Профессор Башарин. Переписка с историками (1943-1989 гг.)

Дорогая Анна Михайловна!

Недавно дирекция Института истории получила заключение Якутского филиала о моей диссертации. Работу рецензировали Илья Самуилович Гурвич и Захар Васильевич Гоголев. Их заключение обсуждено в секторе истории Института языка, литературы и истории филиала, а затем утверждено на заседании Учёного совета этого Института.

Сегодня у меня в доме приезжающих учёных были три писателя – делегаты съезда. Один из них присутствовал на заседании Учёного совета Института филиала, где обсуждали заключение о моей диссертации. После выступлений Гоголева, Гурвича в обсуждение участвовали «специалисты» – литераторы Канаев, Васильев, фольклорист Эргис и др. Затем Учёный совет принял единогласное решение, в котором я обвинён в «извращении» истории аграрных отношений, в «фальсификации» фактов.

Изо всех выступлений присутствовавший на заседании Учёного совета писатель понял только одно, что относится к собственно истории аграрных отношений. Основной рецензент И.С.  Гурвич «отверг» положение моей диссертации о том, что в Якутии XVII в. начался процесс зарождения и развития частной собственности на землю, что в XVIII—XIX вв. тойоны захватили основную массу лучших земель улусов, что уже к этому периоду в Якутской области не стало свободных земель. Гурвич считает, что в Якутии вплоть до 1917 г. было очень много свободных земель, которыми все жители пользовались на общинных началах, что не было частной собственности на землю, что поэтому не было классовых противоречий и классовой борьбы вокруг земельного вопроса. «Башарин проповедует «теорию» об отсутствии свободных земель в Якутии периода до Октябрьской революции, тем самым он, якобы, продолжает «теорию» буржуазных националистов, боровшихся против переселения русских крестьян в Якутскую область».

Я ещё не имел возможности ознакомиться с текстом заключения. Если устная передача писателем его содержания правильна, то подобное заключение филиала о моей диссертации противоречит исторической действительности, конкретным показаниям архивных документов и приводит к полному отрицанию роли Октябрьской революции в решении аграрного вопроса в Якутии, перекликается с осуждённой на Ташкентской дискуссии концепцией Шахматова.

Я был в дирекции Института, просил заключение филиала, но сказали, что сначала ознакомят с ним Вас и сами ознакомятся, а потом размножат и дадут мне один экземпляр. Меня несколько удивило то, что дирекция не торопится с ознакомлением меня с заключением филиала о моей диссертации. Но я утешаюсь тем, что всё-таки дадут мне возможность специально изучить заключение, ответить, как на принципиальные, так и на частные возражения рецензентов из Якутского филиала.

Сегодня позвонил в КПК товарищу Харитонову. Из обкома нет ничего. Харитонов сказал, что он позвонит в эти дни в обком, поторопит его с рассмотрением моего дела. Я рассказал ему о заключении филиала. Товарищ Харитонов сказал, что это заключение должно быть рассмотрено московскими рецензентами моей диссертации, что я сам должен ответить на возражения якутских рецензентов. Отзывы московских специалистов о заключении филиала и мой ответ на него облегчат, говорит Харитонов, разрешение моего вопроса в КПК.

Товарищ Харитонов сказал, что в КПК есть решимость рассмотреть моё заявление о партийности, что я не должен слишком беспокоиться, что добьются того, чтобы товарищ Борисов выполнил своё обещание рассмотреть мой вопрос в обкоме и выслать его мнение об этом в КПК.

Дорогая Анна Михайловна, как Вы себя чувствуете? Очень переживаю в связи с Вашим заболеванием. Мне совестно, что я так беспокою Вас. Только жизненная для меня важность вопросов и Ваша забота обо мне дают мне смелость звонить и писать Вам.

Желаю Вам скорейшего выздоровления и укрепления здоровья, возвращения на работу.

С приветом Г. Башарин

P. S. Анна Михайловна, это письмо высылаю с Евгенией Александровной. Если у Вас будет что-нибудь, в чём нужно моё участие, то прошу сообщать через Евгению Александровну. Она знает мой телефон, а я – её. Мой телефон: Г–1–15–14, добав[очный] 76.

АРАН. Ф. 697. Оп. 3. Д. 183. Л. 39–40об.

№ 17

Г.П. Башарин – А.М.  Панкратовой

17 декабря 1954 г.

Дорогая Анна Михайловна!

Сегодня, 17 декабря, в результате настойчивой просьбы я добился того, что показали мне заключение Якутского филиала АН о моей работе с условием просмотреть в кабинете учёного секретаря при Лидии Николаевне. Вначале один из сотрудников сказал, что заключение сразу переслали Вам в Барвиху, а другой – сдали в машинное бюро. Но оказалось, что до сих пор не сделали того и другого.

Теперь могу сказать, что писатель, о котором говорилось в первом моём письме, совершенно точно понял основную концепцию якутских рецензентов моей диссертации. Якутский филиал Академии наук СССР, от имени которого прислано заключение, отрицает: 1. существование в царско-тойонской Якутии частной собственности тойонов на землю; 2. феодальный характер собственности феодально-крепостнического государства на земли Якутии, тот факт, что якутские тойоны захватили всю основную массу земли в улусах; 3. классовые противоречия и классовую борьбу вокруг земельного вопроса; 4. связь истории аграрных отношений в Якутии с историей аграрных отношений в России.

В дореволюционной Якутии, по мнению филиала, существовала общинно-родовая собственность на землю. Тойоны и бедняки были равноправными членами общины, имели одинаковое право пользоваться непочатыми свободными землями, выпускать озёра, расчищать леса, осушать болота под сенокосы. В этом бедняки не встречали трудностей и препятствий.

Филиал, последовательно развивая такую, с позволения сказать, концепцию, прямо заявляет, что классовая борьба не имела связи с земельными отношениями. Борьба вокруг земельного вопроса шла не между эксплуататорским классом тойонов и классом угнетённых якутских крестьян, а между самими якутскими тойонами, а также между отдельными родами?!?!

Придерживаясь подобной «концепции», директор Института филиала Гоголев и сотрудник этого Института Гурвич «разносили» мою концепцию. При этом самым беззастенчивым образом пытались фальсифицировать отдельные архивные документы, мою рукопись и печатные источники. Свою «теорию» подкрепили «авторитетным» постановлением сектора истории и Учёного совета Института языка, литературы и истории филиала Академии наук СССР.

«Концепция» Ильи Самуиловича Гурвича и Захара Васильевича Гоголева, которую они называют мнением «всего коллектива» филиала Академии наук СССР, представляет чудовищное извращение истории аграрных отношений в Якутии и свидетельствует о том, что Институт филиала отошёл от научного пути разработки истории республики, находится в тяжёлом положении. Эта «концепция» направлена против указания В.И. Ленина о том, что в царско-тойонской Якутии аграрный вопрос был главным, т.к. основным источником классовых противоречий и классовой борьбы были захват тойонами всей основной массы земли и обезземеление якутских крестьян. Именно поэтому в 1917 году Владимир Ильич Ленин, выслушав информацию Ем. Ярославского и других ссыльных большевиков – руководителей событий Февральской революции в Якутии, главной их ошибкой считал, что они не выдвинули на первый план аграрного вопроса, не поставили задачи конфискации земли у якутских тойонов и о передаче её якутским угнетённым крестьянам (Ем. Ярославский. Февральская революция в Якутии. – Сб. 100 лет якутской ссылки. – М., 1934 г. – С. 290. П. У. Петров. Из истории революционной деятельности ссыльных большевиков в Якутии. – Якутск, 1952 г. – С. 203. Воспоминание К. И. Кирсановой, записанное мною в 1947 г. в Якутске).

Институт языка, литературы и истории Якутского филиала Академии наук СССР под руководством своего директора Гоголева и при помощи своего сотрудника Гурвича идёт по пути к отрицанию великой роли Октябрьской социалистической революции в разрешении аграрного вопроса в Якутии, в уничтожении тойонской феодальной собственности на землю и в передаче всей земли в руки угнетённых якутских крестьян.

Понятно, что филиал, занимающий изложенную позицию, берёт под защиту «теорию» ссыльных народников о земельной общине. Он защищает мнение приверженца «школы» Покровского и даже заступается за буржуазного националиста, врага народа Ксенофонтова. Пытаясь использовать против меня установку партийной печати о том, что нельзя огульно обвинять советских научных работников и писателей в «идеализме», «национализме» и прочих «-измах», Гурвич и Гоголев на первых же страницах заключения приписывают мне то, что я якобы всех исследователей истории Якутии называю «идеалистами», «националистами» и «народниками». В действительности в моей диссертации нет никаких огульных обвинений исследователей в различных «-измах». В своей работе ссыльных народников 90-х годов XIX в. я называл народниками, а их идеалистическую концепцию – идеалистической.

Одного «исследователя» истории Якутии, Ксенофонтова, я называл буржуазным националистом. Сын крупного якутского тойона Ксенофонтов в дореволюционное время был судебным чиновником, врагом Октябрьской революции, одним из главарей белогвардейцев. В своих «исследованиях» он проповедовал буржуазный национализм, пантюркизм. Как контрреволюционер и буржуазный националист Ксенофонтов был репрессирован Советской властью. Кроме Ксенофонтова в моей диссертации ни один из исследователей не назван националистом. Следовательно, Гоголев и Гурвич, утвердивший их заключение о моей диссертации филиал АН не согласны с моей оценкой Ксенофонтова, когда они сетуют на то, что я якобы называю исследователей истории Якутии «националистами».

Рецензенты заявляют, что исследователи истории Якутии якобы давно придерживаются концепции о патриархально-феодальных отношениях. Однако они ограничились голословным заявлением, не приводив ни одного факта, не назвав хоть одной статьи, что вполне понятно. До сих пор ещё нет ни одного опубликованного исследования, ни одной статьи другого автора о существовании в Якутии периода до начала XX в. патриархально-феодальных отношений. Об этих отношениях в историографии Якутии впервые говорилось в моей раскритикованной книжке о трёх якутских писателях, изданной в 1944 г. Концепцию о патриархально-феодальных отношениях в Якутии я специально изложил в первом варианте своей докторской диссертации, представленной в Институт истории АН СССР в сентябре 1949 г., развивал её в статье, опубликованной в № 4 ж[урнала] «Вопросы истории» за 1950 г. и в брошюре о периодизации истории Якутии, изданной на правах рукописи в 1951 г. В нынешней редакции своей докторской диссертации я стремился шире и глубже обосновать эту концепцию, устраняя её отдельные недостатки и ошибочные моменты.

Из заключения Якутского филиала Академии наук СССР видно, что рецензенты распределили между Левенталем и другими авторами всё то, что, по их мнению, приемлемо в моей диссертации. Интересно знать, кому они назначили мою концепцию о патриархально-феодальных отношениях в Якутии – Гурвичу или Гоголеву?

Изо всей моей диссертации, являющейся результатом моего труда в течение десяти лет (1944–1954 годы), по воле рецензентов Гурвича и Гоголева, мне самому досталась лишь одна глава о земледелии. Но и это сделано для того, чтобы придать заключению филиала о моей диссертации «объективный» характер, внушать читателям мысль, что рецензенты «ценят» положительное в моём исследовании. Нечего сказать, поступили умно.

Я изложил результаты беглого просмотра мною заключения филиала о моей диссертации. Мне надо дать официальный развёрнутый письменный ответ на это заключение. Но когда дадут мне на руки заключение или его копию – неизвестно.

В докладе товарища Суркова на съезде писателей высказана прекрасная мысль о том, что советские люди должны всегда твёрдо помнить, что, имея дело с ошибшимся человеком, они борются не с ним, а с его ошибками, что, оказывая ему помощь, они должны бороться за него как советского человека. Гоголев и Гурвич борются не с моими ошибками, допущенными десять с лишним лет назад и уже исправленными, а со мною, стремясь погубить меня как научного работника. Для этого они используют своё служебное положение и авторитет такого научного учреждения, как филиал АН СССР.

Несмотря ни на что, я всё же воспитанник Института истории АН. И ни на минуту не сомневаюсь в том, что оказание мне самой активной помощи дирекция Института считает своим моральным долгом и государственной обязанностью. При таком тяжёлом положении, в котором оказался я, Институт истории АН СССР должен оказать мне, как своему воспитаннику, самую решительную помощь, тем самым бороться за меня как советского научного работника, защитить меня от преследований Гоголева и его товарищей.

Просился на приём к В. И. Шункову и А.Л. Сидорову. Когда поговорю с ними, напишу Вам.

Летом я возражал против отправления дирекцией моей работы, по письменной просьбе Гоголева, в Якутский филиал на заключение. Но мне тогда сказали, что легче и лучше будет разоблачить нечестный, субъективный подход к диссертации до её защиты, чем после. Теперь я доволен: Гоголев и Гурвич выслали в распоряжение Института истории АН вполне достаточный материал для разоблачения их собственных, пользуясь крепким выражением, действительно антимарксистских взглядах на историю Якутии и недопустимых приёмов рецензирования ими моей работы.

С приветом и наилучшими Вам пожеланиями Г. Башарин

Д–1–15–14, доб[авочный] 76.АРАН. Ф. 697. Оп. 3. Д. 183. Л. 41–44об.

№ 18

Г.П. Башарин – А.М.  Панкратовой

20 декабря 1954 г.

Дорогая Анна Михайловна!

Сегодня я был у В. И. Шункова. Он прочёл только около 50 страниц моей работы и говорил, что чтение продолжит через 10–15 дней, т.к. очень занят. Виктор Иванович огорчал меня советом обратиться к директору Института истории с просьбой найти другого оппонента, имеющего возможность. Но я сказал, что этого не сделаю. В[иктор] И[ванович] разрешил мне позвонить 15 января.

Сегодня же я был у Аркадия Лавровича и рассказал ему о заключении филиала. А[ркадий] Л[аврович] сказал, что на Ташкентской дискуссии он сам боролся против такой же концепции Шахматова, какой является позиция моих якутских рецензентов, что я буду защищать диссертацию. На мою просьбу разрешить мне [получить] заключение филиала А[ркадий] Л[аврович] ответил, что его размножат и дадут мне один экземпляр, но когда – неизвестно: машинистки перегружены.

С приветом Г. БашаринАРАН. Ф. 697. Оп. 3. Д. 183. Л. 45.

№ 19

Г.П. Башарин – А.М.  Панкратовой

21 декабря 1954 г.

Анна Михайловна.

Сегодня позвонил в КПК товарищу Харитонову, который занимается моим делом. Он сказал, что сегодня утром переговорил по телефону с товарищем Борисовым. Последний сказал, что теперь имеют заключение филиала Академии наук о моей диссертации и поступают к рассмотрению моего дела, что я должен присутствовать на бюро. Борисов сказал, что хотят иметь отзывы московских учёных.

Прямо не знаю, что мне делать: хожу на лечение в первую бальнеологическую больницу, в глазную клинику, не имею средств. Страшит меня новая травля, которая так тщательно подготовлена. Не хочу послать имеющиеся отзывы о моей диссертации, т.к. эти документы будут нужны для рассмотрения дела в КПК. С другой стороны, эти отзывы могли бы сдержать кое-кого от новых нападок на меня. Нет средств для новой поездки.

Взвесив все обстоятельства, я решил не торопиться, подождать Ваше выздоровление, возвращение на работу. Кроме того, надо получить отзывы официальных оппонентов, которых никто не торопит и которые, судя по всему, выжидают исход моего дела о партийности. Мне не дают даже заключения филиала на несколько дней. Пока у меня есть время, я хотел бы составить письменный ответ на заключение, имея его под руками, но не имею для этого возможности. Гоголев телеграфировал в дирекцию Института, что выслали новый «выверенный» экземпляр заключения о моей диссертации.

Можно ли предполагать создание комиссии ЦК в св[язи] с письмом Саввина? В январе я думаю просить ЦК командировать хоть одного человека по моему вопросу. Боюсь поехать один, так как убеждён в том, что мою судьбу уже определили в статье редакции и в заключении филиала.

Как мне быть, Анна Михайловна?

Г. БашаринАРАН. Ф. 697. Оп. 3. Д. 183. Л. 46–46об.

№ 20

Г.П. Башарин – А.М.  Панкратовой

22 января 1955 г.

Дорогая Анна Михайловна!

Представляю на Ваше рассмотрение рукопись «Относительно отзыва И.С.  Гурвича и З.В. Гоголева о моей диссертации».

Ввиду принципиальных разногласий между мною и рецензентами буквально по всем основным и второстепенным вопросам истории аграрных отношений в дореволюционной Якутии, а также многочисленных необоснованных обвинений И.С.  Гурвичем и З.В. Гоголевым меня как исследователя, подкреплённых постановлением заседания Учёного совета Якутского филиала АН СССР, я вынужден сделать посильный детальный разбор их отзыва о моей диссертации, показать существо наших разногласий. Надеюсь, что это сделает понятным для читателей объём данной моей рукописи, который оказался, к сожалению, очень большим.

Якутский филиал АН вместе с отзывом выслал фотокопии документов, которые якобы фальсифицированы мною. В Институт истории АН СССР поступили из Якутского гос[ударственного] архива запрошенные дирекцией Института подлинные копии семи земельных ведомостей, которые были составлены при соболино-лисьей системе и при системе классной и которые, по мнению И.С.  Гурвича и З. В. Гоголева, также якобы фальсифицированы мною. Хочу того, чтобы дирекция Института истории ознакомила со всеми этими копиями документов тех специалистов, кто участвует в обсуждении моей диссертации.

Рукопись «Относительно отзыва И.С.  Гурвича и З.В. Гоголева о моей диссертации» разослана трём моим официальным оппонентам и представлена А.Л. Сидорову.

Г. БашаринТ[елефон] Д. 1–15–14, доб[авочный] 76.АРАН. Ф. 697. Оп. 3. Д. 183. Л. 47.

№ 21

Г.П. Башарин – А.М.  Панкратовой

25 февраля 1955 г.

Дорогая Анна Михайловна!

В Институте истории М.К. Рожкова, по поручению дирекции, проверила высланные из Якутского филиала документы и фотокопии, сличая их с текстом моей диссертации. В результате она установила лишь техническую неточность в оформлении двух документов в приложении к моей диссертации, не нашла никаких искажений содержания архивных и иных данных в тексте моей работы.

М[ария] К[онстантиновна] посоветовала мне переоформить упомянутые два документа. Я с благодарностью принял этот совет и уже уточнил приложения к диссертации. Сделанное исправление показал Марии Константиновне, которая одобрила его. Теперь из обвинений меня в «фальсификации» документов ничего не осталось, а против моей концепции никто из многочисленных рецензентов до сих пор не возражал, за исключением Гурвича и Гоголева. Но «концепция» этих критиков сама является глубоко ошибочной.

Потапов отказался быть оппонентом, мотивируя тем, что в апреле едет в составе какой-то делегации за границу, что болеет и что в мае и июне уйдёт в отпуск. В конце записки на имя дирекции Института подчеркнул, что после статьи Толыбекова в № 1 «Вопросов истории» мне лучше иметь другого оппонента, чем его. Основную причину отказа от оппонирования я вижу в том, что Л[еонид] П[авлович] разозлился на статью Толыбекова.

А. А. Новосельский рекомендовал Институту в качестве третьего оппонента Валентина Николаевича Бочкарёва. В связи с этим я имел возможность встретиться с Бочкарёвым, рассказал ему всю правду о себе и просил его познакомиться с моей работой, быть оппонентом. Очень внимательно выслушав меня, задав несколько вопросов, Валентин Николаевич сказал, что он в принципе не возражает быть оппонентом, но ему предварительно нужно ознакомиться с моей диссертацией.

Я сразу прибежал в Институт истории, чтобы сообщить о согласии Бочкарёва, но Гапоненко (решительно), Филиппов (с колебанием) не хотят приглашать Валентина Николаевича, мотивируя тем, что он не якутовед, имеет плохое зрение, что третьим моим оппонентом должен быть обязательно якутовед. Они сами остановились на Дулове, но тот живёт в Иркутске, и его оппонирование требует минимум трёх тысяч рублей (проезд самолётом, оплата рецензии и выступления, квартирных в Москве). Президиум, полагают, откажет в отпуске такой большой суммы.

Короче говоря, вопрос о третьем оппоненте представляет в настоящее время непреодолимую трудность в моём хождении по мукам. Я второй раз был у тов. Бочкарёва. Он говорит, что если Институт не найдёт якутоведа, то он не лишён возможности обратиться к нему. Кроме того, Валентин Николаевич рекомендовал другого историка, Кабанова Петра Ивановича – проф[ессора] Моск[овского] обл[астного] и гор[одского] институтов, защитившего докт[орскую] дисс[ертацию] на тему «Присоединение Приамурского края к России», знатока истории Сибири. Я сообщил об этом Филиппову.

Теперь о Якутии. В январе на пленуме обкома сняли Андрея Ивановича Захарова с должности секретаря о[бластного] к[омитета], занимающегося вопросами пропаганды (о нём упоминается в письме Саввина). Причина: за провал пропаганды и интриганство. На его место назначили Еремеева – директора Пединститута, клеветника, о котором писал Саввин. Он приезжал в Москву на утверждение, но ЦК не утвердил, мотивируя тем, что он не имеет опыта парт[ийной] работы. Кроме того, учли, по-видимому, выступления коммунистов (Мординова и др.) против Еремеева как клеветника, морально нечистоплотного человека. Очень плохо прошли некоторые рай[онные] парт[ийные] конференции. Говорят, что наблюдаются большие срывы почти во всех отраслях работы республики.

30 декабря истёк срок моей командировки. В связи с этим, туристская станция уволила меня с должности методиста. Однако Совет министров и, по-видимому, обком дали Саввину распоряжения зачислить меня на должность школьного инспектора Минпроса ЯАССР в период моего пребывания для защиты диссертации. Получил приказ министра об этом. Так что думаю остаться до защиты здесь. Дирекция уверяет в том, что в этом полугодии я защищу.

Сегодня был у Э[дуарда] Н[иколаевича]. Очень тщательно редактировали мою статью. Э[дуард] Н[иколаевич] говорит, что статья пойдёт в № 3, если Вы это одобрите. Прошу Вас согласиться с напечатанием моей статьи в мартовском, № 3, журнала.

Все материалы, т.е. отзыв филиала и свой ответ на него, всё имеющиеся отзывы моск[овских] специалистов, а также автореферат я представил тов. Лихолату. В предварительном разговоре по телефону он проявил склонность ознакомиться с этими материалами.

Как никогда в последние годы я оптимистически настроен, чувствую себя неплохо. Это объясняется тем, что Якутский филиал ничего не мог сделать с моей диссертацией. Более того, его отзыв, содержащий несост[оятельную] концепцию, подкрепляет мои выводы.

Сегодня на неделю еду в Киев для ознакомления с историческими памятниками первой столицы нашей великой родины.

Желаю Вам здоровья, успехов в работе.

Г. БашаринАРАН. Ф. 697. Оп. 3. Д. 183. Л. 48–51об.

№ 22

Г.П. Башарин – Н.М. Дружинину

Москва. 16 апреля 1955 г.

Дорогой Николай Михайлович!

Прошу извинения за моё долгое молчание. Я не хотел отвлекать Вас частыми письмами и звонками по телефону от работы, дорожил временем Вашего отдыха. Кроме того, мне говорили, что Вы плохо себя чувствуете и лечитесь.

Информирую Вас о ходе своих дел.

30 декабря закончился срок моей командировки. В связи с этим, директор Якутской детской экс[курсионно]-туристской станции освободил меня от должности методиста и прекратил выдачу зарплаты. Я ответил телеграммой, в которой выразил согласие с его приказом и искреннюю благодарность маленькому детскому учреждению за помощь.

Через несколько дней после этого я телеграфировал в Совет министров Якутии с просьбой сообщить о том, могу ли я считать себя совсем уехавшим оттуда. Ответили, что я должен вернуться в родную республику. 2 февраля я получил пакет, высланы три документа: 1. Приказ директора детской экс[курсионно]-тур[истской] станции о передаче меня в распоряжение Министерства просв[ещения] ЯАССР; 2. Приказ министра Саввина о назначении меня на должность инспектора школ с сохранением зарплаты в период моего пребывания в Москве для защиты диссертации; 3. Письмо бухгалтера Минпроса о том, что я должен послать туда доверенность на получение зарплаты.

Однако совсем недавно я получил новый приказ Саввина, в котором говорится, что старый приказ о назначении меня инспектором отменяется, что я освобождён от работы при системе Минпроса ЯАССР с 16 января. Судя по письмам моих друзей, финансовые работники запротестовали против назначения меня на должность школьного инспектора ради сохранения за мной зарплаты во время пребывания в Москве.

Изложенное обстоятельство очень ухудшило моё материальное положение. С другой стороны, оно облегчит разрешение вопроса о назначении меня на работу после защиты диссертации, о том, где, в каком городе я буду работать. Опять вишу в воздухе. Но моя личная судьба такова, что смотрю на всё спокойно, впадая каждый раз в различные размышления над тем, к чему приведут «заботы» якутских товарищей обо мне. Лишь бы защитить диссертацию… Никто не выведет меня из строя строителей коммунизма.