня налетел незнакомый мужчина.

– Анна Юрьевна?

Я непонимающе кивнула.

– Лазарева Анна Юрьевна? – уточнил он.

– Да. А в чём собственно…

Договорить я не успела. Мужчина грубо схватил меня за руку выше локтя и потащил по коридору. От неожиданности я опешила.

– Почему вас не было на рабочем месте? – спросил он с такой интонацией, будто я прогуляла работу или ещё хуже.

– Моя смена закончилась, – бросила я зло и попыталась вывернуться. – Да прекратите! Что вы делаете?! Кто вы, чёрт вас дери?

– Вы мобилизованы на звёздный крейсер «Сокол-3». Он стартует в ближайшее время, – сказал незнакомец, не сбавляя шага и даже не поворачивая лица.

– Чего?! – я так удивилась, что перестала сопротивляться, а просто перебирала ногами. – Военный крейсер?

– Согласно предписанию, мы не можем стартовать без судового врача.

– Я-то здесь причём? – заорала я. – Я не судовой врач!

Мужчина остановился, больно меня встряхнул и зло произнёс:

– В вашем досье, помимо прочего, значится «Лечебное дело».

– Да, но у меня нет опыта работы судовым врачом, – перебила я.

– Формально вы подходите. Других вариантов тут нет. Нам нужно стартовать.

«Какого чёрта?! Я гражданский специалист. Ни на какой крейсер не пойду. Бред какой-то», – подумала я и приготовилась вырываться.

Мужчина уловил это движение, отпустил руку и схватил меня прямо за шкирку.

– Вы хотите уклониться? Знаете, что это уголовно наказуемо? – проговорил он.

– О чём вы? Я гражданский специалист.

– «Рея» теперь под юрисдикцией военного ведомства.

Грубиян продолжал тащить меня по коридору.

– Да перестаньте! – я попыталась скинуть его руку. – Сама пойду. У вас всегда в ходу такая грубость?

– Нет времени на любезность, – он крепко схватил меня за запястье и продолжал тянуть вперёд.

Я только заметила, что коридор закончился, мы находились перед ангарами. Немногочисленные присутствующие таращились на нас.

– Я ничего не умею, – как-то неожиданно жалобно промямлила я.

Грубиян только вздохнул.

Так я оказалась на челноке. Незнакомец сам усадил меня в кресло, пристегнул ремни. После начал перечислять стандартные процедуры при экстренной мобилизации требуемого специалиста:

– Все, кому следует, будут оповещены, включая родственников. Все соответствующие документы направлены. Также не следует беспокоиться о вашем рабочем контракте, основные выплаты сохраняются, – он уже сидел в соседнем кресле и возился с ремнями.

Грубиян вроде бы представился, но я то ли не услышала, то ли не запомнила.

– Ваша должность скорее формальная. От вас не потребуется действий вне вашей компетенции, – добавил он.

На меня накатило оцепенение. Отстыковку я не почувствовала, но характерный гул нарастал, челнок следовал к кораблю. А я пыталась собраться с мыслями: «Насколько вообще правомочны такие действия? И что мне теперь делать?»

Похоже, я совершила несколько фатальных ошибок. Во-первых, выбрала медицинское образование. Во-вторых, согласилась на пятилетний рабочий контракт на орбитальной станции «Рея». Изначально это было спокойное и безопасное место, перевалочный пункт на одной из транспортных магистралей. За годы обстановка менялась, конфликт обострялся, на «Рее» всё чаще швартовались военные суда.

Казалось, линия столкновений приближается с каждым месяцем. Наша станция становилась всё более многолюдной. По большей части прибывали специалисты с военным чином. Вместе с населением станции росли мои рабочие обязанности. Пациентов становилось больше. Я занималась последствиями прыжков и прочими недугами, связанными с пребыванием человека в космосе. Встречались и химические ожоги, и отравления разной степени, серьёзные травмы, вызванные экстренным прыжком с неполным циклом защиты. Я знала всё о побочных эффектах прыжков и почти ничего о них самих.

В детстве у меня была мечта: оказаться на борту научно-исследовательского звездолёта. В инженеры я не годилась, в учёные тоже, вот и выбрала космическую медицину. Война внесла свои коррективы. Исследовательские миссии были отозваны, а звездолёты спешно перестроены в военные суда. Так, в свои двадцать восемь лет я оказалась на станции «Рея» в должности второго врача.

От мыслей отвлекло движение рядом. Грубиян зашевелился, задев моё плечо. Он на меня не смотрел, лицо напряжённое, коротко стриженные волосы, седина на висках. Внезапно мне стала неприятна его близость, теснота челнока, то, как сиденья лепятся друг к другу, как касаются наши плечи. Я думала только о том, как хочу оказаться в своей каюте на «Рее», чтобы всё это было сном.

* * *

Крейсер «Сокол-3», как и все военные межзвёздные суда, имел крошечные жилые помещения и огромные грузовые отсеки. Служебные и жилые помещения состояли из трёх основных блоков: отсек гибернации, он же жилой, так как капсулы многофункциональны; медотсек, совмещённый с научным, и рубка. Санузел и пищеблок вообще сложно назвать помещениями. Это всё, что я успела увидеть.

Знакомство с экипажем было кратким и сумбурным. Члены экипажа: капитан, старпом (тот самый грубиян), штурман, три бортинженера, оператор оружия направленного действия, научный сотрудник (единственная женщина) и бортовой врач, то есть я. Все, кроме меня, дополнительно имели военный чин и специализацию.

Немолодая женщина с очень короткими волосами по имени Мария смотрела на меня сочувственно.

– Раздевайтесь, – сказала она.

Неловкими движениями я начала стягивать форменный комбинезон медработника станции. Сначала меня шокировала эта бесцеремонность, пренебрежение личным пространством, такое спокойное отношение к чужой наготе. Вроде я понимала, что при такой тесноте и частых прыжках всё это обыденно для экипажа. Рутинная медицинская процедура. Но не для меня. Часть команды была уже «упакована», как выражаются астронавты, по простому говоря, лежала в капсулах. Гибернационные капсулы располагались в два ряда в отсеке цилиндрической формы, по шесть с каждой стороны. Мария готовила препараты, одновременно задавая команды на дисплее капсулы.

– Вы что, выполняете функции медика? – спросила я.

– Да. Все здесь в той или иной степени взаимозаменяемы. Я часто за дока, – ответила она, не отрываясь от занятия.

Я вопросительно смотрела на неё.

– Мой профиль – биомеханика, – добавила Мария.

«М-да… Театр абсурда. Ну а я-то тут зачем?! Спасибо тупым предписаниям, – раздражённо думала я, а мысленно уже рвала на себе волосы от злости. – Ну надо же было попасть в такую ситуацию!»

Я вздохнула.

– Вы научитесь. Все процедуры стандартны, – женщина улыбнулась доброжелательно. – Сейчас я сама. А в следующий раз вы. С препаратами знакомы?

«О да! Вот от последствий этой гадости я и лечу своих пациентов», – подумала я.

А вслух сказала:

– Да.

Я осталась в хлопковом топе и трусиках. Мария потянулась ко мне, ощупала мои густые волосы.

– Сможете зафиксировать так, чтобы они не двигались, не попали в рот или нос?

– Попробую.

Понятно, почему у всей команды почти лысые черепа. Я распустила волосы и начала плести тугую косу. «Косичка-колосок» – возникло в голове название. Вспомнилась мама, как заплетала она мои волосы. В душе царапнула мысль о доме. Я отвернулась, делая вид, что вожусь с волосами.

– Готово, – я помотала головой, волосы крепко держались.

Мария посмотрела внимательно.

– Места для датчиков сейчас побрею. Но потом, в следующий раз, придётся остричь совсем.

Я кивнула. Видимо, сейчас ей некогда было возиться или неохота.

– Оу… – Мария поднесла шприц к моему плечу. Как раз в том месте, где хватал меня старпом, наливался синяк.

– Вы что, сопротивлялись? – неловко спросила женщина.

– Нет.

– Простите… Вообще-то, Алексей Петрович… – она замялась.

«Что Алексей Петрович? Хороший мужик? Или что та хотела сказать?»

– Уверена, он неспециально. Мы все немного на нервах, – продолжила Мария.

Я ничего не ответила.

Плечо кольнуло. Я развернулась, подставив теперь бедро для следующей инъекции. Мария без особых стараний быстро выстригла на моих висках и затылке небольшие участки. Остриженные волосы моментально втягивались мини пылесосом. Момент, когда нужно будет ложиться в капсулу, приближался.

Честно говоря, прыжки меня всегда пугали. Для меня страшны не только последствия, но и сам процесс. Жутко, тем более когда знаешь, сколько всего может пойти не так. У военных считается, что со временем человек привыкает, и организм адаптируется к негативным последствиям. На самом деле не всё так просто. В каждом конкретном случае всё индивидуально. Порой, чем меньше прыжков, тем лучше. В целом порядок действий я знаю, поэтому я забралась в капсулу, начала устраиваться. Хорошо ещё, что капсулы нового поколения, без наполнения жидкостью и инвазивных масок. По сути, сейчас весь гибернационный блок становится одной большой капсулой, защищающей тела во время прыжка. У меня ничего не получалось, то ли от нервов, то ли от препаратов. Мария, готовившая оставшиеся капсулы, отвлеклась, посмотрела на меня.

– Сколько у вас было прыжков? – спросила она.

Я показала два пальца.

– Понятно, – сказала женщина, подошла, стала помогать.

Из рубки слышались голоса. Вроде двое. Последние неупакованные. Похоже, капитан и кто-то ещё. Мария ловко справилась с датчиками, проверила всё, закрыла крышку. Я смотрела сквозь мутную толщу стекла на такую же капсулу с мужским силуэтом напротив. Хотя нет, это, конечно, не стекло. Из памяти выпало название такого материала, ну и бог с ним. Тихо и мерно шелестел насос. Нервная дрожь прекратилась, я почувствовала, как расслабляется тело. Наступило сладкое опьянение: так действуют препараты.

«Члены экипажа упакованы, – не к месту подумала я. – Или нет, упокоены. Упакованы – упокоены». Эта игра слов показалась мне остроумной, я улыбнулась.

«Не смешно», – прошептала я самой себе, засыпая.

* * *

– Да просыпайся же!

Я открыла глаза. Вокруг оказалась теснота и мужское лицо надо мной. Грубые руки хлопали меня по щекам. Несильно, но ощутимо болезненно. Увидела спину Марии. Она склонилась над соседней капсулой. Я попыталась сосредоточить взгляд на мужчине.

– Ну? Очнулась? Давай, давай, – он вытащил меня из капсулы, сунул в руки пакет. – Одевайся!

Это бортинженер. «Иу-иу-иу-иу» – звук буквально разрывал голову. Желудок скрутило. Я поспешно расстегнула молнию пакета, вытащила какие-то тряпки, подставила пакет к лицу и очень вовремя. Меня вырвало. Я застегнула пакет, отпустила его. Он медленно заскользил в невесомости. Действие было инстинктивным. Я порадовалась, тому что под рукой оказался пакет. Вряд ли собирать капли рвоты – приятное занятие.

Бортинженера и Марии уже не было рядом. Никто не обращал на меня внимания. Я начала ловить и собирать одежду, выданную мне в пакете. Стандартный комплект, слава богу, почти по размеру. Обычно мне велико.

Потребовалось несколько минут, чтобы одеться. За это время я почувствовала общую панику. Из рубки доносились короткие команды-выкрики. Сирена не унималась. Несколько человек стремительно пронеслись через отсек к шлюзовому. Старпом торопился в том же направлении. Я бросилась ему наперерез.

– Что происходит?!

– Навигация неверная, – он попытался продолжить движение. – Мы в самой гуще!

– Да что это значит? – я встряхнула его с неожиданной для самой себя силой.

«В самой гуще. Навигация неверная», – повторяла я про себя.

Крейсер большой, по сути, он не может маневрировать и уклоняться от вражеских залпов. Для непосредственных действий используют маленькие суда типа «Десантник». Крейсер прибывает на приличном расстоянии и высаживает «Десантников». Если навигация неверна, значит, крейсер выпрыгнул слишком близко и не смог уклониться. Пораженная этой догадкой, я замерла. А старпом, наоборот, вцепился в меня и потащил. Привычка у него, что ли, такая?

– Одевайся! – он толкнул меня в шлюзовой отсек.

– Да я одета, – я непонимающе смотрела на него.

– Скафандр, дура! – прикрикнул мужчина.

«Скафандр? Зачем?» – заторможенно подумала я. В шлюзовом двое уже облачились в аварийные костюмы. И тут до меня дошло, что скафандр нужен для посадки в «Десантник». Костюмов осталось несколько.

– Шевелись! – прокричал старпом. Он был рядом, одевался.

Я старательно повторяла движения грубияна. Сначала штанины, подтянуть оболочку вверх, надеть ее на плечи, поочерёдно просунуть руки в рукава, протолкнуть голову через раму гермошлема. Дальше нужно надеть шлемофон, состыковать электроразъёмы. Тут вышла заминка. Подобных навыков у меня нет. Старпом оделся и начал мне помогать. Кроме нас, в шлюзовом уже никого не было.

Внезапно меня будто толкнуло что-то огромное, всё завертелось, я ударилась плечом обо что-то и головой о раму гермошлема. Всё стихло, сирена больше не орала. Я висела в оглушающей тишине, не в силах пошевелиться. Плечо нестерпимо ныло. Но больше всего меня напугала тишина. После непрерывного «иу-иу-иу-иу» она казалась мёртвой.

– Алексей, – позвала я тихо.

Потянулась к гермошлему в инстинктивном желании открыть его, избавиться от пугающей тишины. Руку пронзила жуткая боль. Подвигала кистью: вроде ничего, работает.

– Алексей Петрович, – позвала я громче.

Он был рядом, но явно меня не слышал, подлетел ко мне.

– Жива? – прочитала по его губам. Звуков не было.

Я схватилась за него, как утопающий за спасательный круг. Губы его шевелились, но слов я не понимала. Он вдавил что-то на моём гермошлеме, и я громко и отчётливо услышала окончание фразы: «Сука! твою мать!» Я отстранённо подумала, что и в прошлый раз старпом, должно быть, говорил то же самое, и по губам читать я не умею.

– В «Десантник», живо! – прокричал Алексей.

* * *

В этом судне было ещё меньше свободного пространства. Пытаясь пробраться к креслу, я чувствовала себя червём. Алексей то и дело ругался. Я старалась как можно скорее занять правильное положение. Торопясь, ушибла правую руку, от боли аж слёзы навернулись. Из последних сил подтянулась левой, забралась в кресло, неловко набросила ремни. Спереди всё пространство занимали панели управления. По бокам – небольшие иллюминаторы: по одному с каждой стороны.

Старпом был уже в кресле:

– Давай! Твою мать! Ну?! Давай! – повторял он.

Я поняла: Алексей пытается отстрелить стыковочные крюки. В этот момент произошло сразу два события. Я почувствовала, как сминается что-то огромное за спиной. Это был не звук, а словно вибрация на уровне ощущений. И сразу же началось беспорядочное вращение. Сила тяжести вдавила меня в кресло, сначала играючи, словно на детской карусели, а через мгновение стало тяжело даже дышать. Казалось, будто на груди бетонная плита.

«Есть отстрел», – услышала я отработанную фразу.

Перед глазами стояла чёрная пелена. Голова стала свинцовой. Навалилась удушливая тьма.

* * *

Алексею чудом удалось выровнять корабль. В свете приборной панели выделялось его напряжённое лицо. Звучали голоса, сначала я ничего не могла понять. Безумно хотелось почесать висок. Я сняла перчатку, дотронулась до лица, нащупала огромную ссадину, застонала. От этого движения рука заболела сильнее. Голова кружилась, мысли путались. Некоторое время я просто слушала, пытаясь осознать происходящее. Голосами оказались радиопереговоры. Судя по всему, дела наши были плохи.

– Нас не слышат? Что-то со связью? – спросила я Алексея.

Он покачал головой:

– Мы только слушаем.

– Почему?

– Нужно сохранять радиомолчание.

– Почему? – повторила я.

– Физически нас не видно. Недалеко обломки. Излучают, как и мы. Если выйдем на связь, станем видны, – мужчина показал жест рукой, проведя пальцем по горлу.

– Что будет, если заметят?

– У меня нет второго пилота, корабль повреждён, – он закрыл глаза на секунду, помолчал, потёр виски и продолжил. – Чёрт! Не знаю, но долго мы не протянем.

Больше я ничего не спрашивала. Мы сидели молча. Алексей напряжённо смотрел на панель управления. Повисла тишина, будто любое слово могло нас выдать. Только в эфире звучали тревожные голоса, вспыхивали и обрывались на полуслове. Я почувствовала такой страх, какого до сих пор не знала. И вдруг поняла: «Я здесь умру». Ярко представила, как буду болтаться среди обломков, далеко от Земли, с этим вот мужиком.

«Я даже его не знаю. Как, вообще, это вышло?! Если б не этот проклятый старпом, сидела бы я в своей каюте, а крейсер стоял бы у станции. Надо было сказать, что это не я, никакая не Анна Лазарева. Вот и всё. И все были бы живы».

В тесноте кабины пространство сузилось ещё больше. Мне показалось, что не смогу сделать вдох. Я, как могла, наклонилась вперёд, желая закрыть голову руками. Не получилось. Мешали ремни и чёртов шлем. «Я умру в этой консервной банке», – думала я.

– Ты чего? – спросил Алексей.

Я всё ещё не могла вдохнуть. В моём воображении внутренняя обшивка сжалась так сильно, что угрожала меня сдавить. Бешено стучало сердце. Алексей что-то говорил, а я скребла руками по скафандру, пытаясь расстегнуть его на груди. Казалось, я умираю прямо сейчас. На задворках сознания появилась мысль: «Это паническая атака». Со мной такого не случалось, но каждый медик знает признаки тревожного расстройства. Осознание этого факта помогло мне сосредоточиться. Я отстегнула ремни, подтянула голову к коленям, старалась сжаться в комок.

Стала повторять про себя: «Я не умираю. Не сейчас». Какое-то время так и сидела, пережидая, пока ледяные клешни ужаса меня отпустят. Сердце колотилось, и руки дрожали. Алексей бестолково гладил меня по плечу. Это раздражало. Он говорил какую-то ерунду о том, какая я молодец и как хорошо держалась. Его рука была на моём плече, почти в том месте, где Алексей бесцеремонно хватал меня на станции. Это было последней каплей. Меня всё ещё трясло. Эмоции требовали выхода. Я повернула к нему лицо и медленно, делая паузу между словами, проговорила:

– Ты же убийца. Убийца.

Он ошарашенно уставился на меня. Убрал руку. Недавний ужас слегка отступил, уступая место злости и обиде. Захотелось вылить это всё на него, так чтобы у него рожу перекосило.

– Ты всех убил!

Мужчина смотрел на меня, а я продолжала:

– Мы все сейчас были бы на станции. А мне через полгода домой! Понимаешь? – на последнем слове мой голос надорвался, но я продолжила. – А теперь я сдохну здесь! Я, ты и остальные…

Его лицо и правда перекосило. Я не унималась. Меня несло на волне эмоций. Умом понимала, что обвинять его глупо. Но остановить этот шквал не могла.

– Вот скажи зачем? Зачем ты меня притащил? Так не терпелось здесь оказаться?! – я хотела орать изо всех сил, но говорила почти шёпотом, голос дрожал.

– Хватит! Не понимаешь, что несёшь, – жёстко отрезал он.

Я заплакала, глупо и бестолково. Слёзы лились, и я ничего не могла поделать. Отчасти мне было стыдно за эту истерику. Алексей отвернулся. «Наверное его, как и большинство мужчин, раздражают женские слёзы, потому что они не знают, что с ними делать».

Он повернулся к панели и очень во время. Панель словно ожила.

– Сучьи ящерицы! – выругался старпом. – Пристегнись. Быстро!

Я подтянулась, глубже усаживаясь в кресло, накинула ремни.

– Может, хоть наводить сможешь?

– Н… нет – промямлила я.

– Твою мать! – Алексей схватился за голову и после секундного колебания заорал. – Шлем закрой. Подача с резервного блока.

Я сделала, как он сказал. В эту секунду мужчина обесточил панель, отключил все системы. Костюмы имеют собственные аккумуляторы и будут какое-то время качать кислород из баллонов.

– Что происходит? – прошептала я.

– Выиграем время. Нас заметили, но не наши.

– Что?

– Ш… – он поднял указательный палец. – Я думаю.

Теперь, когда в кабине царила тьма, я увидела в иллюминатор обломки «Сокола-3». Чтобы разглядеть их, приходилось напрягать глаза. Тусклый, еле уловимый свет очерчивал раскуроченный корабль. На фоне яркими точками выделялись далёкие звёзды, ослепляли, мешали сфокусировать взгляд на тёмном остове корабля. Я пыталась угадать приближение врага в мерцании крошечных точек.

– Какие планеты рядом? – задал Алексей риторический вопрос.

– Я даже не знаю, где мы! – я развела руками в темноте.

Он достал откуда-то планшет и продолжал говорить то ли мне, то ли сам с собой:

– Сейчас рядом Giza 581c. Если прорвёмся к ней, – старпом торопливо делал вычисления, открывая всё новые окна с данными. – Повреждён резервный бак. Если сделать быстрый рывок, должно хватить. Если повезёт, останется для манёвра в атмосфере. Или не останется…

Алексей продолжал бормотать, быстро перебирая пальцами по планшету. Я наклонилась к нему, вытирая мокрые щёки.

– Хочешь сесть? – перебила я.

Он кивнул, шикнул на меня. Я подумала, что нужно быть камикадзе, чтобы взять с собой девчонку в корабль, где нужны два пилота. В «Десантнике» один маневрирует, второй ведёт огонь. В теории это может делать один пилот, но тогда скорость действий существенно снижается. Да и технически корабль рассчитан на совместные действия двух людей.

– Слушай внимательно. Когда я включу питание, мы увидим, где и сколько ящериц. Нас тоже увидят. Я переключу всё управление на себя. Понятно? – мужчина показал, водя пальцами по пустым экранам. – Я всё сделаю сам. Главное не психуй, не ори, делай, что скажу. Поняла?

– Да, – выдохнула я.

Зажёгся тусклый свет, экраны ожили. И началась гонка.

Всё происходило стремительно. Алексей задал ускорение, пока компьютер ещё рассчитывал верную траекторию. Я видела на мониторах нашего врага. По счастью, он был один. Ничего толком не понимая, я лишь следила за происходящим и замирала от ужаса. В какой-то момент старпом начал маневрировать, уходя от огня. Меня то бросало из стороны в сторону, то вжимало в кресло. Дальше всё произошло в одну секунду. Алексей произвёл один-единственный залп. «Десантник» тряхнуло.

В нас попали. Мониторы расцвели красным. Казалось, словно корабль раскрутили и бросили, как пращу. Я снова почувствовала перегрузку. Грудь сдавило, каждый вдох давался с трудом. Я изо всех сил старалась сохранить ускользающее сознание. Снова удар, корабль вздрогнул. Всё вокруг завибрировало. Я увидела на мониторах, что мы вошли в атмосферу по слишком крутой дуге. Через мгновение уже было сложно сфокусировать взгляд. Все предметы вокруг казались алыми разводами. Пульсирующая головная боль словно разрывала мозг. Мне даже показалось, что глаза выпирают из орбит. Окружающее представлялось красными пятнами.

Глава 2

Сначала была боль. Она проникала сквозь забытьё навязчиво и требовательно. Боль пульсировала в руке, болела голова, и всё тело ныло. Окончательно очнулась я от сильного толчка, ремни впились в тело. Это раскрылся парашют: часть системы торможения в нижних слоях атмосферы. В металлической обшивке над панелями я увидела своё отражение, красное одутловатое лицо, выступающие на носу и щеках кровеносные сосуды, ни следа привычного красивого отражения. Веки казались набухшими, глаза слезились. Даже сквозь стекло шлема видны красные пятна на белках глаз. «Зомби, честное слово, – подумала я. – Но жива, главное – жива!» Всё тело болело, будто меня били.

– Алексей! – позвала я.

Он не отвечал. Тогда я подняла руку, это оказалось неожиданно сложно после невесомости, и пихнула его в плечо. Никакой реакции. Лицо его было похоже на моё, хоть и не было красным. На носу и щеках также проступили сосуды, глаза закрыты.

– Алексей!!! – прокричала я громко. В голосе моём слышалась паника.

Дальше мне казалось, что я наблюдаю за всем происходящим со стороны. Я взяла его руку, спустила перчатку, нащупала пульс: ничего. Мои собственные руки дрожали, поэтому я проверила ещё несколько раз: ничего. Посмотрела на мониторы, спуск проходил в автоматическом режиме. Все ощущения изменились, тело приобрело вес, каждое движение давалось с усилием. Боль пульсировала в голове. «Не может быть. Показалось. Вот сядем, и придёт в себя. Нет, не может этого быть», – успокаивала сама себя. Перспектива оказаться в одиночестве на непонятной планете пугала до смерти. Я продолжала уговаривать себя, хотя уже всё поняла. Накатила такая отчаянная безнадёжность. Хотелось плакать. Хотя глаза и без того слезились, и веки опухли. Для слёз просто не было сил.

Приземление было далеко не таким мягким, как на гражданских судах. За пару секунд до удара раздались хлопки, запахло палёным. Вдруг меня будто поленом огрели. Зубы клацнули, чудом не прикусив язык. Не сразу получилось сделать вдох. Только это удалось, как судно накренилось, его потащила куда-то неведомая сила. Неожиданно движение прекратилось. Корабль оказался на боку. Пилотские кресла висели боком, одно над другим, моё над креслом Алексея. В нерешительности я выжидала, не хватало шею свернуть, слишком рано сбросив ремни.