Игра в пинг – понг. Исповедь не – Героини

– Что ты делаешь! У тебя же температура! – ужасается бабушка и старается укутать меня снова.

– Пусти! – вырываюсь я. – Я загораю!

– Через стекло загореть нельзя! Оно не пропускает ультрафиолетовые лучи, – объясняет бабушка, стараясь натянуть одеяло.

– Ну и что?

– А то, что без них загара не бывает!

– А я попробую! – настаиваю я и опять сбрасываю одеяло.

Домашние задания приносит мне двоечник Белов, с которым я обычно занимаюсь после уроков, – это называется «подтягиваю». Почти ко всем отличницам прикрепляют таких отстающих, чтобы повысить успеваемость. Белов, видимо, считает, что тоже должен в чем-то помогать мне, поэтому каждый день после уроков я слышу звонок в дверь – это Белов.

– Пришел! – многозначительно говорит бабушка, направляясь к входной двери. – Укройся повыше, он с мороза.

Белов усаживается напротив на подставленный бабушкой стул и подробно рассказывает, что задали на дом. А я, укрывшись одеялом по самый подбородок и совершенно не слушая его, смотрю на него весенним взглядом женщины, отчего он смущается и отводит глаза в сторону.

В младших классах я впервые, кажется, столкнулась с «социальной несправедливостью».

Нашей классной руководительницей была учительница математики Анна Михайловна. Она жила в той самой деревне рядом с нашим домом, куда мы ходили как на экскурсию. Наверное, во мне и в моей подружке она сразу почувствовала классовых врагов – в ее классе мы в то время были единственными девочками из интеллигентных семей. У нее было основное желание – воспитать в детях любовь к коммунистическому труду. Каждую субботу после уроков она заставляла весь класс драить полы и парты, оттирать содой и мылом пятна на стенах. В этом, конечно, не было ничего плохого, если бы она не заставляла, не учила, не давила на нас, а объяснила бы в такой форме, что нам самим захотелось бы вычистить все до блеска. Вместо этого она ходила между нами с видом надсмотрщицы и делала замечания, тыкая пальцем в недостаточно, по ее мнению, отмытые места. И мы взбунтовались. В то время как другие в поте лица безропотно выполняли все, что от них требовали, мы еле двигали руками или, подняв их и держа на уровне подмышек, свесив кистями вниз, стояли и наблюдали. Это бесило ее, и она, копируя наши позы, ставила нас перед всем классом – посмотрите, мол, на белоручек! Кончилось это грандиозным скандалом: нас заперли и заставили вымыть весь пол, а потом «проработали» наших родителей. Ни к чему хорошему это не привело. Я попала в другой класс к другому классному руководителю и стала обходить ее стороной и никогда больше при встрече не здоровалась. С ней связан еще один неприятный эпизод. Однажды кто-то из учителей заболел, и мы были предоставлены себе целых сорок пять минут. Класс, конечно, стоял на ушах. Мальчишки стреляли в девчонок жеваной бумагой, девчонки лупили их по головам книгами. Наконец сорок пять минут закончились и началась перемена. Мы с одной девочкой гуляли по коридору. Вдруг Анна Михайловна подошла к нам и спросила:

– Вы можете сказать, кто шумел больше всех?

Мы промычали что-то невразумительное, потому что шумели все. И вдруг она сказала:

– Я с вами ни о чем не говорила! – и быстро отошла.

Мы переглянулись:

– Представляешь, откуда она все знает? – сказала девочка. – Она же у всех так выспрашивает! Знаешь, как это называется? Мы донесли!

Нам стало не по себе.

– Ладно, давай забудем! – предложила девочка. – Все равно они двоечники и их всегда ругают.

Но – Бог с ними, с калечившими детские души!

В семье я получила вполне «старорежимное» воспитание. Ко мне домой приходили учительница музыки и учитель английского языка – я не научилась ни тому, ни другому как следует. Я посещала кружок танцев, и танцевать тоже не умею. Бабушка учила меня рисовать, и это я также не освоила. Мне туго заплетали косы, чтобы не свисал ни один волосок; надевать какие-либо платья, кроме формы, мне запрещалось до седьмого класса. На вечера и в театр я всегда ходила в школьной форме и белом переднике, хотя другие девочки приходили подчас в очень нарядных платьях. Бабушка считала, что дети должны быть все равны и не должны хвалиться друг перед другом благополучием родителей, в чем, кажется, сумела убедить мою мать. Поэтому свое первое красивое платье я надела только в четырнадцать лет.

Бабушка часто вспоминала свои гимназические годы.

Обычно она начинала:

– Вот в старое время…

Я замираю, боюсь пропустить слово и боюсь, что бабушка перестает рассказывать.

– Я в гимназии не училась, я окончила городское училище, этого было достаточно.

– А какие у вас уроки были?

– Ну вот те же, что и у вас: русский язык, арифметика, русская история, русская и всеобщая география, – перечисляет бабушка, – чистописание, рисование; пение, конечно; обязательно закон Божий. И еще мы занимались рукоделием. Но у меня это плохо всегда получалось – у меня руки к этому не приспособлены – никогда не умела ни вязать, ни шить, ни вышивать.

– Расскажи про Катю Самборскую! – прошу я.

– Так ты уже все знаешь!

– Нет, ты еще расскажи!

Катя Самборская – бабушкина самая близкая подруга.

– Ну и что рассказать?.. Катя Самборская была первая ученица, ее всегда нам в пример ставили. Волосы у нее были длинные, почти до колен, тяжелые. Нет-нет да и упадет прядь на ухо. А классная дама подойдет, поднимет карандашиком и строго скажет: «Самборская, пойдите в чулан и приведите себя в порядок!»

– А что такое чулан? – спрашиваю я.

– Комната такая была с маленьким окошком. В нее иногда запирали тех, кто не слушался.

– А тебя запирали?

– Меня-то нет, а вот Грузинскую почти каждый день запирали. Классная дама возьмет ее за руку, отведет в чулан, а она умудрится окно открыть, вылезет, обежит школу, зайдет с черного хода и топает где-нибудь по школе, да еще громко так, чтобы слышно было. Классная дама выглянет в коридор: «Грузинская, где вы?» А Грузинская – топ-топ-топ, бежит в другое место. Классная дама – за ней, Грузинская – от нее. Так и бегают.

– А расскажи про классную даму!

– Она жила при школе – у нее была квартира. Худая, высокая, всегда ходила в темном платье со стоячим воротничком, и ужасно строгая. Нас учила весной работать в саду и никогда не делала различий между девочками из состоятельных семей и из бедных.

– Так и жила одна? Никого у нее не было?

– Нет!

– Бедная! – Мне становится жалко классную даму. – Может быть, у нее все-таки кто-то был? Как же она жила совсем одна, да еще такая справедливая и хорошая?

– Говорили, что она за что-то выслана из Петербурга, но никто ничего толком о ней не знал. Никто никогда к ней не приезжал, и она сама никогда никуда не ездила. Иногда как будто у нее бывали красные глаза, как будто заплаканные…

– Может быть, революционерка, – предполагаю я, – если из Петербурга.

– Может быть и это. Очень справедливая была – чтобы у всех всё поровну. Ничем нельзя было выделяться!

– А ты из какой семьи была?

– Из обыкновенной, мой отец был чиновник.

Я представляю высокую, сухую, затянутую в темное фигуру с высокой прической и строгим взглядом.

– А куда она потом делась?

– Не знаю. Уехала потом куда-то. А куда – никто не знал. Приехал за ней экипаж, видели, как она села в него – и всё. Больше о ней никто ничего не слышал.

– Может быть, у нее потом и семья была, правда?

Мне почему-то ужасно хочется выдать классную даму замуж, чтобы она была счастлива…

Иногда бабушка как бы про себя напевает песенку:

Крутится, вертится шар голубой,Крутится, вертится над головой,Крутится, вертится, хочет упасть,Кавалер барышню хочет украсть!..

– Бабушка, ну что за песня?! «Кавалер», «барышня»… – смеюсь я. – Их же давно нет!

– Эту песню в моем детстве пел Ефимка.

– Это кто?

– Оборванец такой был… Несчастный человек: грязный всегда, с кривыми косолапыми ножками, личико маленькое, старческое, сморщенное, шепелявый и картавый…

– А почему он был такой?

– Беспризорный.

– Расскажи! – выдыхаю я, мои глаза уже горят от любопытства.

– Появлялся днем. Идет по дороге, и издалека уже слышно: «Крутится, вертится шар голубой…» Жара, солнце печет ему голову, за ним – столб пыли, а он не замечает. Голова большая, волосики редкие, свисают космами, и большой горб. Загребает косолапыми ножками и так самозабвенно выводит: «Где эта улица, где этот дом, где эта барышня, что я влюблен…».

– А ты?

– А мы, дети, подбегаем к забору – на улицу выходить нам не разрешалось – и потихоньку, чтобы взрослые не видели, подзываем его: «Ефимка! Ефимка! К нам!» У него полные карманы всякого добра: кусочки зеркала, цветное битое стекло, пуговицы. Он всегда говорит: «А цьто пани хоцет?» – и все это раскладывает перед нами. Мы выберем что-нибудь, дадим ему пять копеек, он обязательно на зуб попробует – и в карман положит. Кто-то из взрослых вынесет ему кусок булки, или одежду старую, или соломенную шляпу отдаст. Он потом показывает и хвалится: «А у меня новые станы!»

– И где же он жил?

– А кто ж его знает! Так и ходил. Такой блаженный был.

– Блаженный? – переспрашиваю я.

– Ну да, юродивый. Их обижать нельзя. Поэтому все что-то ему давали. На зиму куда-то пропадал, а к весне поближе появлялся опять – как услышим «Вот эта улица, вот этот дом, но нету барышни, что я влюблен…», так и знаем уже: Ефимка вернулся.

– Бедный!

Мне и Ефимку жалко, и всех-всех других несчастных и бедных.

– А почему вам не разрешалось выходить за забор?

– Не полагалось. За забором гуляли другие дети…

– И вы с ними не могли дружить? Вам же было скучно, наверное!

– Они иногда подойдут к забору и зовут нас: «Баричи!» Мы подбежим, поговорим с ними, пока никто не видит. Иногда тоже что-то дадим им… они бедные были.

В нашем классе было много девочек из бедных семей, и дома меня учили им помогать: купить пирожок в школьном буфете, или привести к нам домой, чтобы накормить вкусным, или отдать юбку, из которой выросла. Мамы благодарили моих родителей, а девочки меня терпеть не могли. Только позже я поняла, что нужно отдавать то, что тебе дорого самой, что больше всего нравится, без сожаления, без воспоминаний. Но тем не менее, я думаю, что и это было хорошим зерном, брошенным в мою душу. Я росла единственным ребенком в семье и вполне могла стать черствой и эгоистичной. Но я помню, что старалась поделиться с родителями всем, что мне доставалось. Однажды в Сумах знакомые пригласили нас посмотреть их сад. Это было нечто изумительное! Каких только фруктовых деревьев там не было! На прощанье нас угостили огромными красными очень красивыми яблоками. Таких я еще не видела. Я сразу отказалась есть свое, сказав, что съем его потом. Дома я спрятала яблоко в чемодан среди своих вещей и вынула только с Москве.

– Бауш, это тебе! – протягиваю я яблоко бабушке.

– Мне?

– Да. Меня угостили, а я тебе привезла – ты ведь не была там и не видела, какой был сад.

Бабушка явно растеряна – ведь все самое вкусное отдается мне: чтобы расти, нужны витамины.

– Если бы я знала, что ты его спрячешь, я бы тебе свое отдала! – всплескивает руками мама.

Зачем она так говорит? Я ведь не хочу ничьего яблока – я хочу отдать свое! О, чрезмерная, щедрая любовь родителей! Как от нее спасти детей!

– Знаешь что, давай разделим яблоко пополам! – предлагает бабушка. – Оно слишком большое, я не съем всё.

Соблазн, конечно, велик, но я твердо стою на своем:

– Нет, ты обязательно должна съесть! Ты по кусочкам, если сразу не можешь. – И кладу яблоко бабушке в карман.

Отец придавал большое значение воспитанию в семье: читал педагогическую литературу, выписывал журнал «Семья и школа». Я с удовольствием прочитывала его от корки до корки и думала про себя: «Попробуйте повоспитывайте меня теперь – я знаю все ваши уловки!»

Иногда я слышала от родителей:

– Не дружи с ней! Анна Михайловна сказала, что у нее неблагополучная семья.

– А откуда Анна Михайловна знает?

– Она всё всегда знает.

– Но все-таки – откуда? – допытываюсь я, хотя источники учительской осведомленности уже не тайна.

– Ну, может быть, соседей спрашивает или родителей других детей…

«Неблагополучная семья» – это когда между родителями не всё в порядке, я уже в курсе. У меня благополучная семья: мама и папа никогда не ссорятся, мы всегда везде бываем вместе, и я знаю, что я – центр их внимания. Но ничто не может заставить меня не дружить с теми, кто мне нравится, даже если они из неблагополучных семей.

– Опять презерватив в кровати нашла, когда постель после них стелила, – рассказывает мне одна из моих подруг из «неблагополучной семьи». Мы уже немного приобщились к великой тайне секса, хотя в кино по-прежнему показывают платоническую любовь, а взрослые делают вид, что родители существуют лишь для того, чтобы выбрать поудачнее капустный кочан. Во всяком случае, мама на все мои дотошные вопросы отвечает уклончиво и какими-то намеками.

– И что ты с ними делаешь, когда находишь? – спрашиваю я.

– Выбрасываю. Я всегда выбрасываю, даже когда в шкафу нахожу – папаша среди своего белья прячет. У меня целый день потом плохое настроение. Когда он дома не ночует, тогда все в порядке – в субботу и воскресенье он у этой, у своей.

– И твоя мама знает об этом?!

– А как же!

Я не могу себе такого представить – чтобы мой отец жил на две семьи и мама знала бы об этом.

– Мамаша каждый раз стирает его рубашки в ванной и плачет. Я говорю: «Зачем ты ему стираешь?» А она отвечает: «Ты ничего не понимаешь!» И продолжает. А когда он приходит, сразу презервативы в кровати появляются, иногда два бывает…

Когда мы сидим у нее дома вдвоем, она вдруг срывается с места и говорит:

– Хочешь, покажу?

Я не сразу врубаюсь, про что она спрашивает. Она идет к платяному шкафу и, запустив руку поглубже в наваленное ворохом белье, вытягивает резиновый кружочек со скатанными краями.

– Вот! Видишь, какой?

Мы жили очень скромно – средства не позволяли нам иметь ничего лишнего. Еда была простая: борщ или супы с разными крупами – их называли, может быть не совсем правильно, «крупеники»; котлеты с картошкой или гречневой кашей – традиционное русское блюдо; компот или кисель на десерт.

Летом во двор привозят квас, на котором делают окрошку.

– Сходи займи очередь, а я потом подойду, – просит бабушка.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.