Бёрк. Оборотни сторожевых крепостей

Сфен одобрительно кивнул и в качестве поощрения провел огромной, покрытой огрубевшей кожей ладонью по волосам девушки. Деньги в их семье зарабатывала только Бёрк, Сфенос работал за еду и поношенные вещи, которые время от времени отдавал ему хозяин харчевни.

– Еще две – и закажем тебе новые сапоги, – набив хлебом рот, пробубнила Бёрк.

–Тебе нужнее, – отпивая темный квас, возразил Сфенос.

Ему было стыдно за свою несостоятельность, и когда речь заходила об обновках для него, он всегда пытался отказаться от них.

– Не начинай, – возразила девушка. – Сто раз уже говорили. Сначала тебе сапоги – они дороже выйдут, а ты весной уже босиком ходил…

– Мне не холодно.

– …А к зиме я себе на сапоги заработаю.

Бёрк старалась говорить твёрдо, хоть уверенности в своих словах не испытывала. Обувь для орка стоила дорого. Размер ноги у Сфеноса был просто огромным по сравнению с ногами гномов. Кожи на такие сапожищи уходило много больше, и цена соответствовала. Они копили уже полгода, не позволяя себе тратить ни одной монеты.

– Сезон заканчивается. Еще недели три – и все разъедутся.

Бёрк зарабатывала, стирая вещи рудокопов. В эту глушь они съезжались на лето, чтобы рыть уголь в здешней шахте. Как только начинались осенние дожди, каменоломни подтапливало, и рабочие разбегались по домам.

– Тогда купим в следующем году.

Её сапоги были куплены четыре зимы назад. Кожа отличного качества и, наверное, могла носиться еще долго, но за это время девушка выросла, и единственная обувь нещадно жала ноги, а ходить босиком было уже холодно. Бедные пальцы Бёрк не успевали заживать от мозолей.

–Тогда твои ноги превратятся в скрюченные копытца, – хмыкнул Сфен.

– Не превратятся.

– Будешь на следующее лето цокотеть по дорогам, словно козлик Полли.

Бёрк представила эту картину и возразила, наморщив нос, словно злая зеленая кошка.

– Не бывать этому!

– Ме-ме-ме, – продолжал со смехом дразнить её Сфен.

– Ну тебя! – вскочила со стула обиженная Бёрк. Она смахнула со стола рассыпанные крошки и высыпала себе в рот. Шумно выцедив в рот из кружки последние капли кваса, стрелой выскочила на улицу. – Все равно сапоги купим тебе! – услышал Сфенос перед тем, как дверь захлопнулась.

– Не получилось, – грустно вздохнул Сфен – он так надеялся её рассердить.

Орк был туговат на идеи и других способов управлять своенравной девчонкой придумать не мог. Несколько раз это срабатывало, и в порыве злости она поступала так, как хотел Сфенос. Но вот с сапогами, стоившими как хороший поросенок, это не помогало. Дочь впряглась в эту идею, как упрямый мул. А ведь он мог ходить по снегу, просто обмотав ноги кусками войлока…

Бёрк обогнула угол дома и, подхватив большущую ивовую корзину, стоявшую у порога, пошла по дорожке мимо грядок пожелтевшего лука. Поперек заднего двора на веревках, протянутых от огромного старого дуба к сараю, были развешаны разномастные вещи. Тут мотались на ветру короткие штаны рудокопов, сорочки престарелых соседей, не хотевших заниматься стиркой, и постельное белье с постоялого двора. Летом стирка была почти в удовольствие: полощи в реке, вывешивай на улице. Не то что зимой, когда от веревок в доме комнаты напоминают лабиринт.

Девушка пощупала крайнюю рубаху с наполовину оторванным рукавом – толстая шерсть была еще влажной.

– Сыровата… К обеду сниму.

Бёрк легко проскользнула под тряпичными парусами и пошла к дороге.

Их маленький хутор, словно бурей раскиданный по пологому берегу речки, был местом весьма живописным. Земля тут неровная, словно изрыта огромными кротами, и у каждого домика не просто двор, а как бы земляная лунка, в которой прятался дом. Для уединения не нужно было ставить забор или палисадник, ведь чтобы увидеть соседа, требовалось зайти в его личный закуток. С берега можно рассмотреть только ярко-красные черепичные крыши, похожие на мухоморы, торчащие между деревьев. Домиков было немного – не больше двадцати. На окраинах они стояли далеко, а ближе к центру хутора сходились плотней, словно заглядывая в окна двухэтажной гостиницы, которая была сердцем этого места.

Хибарка Бёрк и Сфена находилась недалеко от реки. Домишко был так себе: низкий, чуть скособоченный, с обитыми потемневшей дранкой стенами и скрипучим порожком и всего двумя окнами. За ним небольшой огородик, засаженный овощами и кукурузой. Большим плюсом этого места была дорога, проложенная к водяной мельнице мимо их двора – по ней часто ездили, и накатанная полоса всегда оставалась чистой: зимой её очищали от снега, а летом Бёрк не надо было идти по мокрой от росы траве.

Легонько пнув зазевавшуюся курицу, девушка ступила на укатанную глинистую колею. Корзину для белья, которую всегда брала с собой, она перевернула и для удобства надела на голову наподобие огромной шляпы. Ивовые прутья сплели неплотно, и Берк отлично видела через щели дорогу. Несмотря на солнце, утро было прохладным – осень уже позолотила листья на деревьях.

Ближний к ним дом давно стоял заброшенным, и двор его густо зарос лопухами и боярышником. Сейчас в них рылись две худые длинноухие свиньи, внешне больше напоминавшие бездомных собак. С дороги за ними наблюдал хозяин – господин Адуляр Гурт, ушедший на покой городской учитель, приехавший на хутор доживать свой век. На поросшей седым пухом голове у сухощавого коротышки круглый год красовался неизменный колпак с золотой кисточкой, а на ногах были смешные ботинки с загнутыми кверху длинными носами. Старик был их ближайшим соседом, и каждое утро Бёрк обязательно с ним сталкивалась. Хитрый гном всегда делал вид, что это случайность.

– Доброе утро, господин Гурт! – громко крикнула орчанка и помахала ему рукой.

Старик был глуховат, и неизвестно что было тому виной: жизнь, такая же продолжительная, как песчаная отмель, или густая растительность, торчавшая из его ушей. Гном прищурился и посмотрел на Бёрк, словно только что увидел её, и, покряхтев, переступил с ноги на ногу. Его руки были скрещены на высоком кряжистом посохе, доходившим гному до подбородка.

– Бёрк? – удивленно спросил гном, будто не ожидал её тут встретить.

Действительно! Кто бы еще мог проходить тут в такой ранний час?

– Да, это я, господин Адуляр, – отвечала Бёрк на ходу.

Она старалась говорить со стариком как можно меньше мало что значившими короткими предложениями. Одинокому гному было скучно, и часто он развлекался, заговаривая с прохожими на разные темы. Невинная фраза могло вызвать у Адуляра пространные воспоминания, и разговор мог затянуться на час, а то и дольше.

– Куда это ты идешь? – бесцеремонно спросил старый учитель.

– На работу.

– На работу… – проскрипел гном и скривился, будто она зарабатывала блудом, а не стиркой.

– Да. Стирка, штопка, перешивка, – повторила Бёрк свой рекламный лозунг. – Вам ничего не нужно постирать? – вежливо поинтересовалась, хотя ответ знала наперед.

– Нет.

Гном с любовью провел рукой по засаленному жилету, наполовину скрытому длинной бородой, отросшей до колен. Адуляр, как любой порядочный гном, был довольно прижимист и в целях экономии стирал сам. Судя по застарелым пятнам, недостаточно часто.

– Жаль. Но если когда-нибудь вам понадобится…

– А почему в такую рань? Отчего тебе не спится? – перебил старик и, прищурив глаз, уставился на неё, как на преступницу.

В детстве она ею и была, но сейчас почти исправилась.

Бёрк задумалась. Как коротко объяснить дедусе, что ты не замышляешь ничего дурного? Винограда по дороге не было, морковь уже убрали, а яблок в этом году у них с отцом и у самих полно.

Свиньи, не заинтересованные в разговоре, бросили свое занятие и потрусили к реке. Видимо, после кореньев их замучила жажда. Адуляр с тоской посмотрел животине вслед. Придется ему отпустить свою жертву. Он от злости стукнул о землю посохом, на который опирался, и Бёрк дернулась – до сих пор не забыла, как старик лупил её своей палкой, когда не слышал на уроках ее ответа или тот был неверным.

– Сегодня я меняю всю постель на постоялом дворе! – прокричала Бёрк.

Старик ничего не ответил, только еще раз стукнул посохом о землю, досадуя на лопоухих свинтусов, и, смешно ковыляя в своих башмаках, стал спускаться к речке. Обойдя по обочине старика, проходившего мимо (мало ли, вдруг решит ее треснуть), Бёрк почти бегом понеслась к гостинице. Мысленно она благодарила хрюкающее хозяйство Адуляра, избавившее её от утреннего допроса.

Через заднюю дверь она влетела в кухню, как штормовой ветер. С порога в нос ударили аппетитные ароматы специй и выпечки. Беленые стены, выскобленные до блеска деревянные полы, льняные занавесочки и кустики мелкого жгучего перца, украшавшие подоконники – просторная комната с широкими окнами была по-домашнему уютной и теплой. В центре стояла печь с кастрюлями, в которых кипело варево. Половину комнаты занимал длинный разделочный стол, на котором громоздилась свежая зелень с огорода.

– Ух! Напугала! – дернулась Полли – трактирная кухарка. Правая рука её была по локоть погружена в кадку с тестом. – За тобой что, шишига гонится? – вытерев передником пот со лба, спросила гномка.

– Адуляр.

– Вот уж не поверю! – засмеялась стряпуха. – Чтоб старый пень да за кем-то гнался…

Гномка была щедро наделена природой. Тело мягкими изгибами постоянно притягивало мужские взгляды. Сегодня высокую грудь Полли подчеркивал ситец ярко-розового цвета, щедро обшитый воланами. Из-за обилия поклонников и капризного характера Полли еще не была замужем, хотя ей давно перевалило за двадцать.

– Он устроил мне засаду у гнилушки.

Бёрк поставила свою широкую корзину у двери и зачерпнула ледяной воды, только что поднятой из колодца. Железное ведро было покрыто влагой, будто вспотело.

– Опять заставлял рассказать ему счетную таблицу? – Гномка чистой рукой выхватила у Бёрк ковш и кивнула на глиняный кувшин, стоявший на столе: – Молоко.

Орчанка скривилась, уже ощущая вкус козьего молока на языке, но, зная, что отпираться бесполезно, налила полную кружку.

– Нет, только хотел узнать, что я замыслила в такой час.

– Жир, – потребовала Полли.

– А ведь ты хорошая…

– Жир! – не терпящим возражения тоном снова потребовала толстушка.

Гусиный жир, отвратительный на вид и запах, стоял на верхней полке в баночке, заботливо накрытой холстинкой. Зачерпывая ложкой желтоватую массу, Бёрк оскалилась, задрав верхнюю губу. Так делал Сфенос, когда был недоволен. У него это выглядело устрашающе из-за крупных клыков, но на лице Бёрк это смотрелось как смешная гримаса.

– Кто только выдумал, что эта гадость полезная? – И девушка расколотила в теплом молоке ложку жира.

Стараясь выпить как можно быстрее, она большими глотками осушила кружку с плавающей на поверхности желтой пленкой.

– Врачеватели, – убирая тесто, ответила Полли.

– Дурни, – зло рыкнула Бёрк и стерла с губ остатки неприятного пойла.

– Да уж поумнее тебя будут, – отмывая руки, усмехнулась Полли. – Это же надо было додуматься – купаться в речке в такой холод, да еще в грозу!

– Я сети снимала, сколько можно повторять? – Бёрк не любила оправдываться, тем более когда действительно была невиновна.

– А лодка зачем нужна? Видно, чтобы умный народ в воду не лез, не простужал свое хлипенькое здоровьице.

– Сеть за коряги зацепилась, а там дерево повалено, на лодке было не подойти.

– А ты так умна, что в ледяную воду прыгнула! – Кухарка поцокала языком.

– А как я должна была сделать?

– Бросила бы эти сети.

– Они денег стоят! И рыба…

– И грудное воспаление теперь.

– Кто ж мог знать…

– Тот, кто от каждого сквозняка мается кашлем по полгода.

Бёрк досадливо фыркнула. Месяц назад она простудилась, снимая сети на дальней запруде. Целую неделю её лихорадило, а кашель прорывался и сейчас. Отец долго пичкали её всякими отварами – такими гадкими, что, казалось, от них становилось только хуже. Немного окрепнув, Бёрк стала выливать вонючие настойки в окно, изображая перед Сфеносом покорность и смирение. Но вот Полли провести было куда сложней. Принимать лекарство приходилось под цепким взглядом стряпухи. Девчонку она раскусила давно и не доверяла её шельмоватому характеру ни на грош. Почему-то гномка решила, что гусиный жир с молоком – средство чудодейственное, и заставляла Бёрк не только пить и есть эту гадость, но и натирать ею спину перед сном.

Вообще, орки отличались прекрасным здоровьем. Отец, сколько Бёрк себя помнила, никогда не мучился даже изжогой. А вот она… Бёрк вообще была особенным орком. Слишком особенным даже для этого хутора. Альбинос. У всех орков кожа бугристая и зеленая, а Бёрк белая в розовую крапину. Её шкурка была светлой, как у гномов, и только неровности, похожие на маленькие шрамы, пятнили её словно яйцо перепелки.

– Почему так? – спрашивала она Сфена.

– Исключение, – отвечал отец, пожимая плечами.

Разве могло это мудреное слово дать ей объяснение? Чтобы она не сильно отличалась от своего родителя и не вызывала лишних вопросов, Сфен выдумал её красить, и теперь периодически девушка натиралась болтушкой из Изумрудной водоросли.

Но слабое здоровье под краской не спрячешь, и девчонка постоянно простужалась.

– Пойду белье менять, – бросила Бёрк.

– В четвертой комнате не нужно, там никого нет, – предупредила Полли, усаживаясь на низкую скамеечку и пододвигая к себе корзину с овощами.

– Знаю.

Глянув на кухарку, Бёрк незаметно стащила с тарелки, приготовленной для постояльцев, оладушек и сунула его в рот – плата за гадость, которую ей пришлось пить.

– Потом поможешь мне с репой, – сказала Полли и смахнула с желтого клубня макушку.

– Будешь запекать?

– Нет, отварю на гарнир к кролику.

– О-о-о! – Бёрк радостно встрепенулась – остатки со столов всегда отдавали им со Сфеном. – Кролик!

Бёрк любила поесть.

– Даже не мечтай. Все куски поделены между постояльцами, лишних сегодня не будет.

– У-у-у-у, – протянула уныло Бёрк и поплелась к лестнице.

5. Оборотни

Вереница всадников растянулась по дороге длинной гусеницей. Следом катили две большие телеги, затянутые парусиновыми пологами. Мирно поскрипывали деревянные оси колес, изредка позвякивали доспехи на крепких телах верховых. На длинном древке копья, воткнутого в передок главной телеги, развевался красный флаг с вышитой на нем головой волка. Памятуя о мирном времени, черного зверя изобразили не скалящимся, а гордо смотрящим вперед.

В пластичных движениях и хищных чертах ехавших сразу узнавалась волчья порода. Оборотни. Редкие гости в этих краях. Их лошади шли мягким аллюром, крупные копыта тяжеловозов поднимали облака пыли. Массивные и мускулистые лошади были под стать оседлавшим их спины воинам. Двуликие предпочитали эту породу другим из-за силы и выносливости. Конечно, тягачи уступали тонконогим скакунам в резвости и скорости, но кроткий нрав и мягкая поступь с лихвой компенсировали их неповоротливость.

Два ехавших впереди всадника походили на своих коней не только силой, но и мастью. На вороном ехал брюнет с вьющимися волосами – Гелиодор Вафт, последыш из далекой стаи Дикого ветра. И сразу было видно, что он здесь альфа. Оборотень словно пропитался силой всего своего народа. Гордая осанка, величественный разворот плеч, серьезные карие глаза такие темные, что издалека кажутся черными. Взгляд отчужденный, с врожденной надменностью и толикой высокомерия. Одежда неяркая, пошита просто, но качество материи и хорошее шитье говорили о дороговизне и достатке. Такую народ с достатком покупает не на показ, а для удобства.

На соловом коне с бледно-желтой гривой ехал рыжий оборотень с зелеными глазами – Тумит Сэт, бета, правая рука и нареченный брат альфы, полная его противоположность. Куртка расшита золотой тесьмой, сапоги привлекали взгляды сочно-красным цветом. Сразу становилось ясно, что это любитель всеобщего внимания. На лице ироничная полуулыбка, в глазах —жажда приключений. Тумит лениво оглядывал окрестности, вертя кудлатой головой, и со стороны могло показаться, что оборотень делает это от скуки. Только стая знала, что Тумит отбывает свою очередь дозорного.

Оба всадника были почти одного возраста: двадцати восьми лет один, второй чуть младше. Они встретились еще юными щенками и с тех пор объезжали Широкие земли в одной связке. К ним в компанию набились такие же отщепенцы, и теперь вся гурьба гордо именовала себя стаей Черного зверя.

Гелиодора разморила дневная осенняя теплынь, и он, убаюканный плавным шагом своего вороного, беспечно задремал. Конь почувствовал послабление и не преминул этим воспользоваться. Чуть притормозив, угольно-черный здоровяк пропустил вперед шедшего справа жеребца. Выгнув шею, словно змея, он резко укусил соседа за заднюю ляжку.

– А-а! – вскрикнул от неожиданности всадник, едва не вылетевший из седла, когда его конь после подлого нападения резко взбрыкнул и рванул в сторону, забыв о седоке.

Гелиодор сразу проснулся.

– Вот дрянная скотина! – закричал он на своего коня и дернул поводья.

– Он опять это сделал, – обиженно сообщил Тумит, возвращаясь на дорогу.

– Что поделаешь, такой характер, – вздохнул Гелиодор.

Его конь отличался от своих собратьев. К безупречно красивой внешности прилагался злобный и мстительный норов.

– Все потому, что других лошадей родили кобылицы, а твоего выплюнула сама бездна.

Вороной зыркнул на Тумита блестящими глазами и всхрапнул, будто давая понять, что запомнил и оскорбительные слова, и обидчика.

– Просто у Шторма слишком развито чувство справедливости, – вступился за свою скотинку Гел.

– Что справедливого в укусах исподтишка?

– Твой Колос не пропустил его при въезде в город, помнишь?

– И что?

– Шторм – конь вожака и всегда должен идти первым.

Тумит зло сплюнул в дорожную пыль.

– Да он искусал уже весь табун. Будешь уверять, что его обидел каждый?

– Наверняка у него были на то причины. Шторм как главный следит за порядком.

– А стая? Всякий из нас хоть раз носил на шкуре отметины от его зубов.

– Зато вы все испытываете к нему почтение.

– Страх.

– Уважаете его.

– Ненавидим.

– И любите…

Тумит хохотнул, давая понять, что альфа говорит абсурдные вещи.

– …По-своему, конечно. Но нельзя же не любить такого красавца!

Оборотень ласково потрепал жеребца за чуб и нежно провел ладонью по иссиня-черной шкуре, переливавшейся на солнце. Конь действительно был красив. Ровного цвета, без единой помарки. В тон телу густая грива и хвост, доходивший до земли. А как хорош в езде! Отзывчивый и чуткий, словно натянутая тетива. Он стоил Гелиодору огромных денег, а его братья по стае расплачивались за соседство с ним вечной настороженностью.

– Ты не умеешь выбирать ни лошадей, ни женщин, – покачал головой Тум. – Они слишком дорого тебе обходятся.

– Но ведь стоят того, – хитро прищурился Гел.

Брат ему завидовал. Это читалось в тоне и взгляде, брошенном через плечо.

Последняя любовь альфы была бурной и всеобъемлющей. Как истинный оборотень, он полностью отдался охоте на выбранную самку и победил! Потратив целую кучу золота.

– Я не уверен, что хотел бы в свою постель эльфийку…

– А я не знал, что волки умеют лицемерить, – блеснул крупными клыками Гелиодор.

– Нет, серьезно. По мне так они холодней сосулек.

– Ты ошибаешься. Элириданна не такая.

– Ну и имечко… Только услышав его, я бы повернул назад.

– Согласен, с ней не так просто, как с гномкой и гоблинихой. – И оба, словно заговорщики, оглянулись и посмотрели на Сфелера.

У оборотней необычайно чуткий слух, и вся стая не специально, но слышала каждое слово. Сфел скривился. Летом он как-то напился гномьего рома до полного одурения и лег с гоблинихой, державшей ту пивнушку. Она была из степных гоблинов, разительно отличавшихся от горных: степные – хорошие торговцы и совсем не охочи до резни. К всеобщему удивлению, одним разом дело не обошлось, и Сфел навещал трактирщицу до самого отъезда. Как она рыдала у городских ворот, провожая стаю в дорогу!.. По рассказам оборотня, она была страстной и безотказной в постели, всегда снабжала его бесплатной выпивкой и еще приплачивала деньгами. Отношения удобные со всех сторон. Но вот внешность… Сгорбленная фигура, покрытая морщинистой кожей зелено-коричневого оттенка, редкие волосы, кривые зубы. Как Сфелер ухитрялся столько в себя вливать?

Теперь бедняга стал притчей во языцех, и каждый, говоря про ночь с очередной дамочкой, сравнивал её с гоблинкой Сфелера. В стае появилась как бы своя шкала женской привлекательности, где самой низкой отметиной была гоблиниха, а самой высокой эльфийка Гелиодора.

– Но ты же видел эти шелковистые волосы… А глаза! Словно трава весной. Кожа… Атлас покажется мешковиной рядом с ней. Голос словно пряный мед, и смех…

– Ого! Неужели она может смеяться? А я думал, она постоянно ведет себя как фарфоровый истукан.

– И умна…

– Да, умом её природа не обделила. Чтобы вытянуть из оборотня столько золота, нужно как следует перетряхнуть ему мозги. Или хорошенько отжарить его в койке. Но это не про Продаванну.

– Элириданну.

– Ведь в постели она не греет. Я прав?

Он был прав. Элирия, ходившая по улицам города с высокомерным выражением на красивом личике, в постели была… терпелива. Она терпела поцелуи, ласки и разговоры альфы. Вот и получалось, что любоваться её телом – наслаждение, а обладать им – все равно что иметь мраморную статую.

– Даже в постели она ведет себя достойно.

Услышав эту фразу, Тумит непочтительно расхохотался. За спиной ему в поддержку раздались смешки братьев.

– Так и знал! Она того не стоит! Ты зря выбросил деньги.

– Каждый миллиметр её тела стоит золота.

– Буквально! Это мы уже поняли. – Тумит оглянулся на улыбавшихся братьев. – Ты вот что скажи, альфа: после того, как мы закончим, собираешься вернуться к ней?

– Да, – уверенно заявил Гелиодор. Он уже скучал по роскошным изгибам своей эльфийки. Надежда растопить её сердце ещё теплилась в нем. – И она будет ждать меня. Будет хранить мне верность.

– Еще бы! К тому времени ты получишь вторую половину платы и снова будешь при деньгах.

– Дело не только в монетах.

– Ну да, дураков зариться на добро оборотня в том городе тоже не найдется.

Ни гном, ни эльф не рискнет завести шашни с женщиной оборотня. Волчья натура – эгоист и собственник, он не станет делиться, и сопернику грозит смерть.

– К слову о деле, – Гелиодор зацепился за возможность сменить тему разговора. – Ну-ка еще раз расскажи мне подробности этой аферы.

– Зачем же так сразу – афера? Обычное дело.

– Обычное дело – это на сезон наняться в городские стражники. А мы тащимся к самой границе. Да еще придется объединяться с другой стаей.

– Так это стая Смарага, а Острозубые нам почти братья.

Со стаей Острозубых они вместе отстояли позапрошлую зиму в Жаргороде. Оборотней осталось немного, и мелкие группы Последних всегда радовались встрече с себе подобными. Обычным делом были совместные попойки и гулянки. К тому же двуликие обменивались клановыми новостями и передавали сообщения родне.

– Все равно. Два альфы – это плохо. Придется сверять планы, договариваться. Я этого не люблю.

– Но заказчик сказал, одним нам не справиться, – напомнил Тум.

Их наняла гильдия гномов, занимавшихся добычей алмазов и железной руды. Они честно расписали всю опасность предстоящего сражения.

– Много он понимает в военном деле! – огрызнулся рассерженный Гелиодор. – Коротышки только и могут что репу сеять.

– Я думаю, он прав. Это предгорье, Гел, там даже караваны орков ходят, сбившись по несколько сотен.

– Зачем гномам вообще понадобилось отбивать ту землю, если её заселили гоблины? Им что, мало укрепленных городов?

– Алмазная руда, камни величиной с кулак… Говорят, это самая мощная жила на Широких землях. Да и не так давно там обосновались горные. Говорят, еще прошлым летом рудник работал в полном объеме. Остроухие пролезли туда зимой, когда все стояло. Наверное, подземные пещеры сильно напомнили им родной дом.

– Ну и дельце ты подобрал, – вздохнул Гелиодор. – Бой в шахте с противником, численность которого неизвестна…

Перспектива представлялась мрачной, но контракт уже подписан.

– Оплата соответствует.

– Я помню. К оплате никаких претензий нет. Никогда столько не зарабатывали за раз.

– И еще одна стая для безопасности, – подбодрил друг.

Тумит только казался бесшабашным простаком, но на деле был расчетливым и осторожным, иногда даже чересчур. Если он заключал с кем-то договор, то перед этим сто раз просчитывал все возможные ходы и варианты. Вот и сейчас, почувствовав всю серьезность предприятия, он потребовал в помощь еще одну стаю.

– Мы справимся, – уверенно заявил Тумит.

– Даже не сомневаюсь. Когда это мы не справлялись? – хмыкнул Гелиодор. – Вот только времени много потратим и еще торчать в этой дыре неизвестно сколько будем.