Любознательные, непоседливые и забавные. Как разговаривать с детьми о важном просто и увлекательно

Рекс задумался на полсекунды. Затем он сказал: «Философия – это искусство мыслить».

Я немедленно позвонил отцу. «Помнишь, как мы ужинали в той кафешке, когда я только вернулся домой из колледжа? Я сказал тебе, что хочу изучать философию, а ты спросил, что это такое. Ну теперь я знаю ответ!»

Он не помнил, да его это и не волновало. Но Рекс был прав. Философия – это искусство мыслить. Философская загадка – это задача, которая требует от нас размышлений о себе и о мире в попытке лучше понять и то и другое.

Взрослые и дети занимаются философией в разном ключе. Взрослые – более дисциплинированные мыслители. Дети – более творческие. Взрослые много знают о мире. Но дети могут помочь им увидеть, как мало они на самом деле знают. Дети любопытны и смелы, в то время как взрослые склонны к осторожности и замкнутости.

Дэвид Хиллс (преподаватель из Стэнфорда) описывает философию как «неуклюжую попытку решить вопросы, естественные для детей, с помощью методов, естественных для юристов». Это меткое описание профессиональной философии. Но оно предполагает разделение труда, без которого можно обойтись. Взрослые и дети могут заниматься философией вместе.

Больше скажу, так и должно быть. Беседы между детьми и взрослыми могут быть плодотворными в обе стороны, поскольку каждый привносит что-то свое. Они также могут быть веселыми. Философия – это отчасти игра в идеи. Конечно, мы должны думать как маленькие дети. Но мы также должны думать вместе с ними.

* * *

Эта книга вдохновлена детьми, но она не для них. На самом деле дети – это мой троянский конь. Я охочусь не за юными умами. Я целюсь в ваши.

Дети будут заниматься философией с вами или без вас. Я надеюсь заставить вас снова попробовать. И я надеюсь придать вам уверенности в том, что вы сможете говорить об этом с детьми, помогая вам увидеть философские проблемы, скрытые в повседневной жизни, и немного научить вас им.

Я собираюсь рассказать вам истории, в основном о Рексе и Хэнке. В некоторых историях Рекс и Хэнк занимаются философией. Они замечают загадку и пытаются ее разгадать. В других они говорят или делают что-то, что представляет собой философскую задачу, но сами ее не замечают. Другие истории просто о нашем неудачном воспитании; философия в них позволяет понять, что пошло не так.

Иногда мы будем думать с мальчиками. Иногда о них. А порой мы идем сами по себе и будем по-взрослому размышлять над вопросами, которые они поднимают. Но мальчики никогда не будут вне поля зрения, потому что им всегда есть что сказать.

Вместе Рекс и Хэнк проведут нас в путешествие по современной философии. Но, как и многие другие интересные экскурсии, эта будет немного причудливой. Некоторые вопросы, с которыми мы столкнемся, универсальны. Они могут возникнуть при воспитании любого ребенка. К этой категории можно отнести вопросы о власти, наказании и о Боге. Другие отражают интересы Рекса и Хэнка, например размер Вселенной. Разные дети интересуются разными вещами.

Когда родители слышат об этом проекте, они часто делятся вопросами, которые задают их дети. Есть и удивительные. Одна маленькая девочка каждый вечер перед сном в течение нескольких недель подряд спрашивала свою маму: «Почему дни продолжаются?» Мама объяснила ей вращение Земли, но было ясно, что ее интересует не механика. Я мог бы рассказать девочке о непрерывном творении – идее (распространенной среди некоторых христианских мыслителей), что Бог создает мир каждый момент, а не только самое начало. Однако я не знаю, удовлетворило бы это ее. Возможно, что вопрос девочки пришел из какого-то мрачного уголка – от недовольства миром и тем, что он на нее обрушивает.

Мои мальчики не мрачные – по крайней мере, пока. Но они постоянно любопытствуют, поэтому мы собираемся охватить много тем. Эта книга состоит из трех частей. Первая называется «Осмысляя мораль». В ней мы зададим вопрос о том, что такое права и что нужно сделать, чтобы их изменить. Мы спросим, как мы должны реагировать на правонарушения. В частности, мы зададимся вопросом, оправданна ли месть. Мы также подумаем о наказании – что это такое и почему мы его применяем. Затем мы поговорим о власти. Мы спросим, действительно ли «потому что я так сказал» может быть причиной для того, чтобы ребенок выполнял приказы. И наконец, мы поразмышляем о словах, которые не следует произносить, – о плохих сторонах языка. (Я должен предупредить вас: я немного ругаюсь, а может, и много. Не судите меня слишком строго. Я оправдаюсь в главе 5.)

Во второй части, «Осмысляя себя», мы обратимся к вопросам идентичности. Мы спросим, что такое пол, гендер и раса. Но мы не оставим без внимания мораль. Размышляя о поле и гендере, мы спросим, какую роль они должны играть в спорте. А когда мы задумаемся о расе, мы спросим, является ли она основанием для ответственности и нужно ли, скажем, возмещать ущерб за рабство и сегрегацию.

Третья часть называется «Осмысляя мир». Она начинается с вопросов о знаниях. Вместе с Рексом мы зададимся вопросом, может ли нам сниться вся наша жизнь. И мы рассмотрим скептицизм – опасение, что мы можем не знать ничего ни о чем вообще. После этого мы займемся вопросами истины и подумаем о зубной фее. Затем мы потренируем свой ум на сознании, задаваясь вопросом о том, что это такое. Мы также поразмышляем о бесконечном. И в конце нашего путешествия мы спросим, существует ли Бог.

* * *

Мы будем двигаться быстро, по крайней мере для философов. Вы можете потратить всю жизнь на изучение любой из тем, которые мы рассмотрим. Максимум, что мы сможем сделать, – это затронуть основные моменты. Но если все пойдет хорошо, то к концу книги вы будете лучше подготовлены к размышлениям над головоломками, которые мы будем разбирать, – с ребенком или самостоятельно. Это одна из вещей, которые я люблю в философии: ею можно заниматься в любое время, в любом месте, в беседе с другими или в одиночестве. Просто нужно думать.

Для этого я хочу, чтобы вы читали эту книгу немного иначе, чем другие. Большинство авторов нон-фикшен хотят, чтобы вы поверили в то, о чем они говорят в своих книгах. Они надеются, что вы согласитесь с их авторитетом и примете их образ мышления об этом мире.

Это не моя цель. Конечно, я хотел бы убедить вас смотреть на вещи по-своему. Но на деле я буду рад, если вы будете думать по-другому – при условии, что вы все хорошо обдумаете. Более того, я советую вам подходить к аргументам, которые я предлагаю, скептически. Не считайте, что я прав. Напротив, предположите, что я где-то ошибся, и посмотрите, сможете ли вы обнаружить эту точку.

Но сделайте мне одолжение. Не просто не соглашайтесь. Если вы считаете, что я не прав, разберитесь в причинах. А когда вы это сделаете, подумайте, что я мог бы сказать в ответ. И как бы вы ответили, и что бы я ответил дальше. И так далее, пока вы не почувствуете, что больше ничему не учитесь. Но не сдавайтесь слишком быстро; чем дальше, тем больше вы понимаете.

Так работают философы (по крайней мере, взрослые). Я говорю своим студентам: когда у вас есть возражение против работы другого философа, вы должны предполагать, что он уже думал об этом – и считает это настолько ошибочным, что даже не стоит упоминания. Затем вы должны попытаться выяснить почему. Если вы попробуете и не сможете понять, где вы ошиблись, самое время рассказать об этом другим людям. Цель – выработать привычку относиться к своим собственным идеям так же критически, как и к чужим.

Этот совет проявляется в том, как я разговариваю с мальчиками. В нашем доме ты не имеешь «права на свое мнение», как любят говорить американцы. Ты должен его отстаивать. Я задаю мальчикам много вопросов. Затем я оспариваю их ответы, так что им приходится критически осмысливать собственные идеи. Иногда это их раздражает, но я считаю это важной частью воспитания.

Мы привыкли поддерживать интересы своих детей и помогать им открывать новые. Мы приобщаем их к живописи, литературе и музыке. Мы поощряем их заниматься спортом. Мы готовим вместе с ними. Мы танцуем с ними. Мы учим их наукам и возим на природу. Но есть одна задача, которой многие родители пренебрегают, потому что не считают ее отдельной задачей: поддерживать своих детей как мыслителей.

На протяжении этой книги вы узнаете множество способов сделать это. Самый простой – задавать вопросы и сомневаться в ответах. Но вам не обязательно играть в учителя. Более того, лучше этого не делать.

Яна Мор Лоне руководит Центром философии для детей в Университете Вашингтона. Как и Мэтьюс, она посещает школы, чтобы поговорить о философии с детьми. Но она не учит их философии. Вместо этого она занимается философией вместе с ними. Разница тонкая, но важная. Дети уже могут философствовать – в некотором смысле лучше, чем вы. Поэтому относитесь к ним как к соавторам. Принимайте их идеи всерьез. Старайтесь решать проблемы вместе с ними, а не за них. Когда речь идет о философии, это не так сложно, поскольку, скорее всего, вы тоже пока не знаете ответов.

Это подводит меня к последней просьбе: отбросьте свои взрослые представления. Большинство взрослых похожи на моего отца. У них не хватает терпения на те загадки, над которыми размышляют философы; они совершенно непрактичны. Беспокойство о том, что мир не такой, каким кажется, не поможет постирать белье. Но я надеюсь, что мы с мальчиками сможем перевернуть этот сценарий, хотя бы на некоторое время. Зачем стирать белье, если мир может быть не таким, каким кажется?

* * *

В последнее время Рекс и Хэнк задаются вопросом, почему эта книга называется «Невыносимые, глупые и маленькие[5]». Возможно, вы уже слышали эту фразу. Она принадлежит Томасу Гоббсу, который жил примерно в то же время, что и Локк. Гоббс интересовался, какой была бы жизнь без какого-либо правительства – положение, которое философы называют естественным состоянием. Он думал, что это было бы ужасно. По его мнению, это была бы «война всех против всех». В естественном состоянии, говорил Гоббс, жизнь будет «одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна».

Я не знаю насчет естественного состояния. Но «война всех против всех» – это довольно точное описание того, на что похож дом с детьми.

Нам повезло. Наша жизнь не одинока и не бедна. Но наши дети бывают невыносимы, глупы, и, естественно, пока они еще маленькие.

Они также милые и добрые. И вообще, в этом плане нам тоже повезло. Рекс и Хэнк на редкость милые и добрые. Но все дети порой бывают неприятными и жестокими. И поэтому мы собираемся порассуждать о мести и спросить, можно ли использовать наказание для создания лучших существ.

Дети готовы согласиться с этой характеристикой, по крайней мере частично.

«Ты невыносимый и тупой?» – спросил я Хэнка.

«Я бываю невыносимым, – сказал он, – но я не топор».

Рекс предложил другое название. Он хотел назвать книгу «Не невыносимые, не тупые, но маленькие». Проиграв эту битву, он начал строить планы блога с таким названием. Так что берегитесь. Возможно, он скоро появится в интернете неподалеку от вас.

Пока же он звезда этого шоу вместе со своим младшим братом Хэнком. Это два лучших философа, которых я знаю. Одни из самых смешных. И самые занимательные.

Часть I. Осмысляя мораль

Глава 1. Права

Я люблю набирать ванну. Не для себя, конечно. Я простой человек, социализированный в прошлом веке, и я не принимаю ванны. И не выражаю весь спектр человеческих эмоций. Но мои дети купаются, и кто-то должен набирать ванну. Чаще всего этот кто-то – я.

Почему? Она наверху. А внизу сумасшедший дом. Когда дети начинают уставать, их кинетическая энергия возрастает, а самоконтроль испаряется. Шум стоит такой, что может сравниться с рок-концертом. Кто-то кричит, потому что пришло время заниматься фортепиано или на него нет времени. Или из-за того, что у нас не было десерта, или из-за того, что десерт был, но он испачкал рубашку. Или просто потому, что крик должен быть. Крик – это космологическая константа.

И я сбегаю. «Я наберу Хэнку ванну», – говорю я, взбегая по лестнице, отправляясь в лучшую часть своего дня. Я закрываю дверь, запускаю воду и подбираю температуру. Не слишком горячая, не слишком холодная. Туда-сюда, будто я вообще могу добиться нужного результата. Но не стоит заблуждаться: вода будет слишком горячей. Или слишком холодной. Или и то и другое, потому что закон непротиворечия моим детям не писан. Я провалюсь. Но я спокоен. Потому что ванна заглушает крики. Там, в одиночестве на кафельном полу, я сижу со своими мыслями (под ними я подразумеваю телефон), наслаждаясь уединением.

Моя жена давно меня раскусила, поэтому иногда она наносит удар первой. «Я начну купать Хэнка», – говорит она, разбивая мне сердце. Но она – простой человек, социализированный в прошлом веке, поэтому она упускает главную возможность. Она включает ванну, но вместо того, чтобы сидеть в телефоне, пока вода наполняется, она делает что-то осмысленное, например стирает белье. Или что-то вовсе необъяснимое, например возвращается в комнату, где находятся дети, чтобы… заняться ими?! Я знаю, мне должно быть стыдно. И мне действительно жаль. Но не по той причине, по которой следовало бы. Уединение – самая большая роскошь, которую мы можем себе позволить. Кто-то должен наслаждаться им. Лучше Джули, чем я. Но если не она, то определенно я.

И вот я здесь, сижу на полу в ванной, смутно осознавая, что безумие внизу еще безумнее, чем обычно. Хэнк (пять лет) воет на всю катушку, так что это должно быть что-то серьезное (и под серьезным я подразумеваю любую мелочь). Когда я не могу больше позволять воде наполняться, я выключаю ее и рушу свою безмятежность.

– Хэнк, ванна готова, – кричу я вниз по лестнице.

Никакого ответа.

– ХЭНК, ВАННА ГОТОВА! – кричу я, перекрикивая его.

– ХЭНК, ВАННА ГОТОВА! – повторяет Рекс с большим удовлетворением.

– ХЭНК, ВАННА ГОТОВА! – говорит Джули с большим раздражением.

Рыдания поднимаются ко мне. Медленно. Шаг. За. Шагом. Пока не придет Хэнк, запыхавшийся и вне себя от горя.

Я пытаюсь его успокоить. «Хэнк, – негромко говорю я, – что случилось?» Никакого ответа. «Хэнк, – повторяю я уже шепотом, – что тебя беспокоит?» Он все еще не может прийти в себя. Я начинаю снимать с него одежду, пока он пытается отдышаться. Наконец он оказывается в ванной, и я пытаюсь снова. «Хэнк, что тебя тревожит?»

– У меня… У меня нет…

– Чего у тебя нет, Хэнк?

– У МЕНЯ НЕТ НИКАКИХ ПРАВ! – вопит Хэнк, снова разразившись слезами.

– Хэнк, – тихо говорю я, все еще надеясь успокоить его, но теперь мне уже любопытно:

– Что такое права?

– Я не знаю, – хнычет он, – но у меня их нет.

* * *

На этот раз Хэнку действительно был нужен философ. И, к счастью для него, такой нашелся.

– Хэнк, у тебя есть права.

Это привлекло его внимание. Слезы немного поутихли.

– Хэнк, у тебя есть права. Много прав.

– Есть? – спросил Хэнк, переводя дыхание.

– Да, есть. Хочешь о них узнать?

Он кивнул.

– Ну, давай поговорим о Тайги. – Тайги для Хэнка был Хоббсом Кельвина[6] – игрушечным белым тигром и его постоянным спутником с самого рождения. – Могут ли люди забрать у тебя Тайги?

– Нет, – сказал он.

– Могут ли люди играть с Тайги без спроса?

– Нет, – сказал Хэнк, – Тайги – мой. – Слезы почти исчезли.

– Правильно, – сказал я. – Тайги – твой. И это значит, что у тебя есть право на него. Никто не может взять Тайги или играть с ним, пока ты не разрешишь.

– Но кто-то может взять Тайги, – возразил Хэнк, готовясь снова заплакать.

– Верно, – сказал я. – Кто-то может забрать Тайги. Но будет ли это нормально? Или неправильно?

– Это было бы неправильно, – сказал он.

– Это точно. Вот что значит иметь право. Если будет неправильно, что кто-то возьмет Тайги, у тебя есть право, чтобы его не брали.

Лицо Хэнка просветлело. «Я имею право на все мои тигрушки!» – сказал он одно из многочисленных выдуманных им слов.

– Вот именно! Имеешь! Вот что значит быть твоим.

– У меня есть право на все мои тигрушки! – повторил Хэнк.

– Да, есть!

И тут его милое личико изменилось. Он снова зарыдал.

– Хэнк, почему ты расстроен?

– У меня нет прав на Рекса.

Это и был источник безумия внизу. Хэнк хотел играть с Рексом. Рекс хотел читать. И Хэнк и правда не имел прав на Рекса.

Я объяснил: «Нет, у тебя нет прав на Рекса. Он сам решает, хочет он играть или нет. У нас нет прав на других людей, если они не дают обещания».

Это упрощение. Иногда мы имеем права на других, даже если они нам ничего не обещали. Но я решил приберечь более подробный разговор до тех пор, пока ученик будет менее расстроен. Вместо этого мы поговорили о том, что Хэнк может делать самостоятельно, когда Рекс захочет почитать.

* * *

Будучи на грани слез, Хэнк сделал острое замечание о правах. Я начал с вопроса о том, может ли кто-то взять Тайги без его разрешения. Он ответил, что нет. Но через долю секунды он передумал. Кто-то может взять Тайги без его разрешения. На самом деле Хэнк именно так и поступил с Рексом. Аналог Тайги для Рекса был назван Жирафиком. (Прежде чем критиковать имена, данные Рексом и Хэнком, вы должны понимать, что я был еще менее изобретателен: моими спутниками были обезьяна Обезьяна и жираф Жираф.) Когда Хэнк только научился ползать, он при любой возможности забегал в комнату Рекса, клал Жирафика под подбородок и уходил так быстро, как только мог. Рекс имел право на Жирафика, точно так же как Хэнк имеет право на Тайги. Но Хэнк мог забрать Жирафика и делал это.

Что это говорит нам о правах? Ну, право Хэнка на Тайги защищает его владение им. Но защита, которую обеспечивает это право, не материальна. Вокруг Тайги нет силового поля, которое не позволит другим забрать его. Скорее право предоставляет, выражаясь философски, нормативную защиту. Это значит, она порождается нормами, или стандартами, которые регулируют правильное поведение. Тот, кто стремится вести себя хорошо, не возьмет Тайги без разрешения Хэнка (по крайней мере, без действительно веской причины – подробнее чуть позже). Но не все хотят быть хорошими. Защита, которую обеспечивает право, зависит от готовности других признавать и уважать его.

* * *

Прежде чем мы продолжим, небольшое уточнение о языке и людях, которые к нему относятся требовательно. Я спросил Хэнка, может ли кто-нибудь взять Тайги без его разрешения, и он ответил «нет». Потом он подумал и сказал «да». Первый ответ верный. Второй тоже.

Стоп, что? Как это возможно? Такие слова, как «можно» и «мог бы», очень гибкие. Вот небольшая история, чтобы показать вам, что я имею в виду.

Когда я учился в Оксфорде, друг привел меня в бар при колледже. Он попросил две пинты пива.

– Извини, друг, не могу. Мы закрыты, – сказал бармен.

Мой друг посмотрел на часы. Было 11:01; бар закрывался в 11:00.

– Да ладно тебе, всего пару пинт.

– Извини, не могу. Правила.

– Ну ты мо-о-о-ог бы, – сказал мой друг.

Теперь небольшая пауза. Указывал ли мой друг на то, что бармен запутался в значении слова «мог»? Нет. Есть разница, в каком смысле он не мог продать нам напитки. И есть значение, в котором он мог. И длинное, затянутое «мог» моего друга было попыткой переключить его внимание на второй вариант. Бармен говорил нам, что он не имеет права продавать нам две пинты; мой друг указывал на то, что это вполне возможно. Вокруг никого не было, так что его не поймают[7]. Гамбит сработал: парень дал нам две пинты, хотя и не мог (по правилам), потому что мог (без последствий).

Хэнк сделал подобную подмену в середине нашего разговора. Он понял, что я спрашиваю, может ли кто-то (без разрешения) взять Тайги, и ответил (правильно) «нет». Но потом он задумался о том, что кто-то может (физически) взять Тайги, и он снова ударился в плач.

Зачем тратить время на разбор этого вопроса? Философы именно этим и занимаются; мы обращаем пристальное внимание на то, как работают слова. Кроме того, в вашей жизни наверняка найдется человек, который считает это верхом остроумия:

– Могу я выпить чашку чая? – вежливо спрашиваете вы.

– Я не знаю, можете ли?

Этот человек считает, что вы должны были сказать: «Можно мне чашку чая?»

И он – мудак. Вычеркните его из своей жизни. И когда вы это сделаете, скажите ему, что он имеет право, может и должен учиться языку у малышей, поскольку они явно говорят лучше него.

* * *

Но вернемся К правам. Что это такое? Сказать трудно. Однажды мы с Хэнком это обсуждали. Ему было восемь, и он провел весь день за уборкой своей комнаты. Он позвал меня, чтобы я увидел его успехи.

– Ого, выглядит неплохо, – сказал я.

– Спасибо! Я почти все убрал.

– А куда ты дел свои права? – спросил я.

– Что ты имеешь в виду?

– Твои права, например твое право на Тайги. Где оно?

– Я не убирал его, – сказал Хэнк. – Оно внутри меня.

– Правда? Где? В животе?

– Нет, – сказал Хэнк. – Не в каком-то конкретном месте. Оно просто внутри.

– Почему бы тебе не достать его? Чтобы оно тебя не напрягало.

– Это совсем не та штука, которую можно вынуть, – сказал Хэнк. – Тебе это даже не подержать.

– Ты можешь его выплюнуть? – спросил я.

– Нет, – сказал Хэнк. – Правами не плюются.

И затем он убежал. Так мы и не разобрались, что такое права, кроме того, что их не выплюнуть.

Но я могу продолжить. Хэнк наполовину прав. Права – это то, что можно подержать в руках. Но они и не внутри вас. Права – это вопрос отношений.

Давайте я продемонстрирую, что я имею в виду. Предположим, у вас есть право на то, чтобы я заплатил вам 1000 долларов. Ваше право – это требование этих денег. Оно имеет силу против меня, и если я единственный человек, который должен вам деньги, то только против меня. Но иногда вы обладаете правом, которое имеет силу против нескольких людей (возможно, мы с Джули должны вам деньги). А иногда вы обладаете правом, которое распространяется абсолютно на всех. Например, у вас есть право не получать по лицу. Если кто-то хочет ударить вас кулаком в лицо, вы можете напомнить ему о его обязательстве не делать этого.

Как следует из последнего замечания, когда у вас есть право, у кого-то другого появляется обязанность. Вот почему я сказал, что права – это вопрос отношений. В каждом праве участвуют как минимум два человека: обладатель права и носитель обязанности. Права и обязанности синхронны. Это одни и те же взаимосвязи, описанные с разных сторон.

Какова природа этих отношений? Здесь нам поможет один из моих любимых философов всех времен Джудит Джарвис Томсон. Томсон была экспертом в области этики. Она умела создавать мысленные эксперименты – короткие сюжеты, которые философы используют для проверки идей. Мы познакомимся с некоторыми из них чуть позже. Но Томсон также была известна своей теорией права.

Когда у вас есть право, утверждает Томсон, вы находитесь в сложных отношениях с лицом, у которого есть соответствующая обязанность. Эти отношения имеют множество свойств. Вот некоторые из них: если я должен вам 1000 долларов до вторника, я должен предупредить вас, если не уверен, что смогу заплатить. Если придет время и я не заплачу, мне следует извиниться и постараться как-то загладить свою вину. Но самое главное: при прочих равных я обязан заплатить вам 1000 долларов в следующий вторник.

Что я имею в виду, говоря «при прочих равных»? Это выражение для философов, призванное отразить тот факт, что иногда происходит всякое. Я должен вам 1000 долларов во вторник. Но вот наступил вторник, и выясняется, что мне нужны эти деньги, чтобы заплатить за квартиру, иначе моя семья окажется на улице. Следует ли мне заплатить вам? Может быть. Вы можете пострадать еще больше, если я этого не сделаю. Но если для вас нет ничего серьезного, то я должен заплатить за квартиру, извиниться за то, что не заплатил вам, и постараться возместить ущерб, как только смогу.

Один из актуальнейших вопросов моральной философии: сколько всяких вещей должно произойти, чтобы отменить право? Один из ответов: не так уж много. Возможно, нам следует игнорировать права людей, если это будет лучше, чем их соблюдение. С этой точки зрения вам следует ударить меня по лицу, если польза от этого перевесит вред.

Некоторым это покажется разумным. Но обратите внимание: это делает права неактуальными. Вместо того чтобы беспокоиться о том, у кого какие права, мы могли бы просто спросить: будет ли действие, о котором вы размышляете, хорошим или плохим по своим последствиям? Если хорошо, то действуйте. Если нет – воздержитесь. Права не имеют значения для необходимых действий.

У такого взгляда есть название. Он называется консеквенциализмом, поскольку предполагает, что моральный статус поступка зависит от его последствий. Наиболее известной версией консеквенциализма является утилитаризм, который предполагает, что мы должны стремиться к максимизации счастья, или, как его иногда называют, пользы. Что это такое? Есть много разных способов трактовать это понятие. Согласно одной из общепринятых точек зрения, это баланс удовольствия и боли во Вселенной. Если вы хотите узнать, стоит ли бить меня по лицу, утилитарист (определенного типа) посоветовал бы вам спросить, перевесит ли удовольствие, которое испытают люди в результате удара, боль, которую он причинит. Права в данном случае вообще не учитываются.