Забытые чувства

Убрав руки за спину, я холодно отвечаю:

– Он разозлится еще больше, если мы не поздороваемся сразу.

Каллиста бросает на меня странный взгляд, который мне не удается прочесть. Она будто не уверена в том, как относиться ко мне. Больше девяти лет мы не жили с ней под одной крышей. Со смертью отца она окажется в том же положении, что и мы. Не знаю, может, сейчас она раздумывает над тем, чтобы сменить тактику в отношении меня.

За ее спиной показывается Луи. Она отвлекается на него и Эдда проскакивает ко мне с извиняющейся улыбкой на лице.

– Пошли.

Мы направляемся вглубь дома. Здесь множество гостевых комнат, бильярдная, библиотека и спортзал. Следом показывается винтовая лестница на второй этаж, наш этаж, который целиком и полностью принадлежит только нам с сестрами. Справа, из коридора, ведущего в крыло для персонала нам навстречу выходит Агата, пожилая служанка и жена Луи. Ее лицо озаряет широкая теплая улыбка при виде нас.

– Глазам не верю! Это же сестры Эспасито! – восклицает она на итальянском, снабжая речь обильной жестикуляцией.

Мне не удается сдержать улыбку. Слабую, но все же улыбку.

Женщина целует в обе щеки сначала меня, затем Эдду.

– А где маленькая беда на наши головы? – интересуется она, переводя взгляд с меня на сестру. – Госпожа сказала, вы прибудете вместе.

Мы с Эддой переглядываемся.

– Скоро будет здесь. – отвечает Эдда и тут же хмурится. – Надеюсь.

– Госпожа очень переживает, да и мы все то же. – Агата взмахивает руками, раздосадовано покачав головой. – У этого ребенка точно шило в заднице застряло.

Ума не приложу, как у такого холодного человека, как Луи, такая огненная женщина, как Агата. Даже ее волосы, не смотря на возраст, все еще остаются слегка рыжими. В этой женщине столько же энергии, сколько и в атомной бомбе.

Она подходит к нам ближе и добавляет шепотом:

– Говорят, ее видели в компании Филиппо Риччи в Лос-Анджелесе. А он ведь помолвлен. Чувствую, грядет скандал.

Филиппо Риччи – старший сын Федерико Риччи, капо Лос-Анджелеса. Их семья уже на протяжении нескольких лет управляет городом.

Отец точно отправит Бьянку в монастырь перед своей смертью.

Эдда бросает на меня встревоженный взгляд, затем снова смотрит на Агату.

– Давай позже поговорим, ладно? Сейчас нам нужно к отцу.

Глаза Агата округляются.

– Да. Да. Конечно. Бегите, птички, потом поболтаем.

Она пробегает мимо нас, а мы сворачиваем направо, в длинный коридор с единственной дверью, ведущей в кабинет отца.

– Я убью Бьянку, как только она заявится. – шипит Эдда, сжав кулаки.

– Ей уже двадцать, она достаточно взрослая, чтобы брать на себя ответственность за свои поступки.

– Как ты можешь быть такой спокойной?

Трудно беспокоится, когда тебе почти на все плевать.

– Я просто принимаю ее такой, какая она есть. – равнодушно отвечаю, слегка натянув правую перчатку выше.

– Социопаткой с манией величия? – уточняет Эдда с неприкрытом сарказмом в голосе, когда мы подходим к массивной деревянной двери.

– Именно.

Я стучусь. Услышав приглушенное разрешение, открываю дверь и вхожу. Сестра идет следом. Отец стоит к нам спиной за своим огромным столом, у окна. В нос ударяет тяжелый запах сигар. Едва заметный дым делает атмосферу в комнате практически удушающей. Справа от нас располагается камин с диваном и двумя креслами, слева стеллаж с книгами, которые отец иногда перечитывает, а напротив длинный стол на шесть человек, заканчивающийся его личным столом.

Он оборачивается к нам, и я едва его узнаю. За то время, что мы не виделись, он сильно похудел, от этого морщины на его лице стали еще глубже, в волосах появилось больше седины. Черные глаза по-прежнему внушают страх, буквально отталкивают от себя, однако теперь я замечаю в них усталость. Это все еще босс Короны, жестокий мужчина, способный убивать без колебаний, но либо это я изменилась, либо болезнь действительно подкосила его. Он больше не пугает меня, не вызывает желания подчиниться. Забавно. Раньше мне казалось, что он непобедим. Среди итальянской мафии мой отец как раз был тем самым чудовищем, о котором рассказывают детям, чтобы те слушались. Мол, не доешь кашу, и Карлос Эспасито заберет тебя прямиком в преисподнюю, где превратит в подобное себе чудовище.

Он окидывает нас быстрым безразличным взглядом. Я медленно прохожу к камину, огибая диван. Его черные глаза пристально наблюдают, подмечают, что Эдда двигается следом за мной, старается держаться ближе ко мне. Ни одна из нас не садится. Женщинам запрещалось садится, если мужчины стоят. И это только одно из многочисленных идиотских правил в нашем мире. К моему огромному сожалению, они превратились в неприятные рефлексы, заложенные с детства.

– Здравствуй, отец. – равнодушно приветствую я.

Он тяжело вздыхает и переводит взгляд на сестру.

– Где Бьянка?

Эдда не успевает раскрыть рот, как я отвечаю за нее:

– Она не ее тень. И не обязана следить за каждым ее шагом.

Тяжелый взгляд, который он посылает мне, должен был меня заткнуть, вот только он почему-то больше не действует на меня, как прежде.

– Кажется, я не разрешал тебе говорить.

От тона его голоса Эдда рядом со мной напрягается, рефлекторно опустив голову. В детстве и у меня бежали мурашки от этих угрожающих хриплых ноток. Отец намеренно всегда растягивает слова, никогда не повышает голос. Этого и не требуется. Его внушительная фигура, черные глаза и низкий голос делают свое дело. От этого властного тона его подчиненные до сих пор делают в штаны. Для меня же это жирный знак. Отец зол. На меня. До сих пор.

– Бьянка скоро будет здесь. – вмешивается Эдда, дабы предотвратить конфликт, на который я откровенно нарываюсь.

Вдруг раздается рев мотора. У отца есть личный выход в сад, тот, что ведет к главным воротам. Так что нам отлично слышно, как мотоцикл подъезжает к особняку. Мы с Эддой переглядываемся. Бьянка дома. Отец снова отворачивается к окну, убрав руки за спину, и кабинет погружается в тяжелую давящую тишину. Прямо таки представляю, как сестра глушит мотор, снимает свой розовый шлем, возможно, подмигивает молодым охранникам и не торопясь, направляется ко входу.

Через минут пять дверь кабинета распахивается без какого-либо стука. Бьянка ураганом врывается в кабинет. Некогда черные волосы теперь огненно-рыжей копной торчат в разные стороны. Она покрасилась. Даже брови рыжие. Большие черные глаза без труда находят меня, и на ее лице появляется знакомая самодовольная ухмылка.

– Лос-Анджелес? – спрашивает она Эдду, которая рассматривает ее с легким удивлением. Видимо, смена облика произошла совсем недавно.

– Да. – отвечает сестра спустя пару секунд.

– Я же говорила. – ухмыляется Бьянка.

Она продолжает широко улыбаться, когда подходит к столу, когда отодвигает один из стульев и когда плюхается в него, закинув ноги на стол. Это вызывает у меня улыбку, а у Эдды мигрень. Она прикрывает лицо одной рукой, потирая виски. Через несколько мгновений Эдда снова выпрямляется, натянув на себя маску безразличия.

Я перевожу взгляд на младшую сестру. Белая обтягивающая футболка без рукавов с неглубоким вырезом на груди, кожаные штаны и пыльные ботинки. Ее правое предплечье обвивает черная татуировка в виде змеи. Отец сломал ей эту руку, когда впервые увидел. Потом нашел тату-мастера, который сделал это и…скажем так, этот мастер больше никогда не сможет делать татуировки. Надеюсь, что волосы и брови она покрасила себе сама.

Мы трое ждем, когда отец заговорит. Даже Бьянка молчит, рассматривая меня с головы до ног. Ее большие оленьи глаза излучают множество разных эмоций, буквально горят огнем.

– Я болен. – вдруг нарушает тишину отец, и Бьянка переводит взгляд на его спину. – И у меня осталось не так много времени.

Рот Бьянки открывается, и она широко улыбается нам, но в следующую секунду до нее начинает доходить истинный смысл его слов и последствия, с которыми нам всем придется столкнуться. Она проглатывает улыбку, поза становится менее расслабленной, а на лице появляется серьезность, которую она редко демонстрирует. Бьянка только кажется легкомысленной, и это ее основное оружие. Так же, как мое хладнокровие и сдержанность Эдды. Мы все носим маски, которые когда-то помогли нам выжить.

– В ближайшие пару месяцев, мне нужно будет подготовить приемника для передачи власти.

Мы втроем переглядываемся. Значит, он уже выбрал приемника. Остается только надеятся, что это кто-то из нашей семьи. Например, дядя. С ним можно будет договориться. Возможно, у меня получится сделать так, чтобы нас с сестрами не тронули.

– И кого ты выбрал в качестве приемника? – спрашиваю я.

– Как того и требует традиция, мой первенец станет следующим боссом.

Отец оборачивается, его черный взгляд тут же устремляется ко мне, игнорируя сестер.

Мои брови сходятся на переносице, потому что его слова вообще не имеют никакого смысла. Абсолютно.

– Это невозможно, твой первенец… – я осекаюсь, заметив решительность в черноте его глаз.

– Ты. – заканчивает отец.

И это короткое слово по ощущениям напоминает разрыв бомбы. Прямо в моей грудной клетке.

2

Доминика

На его лице нет и тени сомнения. И я всерьез задумываюсь над тем, что он, должно быть, окончательно слетел с катушек. Да, у него всегда были проблемы с доверием. И он воспитывал нас практически так же, как другие воспитывают своих сыновей, но я –следующий босс Короны? Это уже перебор. Ни один капо не примет этого. Война начнется прежде, чем отец испустит последний вздох.

Тишину нарушает тихий смешок. Отец тут же переводит взгляд с меня на Бьянку. Я вижу, как кулаки за его спиной сжимаются, как лицо приобретает то самое выражение. Он всегда так выглядит перед убийством.

– Встань. – тихо говорит он, слегка склонив голову набок. Сейчас перед нами раненый хищник, и Бьянка в своей обычной манере тычет в него палкой. Вместо того, чтобы подчиниться приказу, она поднимает на меня глаза, выгнув бровь, будто бы спрашивая разрешения. Я едва заметно киваю, и она тут же вскакивает на ноги, устремившись к отцу. Тот уже вышел из-за стола, и стоит Бьянке приблизиться, как он замахивается и отвешивает ей звонкую пощечину. Ее голова резко дергается в нашу сторону, и я замечаю ухмылку на ее лице, которую она тут же подавляет, выпрямившись. Отец бьет снова. На этот раз по другой щеке. Эдда делает шаг вперед, не выдержав, но я тут же пригвождаю ее к месту взглядом. Мы обе знаем, что сделаем только хуже, вмешавшись. Это она читает в моих глазах, поэтому кивает, поджав губы.

– Извинись за проявленное неуважение. – рычит отец, возвышаясь над Бьянкой.

Она низко опускает голову и тут же отвечает тихим, дрожащим голосом, от которого челюсти отца лишь сильнее сжимаются.

– Прошу прощения, отец.

Он смеряет ее взглядом, полным отвращения.

– А теперь пошла вон отсюда.

Бьянку не нужно просить дважды. Как только она разворачивается на пятках, на ее губах растягивается жуткая окровавленная улыбка. Большим пальцем она смахивает кровь с подбородка и тут же слизывает ее, подмигнув нам. Вот же маленькая социопатка.

Как только она скрывается за дверью, отец отмахивается и от нас:

– Вы тоже идите. Потом поговорим.

Последнее он говорит мне. По тону его голоса становится ясно, возражения не принимаются. И плевать, что он только что сбросил на меня ядерную бомбу. Как я и говорила, только его слова имеют вес. И не только под этой крышей, но и в этом городе.

Подавив рвущиеся из меня слова, я выхожу из кабинета вслед за сестрами.

Бьянка стоит, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Кровь с нижней губы продолжает капать на ее белую футболку, но сестре вообще нет до этого дела. Любой, проживший в этом особняке хотя бы год рано или поздно привыкает к крови. А мы выросли в этих стенах. Разбитая губа ничто по сравнению с выпущенными кишками или развороченной грудной клеткой…

– У тебя цель по жизни выводить отца из себя? – раздраженно шепчет Эдда.

Бьянка фыркает.

– Неужели так заметно?

Она отталкивается от стены, и мы вместе направляемся дальше по коридору в сторону лестницы. Я иду сзади, наблюдая за их перебранкой.

– Тебе просто жить надоело. – продолжает Эдда, убирая волосы в высокий хвост на затылке. – Когда-нибудь ты нарвешься на такую задницу, что даже с вазелином не вылезешь оттуда.

– Да ладно тебе. – подмигивает она. – Нет такой задницы, с которой не помогла бы смазка.

Черные глаза Бьянки находят мои, и я понимаю, что улыбаюсь.

Медленно, не умолкая ни на секунду, они поднимаются наверх, на наш этаж. Я следую за ними, скользя рукой по кованым перилам. Так странно вернуться сюда спустя столько лет. После свадьбы я не заходила дальше главной гостиной. И то, мои посещения ограничивались праздниками. Я была рада покинуть этот дом. Была рада начать новую жизнь. И вот я снова здесь. Будто бы никуда и не уезжала.

Помимо спален, у нас здесь есть еще небольшая библиотека и мастерская Эдды. Двери располагаются по обе стороны, окружая холл с огромной люстрой под потолком. По центру стоит один единственный стол с вазой. Каллиста любительница собирать букеты. Забавно, что садом всегда занимаются другие люди, но собирает букеты именно она. Точнее, она строго следит за тем, чтобы кто-то их постоянно собирал в эти композиции.

Прежде чем куда-то войти Бьянка мнется в холле, о чем-то размышляя, и в итоге открывает первую дверь справа. Моя спальня. Эдда заходит следом, а я на мгновение задерживаюсь на пороге.

Здесь все именно так, как я оставила много лет назад. Слева возвышается небольшой подиум, на котором стоит низкая кровать. Бьянка тут же располагается на ступеньках в изножье. Эдда устремляется мимо нее в ванную комнату.

Справа от меня туалетный столик и дверь в гардеробную. Я прохожу в комнату по темному деревянному паркету и подхожу к своему письменному столу у широкого окна. Развернув к себе большое кожаное кресло, сажусь в него, закинув ногу на ногу. Бьянка изучает меня своими большими глазами. Кровь заливает весь ее подбородок и шею. Отец рассек ей губу.

– Добро пожаловать домой. – говорит сестра, упираясь локтями в согнутые колени. – Или лучше будет сказать, добро пожаловать в преисподнюю? Здесь все так же отвратительно. Младенцы на завтрак, пытки на ужин. Но думаю, ты быстро освоишься.

Мои губы вновь складываются в подобие улыбки. Преисподняя. Именно Бьянка дала этому месту такое название. Ей тогда было лет четырнадцать.

Эдда выходит из ванной с ящичком для первой помощи и садится на ступеньки рядом с Бьянкой. Осмотрев ее лицо, она тяжело вздыхает.

– Придется зашивать. – с неодобрением констатирует она, раскрыв ящик на своих коленках.

– В этот раз на его пальце был перстень, – пожимает плечами Бьянка. – Поэтому так.

Эдда посылает мне взгляд, молящий вразумить сестру. Но я его игнорирую. Бьянку невозможно вразумить. А Эдде пора бы уже наконец это понять.

– Что если бы он задел тебе глаз или еще что-нибудь? – бросает она, обрабатывая рану на ее губе дезинфицирующим средством.

– Ну, тогда я бы прикупила себе одну из этих глазных повязок, как у пиратов. – пальцем показывает на свой глаз. – Ну, знаете? А потом нашла бы своего Джека Воробья и отправилась бы в кругосветку.

Эдда бьет ее ладонью по спине, и та начинает смеяться.

– Да брось, он никогда не сделает мне ничего по-настоящему серьезного. Старик до усрачки боится маму. Пусть отец из него хреновый, но зато муж получился ничего.

Насчет страха перед Каллистой, она преувеличивает. Однако тот факт, что мачеха имеет на него влияние правдивый. Он уважает ее, иногда даже прислушивается. К нам относились бы так же, если бы ему не взбрело в голову воспитывать нас, как сыновей.

– Тебе напомнить о том, как я появилась на свет? – спрашиваю я, откинувшись назад.

Бьянка пытается повернуть ко мне голову, но Эдда тут же хватает ее за подбородок, крепко удерживая на месте.

– Это не имеет значение. – бормочет Бьянка. – Главное, что он всю жизнь вымаливает за это прощение.

Она вдруг морщится, но не от боли.

– Прости. – снова поворачивается ко мне, на этот раз Эдда не останавливает. – Я не это имела ввиду.

– Нет. – равнодушно отвечаю я. – Именно это.

Отец и вправду делал все, чтобы загладить вину за случайную связь с моей биологической матерью. И насколько мне известно, с того момента он больше не изменял Каллисте.

Эдда начинает зашивать рану, снова развернув к себе лицо Бьянки.

– Так, значит, это ты помогла Эдде выследить меня? – вспоминаю их короткий диалог при встрече.

Бьянка фыркает и тут же морщится уже от боли. Эдда пригвождает ее к месту своим строгим взглядом.

– Это ведь Бьянка сделала нам поддельные паспорта. – напоминает она, методично зашивая рану. Из нас всех, она единственная, кто намеренно проходил курсы по оказанию первой помощи. – Она же и отследила твои передвижения по стране.

Я уже и забыла, что Бьянка компьютерный гений. Если она в тринадцать лет могла узнать все грязное белье любого человека, то сейчас наверное для нее нет такого понятия, как секретная информация. Это заставляет меня задуматься.

Встав с кресла, я подхожу к ним.

– База данных Короны. – говорю я, обращаясь к Бьянке и скрестив руки на груди. – У тебя ведь есть к ней доступ, не так ли?

Рыжие брови сестры самым невинным образом взлетают вверх. Эдда накладывает последний шов и перерезает нить, отстранившись. Бьянка поворачивается лицом ко мне.

– Я даже не часть Короны. – обиженно пожимает плечами. – Отец не позволяет мне ничего делать, в отличии от вас с Эддой.

Мы с Эддой переглядываемся.

– Скажи спасибо, что он тебя замуж не выдал. – отвечаю я, указывая на ее волосы и татуировки. – За такие выходки он уже давно должен был отдать тебя одному из сыновей капо.

Бьянка имитирует рвотный рефлекс, затем расправляет плечи.

– Очевидно у него на меня другие планы.

– На всех нас. – добавляет Эдда, мельком взглянув на меня.

Думаю, ей нравится идея видеть меня следующим боссом. Ведь именно этого она и хотела. Чтобы я помогла нам сохранить нынешнее положение.

Я продолжаю буравить Бьянку взглядом, пока она не закатывает глаза, сдаваясь.

– Лааадно. – протягивает она наконец. – Да, у меня есть доступ к базе данных Короны. Все связи, поставки, места встреч, количество проданных наркотиков, имена подкупных копов и… – она задумывается, надув губы. – И все в таком роде.

Эдда немного удивляется, но не сильно. Бьянка понуро опускает плечи, словно нашкодивший ребенок, под моим взглядом.

– Хочешь, чтобы я отдала тебе все и сменила пароли после того, как ты станешь боссом, да?

– Нет.

Ее глаза тут же округляются, снова вызывая у меня подобие улыбки. Эдда хмурится, пытаясь сообразить, к чему я веду.

– Мне нужно, чтобы вы с Эддой всегда имели доступ к ней, независимо от того, кто босс. И по возможности могли внести изменения. Это возможно?

– Да. – кивает сестра, оживившись. – Но зачем тебе это? Ты станешь следующим боссом, и мы все будем кататься в шоколаде.

Я не стала напоминать ей о том, что будучи женщиной стать боссом практически невозможно. Но проблема не только в этом…

Эдда щурится, внимательно вглядываясь в мое лицо:

– Ты не хочешь быть боссом Короны? – предполагает она.

– Вопрос не в том, чего я хочу, а в том, что нужно сделать, чтобы обезопасить нас. Независимо от того, кто станет следующим боссом, нам грозит опасность. Мы слишком вовлечены. Почти весь легальный бизнес в Сан-Франциско принадлежит нам.

– Мне ничего не принадлежит. – возражает Бьянка, пожав плечами.

Мы с Эддой тут же переводим взгляд на нее, потом друг на друга.

– Или принадлежит? – сестра ищет ответ на наших лицах.

Эдда закрывает ящичек на коленках и отвечает:

– Отец решил, что ты пока не готова. – поясняет она. – Но кое-что записано и на тебя.

– Что именно? – тут же оживляется Бьянка, выпрямившись.

Мы молчим.

– Да, бросьте. Я ведь все равно узнаю, вы же в курсе, да?

Эдда тяжело вздыхает, прочистив горло. Ее вопросительный взгляд падает на меня.

– На тебя записана сеть клубов и ресторанов. – наконец отвечаю я.

Бьянка раскрывает рот, и ее брови взлетают вверх.

– Твою мать. Правда?

– Можешь проверить, если хочешь. – равнодушно пожимаю плечами.

Она подскакивает на ноги, взмахнув своими рыжими волосами.

– Отец вел себя так, будто я пустое место, но в итоге все равно переписал на меня часть бизнеса? – в ее голосе появляются гневные нотки.

– Возможно, поэтому он тянет с замужеством. – вслух размышляет Эдда.

И ее слова имеют смысл. Мои сестры уже давно вышли из возраста, в котором обычно в нашем мире выдают замуж. После свадьбы Елены три года назад отец переписал на нас весь легальный бизнес в Сан-Франциско. Тогда меня это не смутило, потому что я и без того была вовлечена в дела Короны. Но сейчас не могу не думать о его мотивах. Неужели он с самого начала планировал сделать нас официально частью Короны?

– Он зациклен на власти, и на том, что Корона не должна принадлежать никому, кроме Эспасито. – просто догадка, но достаточно правдивая. Карлос Эспасито буквально сделал из нас своих наследников. И это было кроваво. Мы практически стали сыновьями, которых у него никогда не было.

– А как же дядя Паоло? – спрашивает Бьянка.

– Он муж тети. – отвечает Эдда, поднимаясь на ноги.

– Но он Эспасито. – хмурится Бьянка. – Технически. Он ведь вошел в нашу семью.

Я качаю головой.

– Важна только кровь.

Раздается стук в дверь, и мы все оборачиваемся.

Каллиста.

– Ужин готов, не заставляйте отца долго ждать.

Ее глаза находят Бьянку, и она тяжело вздыхает. Затем смотрит на меня, а после на Эдду так, словно это мы виноваты в состоянии ее лица.

– Все в порядке, мам. – мурлычет Бьянка, подлетая к ней.

– Надеюсь, что это так. – она крепко обнимает дочь, от чего внутри меня что-то болезненно прокручивается. Когда-то и я была способна дарить своему ребенку тепло.

Каллиста была хорошей матерью, но как и все женщины в нашем мире, не имела права вмешиваться в дела мужа. Особенно если у того были свои методы воспитания. Ей оставалось только залечивать раны.

Эдда быстро пробирается в ванную и возвращается через секунду. Прежде чем выйти вслед за своей матерью и Бьянкой, она бросает мне странный взгляд. Кажется, мы обе понимаем, что с этого момента наши жизни наконец начинают обретать смысл. Все эти годы крови и жестких тренировок вели нас именно к этому моменту. Пустоты внутри наших истерзанных душ постепенно заполняются новыми целями. Защитить. Сохранить. Обрести.

Защитить семью.

Сохранить то, над чем мы работали годами.

И обрести свободу.

Думаю, мы всегда неосознанно и с опаской ждали этого момента, потому что с самого начала отличались от других женщин. Отец шаг за шагом лепил из нас подобие себя. И теперь все сводится к борьбе за выживание. Либо мы, либо нас.

Эдда выходит из комнаты, и следом за ней в дверях появляется Луи с двумя моими чемоданами. Я одариваю его самой вежливой улыбкой, на которую способна.

– Хотите, чтобы я разложил ваши вещи?

– Нет, спасибо, думаю, свои вещи я в состоянии разложить сама.

Он кивает и выходит из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.

Я снова остаюсь наедине со своими мыслями. Когда я стояла в этой комнате в последний раз в моей голове было полно идей, еще больше там было амбиций. Я стремилась к власти, взращивала чудовище внутри себя, подкармливала его, чтобы не зависеть, чтобы обрести желанную свободу. И это же чудовище в итоге убило меня, убило мою семью. Моего мужа. Моего сына. Кулаки непроизвольно сжимаются так сильно, что кожа на перчатках трещит. Мафия отняла у меня так много, и от нее не убежать. Я пыталась. Множество раз. И я проиграла. Если снова ступлю на эту кровавую дорогу, обратного пути не будет. Я знаю. Сделав глубокий вдох, подхожу к большому зеркалу у туалетного столика. Доминика Эспасито. На этот раз, ты не выберешься, даже если захочешь. Если согласишься, это и правда будет конец.

У меня никогда не было свободы выбора. Ни у кого из нас. Отец отнял его в тот день, когда вложил нам в руки оружие. Может, мы были бы более счастливы будучи такими, как остальные женщины, но правда в том, что с нами изначально было что-то не так. Кровь Эспасито, она ядовита, она отравляет. И, возможно, сейчас это единственное, что может помочь нам выжить.

Я делаю глубокий вдох, убираю светлые волосы назад и расправив плечи, спускаюсь вниз, прямо в преисподнюю.

Первое, что вижу – накрытый стол. Эдда стоит вместе с Бьянкой у камина в столовой. Причем Бьянка уже успела переодеться в ярко розовое платье на бретельках, а шею теперь украшает чокер, усеянный камнями. Заметив меня, она игриво улыбается. Потом входит Агата с огромным подносом и ставит его в центр стола. Отец с Каллистой ждут у окна.