Хаос как стратегия глобализма

Неопределенность как методологический кризис

Неопределенность будущего не есть исключительная характеристика современной эпохи. В истории мировой общественной условно во взгляде на будущее можно выделить три основных подхода:

1. детерменистский, исходящей из того, что оно предопределено, и весь вопрос состоит в нахождении социальных законов развития;

2. индетерменистский, подразумевающий «господство случая», а соответственно, фундаментальную неопределенность;

3. сценарно-вариативный, допускающий вариативность реализуемых сценариев, выбор альтернатив.

Долгое время в европейских общественных науках господствовал детерменизм, и будущее в соответствие с ним воспринималось социально заданным. На уровне массового сознания это порождало психологическую уверенность в отношении «светлого завтра». Но образ этого завтра оказывался идеологически варьируемым. Коммунизм, либерализм или национализм исходили из разного понимания сущности законов развития. Будущее было определено, но оно определялось исходя из выбора парадигмы.

Сегодня методологически произошел сдвиг к другому краю. Постмодерн заявил о принципиальной непознаваемости перспектив завтра, сделав акцент на нарративах самовыражения. Получили распространение идеи эджайлизации, выражаемые в снятии с повестки ввиду неопределенности будущего понятия целей.

Речь идет таким образом не о том, что постижение будущего принципиально осложнилось. Его постижение всегда было крайне сложной задачей. Проблема в другом – современном методологическом кризисе общественных наук. Утверждение о непостижимости будущего оказывается на поверку сведено к отсутствию соответствующего инструментария ее постижения.

Нуждается в уточнении в свете выбора базовых методологических подходов и понятие «тенденция». Существуют эпохи, когда анализ тенденций и трендов функционален. Это время монотонных процессов. На основе тенденций – чаще всего методики экстраполяций – даются прогнозы развития, определяется вектор изменений. Но есть эпохи, к которым относится и нынешняя, когда более целесообразным оказывается не анализ тенденций, а исторических развилок. Современная ситуация, диспозиция которой в значительной мере оказалась задана вызовом Covid, такова, что прежними тенденциями выход из нее никак не предрешается. Выбор парадигм может быть различным и даже дихотомическим.

***

Главные угрозы в современном оперировании понятием хаос заключаются в двух подходах. Первый состоит в подавлении хаоса регламентами и циркулярами. Способ недопущения хаоса видится во включении сил бюрократии, ассоциируемой с порядком. Но бюрократия не только не может обуздать хаос, но оказывается катализатором его усиления. Современные протестные движения и возникали прежде всего как реакция на «бюрократическую дурь».

Вторая ошибка состоит в попытках реабилитации хаоса. В хаосе обнаруживают животворящий источник, связывают его с иррациональным началом в человеке. Есть даже попытки обнаружить в хаосе парадигмальные основания русской жизни – ее дионисийской стихии. Хаос заявляется как русский ответ на западный порядок. Фактически апологетизируется «Смута», которая ни к чему иному как к смерти государственности и народа привести не может.

Христианский взгляд на хаос однозначно негативный. Хаос есть выражение инфернального. Христианство не равно дионисийству и во многих аспектах противоположно ему. Но христианство противопоставляет хаосу не бюрократическую силу, а силу духа, духовноцентичное видение мира.

ГЛАВА 2. ХАОС ПОД ДЕВИЗОМ СВОБОДЫ

На каких ценностных основаниях следует выстраивать общественную жизнь? Ответы на этот вопрос могут быть различными. Различие ответов отражает в значительной мере существующее различие идеологий. В конце двадцатого столетия в качестве ценностного универсалия была заявлена позиция выстраивать мир на ценностях свободы. Сегодня уже вполне очевидно, что этот замысел провалился. Кто-то говорит, что плох был не сам замысел, а практика его реализации. Нужна перезагрузка, нужно повторить. Попытаемся в представленном разделе разобрать связь идеи обретения свободы и погружением общества в состояние хаоса.

Свобода и государственные катастрофы. «Хватит уже свободы!»

Свобода исторически часто оказывалась соблазном, приманкой, оборачивающейся катастрофой для социума, средством захвата власти, механизмом нового порабощения. История России четко демонстрирует взаимосвязь между политической раскруткой темы свободы, наступающим за этим хаосом и последующим государственным кризисом, а то и обвалом. Волны пропаганды свободы хронологически предшествовали или соотносились со «Смутным временем» начала XVII века (реформы Лжедмитрия I), пугачевщиной (реформы Екатерины II), восстанием декабристов 1825 г. (реформы Александра I), народовольческим террором и революционной ситуацией 1880 – 1881 гг. (реформы Александра II), первой российской революцией 1905 – 1907 гг. (реформаторская деятельность либеральной группировки в направлении ограничения самодержавия и пропаганда свободы оппозиционными и революционными партиям), фактическим распадом государства после Февральской революции 1917 г. (феврализм как идеология тотального освобождения), распадом СССР (реформы Горбачева), кризисом государственности в постсоветской России (неолиберальная политика и пропаганда 1990-х гг.) 38.

У большинства социума возникает после всего произошедшего со страной устойчивое неприятие – хватит нам уже свободы! У тех, кто пережил на себе обвал и унижение 1990-х гг., это настроение выражено особенно резко. Молодежь к идеалам свободы более восприимчива, но жизненный опыт родителей в целом все-таки дает о себе знать. При этом часто в молодежном восприятии быть свободным означает возможность не соблюдать общественные нормы, не признавать установлений. Так, нужен ли вообще идеал свободы? Может быть его следует отбросить раз и навсегда, как вредную и опасную иллюзию?

Свобода и религиозные запреты: семантика грехопадения человека

С самого начала человеческого бытия Господь ставит пределы свободы человека. Например, не вкушение плода от древа, десять заповедей Моисея, Евангельские заповеди… Господь ограждает человеку путь к хаосу. Свобода запускает хаос, а концепции прав и справедливости позволяют акторам делать хаос управляемым.

Свобода без божественных законов – это свобода от Бога, Его божественных установлений. Для чего Господь создал древо с плодами и запретил вкушать от него? Разве нельзя без этого? В результате нарушения установленных запретов человек впервые познал ужас свободы. Отказ от божественных законов привел человека к изгнанию из рая. Но современные искусители призывают презреть эти уроки. Фактически это есть призыв к повторению пути грехопадения – свобода как преодоление установленных свыше ограничителей.

Свобода в Новое время стала культом. В триаде Великой Французской революции «свободе» была отведена первая позиция. Слово «свобода» вошла в официальные девизы многих государств мира. Статуя свободы стала со временем символом США. Первоначально статую предполагалось установить при входе в Суэцкий канал под названием «Египет, несущий свет в Азию». Идея «света», несомого в Азию, исходила из аксиомы пребывания Востока в состоянии мрака. «Свет» этот был не христианский. Статуя представляла образ, сопрягаемый с подражанием традициям эллинизма. Его семантика сопрягалась исходно с тематикой западного экспансионизма и глобализма.

В США статуя была доставлена в 1885 году, став там фактически сразу идеологическим месседжем. Уместно было бы, в связи с этим напомнить слова, что свободные нации статуи свободе не устанавливают 39.

Свобода либеральная

Разные идеологии имели собственную трактовку категории свободы. Социализм – свобода как отсутствие эксплуатации, фашизм – свобода как господство свободных над несвободными, либерализм – свобода как снятие социальных обременителей. Но ввиду того, что сегодня чаще всего свобода ассоциируется именно с либерализмом, деконструируем прежде всего либеральную версию.

Каждая классическая идеология имеет в своей основе определенную антропологическую модель. Человек в либерализме есть то, чем он никогда не являлся для религиозной антропологии – индивидуум. Индивидуум – латинский эквивалент греческому слову атом. Развитие человеческих качеств означает в либеральной перспективе индивидуализацию.

Все социальное – это есть некая внешняя нагрузка на индивидуума, пресс общества, подавляющий свободу. Либеральный проект и состоит в высвобождении индивидуума от этих обременителей, достижение «свободы от» (Liberty). Происходит последовательно освобождение от религиозной идентичности, от национальной идентичности, от гражданского долга, от государства, от семьи, от пола. Исторический процесс в либеральной версии это и есть освобождение человека. Сегодня он представлен в виде популярной версии «теории модернизации», представляющей собой модифицированную историософию либерализма.

Но логика освобождения человека, когда уже состоится и происходящее сегодня освобождение от пола, состоит следующим шагом в освобождение от человеческого. Этот финал можно назвать «расчеловечиванием», а можно «смертью человека». Но это будет и смерть либерализма, так как будет самоупразднено его базовое антропологическое основание – индивидуум.

Педагогическим следствием принятия либеральной платформы является педагогика автономности учащегося. Вместо установки на социализацию принимается установка индивидуализации, раскрытия индивидуальных потенциалов человека, отличающих его как индивидуума от других индивидуумов. Предписывается в выстраивании обучения исходить из индивидуальных потребностей ребенка, идти за его потребностями, какими бы они не были. Педагог в этой модели – только коучер. Индивидуализация становится стратегическим ориентиром всей системы образовательной деятельности. Для каждого учащегося в идеале предлагается своя, вытекающая из его индивидуальных потребностей, программа образования. Свобода учащегося в рамках этого подхода является базовым основанием.

Характерно в отношении раскрытия антропологии либерализма признание одного из классиков либеральной теории Ханны Арендт, считающейся основоположницей критики тоталитаризма. Согласно ей, понятие «человек» исключает использование понятия «прогресса». Действительно, человек – атом неизменен. Меняться может под него окружающая среда, к которой собственно понятие прогресс и относится. Создается техносфера. Но по отношению к человеку задачи нравственного преображения в либерализме нет.

Как отметил А.Г. Дугин в интервью ведущей Первого канала российского телевидения Е. Стриженовой: «… либерала не западника теоретически быть не может. Либерализм – это совершенно конкретная идеология, у которой есть своя собственная структура, собственные ориентиры, собственная история. Быть русским патриотом в наше время и одновременно быть либералом – это быть шизофреником» 40.

Либерализм в антропологическом плане предельно выхолащивает социальное содержание природы человека. Лишая его имманентной социальности, либеральная идеология сводила человеческое бытие к биологическому уровню существования. Отсюда прямой шаг к диктатуре потребительской морали. Если человек – это индивидуум, а индивидуум – это несоциальное и, следовательно, животное существо, то императивом данного существа должно являться максимальное удовлетворение своих потребностей.

Еще Аристотель говорил, что человек вне общества есть либо бог, либо зверь.41 Если религия устанавливала идеал обожения, то либерализм, реализуясь через принцип асоциальности, сводил антропологию к природе зверя. Прямо о биологизаторской парадигме либерализма, естественно, не говорится, но сущностно это следует из всей логики провозглашаемых ценностей. Мальтузианство и социал-дарвинизм в этом отношении оказались логически встроены в либеральный концепт. Сама идея мира как пространства конкуренции есть сущностно перефраз положения – «человек человеку волк».

В теории либерализма борьба за существование применительно к социуму была поименована как конкуренция. Общественные отношения рассматривались через парадигму глобального рынка. Вступая в рыночные отношения, люди конкурируют друг с другом. Государство – «ночной сторож» лишь следит за честностью конкуренции. Одни объективно побеждают в конкурентной борьбе, другие проигрывают. Конкуренция не ограничивается только сферой экономики, распространяясь на политику, культуру, науку. По результатам конкурентной борьбы формируется общественная иерархия.

«Сверхуспешные» занимают верхние этажи пирамиды. Это уровень элиты. От них онтологически отделены «неуспешные» – массы. Это те, кто не смог пробиться на уровень истеблишмента. Но этажом обитания масс общественная пирамида не заканчивается. Есть еще и социальное дно, уровень аутсайдеров. Это те, кто не смог вообще встроиться в систему рыночных отношений. Их удел – безработица, нищенство, негласный остракизм. Наличие дна имеет для либерализма принципиальное значение. Без него самой системы всеобщей конкуренции, в которой есть победители и побежденные, уже не будет существовать.

«Социальное дно» самим своим наличием есть демонстрация того, что будет с теми, кто не желает жить по законам рынка. Безработица необходима для либеральной модели, как фактор мотивации работающих через страх потери работы. Теряющий работу теряет в условиях рынка едва ли не все. Он оказывается в состоянии изгоя общества, социально-отверженного.

Ни одно общество не может быть построено исключительно на идее свободы, как таковой. Социогенез начинается с установления табу, то есть ограничителей свободы человека. О бесперспективности выстраивания общества на идее свободы рассуждал в свое время Василий Розанов: «Вот что значит рвануться к неудачной теме: Франция гибнет и уже почти погибла (даже население вырождается) в судорожных усилиях достигнуть просто глупой темы- Свободы. Нужно достигать гармонии, счастья, добродетели, героизма, хлеба, женщин; ну, если брать отрицательное – достигать разврата. А не пустоты: а свобода есть просто пустота, простор.

– Двор пуст, въезжай кто угодно. Он не занят, свободен.

– Эта квартира пустует, она свободна.

– Эта женщина свободна. У нее нет мужа, и можешь ухаживать.

– Этот человек свободен. Он без должности.

Ряд отрицательных определений, и "свобода" их все объединяет.

– Я свободен, не занят.

От «свободы» все бегут: работник – к занятости, человек – к должности, женщина – к мужу. Всякий – к чему-нибудь.

Всё лучше свободы, "кой-что" лучше свободы, хуже "свободы" вообще ничего нет, и она нужна хулигану, лоботрясу и сутенеру.

К этому-то милому идеалу, "обнимая воздух", Франция и рванулась. И разбилась в пустоте». 42

Но если на основе идеи свободы невозможно осуществить социальную сборку, то в чем тогда смысл идеологии либерализма? Либеральная идеология, формировалась исторически, когда существовала иерархическая система, позднесредневекового общества. Либерализм был инструментом для разрушения этой иерархии. Разрушались социальные перегородки, декларировались ценности свободы и равноправия, индивидуум, ставился выше группы. Но что дальше? Система прежнего иерархизма разрушается, однако вместо нее через некоторый исторический интервал начинает строиться новая иерархическая система. Элитаризм аристократии сменился элитаризмом олигархии. Либерализм оказывается идеологическим инструментом, для выстраивания новой модели превосходства и неравенства.

Все идеологические проекты можно условно разделить на две группыю Одни проекты утверждают антропологическое единство человечества. Условно их можно назвать «проекты Нагорной проповеди». Второе направление представляют проекты антропологического неравенства. Условно их можно определить как «антиевангельские проекты». Применительно к ним мало что изменилось в сравнении с античными временами. Как известно, в античном полисе также декларировались идеалы свободы. Но свобода сочеталась с рабовладением, несвободой рабов. Противоречие снималось тем, что людьми считались только те, кто относится к категории политес. Человек – это «политическое животное», политес и, соответственно, не гражданин полиса не относится ни к политес, ни к человеку. Раб в античном понимании – это говорящее орудие труда 43.

Древний мир и средние века знали категорию лиц «свободные». В противоположность им существовал «несвободные» – рабы, крепостные.44 Свободные не могли существовать без наличия рабов и крепостных.

Перенесемся теперь в Новое время. Славная американская история персонифицируется через ряд фигур президентов США. Что их объединяет? Во-первых, все они были либералы, приверженцы либеральной системы ценностей, а, во-вторых, все они были рабовладельцы.45 Ценность свободы (liberty) считалась базовой. Но право свободы адресовалось не в отношении всех, а группы избранных. Значит избранничество, превосходство оказывалось еще более значимой ценностной позицией, чем свобода.

А какая постановка вопроса сегодня? «Свободные» противополагаются «бедным». Бедный человек, заявил будучи в статусе президента Д.А. Медведев, не может быть свободным 46. Из этого противоположения следует, что «свободный» тождественен «богатому». Но богатство в современной паразитической системе обеспечивается эксплуатацией бедных. Свобода богатых основывается, таким образом, на несвободе бедных.

В геокультурном плане свободный эллинский мир противопоставлялся в античные времена варварскому несвободному мир. И сегодня в политологической терминологии «свободный мир» противопоставляется «автократической периферии». Свобода бенефициаров и обеспечивается тем, что на «свободных» работают «несвободные». Несвобода кормит свободу.

Уместна следующая аналогия. Образ первого либерала был создан в Библии. Это образ Люцифера, образ сатаны. Он, в соответствии с либеральной логикой, отвергает любые ограничивающие свободу обременители. Люцифер выбирает свободу и восстает против Бога. Но что происходит далее, согласно библейской притче? А далее сатана создает античеловеческую систему, противоположную системе теократической. Либерализм переходит в нечто другое противоположное ценностям категориального человека – сатанизм. В преломлении к земной, социальной истории это могло бы быть категориально обозначено как фашизм.

Что происходит с либеральной идеологией при ее максимизации? Есть успешные, те кто выиграл, и есть неуспешные, те, кто проиграл борьбу. Возникает необходимости закрепить власть успешных идеологически, институционально, юридически. И либеральная модель при таком закреплении начинает трансформироваться в модель фашистскую.

Как в основании либерализма, так и фашизма лежит одна и та же гоббсовская модель миропонимания – мир как борьба. Либеральная модель, выстраивается на представление, что общественное бытие есть поле конкуренции индивидуумов. Рыночная конкуренция является цивилизованной формой борьбы за существование. Но и фашистский мир – это тоже поле тотальной борьбы. По результатам борьбы общество делится на успешных и неуспешных. Успешные – это элита, неуспешные – социальное дно. Но и фашистская модель предлагает сходную дифференциацию успешных и неуспешных. Выигрывают в глобальной борьбе народы высших рас, проигрывают расово несовершенные. Недочеловек – унтерменш несостоятелен в этом противостоянии.

Фашизм нужен еще и как своеобразный жупел для либералов и центристов. Одной из сакральных работ для приверженцев либеральной идеологии является работа Карла Поппера, посвященная открытому обществу. Но зачастую забывают или оставляют без внимания ее полное название. Книга Поппера называется не просто «Открытое общество», а в действительности «Открытое общество и его враги». И вторая составляющая – враги не менее важна, чем первая составляющая.47 Открытое общество, по Попперу, может функционировать, только идентифицируя врагов. Без них это общество нечем будет удерживать, оно атомизируется и распадется. Ему нужен образ онтологического врага свободы. Для этого и изобретаются соответствующие фашистские жупелы, поддерживается искусственно нарратив о мировых злодеях. Но, будучи мобилизуемо на борьбу с врагом, открытое общество лишается своей исходной парадигмы – свободы индивидуума. Оно само начинает эволюционировать к обществу фашистскому.

Все это не должно означать отрицания ценности свободы как таковой. Речь идет о недопустимости гипертрофировать эту ценность в ущерб другим высшим ценностям человека.

Хаос как транзит к новой иерархии

О каком уровне проектности использования инструментов хаоса может идти речь? Какая для глобального проектировщика логика хаотизировать мир?

Средние века характеризовались моделью сословной иерархии. Вверху стояла аристократия и Церковь. В позднее средневековье начинает складываться феномен буржуазии. Обладая деньгами, об этом было сказано во всех марксистских учебниках по истории, она не обладала властью. Начинается борьба буржуазии с аристократией Церковью. В итоге иерархическая модель средних веков оказывается низвергнутой. Было объявлено установление новой модели, позиционируемой как демократия. В действительности, ни чего общего с народоловластием она не имела. Реально новая властная элита формировалась за счет тех, кто имел финансовые рычаги влияния и был связан с олигархическими кланами. Формально элитная кооптация была открыта, реально действовал жесткий фильтр.

По сути, иерархическая система была восстановлена. Но только во главе этой иерархии уже стояла не родовая аристократия и клир, а новые бенефициарии, финансовая олигархия. Далее остается лишь закрепить эту власть идеологически и институционально. И эту задачу практически должен был решить фашизм.

Свобода оказывается фантомом, привлекательным для потребления массами, но не достижимым на практике. Поэтому либерализм приводит лишь к хаосу. Народ не способен управлять и сделать правильный выбор в избирательной кампании и потому следует за демагогическими, популистскими лозунгами. Хаос, порожденный либерализмом, может быть преодолен только тиранией. В обществе, как и в природе, правит сила, которая является единственным возможным политическим механизмом. А в современном мире основной силой является капитал, который контролируется олигархами. Вместо аристократии устанавливается плутократия.

Через трибуну парламента и прессы пропагандируется плюрализм суждений, приводящий к кризису традиционной морали, ломке стереотипов этики добродетельного поведения. Замешательство усиливается вследствие существования многопартийной системы, в рамках которой проектировщики подогревают разногласия, оказывая поддержку всем оппозиционным друг другу партиям. Законодательная власть противопоставляется исполнительной, а законодательные системы приводятся в состояние неразберихи.

Финансовые манипуляции приводят к экономическим кризисам и огромным государственным долгам. Опорочивается и десакрализуется национальная власть, что приводит к отчуждению народа от его руководителей. Предпочтение отдается людям с «темным прошлым», которыми легче будет манипулировать, используя угрозу разоблачения. В случае попыток отдельных политиков выйти из-под контроля, они опорочиваются или устраняются физически.

Усиливается конфронтация между государствами и межнациональная рознь, в результате чего примирение и конструктивный диалог между нациями оказывается невозможным. Периодически организуются войны, которые не ведут к победе ни одного из государств. Подрываются нравственные устои народов, что достигается через пропаганду красивого образа жизни и распутства. В результате разложения образовательной системы снижается интеллектуальный потенциал населения. Внедряются образовательные технологии, подрывающие способности теоретического мышления детей. На случай сопротивления, предусмотрены механизмы революции и использования внешней агрессии против строптивых государств.

Хаос современного мира порождает запрос на «мессианский век», когда народы будут объединены единой религией и единой политической властью. Будущее общество организуется в соответствии с проектом «мессианского века», существующим в природе принципом неравенства. Массы отделяются от участия в политике, вводится жесткая цензура, свобода слова и организаций ограничивается. Ликвидация политических свобод будет преподноситься как чрезвычайная временная мера, но в действительности, получит окончательное закрепление. Царство свободы провозглашается как перспектива неопределенного будущего, без конкретизации времени ее введения. История станет преподноситься в качестве противопоставления времени хаоса государств и эры мировой империи. Будет с помощью новых технологий введена тотальная слежка, а антиправительственная агитация приравнена к тягчайшему преступлению.