Маг 16

И желательно спокойно добраться до Храма без погони за спиной и без всяких вертолетов над головой, как в тот раз.

После переезжаю в Пицунду уже на неделю, потому что пляжный отдых здорово поднадоел, дальше перебираюсь в Сочи. Оттуда покупаю билет в Москву уже в аэропорту за четвертной сверху, сразу засунутый в обложку паспорта, и оказываюсь в столице нашей Родины в тот же день.

Когда нет билетов для всех – такой отзывчивый сервис очень радует.

Гуляю по столице три дня, посещаю впечатляющую ВДНХ и отправляюсь в родной Питер, где задерживаюсь уже гораздо дольше. Паспорт у меня в аэропорту проверяют и еще в Москве два раза, но ничего подозрительного, кроме моей странной фамилии, не обнаруживают. Приходится еще родной милиции билет два раза показывать, по которому прилетел, доказывая, что не нарушаю я регистрационный режим. И денег им поэтому не выдам нисколько, как бы они не надеялись на это.

Вообще видно, что столичная милиция здорово присела на левые доходы от своей служебной деятельности.

Наличными, а других средств для расчета больше никаких и нет, у меня еще двенадцать тысяч осталось. Я сильно деньгами не раскидывался на побережье Кавказа, а то и так обязательно приходилось почти каждый вечер из-за своих симпатичных подруг кого-то осторожно воспитывать. Бить никого не бью, просто перехватываю протянутую ко мне руку и заставляю смельчака медленно опуститься на колени.

Ну, потом еще прощения просить искренне и с чувством в голосе.

И еще пару раз в местных поездах приставали каталы, пытаясь завлечь в азартные игры очень фирменно одетого мужика всего-то ставкой на один рублик для разогрева. Но я всегда отказываюсь наотрез, даже одного настойчивого жулика слегонца ударил головой о столик, особо неприятного по повадкам и за языком своим поганым не следящего.

Начал всякие гадости говорить мне про очкуна и маменькиного сынка, пытаясь толкнуть меня своей ногой в остроносой черной туфле.

– Я не буду играть, – всего-то и сказал в ответ.

– Хоть задницу себе разорви, – добавил уже потом. – На британский флаг!

Тут уже пошли выражения про смертельное оскорбление и про то, что придется ответить сурово и по понятиям уважаемым здесь людям.

Ну, я был в веселом настроении, поэтому не сдержался от такого урока. Потом пинками заставил забрать потерявшего сознание напарника и выставил их обоих в тамбур.

За ними следом, такими невинно пострадавшими, на следующей станции нарисовалась весьма заинтересованная милиция. Только я предусмотрительно отошел в соседний вагон и, пока меня настойчиво искали в своем вагоне и еще вагоне-ресторане, угощал четырех веселых девчонок хорошим вином в купе. Так и проехал пару остановок, пока поиски хулигана, обижающего уважаемых правоохранительными органами людей, не закончились совсем.

Да уж, спайка воров, катал и милиции на своей личной территории Грузинской ССР очень отлаженная, ничего не скажешь. Куда уж тут неведомый никому коммунизм строить, когда здесь процветает самый настоящий тройбализм.

В Питере сразу же наведываюсь в тот туристический магазин на Думской, уговариваю и зову на свидание сероглазую скромную девушку. Начинаем встречаться и вскоре оказываемся очень близкими людьми. Помогаю ей с оформлением больничного, и мы уезжаем на две недели в Прибалтику, посещаем все столицы и объезжаем все побережье.

Как родители у меня когда-то.

«Ну, что сказать – было круто»! И душевно с такой хорошей девушкой.

Хотя везде вылезали проблемы с размещением, зато с питанием все оказалось отлично. И с проходами в разные веселые места. Правда, местные мужики не раз пытались мне доказать, что русским тут вообще не рады.

Естественно, такое дело ни у кого не получилось, однако настроение такое отношение изрядно портило.

Однако постепенно мне стало надоедать даже такое веселое времяпрепровождение, даже с влюбленной в меня девушкой уже не хочется кататься по приятным городкам на побережье. Хочется настоящего дела с трудностями и превзнемоганиями, как воистину крутому попаданцу.

Да, вот такая довольно интересная жизнь подошла к концу, я вернулся в Ленинград вместе с ней на ночном поезде из Вильнюса.

Вручаю своей подруге половину оставшихся денег, чтобы она смогла купить комнату или даже квартиру, если у нее получится провернуть такое дело через брак. Девушка с серыми глазами все понимает, но не обижается, а только жалеет, что веселое время так быстро закончилось.

– Не переживай! Возможно, мы еще встретимся в этой жизни, – утешаю я ее. – Когда окажусь в Ленинграде, обязательно наберу тебя.

Но две тысячи рублей все же оставляю при себе, чтобы немного помочь уже своей семье. Пока она тоже моя и может ей остаться.

Доезжаю до родителей, смотрю, как они гуляют вместе со мной маленьким в Покровском сквере на площади Тургенева. Гуляют они долго, я столько же времени посматриваю в их сторону, делая вид, что читаю газету.

Потом откладываю полторы тысячи рублей в пакет и догоняю к тому времени оставшуюся одну с коляской мать.

– Девушка. Вы тут что-то обронили, – и кладу в коляску пакет.

А когда она начинает спорить, что это не ее вещь, просто внезапно для самого себя решаюсь на дальнейшее общение. Ведь она так и не потратит чужие деньги, как настоящий советский человек. Никуда мне от плотного общения с снова моими родителями не деться. Поэтому приближаюсь к ней и негромко говорю:

– Вы же супруга Виктора Протасова? Я ваш родственник из Вологодской области. Сын дяди по… – и я называю снова одного из двоюродных братьев отца, которого он давно уже не видел.

– Я специально приехал встретиться с вами в Ленинград. Давайте зайдем к вам домой и попьем чаю, – и я показываю купленный загодя большой шоколадный торт «Прага» из «Севера». – А то он уже скоро совсем растает.

Мать, еще совсем молодая девчонка, заметно смущается от моего внимания и не понимает, как себя вести с внезапно появившимся родственником. Таким в себе уверенным и как-то ее узнавшим на улице.

Мы доходим до подъезда, я помогаю поднять коляску на второй этаж, не понимая, куда взял да исчез отец. Однако вскоре он появляется, видно по нему, что пробежался в неблизкий магазин за продуктами, чтобы оказаться там именно после обеда, и задержался в сразу образовавшейся очереди.

Похоже, получил сигнал через знакомых, что там что-то выбросят из редкого и дефицитного товара. Обычная история для развитого социализма, в этот раз это оказывается баночка красной икры.

Увидев меня, он сразу настораживается, но мать рассказывает о том, кто я такой, поэтому батя морщит лоб, вспоминая своего никогда не виданного дядю и меня, получается, своего троюродно-четырехюродного брата.

Мы заходим в комнату, я плотно прикрываю дверь и по-хозяйски опускаю занавеску.

Потом поворачиваюсь к родителям: отцу, внимательно разглядывающему меня, и матери, осторожно перекладывающей моего спящего предшественника в кроватку за шкафом.

– Вот, хорошо, что мы все вместе собрались, разговор у нас будет серьезный.

В этот раз я сразу говорю, что могу им помочь финансово, так как являюсь известным в своем отдаленном районе вологодской области народным целителем.

– Ко мне люди из самой Москвы по знакомству толпами едут. Здесь полторы тысячи рублей. Деньги заработаны мной честно. И я вам это скоро докажу своим умением.

Родители, конечно, не верят мне, только я тоже не решаюсь долго рассусоливать, а сразу же лечу колено отца, здорово мешающее ему жить и работать.

– Теперь ты мне веришь? – спрашиваю я, когда он приседает несколько раз, проверяя колено.

– А как ты смог узнать, что оно у меня болит? – недоверчиво спрашивает он, признав, что постоянная боль исчезла.

– Я вижу все болезни. Дар у меня такой есть. Вот у вас – частые головные боли, – я протягиваю руку к голове матери. – Посидите спокойно пять минут, пока я вылечу их навсегда.

После сеанса с матерью я конкретно так намекаю, как отцу решить проблему с устройством в жигулевский автосервис путем правильной взятки.

И советую вложить оставшиеся деньги в покупку кооперативной квартиры:

– Скоро вам подвернется такая возможность. Когда Виктор постарается, чтобы его взяли на денежную работу, деньги в семье приличные появятся, оставшаяся тысяча станет хорошим подспорьем для первого взноса.

– Мы не сможем вам отдать такую сумму, – мать все же настаивает на том, что она не может взять пакет.

– Кто говорит о возврате? Это мой подарок вам, именно, как своим близким родственникам. Эта небольшая сумма и здоровье, которое я вернул в вашу жизнь – такой небольшой подарок ко дню рождения вашего сына.

Мы распиваем в этот раз не бутылку грузинского коньяка, который у меня уже давно закончился, а прибалтийской старки с отцом, после чего я решительно прощаюсь и выхожу во двор. Даже мать наворачивает пару рюмок, наверное, чтобы проверить, будет ли болеть голова, как это обычно происходит.

Не стал ничего рассказывать про трудное будущее, про скорый распад Советского Союза и приход эры беспощадного капитализма.

Просто вылечил родителей от имеющихся сейчас болячек и оставил немного денег молодой семье, чтобы им стало полегче начинать жизнь. Искренне надеюсь, такое вмешательство в семейную историю не сильно изменит ее, а я останусь тем же самым сыном своих родителей. Просто пойду по стопам отца, немудрено работая руками без особых амбиций.

Если моим Братьям будет сильно не хватать родителей, они могут прогуляться в Советский Союз и снова изменить их жизнь.

Только что-то они давно уже должны были вернуться, да пропали с концами. Ладно, рано или поздно выйдут на связь, оставят наконец-то письмо в Храме для меня.

А мне пора уже возвращаться в Грузию, за всеми моими гулянками и путешествиями прошло уже три месяца, еще пару недель или месяц жизни в Кутаиси, и я могу отправляться дальше в прошлое, куда я приготовился попасть.

Хотя, лучше все-таки прожить в этом времени еще два-три месяца, чтобы не бродить по сугробам в горах ранней весной.

Подхожу к тбилисскому поезду, опять договариваюсь на одно место в СВ и снова за пятьдесят рублей.

Все, как в прошлый мой визит сюда, только после посещения бани на Дягтярной за мной трупов или сильно пострадавших не осталось ни одного. Не успели местные жулики на меня нацелиться и решить пощупать за вымя.

Двое суток в поезде тянутся долго и скучно, я уже вволю нагулялся, пока хочу снова встретиться с Сашей, начать лечить народ и готовиться к возвращению в Храм.

В Кутаиси я сразу беру такси и еду в знакомую баню, чтобы помыться после дороги и, возможно, встретить там Сашу.

Его в бане не оказывается, однако, похоже, о моем возможном появлении все сотрудники предупреждены. Не проходит и пары часов, как приятель залетает в предбанник и сердечно обнимает меня.

– Мы все ждали тебя, как ты написал в записке. Ты где остановился?

– Да нигде, как там наш домик, свободен? На него и рассчитываю, – искренне отвечаю я.

– На сегодня занят, приехали нужные люди. Но дядя ждет тебя в своем доме, собирайся.

Так что к вечеру я оказываюсь в доме дяди Тенгиза.

– Отлично, что ты вернулся! Меня уже твои клиенты одолели, всем что-то нужно, так что работы для тебя много.

– Это хорошо, подлечу всех, кого нужно. Пришлось уехать по личным делам, – так я коротко объясняю свое исчезновение.

Дядя Тенгиз не говорит мне ни слова упрека, просто просит проверить его спину.

Первые две недели я живу в его доме. Заметно, боятся меня отпускать, пока самых важных клиентов я не вылечил по кругу. Потом мы все же возвращаемся в привычный дом на берегу Риони, где я начинаю принимать присылаемых людей уже два раза в день – утром и вечером, а в обед вволю париться для поддержания сил.

Так проходит сентябрь и середина октября, когда я задумываюсь, в какой момент мне лучше уходить. Денег снова накопилось около тридцати тысяч, так что мне приходится поломать голову, что с ними делать.

Ну, оставлю я пару тысяч себе, мало ли, если еще придется сюда вернуться когда-то. Или Братьям отдам, если они все же решатся вернуть своих родителей когда-то.

Можно было бы родителям их отвезти, не такое сложное дело, только опасаюсь я их жизнь кардинально менять.

С другой стороны, если они полностью рассчитаются за ту же кооперативную квартиру, они ничем особенно не изменят свою жизнь. Мать так же будет работать в детском саду, отец в сервисе, без знания будущего их жизнь так уж кардинально не поменяется. Тем более, оставлять многие тысячи рублей я все равно не собираюсь.

И еще я почувствовал вдруг изменившееся отношение со стороны дяди Тенгиза в одну из теперь нечастых встреч на его даче. Он почему-то испытывает по отношению ко мне чувство опасения и тревоги.

Еще не очень сильно, но я хорошо понимаю, теперь моя личность – проблемная связь для него.

Объяснение тут может быть только одно – кто-то из других влиятельных людей узнал, что он обладает возможностью устраивать чудесное и научно необъяснимое излечение любых недугов. Наверное, вышел уже на него самого, теперь моя деятельность может принести серьезные проблемы хозяину советской торговли города Кутаиси, если он меня не сдаст.

Понятно, это не какой-то рядовой следователь из ОБЭП, а совсем другой уровень.

Мне много раз повторять предупреждение уже не нужно, я этот момент сразу понял и на следующий день так же технично исчез из Кутаиси. Доезжаю на поезде до Адлера, там снова покупаю билет в аэропорту и через четыре часа оказываюсь в Ленинграде.

Пробую сразу же купить обратный билет, но Ленинград – это вам не Адлер, никто не берется мне помочь даже за сто рублей в самом аэропорту. Ну или я просто нужных людей не знаю.

Поэтому я снова посещаю родителей, оставляю им на будущую квартиру еще восемь тысяч рублей.

Как они не отмахиваются, просто оставляю и все. Думаю еще перевести двадцать тысяч на детские дома в сберкассе. Однако это оказывается не так просто, поэтому я не берусь этим заниматься.

Тем более, необходимо оказалось паспорт предъявлять, а со своими исправлениями в нем я боюсь это делать.

В сберкассе его проверят профессионально, вполне возможно, смогут найти исправления.

Все же покупаю билет в агентстве «Аэрофлота» на рейс на завтра в Адлер, подарив набор хороших шоколадных конфет женщине-кассиру. Здорово надоело мне на поездах по нашей очень большой стране кататься.

Ночую за трешку сверху в скромной «Киевской» гостинице на Лиговке и утром улетаю в Сочи.

Там добираюсь до Кутаиси на ночном поезде, сразу же беру такси около вокзала до Они, договариваюсь с хозяином «Жигулей» на поездку за шестьдесят рублей.

По дороге заезжаем в еще один кооперативный магазин, я закупаюсь копченой колбасой, чаем, хлебом и вареньем на пару сотен рублей. Вес получается солидный, чтобы в горы все тащить, но ничего, своя ноша вообще не тянет.

Добавляю в Они пятерку водителю, он довозит меня по буеракам до нужного мне поворота к дому Зураба, где я его и отпускаю.

С новым, только что выпущенным рюкзаком «Ермак» и с большой сумкой, полной еды, обхожу дом Зураба и чуткого алабая по большому кругу. Еще беру его ружье с дерева с собой на всякий случай, пусть в нем есть всего два патрона. Мало ли кого пугнуть придется здесь в горах.

К вечеру добираюсь до Храма, перекидываю вещи внутрь и немного стою в проеме Двери, прощаясь с горами, со своими знакомыми, с социалистической Грузией и всем Советским Союзом.

Хотя, новое свидание с СССР меня, возможно, еще ждет впереди.

Никаких посланий на Столе не видно, что-то я уже серьезно начинаю переживать за своих Братьев. Поэтому пишу им еще по одному письму, отправляю в Черноземье и на Третью планету.

Как бы мне не пришлось идти за ними следом, чтобы найти в том мире. Найти и спасти.

Неплохо пожил здесь, помог многим людям, особенно своим родителям, и оставил добрую память о себе у всех своих пациентов.

Особенно у Тамары и ее подруги из Тбилиси, да еще у всей торговой мафии, а особенно у моего приятеля Саши.

«Эх, в такие времена собираюсь переместиться, что местные плохо асфальтированные дороги мне раем покажутся», – горестно вздыхаю я.

Потом закрываю Дверь, еще день провожу в Храме, заряжая Палантиры и морально готовясь к переходу.

Потом сортирую свои вещи, что-то оставляю здесь: все советские деньги и то же ружье.

Забираюсь в капсулу, проверяю свои вещи, выставляю значок времени на тридцать пять значений назад и, хорошо помолясь, уже привычно закрываю глаза.

Глава 4

В этот раз я просыпаюсь через сутки с небольшим, как сразу же могу заметить на своих часах.

Вот только что было двадцать пятое октября и восемь вечера, а вот уже двадцать шестое и почти двенадцать часов, то есть, настоящая полночь.

Сутки и четыре часа плюс еще какое-то время на восстановление самих часов.

Ну, механизм бездушный, так что с ним проблем не имеется, если уж Палантиры принтер Храма распечатывает с нуля. Но, как вот при этом завод часов сохраняется – для меня самый удивительный вопрос.

Не так это время и его знание для меня важно, как-то, что с потолка Храма через самое верхнее окошко задувают снежинки и сильные порывы ветра.

Так просто их не разглядеть в темноте, а на лицо они не успевают опуститься, чтобы смочить пересохшие губы. Тепло от Стола и поднимающийся нагретый воздух раздвигает их к стенам, по которым они и скатываются вниз.

Но почему-то на полу капелек воды в Храме нет совсем, она куда-то незаметно самоликвидируется в процессе. Наверное, стены ее всасывают, не удивлюсь таким технологиям Древних.

Тут, похоже, все работает на разложении водорода, если представлять по нашим земным понятиям.

Снежинки я могу рассмотреть, когда включаю мощный фонарик, нащупав его в кармане рюкзака.

За дверью настоящая зима, как и должно быть на такой высоте.

А это определенно значит, я попал туда, где и должен оказаться по моим примерным прикидкам.

Примерно на семьдесят лет и семь с небольшим месяцев назад в прошлое.

Из конца октября восемьдесят второго года в март двенадцатого.

Только не две тысячи двенадцатого, а именно в тысячу девятьсот двенадцатый год, в еще относительно спокойное время царствования Императора Всероссийского Николая Второго (Романова), царя Польского и Великого Князя Финляндского.

И прочая, прочая, прочая…

Сейчас на улице или середина месяца марта, или его конец. В любом случае, горы Кавказского хребта завалены снегом по максимуму. Спуститься вниз будет сильно непросто, пусть у меня есть профессиональные снегоступы, еще в наличии имеются палки специальные для ходьбы именно по таким сугробам, крепкие и дающие хороший упор для тела и рук.

Еще имеется складная легкая саперная лопатка, чтобы все это дело зарыть, когда я доберусь до первой подходящей дороги.

Только там меня теперь встретят не асфальт на дорогах и не относительно быстрые хотя бы полуторки из времен товарища Сталина. В лучшем случае какая-нибудь бричка или тарантас украсят мой путь, а еще может случиться так, что большую часть дороги я пройду пешком на своих двоих.

Сначала мне требуется добраться из предгорий до того же самого Кутаиси снова.

По пути меня ждет транспорт на конной тяге, потом уже давно открытая железнодорожная линия от Тифлиса до Поти. Зато я смогу добраться от Кутаиси до Тифлиса на настоящем поезде. Потом по Военно-Грузинской дороге поездка во Владикавказ, а там уже сплошной путь железной дорогой открыт до Москвы и Санкт-Петербурга.

Мне требуется попасть именно в Санкт-Петербург, именно там сейчас творятся судьбы Империи и ее история.

Нужно только помнить, что дорога эта, которая Военно-грузинская, частенько перекрывается на недели зимой и ранней весной из-за плохой погоды. Чтобы не сидеть где-нибудь в горной деревеньке неделями, помирая с тоски и всяких местных вшей. Правда, я сам собираюсь там оказаться где-то в мае месяце, не раньше.

Других вариантов помимо поезда нет совсем, кроме конной тяги и мучительно медленного перемещения по разбитым дорогам. С отбитой задницей и порванным от скуки ртом, так что только поезд правильный выбор в моем случае.

Наверное, из того же Поти можно на корабле доплыть до Новороссийска или Севастополя, с этим делом буду на месте определяться. Тоже хороший вариант, однако шторма в марте–апреле на Черном море никто не отменял.

Еще необходимо научиться разговаривать на соответствующем времени русском языке, потом еще и писать на нем же. Я, конечно, изучал вопрос дополнительно, мне не так сложно будет на нем начать общаться, как весьма продвинутому магу.

Все же смысл слов мне понятен сразу. Только поначалу придется дня три отмалчиваться и пока в разговоры особо не вступать.

Еще нужно забрать все добро с собой сразу, потому что таскаться из Петербурга сюда в Храм на перекладных – никакого терпения не хватит. И даже моего ангельского.

Я снова засыпаю, накрывшись легким синтетическим, но очень теплым одеялом, чтобы не обращать внимания на опускающийся вниз холодный воздух. И сплю с перерывами на то, чтобы напиться вволю и доесть всю припасенную колбасу с хлебом еще два дня. Дела впереди меня ждут большие, но именно сейчас торопиться не стоит.

Потом умываюсь у родничка, вытираю лицо полотенцем и кладу его сушиться на Стол, который работает, как инфракрасная батарея.

Все, что мне нужно в будущей жизни, я собрал в одном рюкзаке-мешке, внешне вполне подходящем для местной жизни по виду, он лежит пока в большом «Ермаке». Еще кожаная сумка-портфель сильно потрепанного вида висит у меня через плечо, с ними я начинаю спуск вниз.

Снега вокруг много, но под действием местного теплого ветра под названием фен он уже весь подтаявший и рыхлый. Ручьи воды стекают вниз по каменистым осыпям, не впитываясь уже в перенасыщенную водой почву.

– Как бы тут под лавину не попасть, – тревожно размышляю я, глядя на покрытые снегом горы выше меня.

– От нее не убежишь и защититься тоже нечем. Впрочем, мой купол поможет мне выдержать первый удар, а вот как выкапываться из-под тонн снега – я не знаю.

Да сам купол вместе со всей силой Палантиров может не выдержать самого столкновения.

То есть, точно не выдержит, поэтому я сразу же надеваю снегоступы, закидываю рюкзак кило на тридцать на спину и перебираю ногами, ничуть не опасаясь за остающиеся следы в снегу.

Дураков тут бродить, рискуя попасть под лавину, точно не найдется ни одного.

Вышел я с самого утра, поэтому спешу вниз отдохнувшим, более-менее современный рюкзак помогает держать на плечах серьезный груз относительно хорошо распределенным. К нему сбоку приторочено одеяло, под которым я спал, такое похожее на мешковину по своему виду.

Долго я его искал в интернете, как те самые бечевки, тоже старинного вида, которыми я буду вязать рюкзак. В нем еще лежит тот самый мешок простого вида, с которым я недавно отправился на встречу с хозяином полуторки.

В нем Палантиры – все три, все лечебные камни и тот же камень поиска. Еще солидная пачка царских денег в бумаге, есть немного меди и серебра. Купюры многие еще двенадцатого года выпуска, поэтому использовать их пока нельзя.

Набрал именно потому, что очень дешево продавались в интернете, почти по своему номиналу.

Пятерки и десятки по сто рублей покупал, сотни и пять сотен рублей по тысяче с небольшим. Пять сотен царских рубликов – это же местная неплохая зарплата за полтора года для простого трудящегося.

– Ох, и погуляю я здесь по-царски! Или даже иногда по-императорски! – обещаю себе.

Горнолыжный костюм и перчатки с шапкой остались в Храме, на себе из современного – только отличные непромокаемые высокие ботинки для гор. Если в приготовленных сапогах сейчас начать спускаться – просто ноги до коленок намочишь, а так пока все сухо и в ботинках, и в штанах.

И еще несколько больших упаковок антибиотика в рюкзаке. Возможно, придется кому-то жизнь таким способом спасать. Всякие пилюли уже присутствуют в местной жизни, без обертки точно особых подозрений не вызовут. Современная зубная щетка и пара тюбиков зубной пасты для особо торжественных случаев, дорогая туалетная вода для шармана всякого. Жиллетт с блоком лезвий со скользящей головкой тоже отправляется со мной туда, где его никак не может быть. Бриться частенько холодной водой придется, так что я не смог себе отказать в самой такой малости для жизни.

Почти все у меня в рюкзаке оказалось или магического предназначения, совсем непонятного для посторонних взглядов, или из моей современности, что тоже показывать нельзя никому.

Кое-что можно представить заграничными вещицами, ту же зубную щетку, но даже такого лучше избегать.

Пока спускаюсь по уже заканчивающимся сугробам, где-то наверху так бумкает, что ноги сами меня несут вперед.

Картина неумолимо догоняющей лавины в уже чахлом горном лесу так меня подстегивает, что я прохожу границу между снегом и его отсутствием на повышенной скорости и принимаюсь карабкаться на какой-то высокий каменный холм.