Полная версия
Американцы пошли по тому же пути, что и баски – сначала они промышляли кашалота в прибрежных к ним водах. Затем стали отправляться в более далекие плавания. Ко времени принятия Декларации независимости США 4 июля 1776 года китобои из Новой Англии прочесали большую часть Атлантики в поисках кашалота. В начале XIX века они промышляли уже и в Тихом океане. Китобойный промысел стал первым видом деятельности, получившим всемирный характер. Это стало возможным благодаря тому, что американцы начали оборудовать жироварни на борту промысловых шхун. Таким образом они освободились от необходимости возвращаться домой, пока жир не испортился. В отдельных случаях они могли находиться в плавании несколько лет.
Разделка туш кашалотов производилась теперь у борта судна, поэтому можно было промышлять далеко в море. Китобои спускали со шхуны шлюпки. Добычу привязывали к шлюпке с помощью длинного троса, забрасывая ручной гарпун с отбойником, когда кит всплывал на поверхность, чтобы подышать. Затем люди из шлюпки убивали животное с помощью острых копий. Смертельная агония, как правило, продолжалась долго. Кит мог запросто утащить шлюпку довольно далеко или напасть в ответ. Один из случаев нападения агрессивного кашалота вдохновил Германа Мелвилла на создание романа «Моби Дик», который обессмертил американских китобоев на парусных судах и весельных шлюпках12.
Многих занимал вопрос, как можно модернизировать китобойный промысел. Ряд изобретений, нацеленных на повышение эффективности добычи гладкого кита и кашалотов, позволили Свену Фойну распространить промысел и на другие виды.
Первая гарпунная пушка – английское изобретение – была опробована в охоте на гренландского кита еще в 1731 году. Однако заряжать пушку с весельной шлюпки было нелегко и опасно. Только в 1837 году на рынке появилась модель, ставшая действительно популярной. Свен Фойн закупил большое количество таких пушек и установил их на тюленебойных шхунах на тот случай, если вдруг им попадется по пути один из редких и ценных гладких китов. В 1849 году пушки пригодились, и Фойн добыл своего первого кита – гренландского.
Гарпунная пушка повысила дальность боя гарпунов. Стало легче привязать кита к лодке, однако такие крупные киты, как кашалот, северный гладкий или гренландский кит, не умирали от удара гарпуном. Поэтому следующим шагом стало изобретение более эффективного способа лишить животное жизни. Пробовали и яд, и электрический шок, и взрывчатку. В середине XIX века появился метод, произведший настоящий фурор – им стало метание копья с гранатой. Традиционные копья китобоев снаряжали разрывными устройствами, приводимыми в действие через несколько секунд после того, как копье глубоко входило в тело кита. Вскоре копья-гранаты стали метать с помощью специального ружья или пушки. По-прежнему процесс состоял из двух стадий: сначала метали гарпун, а затем – копье-гранату.
Эти изобретения дали предпринимателям многих стран надежду на эффективный промысел крупных китов семейства полосатиков. Синий кит и сельдяной полосатик (или финвал) были слишком сильны для того, чтобы охотиться на них из шлюпки с помощью гарпуна13. Кроме того, эти мощные животные имеют гораздо более тонкую жировую прослойку, чем гладкие киты, поэтому убитые киты быстро тонули.
Многие старались изобрести нечто, объединяющее гарпун и разрывное оружие. Уже в 1820 году британцы попытались разработать ракету, которая попала бы в кита, убила его или обездвижила с помощью взрыва внутри туши и наполнила бы ее газом, чтобы туша держалась на плаву. Однако последнее никак не удавалось. Киты тонули.
Одним из первооткрывателей, оказавших значительное влияние на Свена Фойна, стал американец Томас Велком Ройс14. Еще летом 1856 года Ройс отправился в плавание на двухмачтовой тюленебойной шхуне в акваторию между Исландией на западе и русским архипелагом Новая Земля на востоке. Он не смог встретить гренландского кита, как надеялся. Однако ему удалось выполнить другую задачу – он испытал свой гранатомет на других видах китов. Ройс стрелял по синим китам, полосатикам и горбачам. Синего кита он назвал Левиафаном в честь библейского чудовища.
«Мы подстрелили двадцать два левиафана, одного из них насмерть; двадцать шесть горбачей, из них четверых насмерть; и четырех полосатиков – они все остались живы. Девять левиафанов, двенадцать горбачей и два полосатика выбросили кровяной фонтан, что свидетельствует о том, что мы стреляли хорошо и все гранаты взорвались», – писал он впоследствии15. Похоже, что ни одну из туш ему не удалось привезти. Ройс продолжил свои эксперименты по промыслу больших китов в последующие годы. Это стоило ему, в том числе, левой руки, которую оторвало преждевременно сработавшей гранатой.
В Норвегии также многие работали над изобретениями, способными сделать море опасным для синего кита и его сородичей16. Свен Фойн следил за их экспериментами и учился у них. Однако, в отличие от своих предшественников, он обладал уникальной комбинацией качеств. Фойн уже был опытным и искусным мореплавателем, промышленником и предпринимателем. Более того, он обладал немалым состоянием и хорошим доходом от тюленебойного промысла, что позволяло ему в течение многих лет пытаться промышлять кита, не завися от нетерпеливых кредиторов. Фойн рисковал лишь собственными деньгами.
Базой для попыток Фойна стал Вадсё. Город находился в заливе Варангер – последнем крупном заливе на побережье провинции Финнмарк на границе с Россией. Другие уже пытались промышлять здесь кита, но безуспешно. Губернатор Финнмарка так обобщил происшедшее: «В заливе Варангер много китов, однако, похоже, это настолько беспокойный вид, что его невозможно ни взять на гарпун, ни поймать каким-либо другим способом»17.
Летом 1864 года Фойн первый раз отправился за этими беспокойными китами. Занимаясь тюленебойным промыслом, он набрался опыта управления механизмами на паровой тяге и теперь отправлялся в путь на первой в мире специально построенной в Христиании (Осло) китобойной шхуне. Судно называлось «Вера и Надежда». Путь из Тёнсберга до Вадсё шхуна проделала на парусах. Однако во время промыслового плавания в Варангер-фьорде за работу принялись винты и паровая машина.
«Вера и Надежда» изначально была оснащена большим количеством пушек вдоль бортов, как будто собиралась участвовать в морском сражении. Судно имело на борту значительный арсенал гарпунов, копий и разрывных снарядов, которыми должны были стрелять пушки. Однако у команды не было опыта обращения с таким снаряжением. Дело не заладилось с самого начала, когда они поймали на гарпун первого кита. Один из матросов получил задание держать линь, связывавший гарпун с промысловым судном. Но он так испугался грохота при выстреле пушки, что бросил линь прямо под ноги Фойну и отбежал назад. В ярости Фойн запутался в лине, и его выбросило за борт.
Позднее Фойн рассказывал: «По неосторожности я наступил на конец линя, и моя нога попала в западню. Кит сильно рванулся под водой и дернул линь вместе со мной в море. Я думал, что пришел мой последний час, но, когда кит снова всплыл на поверхность, линь ослаб, и я быстро снял петлю с ноги и поплыл к борту, с которого сорвался»18.
Прошло много лет проб и ошибок, прежде чем Фойн и его команда добились успеха в промысле. Большое значение имела поездка с научной целью в Исландию в 1866 году. За год до этого там основал свою базу уже упоминавшийся однорукий изобретатель Ройс вместе с компаньоном, производителем пиротехники Густавом Адольфом Лиллиендалем из Нью-Йорка. Они тоже использовали паровую шхуну и смогли добыть за год несколько десятков синих китов, полосатиков и горбачей с помощью своего запатентованного ракетного оружия. Ракетный снаряд нес и гарпун с линем, и часто смертоносный разрывной заряд.
Успех конкурентов производил впечатление, но Фойн не доверял ракетному устройству как таковому. Он продолжал использовать пушку для метания гарпунов и остроконечных гранат. Из Исландии Фойн позаимствовал два изобретения. Во-первых, лебедку, приводимую в действие паровой машиной судна. Лебедка могла быстро спустить или поднять гарпунный линь, в зависимости от необходимости, она могла также поднять тонущего кита. Во-вторых, Ройс и Лиллиендал запантентовали мощную резиновую петлю, крепившуюся к судовой мачте, которая гасила колебания линя, когда волны раскачивали судно. Веревка уходила не так быстро, если она тянулась сквозь шкив, свисавший с резиновой петли, пока кита поднимали с глубины.
Если китобойный промысел Фойна со временем стал приносить немалый доход, то исландская деятельность Ройса и Лиллиендаля за несколько лет пришла в упадок. Вероятно, американцы не обладали предпринимательской жилкой в той же мере, как талантом изобретателя. Сотрудничество с датскими партнерами (в то время, когда Норвегия в 1814 году отделилась от Дании, Исландия все еще находилась с ней в унии) омрачилось конфликтами.
Что касается Свена Фойна, то для него переломный момент настал летом 1868 года. Это был первый удачный сезон. Фойн и команда «Веры и Надежды» находились в Вадсё с марта по август и добыли в общей сложности тридцать китов. В начале сезона, до прихода с юга синих китов, охотники из Вестфолла охотились на другие виды.
Сельдяной полосатик огромен. Он походит на синего кита своей длиной и обтекаемой формой, но его спина темнее, почти черная, и он имеет более выраженный спинной плавник.
Горбача можно узнать по небольшому наросту – горбу перед спинным плавником. Вблизи он выглядит устрашающе. На голове имеются кожные наросты. Его темное туловище кажется очень неуклюжим, а белые грудные плавники – необычайно длинными. В нижней части головы и там, где начинается туловище, тем не менее, есть свидетельства принадлежности к семейству полосатиков – характерные продольные борозды, имеющиеся и у синего кита, и у полосатика, а также у менее крупных сородичей, таких как малый полосатик и сейвал19.
30 июня 1868 года Фойн наконец наткнулся на синих китов в противоположной части залива Варангер, около русской границы20. На расстоянии синий кит отличался тем, что его колонообразный фонтан был выше, чем у других китов, он достигал десяти метров. Если приблизиться, то его размеры поражали, особенно длина. Кроме того, синий кит гораздо светлее своих сородичей.
Фойну и команде удалось убить одного из синих китов с помощью разрывной гранаты, но гарпун согнулся и не выполнил свою задачу. Кит не стал добычей. Весь оставшийся день потратили на испытательные стрельбы и наладку гарпунов. Фойн записал в своем дневнике, чему он научился: «Испытывай как следует пушки, гарпуны и все остальное»21. В девять часов утра на следующий день они подстрелили небольшого синего кита. Один гарпун ударил в бок кита, но не закрепился, но другой вошел, как надо. Кита взяли на буксир. Лишить его жизни оказалось более трудной задачей. Две гранаты не возымели никакого эффекта. Кит тащил судно за собой на большой скорости в течение трех часов, пока вновь не оказался на расстоянии, досягаемом для выстрела, и тут ему пришел конец. В семь часов вечера «Вера и Надежда» пришла в Вадсё с китом на буксире. Фойн снова нашел ряд недостатков у гарпунов и пушек, которые необходимо было исправить.
В течение июля Фойну удалось добыть немало синих китов, но еще больше он упустил. «Линь не был достаточно крепок»22, – писал он 17 июля, потеряв очередного загарпуненного кита всего лишь в паре миль от поселка Гренсе-Якобсэльв. Промысел Фойна в то время напоминал спортивную рыбалку с легким снаряжением, когда постоянно существует опасность, что леска оборвется или рыба соскочит с крючка. Как только гарпун достигал цели, кит развивал немалую скорость и тащил судно за собой. Команда использовала лебедку на паровой тяге, чтобы быстро травить линь. Они пытались стравить его настолько, чтобы он не оборвался, и в то же время держать его так, чтобы кит не смог нырнуть глубоко. Часто кит умирал от потери крови и истощения после продолжительной борьбы.
Только в начале 1870-х годов Фойну удалось создать удовлетворившее его промысловое оружие – комбинированный гарпун с гранатой, который и убивал кита, и закреплял его на тросе, в лучшем случае, одним выстрелом.
Гарпун с гранатой выстреливался из пушки, установленной на вращающемся столе на носовой палубе. Самая трудная задача была у стрелка, который должен прицеливаться и стрелять. Он заряжал пушку сначала порохом, а затем гарпуном. Остроконечная граната прикреплялась к наконечнику гарпуна. Из ствола спускался длинный, мощный трос, сложенный около пушки (идею о том, что кто-то должен держать трос, Фойн отверг по понятным причинам).
Механизм, обеспечивающий действие взрывчатки только тогда, когда она оказывалась внутри тела кита, был разработан в тесном сотрудничестве со священником и инженером-любителем Хансом Мортеном Тране Эсмарком. У гарпуна имелись подвижные стальные отбойники. Как только гарпун закреплялся в теле кита и трос натягивался, отбойники отскакивали, разбивая стеклянную ампулу с серной кислотой, находившуюся между ними. От контакта с кислотой воспламенялся черный порох, которым была засыпана ампула. В результате граната взрывалась. Позднее на смену этому механизму пришел заряд с часовым управлением.
Фойн известен, в первую очередь, как изобретатель гарпуна с гранатой, но это не он придумал закреплять смертоносный разрывной снаряд на гарпуне с отбойниками и тросом. Многие пытались применить это до него. Отличие заключается в том, что Фойн с помощью экспертов из многих областей техники и после длительного периода испытаний смог создать не только результативное оружие, но и оправдавшую себя экономически систему промысла. Современный китобойный промысел стал новой отраслью, основателем которой является Фойн.
В путевых заметках из Финнмарка, опубликованных в 1871 году, профессор Йенс Андреас Фриис описывал китобойный промысел с помощью паровых шхун и гарпунов с гранатой. Фриис был специалистом по языку саамов, но не по мореплаванию. Тем не менее он не сомневался, какая судьба ожидает китов Варангер-фьорда: «Вряд ли потребуется много времени, чтобы полностью уничтожить гренландского кита»23.
Королевская охота
Летом 1873 года король прибыл в Вадсё. Королевский паровой фрегат «Святой Олаф» венчали три высокие мачты1. Новый король Норвегии, Оскар II, совершал коронационную поездку по северному побережью страны, чтобы народ смог поприветствовать его еще до церемонии в Нидаросском соборе.
Норвегия была в унии со Швецией с общим королем и общей внешней политикой после освобождения от Дании в 1814 году. Тогда Норвегия также получила собственную Конституцию и Национальное собрание. С тех пор норвежские лидеры тщательно блюли свою независимость в рамках унии, поэтому королю Оскару II пришлось торжественно короноваться дважды – сначала в Стокгольме, а затем в Тронхейме.
Поскольку король впервые прибыл на Север, он, разумеется, захотел посмотреть охоту на крупнейшее в мире дикое животное в заливе Варангер. Новый китобойный промысел стал очень популярным и сделал Фойна знаменитостью. Как писала газета «Афтенпостен», в его имени чувствовался привкус соленой морской воды. Газета утверждала, что Фойн по своей известности на норвежском побережье сравнялся со старинным героем – моряком Торденшельдом. Фойн и сам многое сделал для того, чтобы стать знаменитым. С самого начала своих попыток промысла кита он методично снабжал газеты хорошим материалом о собственных успехах и неудачах2.
Пионер китобойного промысла пользовался также благосклонностью властей. В 1870 году Свен Фойн стал командором ордена Святого Олафа – такой официальной чести он удостоился в Королевстве Норвегия. В начале 1873 года он также получил от короля патент на свою промысловую систему на десять лет. Патент имел достаточно широкую формулировку. В нем упоминались и паровое судно, и пушка, гарпун с гранатой, лебедка и т.п., таким образом, конкурентам стало затруднительно начинать подобную деятельность. В общем, речь скорее шла о монополии или привилегии, чем о патенте. Дело было в том, что Фойну наступали на пятки в Финнмарке немецкие конкуренты. Он быстро обратился за помощью к властям. В норвежском правительстве не существовало единого мнения по этому вопросу, некоторые принципиально возражали против расширения патентных правил. Однако интересы национальной экономики победили.
При входе в Вадсё королевский фрегат встретило множество мелких рыбацких судов. Все они были простыми транспортными средствами на весельной или парусной тяге. Пароход Свена Фойна «Вера и Надежда» дал приветственный салют.
За исключением церкви, в Вадсё преобладали низкие деревянные домики в один или два этажа. Он выглядел как обычный бедный прибрежный городок. На самом деле в Норвегии 1870-х он был особенным, даже если не брать во внимание промысловую станцию Фойна. Из одной-двух тысяч жителей города большинство составляли квены – народ финского происхождения. Многие из них недавно прибыли сюда из Великого княжества Финляндского, которое в то время входило в состав Российской империи. Когда король Оскар II посетил жилище одной финноязычной семьи в квартале квенов в Вадсё, ему понадобился переводчик. В то же время многочисленные ораторы, выступавшие с приветственными речами в честь короля, принадлежали к местной норвежской элите.
В торговых рядах и на улицах Вадсё звучали четыре разных языка – саамский, русский, финский и норвежский. Тем летом в город пришли на парусных судах русские купцы. Саамы с давних времен жили в этом районе, и среди них было немало тех, кто приехал в Вадсё посмотреть на короля.
Профессор Йенс Андреас Фриис, специалист по языку саамов, путешествовал в свите короля. Впоследствии он издал книгу – панегирик о коронационной поездке. Между строк Фриис обозначил, чего боялись норвежские власти в многонациональном Вадсё. «Сердечный прием короля, – писал Фриис, – показал, что и норвежские, и квенские, и саамские граждане были честными, лояльными норвежцами-монархистами3». К счастью, они «еще не успели заразиться ни симпатиями к России, ни какой-либо республиканской, коммунистической или социалистической заразой».
Король и его свита вышли с заключительного торжественного ужина при полуночном солнце. Однако вместо того, чтобы немедленно вернуться на судно, они решили отправиться с экскурсией на промысловую станцию Фойна. Она находилась на острове Вадсёйа, от города ее отделял небольшой пролив. Там, где король вступил на берег, рабочие Фойна уже соорудили почетные ворота из челюстей кита, через которые и проследовала процессия.
На пляже у фабрики лежал 25-метровый синий кит, наполовину вытащенный из воды4. Король ходил от здания к зданию и изучал масштабный промышленный комплекс, не прекращавший ни на секунду свою работу. Он увидел, как с кита срезали ворвань и вытопили ее в густое масло. Затем его расфасовали по мешкам из парусины и прогнали через паровой пресс, при этом прозрачный жидкий жир отделился от стеарина, напоминавшего плоский пирог. Жидкий жир разлили по бочкам. Фойн и его рабочие добились высокого качества рафинирования, однако по-прежнему трудились над тем, чтобы сделать жир как можно более чистым.
Части туши кита, оставшиеся от производства жира, пошли на удобрения. Цех, где остатки китовой туши рубили и перемалывали с помощью паровых машин, а затем сушили, назывался фабрикой по производству гуано. Гуано – помет птиц или других собирающихся в колонии животных, был в XIX веке ценным товаром. Фабрика по производству гуано Фойна на острове Вадсёйа выпускала мешки с похожим удобрением под тем же названием.
Профессор Фриис в своем повествовании о коронационной поездке рассказывал, что король и его свита увидели также свежее китовое мясо, которое, «как говорили, ел и Фойн, и многие из жителей Вадсё»5. Однако никто не осмелился предложить королю отведать вырезку из самого крупного животного в мире.
Комплекс, принимавший короля Оскара II июльской ночью 1873 года, обработал в том году тридцать шесть китов. В промысле и работе наземной станции было занято пятьдесят два человека из южных районов. Они приезжали вместе с Фойном весной и возвращались домой осенью. По мере необходимости Фойн нанимал несколько поденных рабочих из местного населения. Однако весь основной персонал был приезжим, и именно приезжие осваивали новые профессии, рожденные в результате развития китобойного промысла.
«На следующее утро всех подняли в шесть часов», – писал профессор Фриис. Король надеялся поучаствовать в охоте на кита. Две королевские канонерки сопровождали «Веру и Надежду» в ее следовании через залив Варангер. Киты водились в противоположной его части.
«Их там два!» – закричал один из наблюдателей с королевских судов. «Их три!» – заорал другой6.
Королевская свита разразилась громогласным «ура!», когда Фойн на полном ходу начал охоту на китов. Как только «Вера и Надежда» приблизилась к одному из животных, скорость снизилась. На носу у пушки стоял готовый к выстрелу гарпунер. Пока кит нырял, публика на королевских канонерках, затаив дыхание, следила за происходящим: «Вся свита с азартом наблюдала за этими чудовищами, которые и там и сям показывали свою черную спину и пускали в воздух фонтан»7. Много раз кит всплывал слишком далеко от «Веры и Надежды». Промысловое судно маневрировало, чтобы занять удобную позицию в том месте, где мог всплыть кит. «Чтобы рассчитать направление и расстояние, нужен опыт», – комментировал Фриис и сравнивал преследование кита с охотой на ныряющую морскую птицу.
Наконец мощная спина кита показалась как раз рядом с «Верой и Надеждой». Точный выстрел гарпунной пушки немедленно прикончил животное. Профессор, судя по его повествованию, испытал разочарование из-за недостаточно драматичного события. Подстреленный кит тут же пошел на дно, его подняли с помощью лебедки. «Сначала мы после долгого ожидания увидели гарпун, затем большое вздутие на спине у кита в том месте, куда попал гарпун, таявшее по мере поднятия туши. Двое матросов в шлюпке с помощью копий проделали отверстия в верхней челюсти и в хвосте и пропустили через них железную цепь, чтобы закрепить кита у борта судна для дальнейшей транспортировки на сушу. Кит оказался почти той же длины, что и “Вера и Надежда”», – писал Фриис, то есть около двадцати пяти метров. Если это действительно так, то это был синий кит.
Когда кита надежно закрепили, король пожаловал стрелку Уле Хансену в качестве благодарности серебряный кубок. Из всех новых профессий, порожденных китобойным промыслом, работа стрелка считалась самой трудной и наиболее почетной.
Фойну тоже оказали честь. Король лично троекратно провозгласил ему «ура!». По традиции военно-морского флота матросы забрались на реи. Громогласное «ура!» разнеслось по всему красному от крови морю.
Шестидесятитрехлетний Свен Фойн из Тёнсберга, выросший без отца, должно быть, очень гордился. Все способствовало его успеху. Тем не менее один повод для беспокойства все-таки имел место. Если со стороны национальной элиты Фойн ощущал полную поддержку, то с местными жителями дело обстояло гораздо хуже. В Вадсё росло недовольство.
Еще в прошлом 1872 году на фабрику в Вадсёйа было совершено разбойное нападение8. Преступников так и не нашли. Возможно, это происшествие было связано с жалобами, появившимися в местной газете. Зловонные жировые отходы от производства распространялись по морю и отравляли жизнь местным рыбакам. Горожане видели в новом производстве только недостатки. После окончательного завершения строительства комплекс не обеспечил рабочими местами местное население, в то время как приезжавшие из Вестфолла китобои получали такое жалованье, о котором рабочие и рыбаки из Финнмарка могли только мечтать.
Весной 1873 года, накануне королевского визита, тридцать семь жителей Вадсё направили властям первую официальную жалобу9. Они утверждали, среди прочего, будто Фойн собирается полностью истребить кита в заливе Варангер и что китобойный промысел несет прямую угрозу рыболовству. Фойн в ответ взорвался негодованием, чем нажил себе еще больше врагов.
Жалобы рыбаков из Финнмарка создавали проблемы для китобоев в течение десяти последующих лет. Когда произошел спад вылова мойвы, рыбаки решили, что в этом виноват китобойный промысел. Считалось, что кит гонит косяки мойвы во внутренние районы фьорда или к берегу. Тогда рыбаки могли ловить эту серебристую рыбку и использовать ее в качестве наживки для трески или другой хищной рыбы. «Китобойный промысел распугал и китов, и рыбу», – говорили рыбаки. Кроме того, они жаловались, что китобойные суда часто преграждали им путь в заливе, а взрывающиеся орудия лова и раненые киты неоднократно создавали опасные ситуации.
Рыбаки не получили значительной поддержки со стороны научных авторитетов. Однако многие на норвежском побережье считали, что кит очень важен для наличия рыбы10. Это мнение подкреплялось давней традицией. Законы короля Магнуса Лагабётира от 1274 года предусматривали серьезные штрафы для тех, кто промышлял кита во время путины. «Королевское зерцало», еще один известный памятник письменности XIII века, также упоминает один особенно полезный вид кита, который запрещалось убивать: «Одно китовое семейство называется рыбной лопатой, и от него людям особенно великая польза. Поскольку оно гонит к берегу с моря и селедку, и другую мелкую рыбу. Оно отличается таким удивительным характером, что умеет различать суда и людей, щадит их и гонит к ним сельдь и другую мелкую рыбу, будто специально создано или послано Богом для этого»11.