Хаос как стратегия глобализма

Во-вторых, свобода является краеугольным камнем национального суверенитета.

За свободу Родины отдавали в разные исторические эпохи жизни герои. О борьбе за свободу Родины говорил Сталин в своей знаменитой речи 7 ноября 1941 года. В этих апелляциях к свободе, понятно, нет ничего либерального. Национально-освободительная борьба лежит в основании генезиса большинства государств мира. Герои этой сакрализуются в рамках национального исторического нарратива. У французов таким героем борьбы за национальную свободу позиционируется Жанна дАрк, у итальянцев – Джузеппе Гарибальди, у австрийцев – Андреас Гофер, у швейцарцев – Вильгельм Телль, у бельгийцев – Амбиорикс, у сербов – Милош Обилич, у венгров – Шандор Петефи, у болгар – Васил Левский (прозванный «Апостол свободы»), у армян – Вардан Мамиконян и Гарегин Нжде, у поляков – Тадеуш Костюшко, у чехов – Ян Жижка, у греков – Манолис Глезос, у турок – Кемаль Ататюрк. В России героями – борцами за национальную свободу являются фигуры, составляющие матрицу российского исторического сознания – Евпатий Коловрат, Александр Невский, Дмитрий Донской, Минин и Пожарский, Богдан Хмельницкий, Багратион и Денис Давыдов, Зоя Космодемьянская и молодогвардейцы.69

Свобода в отличие от ее либеральной индивидуалистической интерпретации оказывается свободой коллективной. Несвобода в этом смысле – это национальное порабощение.

Связанность с государствогенезом определяет широкую представленность использования слова «свобода» и производных от него в государственных девизах и гимнах. По степени популярности в девизах «свобода» по частоте использования идет на втором месте после слова «единство». Причем, обращение к свободе никак не указывает на приверженность какой-либо идеологии.

«Свобода» в французской революционной триаде, сохранившейся в качестве девиза современной Франции, восходит к общедемократической платформе просветительской идеологии, из которой выйдут в дальнейшем самые различные течения. Присутствие слова «свобода» в девизе Федеративной Республики Германии – «Единство и Право, и Свобода» соотносится с ее либеральным позиционированием. Строчка «Единство, Право и Свобода» есть и в словах гимна Германии. Но гимн этот – «Песнь немцев» был написан еще в XIX веке и использовался в разных семантических контекстах. Между тем, слово «свободная» было инкорпорировано в гимн фашистской Испании периода правления Франко – «Одна, великая и свободная».

Вошло оно и в гимны социалистических государств – Демократической Республики Вьетнам – «Независимость, Свобода, Счастье» и Ливийской Арабской Джамахирии – «Свобода, Социализм, Единство». Может стать разрушением стереотипов наличие слова «свобода» в фактическом девизе фундаменталистского Ирана – «Независимость, Свобода, Исламская Республика». Обнаруживаются повторы использования в качестве государственного девиза эмоционально емкого лозунга со словом свобода – «Свобода или смерть!». Так звучат сегодня девизы Греции и Уругвая. Но лозунг «Свобода или смерть» являлся также девизом махновцев 70.

Также устойчиво тема свободы присутствует в государственных гимнах стран мира, не будучи сопряжена с какой-то одной определенной идеологией. Характерно, что слова припева «Славься Отечество наше свободное» стихов С.В. Михалкова и Эль-Регистана были перенесены без изменений из советского гимна в гимн постсоветской России, несмотря на произошедшую смену модели государственности. Таким образом, свобода страны в смысле его суверенности является важнейшим фактором государственной идентичности и отказываться от него нет никаких оснований.

Аргумент 3: свобода как фактор человеческого достоинства

В-третьих, идея свободы имеет значение в недопущении подавления человеческого достоинства.

Человек свободен, значит он не является рабом. А ведь, следует напомнить, Христос пришел в мир, в котором существовало рабовладение. Раб не может быть свободным, потому что он ни есть человек – на этом положение базировалась вся античная социальная философия. Для христиан все человечество едино во Христе, а потому и нет раба. Рабовладение вступало в диссонанс с христианством и начинает под влиянием распространения христианских ценностей свертываться. Происходит освобождение человека.

То, что рабство сохранялось в виде рабства негров в США еще в девятнадцатом веке лишь свидетельствует как о деформированном восприятии христианства, так и ограниченном восприятии категории свободы, как свободы для господ 71. А как же быть с символом американской нации статуей Свободы? Свободная нация статуе Свободы скульптуру вряд ли бы установила. Обычно создаются культовые образы тому, чего нет, или что находится в дефиците.

Негры, равно как и индейцы, не считались либералами людьми в полном смысле слова. Так же как не воспринимаются и никогда не воспринимались либералами людьми большинство российского населения. Они для них находятся в качестве дикарей или варваров в классификации просветителей, удостаиваясь маркеров – «совки», «ватники», «быдло», «анчоусы» и др.

С отменой рабства отношения господства и подчинения, эксплуатации человека человеком не были искоренены. Соответственно, не была снята с повестки и тема свободы человека от эксплуатационного принуждения. Экономическое принуждение, вынужденность найма для того, чтобы существовать физически – на этом будет акцентирована марксистская критика капитализма. Капитализм давал человеку формальную свободу – не хочешь, не нанимайся. Но это было фикцией. Реальной свободой человек, лишенный средств существования, не обладал. В этом отношении концепт преодоления отчуждения, развиваемый в ранних трудах К. Маркса, являлось прежде всего учением об освобождении человека 72.

Посткапитализм идет еще дальше. Современные технологии позволяют уже манипулятивно управлять сознанием человека, осуществлять социальное программирование. Развиваются системы цифрового контроля, характеризуемые как умные системы. Они уже получили характеристику со стороны населения как «цифровой концлагерь», «цифровой фашизм», «цифровой тоталитаризм». Нужно ли в условиях этих вызовов отстаивать свободу человека? Безусловно. Борьба за свободу человека оказывается в этой ситуацией борьбой за самого человека, противодействием его расчеловечиванию. И в этой борьбе даже классические либералы могут оказаться союзниками, поскольку, с другой стороны, на человечество наступает сила, переходящая грани инфернального, античеловеческого 73.

Аргумент 4: свобода воли как фундаментальная характеристика сознания человека

В-четвертых, наличие свободы воли есть фундаментальная характеристика человеческого бытия.

Свободной волей не обладают животные, подчиняющиеся биологической программе вида, действующее инстинктивно. Свободной волей не может обладать и машина, что принципиально важно зафиксировать в связи с перспективой внедрения технологий Искусственного интеллекта. Робот не выбирает альтернатив, а программируем на принятие того или иного решения. Он может просчитывать лучшее в соответствии с заложенными программой функциями лучшее действие. Но мыслить дихотомически он не способен. Соответственно, к роботу не может быть приложима категория ценностей, так как ценности всегда субъекты.74

Человек выбирает, что для него наиболее значимо, незначимо, или неприемлемо. На выборе ценностей выстраиваются оппонирующие друг другу идеологии. Выбор же невозможен без свободы воли. Для того, чтобы выбирать, нужна свобода этого выбора. Без свободы воли не существует и дихотомии добра и зла. Выбрать добро можно только отвергая зло. Для этого выбора нужна опять-таки свобода. Только будучи свободен в воле человек может сделать свой выбор в пользу добра и тем самым спастись. Но он может сделать свой выбор и в пользу зла. Свобода таким образом связана с познанием добра и зла и спасением, а потому ее категориальное отрицание подрывала бы базовые основы всей христианской мировоззренческой системы.

Это относится, впрочем, и ко всем другим религиозным традициям, ввиду заложенных в них в разном категориальном выражении дихотомичнрсти выбора – Бог —дьявол, добро – зло, свет – тьма, чистое – нечистое, праведное – грешное 75.

Особую акцентировку идея свободы воли приобрела в православном богословии. Дискуссия, развернувшаяся внутри христианского богословия, касалась вопроса о происхождении праведников и грешников. Если мир был сотворен Богом, и Бог всемогущ, то и зло в этом мире и грешники есть тоже часть Божьего замысла. Именно так и рассуждал Августин, выстраивавший свою позицию на теории Божественного предопределения. Линия Августина была еще более усилена в кальвинизме. Сообразно с Кальвином, Бог предопределил, кто будет материально успешным, и они и есть богоизбранные. Но он определил и тех, кто окажется неуспешным – богоотверженным. Человек на уровне человеческого сознания выбирает между добром и злом, но это иллюзия выбора. В действительности же все детерминировано, а соответственно, и свободы не существует 76.

Православие разрешало эту коллизию иначе. Всемогущество Бога сложно понять в логике человеческих представлений о могуществе. Бог мог предопределить судьбу каждого, но дал человеку свободу. Свобода нужна для выбора между добром и злом. Никто не предопределен быть праведником, или грешников, никто не избран и не отвержен. Человеку дана свобода, и это есть величайший дар.

Перспектива трансгуманизма, сообразно с которой, как предсказывает Рэймонд Курцвейл, произойдет киборгизация человека, содержит ряд фундаментальных вызовов, и, прежде всего вызов упразднения свободы. Компьютер сообразно с курцвейловской футурологией будет вживлен в мозг человека. Выбор альтернатив окажется заменен по подобию функционирования искусственного интеллекта просчетом наиболее эффективного решения 77. Лишение свободы воли стало бы антропологической катастрофой, духовной смертью человека.

Интеллектуальная деятельность человека включает четыре возможные составляющие – рациональная, рассудочная, иррациональная и духовная. Духовная интеллектуальность – особый вид интеллектуальной практики, сопряжённый, как правило, с религиозными формами бытия и познания. Символически духовный интеллект может быть выражен фигурой Иисуса, тогда как ряд других видов интеллекта традиционно выражается образами богов древнегреческой мифологии: рациональный – Аполлона, рассудочный – Кибелы, иррациональный – Диониса. Интеллект киборга может функционировать в системах рационального и рассудочного мышления. Но он не способен работать ни в иррациональной, ни, тем более, в духовной системах.

Человек-машина потенциально может мыслить в системе рациональности Рене Декарта. Это система парадигмальной рациональности. Однако функционировать в системе иррациональности, диалектических противоречий и полифонического нарратива Фёдора Достоевского машины уже не в состоянии.

Герой Достоевского в «Записках из подполья» говорит о разрушении хрустального дворца из-за желания человека своей волей пожить. Он же размышляет о благостности страдания. Поступки героев Достоевского и их речи не будут просчитываться посредством компьютера.

Человек имеет возможность выбирать. В этом заключается высший смысл свободы человека – в праве выбора. Этически человек выбирает между добром и злом. Аксиологически выбор его выстраивается между тремя позициями – важное, неважное, неприемлемое.

Компьютерный мозг не выбирает. Он программируем исходно на принятие определённого решения. Даже в ситуации неопределённости им не делается выбора, а осуществляются действия в соответствии с программным кодом. У него нет альтернативы. И соответственно, у него не может быть ни этики, ни ценностей, предполагающих наличие альтернатив.

Свобода» и «ответственность» в системе воспитания

Для А.И. Герцена – западника и богоборца, который, как и многие западники апологетизировал идею свободы, столкновение с европейской жизнью явилось культурным шоком. И вот, уже живя в Лондоне, он в отношении принципа «свободы» пишет следующее: «Что значат слова «человек родился свободным»? Я Вам их переведу, это значит: человек родится зверем» 78. А что, в свете рассуждений А.И. Герцена, означает выстраивание воспитания человека на принципе свободы? Не означает ли это потакание звериному началу? В практике современной педагогике именно так и происходит. Все чаще из разных стран мира идут информационные сводки – то там, то здесь подросток в школе расстрелял своих сверстников и учителей. Президент России на один из таких прецедентов – керченскую трагедию отреагировал в том смысле, что созданы лжеобразцы, лжегерои для подражания молодежи и корни этих трагедий надо опять-таки искать в воспитании. Вопрос о свободе ребенка в педагогической теории и практике оказывается, таким образом, не только вопросом педагогики, но и системы общественных отношений в целом.

В истории педагогики сталкивалось два оппонирующих подхода. Первый заявлял, что в педагогической деятельности следует исходить из потребностей ребенка. Педагог в этой модели только помогает раскрыть индивидуальные потенциалы ребенка. Индивидуализация становится стратегическим ориентиром всей системы образовательной деятельности. Для каждого учащегося в идеале предлагается своя, вытекающая из его индивидуальных потребностей, программа образования. Свобода учащегося в рамках этого подхода является парадигмальным основанием.

Такой подход критиковался за то, что индивидуальные потребности ребенка не обязательно выведут его на запрос нравственного просвещения, преодоления сложностей, возникающих на пути научения. Попущение в свободе, говорили критики, может оказаться запросто путем человеческой деградации.

Второй интегрированный подход в педагогике предлагает исходить в педагогической деятельности из существующих общественных идеалов. Под эти идеалы и происходит формирование человека в процессе воспитания и обучения. Главным стратегическим ориентиром в данном случае выступает уже не индивидуализация, а социализация. Парадигмальную основу такой модели составляет не свобода как в первом случае, а чувство ответственности.

В истории педагогики, были, как известно, яркие сторонники обоих позиций. Из четырех названных ЮНЕСКО величайших педагогов XX столетия, определивших своей деятельностью способ педагогического мышления двое – Монтессори и Дьюи выступали сторонниками педагогики с опорой на свободу учащегося и двое – Кершенштейнер и Макаренко – сторонниками педагогики как формирования человека в соответствии с общественными идеалами. Американская национальная педагогическая школа, несмотря на известную внутреннюю плюралистичность, шла преимущественно в парадигме первого подхода, советская – второго. Свои преимущества были и у того, и у другого 79.

В постсоветский период американский опыт стал преподноситься фактически как единственно правильный. На практике же гипертрофированность принципа свободы в воспитании привела к процессам, которые некоторые мыслители определяют как озверение человека, его биологизация. В свое время выдающийся российский педагог П.Ф. Лесгафт так описал принцип свободного обучения от потребностей ребенка. Вначале ребенку дается конфетка, потом конфетка с ромом, потом ром без конфетки. Общая деградация личности оказывается программируема. Но не это ли самое и происходит сегодня, как тренд происходящего в мировом образовании 80.

Вместе с тем, отказываться от принципа свободы в образовании было бы также принципиально неверно. Система человекомуравейника по образцу знаменитой оруэлловской утопии вряд ли сможет создать человека, способного к осмысленному восприятию ценностей, культурной трансляции и развитию. «Стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства», – призывает апостол Павел в послании к галатам.

Как выйти из коллизии между свободой и ответственностью? Такой выход предлагается в рамках христианской педагогики. Само понятие «свобода» трактуется в теориях педагогики либерального спектра как антитеза несвободе. Чтобы обрести свободу, по логике этого подхода, необходимо преодолеть то, что ее ограничивает. Христианская педагогика, особенно педагогика православная, говорит о свободе в другом смысле, как свободе воли в выборе между добром и злом. Человек при любой системе в выборе между добром и злом внутренне свободен. И этот выбор осуществляется фактически каждый миг времени. Показать развилку выбора, объяснить, что есть добро и зло – в этом и состоит основная задача христианской педагогики.

Могут возразить, что христианская педагогика может быть применима только в рамках специальных религиозных учреждений, ввиду светскости образования, действия принципа отделения Церкви от государства. Не покушаясь в данном докладе на сам этот принцип, что должно, вероятно стать предметом специального рассмотрения, выскажу ту точку зрения, что нет никаких препятствий в использовании методологии христианской педагогики. Ведь существует же, например, вальдорфская педагогика, выстроенная на религиозном фундаменте антропософии. Да и другие педагогические школы опираются на ту или иную мировоззренческую систему, отвечающую так или иначе и на ключевые вопросы религии. Почему в таком случае нельзя обратиться к педагогике христианской, достаточно хорошо разработанной и практически апробированной?

Педагог, сообразно с методологией христианской педагогики, выстраивает свою деятельность с опорой на четыре базовые принципа, раскрывающие четыре типа отношений – принцип христоцентричности – отношение к Богу; принцип экклезиологичности – отношение к Церкви; принцип педоцентричности – отношение к ребенку; принцип миссиоцентричности – отношение к себе, как выражение миссии учителя. Для светской школы этот подход мог бы быть адаптирован через следующий перечень базовых отношений – отношение к идеальному, отношение к обществу, отношение к учащемуся и отношение к педагогу. Модель образования при таком позиционировании фундаментальных отношений оказывается более интегральной, чем все другие педагогические модели.

Формирование ответственности предполагает ступенчатую систему восхождения – ответственность за себя; ответственность за семью; ответственность за коллектив; ответственность за свой двор, город, регион; ответственность за страну; ответственность за человечество. И свобода, и ответственность должны быть соединены в единую логически выстраиваемую систему человекостроительства.

На базе императива свободы формируются такие желаемые качества человека будущего, как 1. инициативность; 2. Творческая индивидуальность; 3. человеческое достоинство. Императив ответственности задает основы формирования других качественных характеристик человека – 1. патриотизм; 2. социальная ориентированность, чувство долга; 3. работа в команда. Не противопоставление свободы и ответственности, не ограничение одним другого, а синтез должен определять модели новой педагогики.

Угроза «цифрового концлагеря» как тотальной несвободы

Вызов лишения человека свободы особенно резко актуализировался в 2020 году в связи с принятием ведущими странами мира мер, названных профилактическими, суть которых, если говорить упрощенно, свелась к ограничению права перемещения и произвольного выхода из своего жилища. Был фактически на мировом уровне брошен вызов Всеобщей декларации прав человека, заявляющей статьей 13 – невозможность ограничения права перемещения и статьей 30 – невозможность купирования любым государством и под любым предлогом какой-либо новеллы этого, претендующего на всечеловеческую консенсусность документа 81. И мир относительно спокойно эти ограничения принял. Был создан прецедент, на основании которого и в другой, и в третий раз свободы под благовидным предлогом могут быть ограничены.

Об угрозах установления глобальной системы «цифрового тоталитаризма», «цифрового фашизма», «цифрового рабства» стали говорить еще до пандемии 82. Мировая событийная развертка 2020 г. обнаружила прямое соотнесение с описываемой ранее моделью.

Симптоматические проявления модели – тотальность контроля за человечеством при помощи «умных систем»; сидящие по своей квартирам люди, с ограниченным правом передвижений; наличие специальных пропусков разных категорий для перемещения; пустые храмы, в которые вход либо запрещен, либо входить не рекомендуется, в том числе и самими священнослужителями; запрещение проведение групповых сходок, а соответственно, и блокирование возможности на осуществление акций протеста; угрозы криминализации на распространение информации в отношении коронавируса, противоречащей официальной позиции, запрет на сомнение в серьезности вызова; лица в масках как символы унификации и лояльности – в совокупности и отдельно все это фактически воспроизводит канву знаменитых антиутопий. Изданный впервые в 1949 году роман Дж. Оруэлла «1984», направленный против Советского Союза, реальности не соответствовал и являлся продуктом «холодной войны». Однако в настоящее время оруэлловский роман приобретает актуализацию и соответствующие коннотации 83.

«Если бы каждый выходил из дома, когда ему заблагорассудится, то легко станут возникать преступления» – гласила древнекитайская легистская максима. Но со времен Цинь Ши Хуана минули уже тысячелетия 84. Да и китайская система контроля, показанная в том числе при антикоронавирусных акциях, годится далеко не для всех сообществ. Вызов сохраняется – в какой мере свободой можно пожертвовать во имя безопасности, или даже точнее – представлений о безопасности.

Между тем, уже используется понятие «цифровой человек». Цифровой человек отличается от человека социального и представляет собой либеральный антропологических идеал. Во-первых, такой человек существует, прежде всего, в виртуальной реальности, тогда как реальные связи с социумом разрываются или минимизируются (по крайней мере создается иллюзия такого разрыва). Цифровая эмиграция оказывается реализацией либерального принципа автономности индивидуума. Во-вторых, такой человек самоконструируем, так как имеет цифровую природу. Он может себе сконструировать, как угодно, вне зависимости от императивов социума. Это и есть выражение либерального принципа абсолютной свободы (включая свободу от имени, от пола, даже свободу от «Я»).

И вот, то тут, то там создаются площадки криэйторов, где обсуждается инновационное будущее. В реальности это и есть закамуфлированные центры либерализма. Они формируют сеть. Результатом из деятельности является создание устойчивых негативных ассоциаций, особенно в глазах молодежи, мира архаики, в котором государство, религия, традиция и т.п.

***

Отказ от идеи свободы, отбрасывание ее ввиду того, что она использовалась либералами, было бы, таким образом, принципиальной ошибкой. Но ведь ошибкой, как было показано выше, было бы и построение общества, мира в целом с опорой на идеал свободы. Выстраиваемые таким образом общности либо хаотизируются и гибнуть, либо перерождаются в диктатуру свободных над несвободными.

Выход из этой коллизии видится в разграничении того, что есть главное и подчиненное. Во всех перечисленных случаях свобода оказывается подчинена какому-то более высокому принципу: духовному развитию; суверенитету страны; равенству людей в их достоинстве; спасению души. Свобода была во всех этих случаях подчиненной ценностью для достижения ценностных целей более высокого порядка. Там же где свобода ставилась во главу угла, заявлялась в качестве высшей ценности происходили те самые извращения, которые связываются с реализацией идеологии либерализма.

Уместно закончить главу словами апостола Павла «Где дух Господень, там свобода». Свобода начинается в соответствии с этими словами там, где есть ее духовное измерение. Поэтому она должна утверждаться ни как «свобода от», а как «свобода во имя», где она есть ни самоцель, а средство достижения высших духовных ценностей. Мы подтверждаем, таким образом, еще раз разрушительное значение для общества «свободы от» и возвышающее его – «свободы для».

ГЛАВА 3. ХАОС И НОВЫЙ МИРОВОЙ ПОРЯДОК

Хаос и страны СНГ В 2020 – 2022 гг.

В XXI в. на территории СНГ наблюдался настоящий парад «цветных революций», успешных и безуспешных для организаторов: в Азербайджане в 2003 г. (неудачная для оппозиции), в Грузии в 2003 г. («революция роз») 85 и 2007 г. (неудачная для оппозиции) 86, на Украине в 2004 – 2005 гг. («оранжевая») и 2013 – 2014 гг. , в Киргизии в 2005 г. («тюльпановая»), 2010 г. («дынная») 87 и 2020 г.

По поводу цветовой составляющей указанных событий профессор МГИМО Е.Г. Пономарева отметила: «В случае разработки цветового символа внешним субъектом его функция является дополнительной, поскольку он предназначен для решения кратковременных задач – смены политического режима и не более того … Тем не менее оранжевый цвет сыграл колоссальную роль. Притягательность украинской «революции» была обеспечена именно цветом. Дело в том, что оранжевый цвет – особый. Например, великий немецкий поэт Гете, который делом своей жизнь считал разработку теории цвета, считал оранжевый цветом теплоты и блаженства, раскаленного жара, пекла, накала» 88.