Культурные особенности – II. Божья воля

– Сделала. Усе.

ДаКоста лениво усмехнулся:

– Покажь…

– Вот еще. Сказала же уже… И вообще – нарисуешь дракона, тогда покажу.

За лесом взревел натуральный дракон. Глухо, раскатисто, как грузовой флайер на взлете. Затряслись, попадали с веток на головы листья – дружно, будто сама земля затряслась. Дракон, Сотрясатель точнее – этих гигантских двулапых зверей тут иногда так называли. Далеко и не страшно – Маар даже не повернула головы. Чистые листы в блокноте, вроде, еще оставались.

– Что Ирина задавала-то?

– Состав семьи расписать. На двух языках. Только… Дядя Пабло, на нашем я сделала, а на звездном не смогла. У вас таких слов и нету…

– А словарь? – Пабло старательно изобразил удивление. Планшетку со словарем Ирина мелкой туземке уже показывала. Только ненадолго – мудреные защиты от дурака с трудом держали натиск туземного любопытства.

Но Маар изобразила обиду всерьез:

– Вот, гляди…

Тут Пабло сунули под нос тетрадь. С аккуратно (рукой Ирины) расчерченными полями и совсем неаккуратными, но буйными, завивающимися во все стороны строчками. Дикая смесь – кляксы, рисунки, земные слова тянутся слева направо, вперемежку с туземными рунами – те шли сверху вниз, сплетаясь с буквами на манер сканворда. Сверху – аккуратно подчеркнутое: «Домашняя работа». Снизу – все вперемежку и вразнобой. Вверху листа Эрвин: рисунком, неумело в пару штрихов. В шляпе, глаза большие, упрямые. И удивленные донельзя. А вокруг куча игривых стрелочек. Шарж получился смешной, Пабло хмыкнул и показал Маар большой палец. Посмотрел ниже. Увидел свое имя, хмыкнул было опять. А потом желанье хмыкать отпало.

– О черт, – тихо подумал он. Понимая, что очень хочет выпить. Вот прямо сейчас. Свернуть голову пробке, запрокинуть к небу подбородок, приложить холодное стекло к губам. Сделать глоток. Душевно, до огня в глотке и ватного кружения в мозгу. Может, память прочистится. На листе, рядом с его именем – уж больно знакомый иероглиф. Туземная руна «Хай». Или, по земному – «женатый».

– Это что? – спросил он, гадая, куда делась память, и когда он успел пропить такое событие.

Мелкая вздернула нос:

– Так правда же.

От руны – линия, тянется наискось, упираясь в знакомое туземное имя. От сердца чуть отлегло. «Мелкая тататорка» или «болтушка», всего лишь. Укороченный дробовик флотского образца. Его, Пабло ДаКосты личное оружие. Буйное туземное воображение мало того, что присвоило изделию заводов «Итака мануфактори» имя и женский род, так еще и мужа подобрала соответствующего. По руке, чтоб удобно в ладони лежала. Культурные особенности, пута их мать… Впрочем, у местных в языке просто нет среднего рода. Везущей их бэхе, к примеру, тоже не повезло. У той на лобовом и антенне, рядами – гирлянды шевронов, белых и жёлтых праздничных лент. На рисунке Маар витой зигзаг соединял БТР-82 с веселой туземной Мией. Руна «шай» в окружении точек – уточняющих слогов. Все вместе: «Младший любимый муж». Судя по довольному урчанию дизеля – еще как любимый.

– И как, Дядя Пабло это все переводить?

ДаКоста лишь плечами пожал. Вернул лист:

– Никак, у нас таких слов и впрямь, нету…

– Ой, бедные. И как вы там, на звездах, живете?

Пабло аж усмехнулся. Действительно, как? Как только Эрвин раньше жил без старшей любимой жены с правом выноса мозга? Иринин туземный титул, если что. Или похож – у Пабло болели глаза, разбирать все туземные завитушки. Но логично – мозг Ирина и без титулов вынесет, а так хоть порядок есть. Мозг, в конце концов, у Эрвина один, а жен на схеме у него теперь много. Недаром у рожи на шарже настолько удивленный вид. «Слишком», – буркнул ДаКоста под нос и невольно скосился – за спину Маар, в глубину кузова. Миа – впереди, за рулем, ведет машину, тихо напевая вполголоса. Эрвин почти над нею, за пулемётом, в кресле стрелка. Ирина – тоже рядом. Один он, ДаКоста, изображает наблюдателя у рампы, на самой корме, подскакивая всякий раз, когда тяжелую машину трясло и бросало на ямах. А между ними – посредине бывшего десантного отсека бтр-а валялись сложенные в штабеля тюки и ящики со снаряжением. Аккуратно, в два ряда, застелены брезентом и закреплены. И спальник – наброшен сверху. Подоткнут, лишь сквозь клапан бьется черная прядь. И вздымается иногда – нечасто, в ровный ритм человеческого дыхания.

– Как она? – ДаКоста аккуратно кивнул, показывая на спящую под покрывалом девушку.

– Лиианна? Да пока спит, – отозвалась Маар с всем веселым равнодушием молодости, – ей мама Ира что-то вколола. Говорит – до вечера. Стресс, говорит, только я не поняла. Расскажите, дядя Пабло, это магия?

– Нет, ругательство.

Дядя Пабло лишь устало махнул рукой. Лиианна в последнее время – после Фиделиты, если быть точным – была совсем плоха. Не физически – анализатор из флотской стандартной аптечки в ее сторону упорно мигал зеленым. Но психически – с головой у девушки было что-то явно не то… Она вдруг начинала говорить невпопад, застывала на ровном месте и смотря в никуда большими, невидящими глазами. Так, что ДаКосте временами приходилось волочь ее на себе. Не то, чтобы он сильно против этого возражал… Даже наоборот, сильно не возражал – так удобно лежала в руках ее точеная, теплая в ладонях фигурка. Так приятно пьянил, кружил голову цветочный дух от волос. И так доверчиво бились в ладонь теплые, острые жилки пульса. Но не в боевой обстановке же, когда бэха на взводе, Эрвин кричит матерно из-за пулемёта, а с синего неба на них пикирует флайер с перечеркнутой молнией. Это было вчера.

А сегодня утром произошло вообще непонятное. Завтракать к общей поляне, где кашеварили Миа с Ириной и юлой вилась рядом мелкая Маар, Лианна не пошла, хоть и звали. Услышала, увидела приглашающий взмах рукой – но скользнула в сторону, затаилась за разлапистыми зелёными ветками. ДаКоста это заметил, прочим было не до того. Эрвин и Яго обсуждали предстоящий дневной марш. Деловито, обстоятельно, разложив карту прямо на зеленой траве. Судя по размаху пальцев – им предстоял долгий марш. Очень и очень долгий.

«Когда еще подвернется возможность нормально поесть», – подумал враз заскучавший ДаКоста, подхватил с земли пару плошек и пошел. Мимо, не слыша окриков, к кустам, где укрылась Лиианна. Нашел почти сразу – она так и сидела, подвернув ноги и прислонившись спиной к толстому, увитому зелёным мохом стволу. Неподвижно, утренний ветерок, играясь, спутал ей чёрные волосы – смешал с листвой, раскидал, укутал пеленой по плечам. По зеркальной коже, отблеском – пряная зелень листвы. А карие, большие глаза неподвижно глядели в синее небо.

– Эй, это я. Жратву принес. Надо, – окликнул ее ДаКоста тогда, боясь, что опять не услышит. Уж больно тоскливый был взгляд. Мимо его плеча, вверх в высокое небо. Но нет – встряхнулась, свела глаза, улыбнулась даже – мягкой зеленью мигнуло в уголках глаз рассветное солнце. Сказала: «конечно». И голос нормальный был. Вроде. Звенящий ручейком в листве голосок. От сердца немного, но отлегло. Зря. Все было хорошо, пока ДаКоста не сунул ей в ручки судок и ложку.

«Ложка, как ложка, нормальная вроде» – все думал оторопело ДаКоста. Потом уже. Деревянная, гладкая, с изящной резьбой по ручке. Дева, ведущая коня в поводу. Герб Фиделиты, ДаКоста подобрал ее на развалинах, в самом начале войны. Лианна машинально взяла. Даже сказала: «спасибо», посмотрев ДаКосте в глаза. ДаКоста еще мельком подумал, что сегодня хороший день. Как раз в тот момент, когда Лиианна перевела взгляд вниз, на ладонь. И тут ложка, обиженно звякнув, улетела в траву. А ее вдруг затрясло – мелко, страшной ДаКосте, бешеной дрожью. Глаза распахнулись, руки охватили плечи, сошлись в замок на груди. Беззвучно… губы запечатало судорогой, стянуло в тонкую белую нить. И от глаз потекла темнота. По зеркальной, мерцающей колдовскими искрами туземной коже, волной от век – туманная серая хмарь, на глазах наливающаяся чернотой ночи.

ДаКоста не помнил, как закричал тогда. Или не закричал. Просто – под ухом затрещали ветки, забухали сапоги. Кто-то крикнул сзади «держи». Голос дрожит, щербится как треснутый колокол. ДаКоста прыгнул вперед, потянулся, ухватил Лиианну за плечи. Но удержать… Удержать Лиианну оказалось дико и страшно непросто. Будто змею или пожарный шланг под давлением. Бешенным, готовым взорваться. Лиианна отбивалась – невидяще, слепо, как бешеная. Будто ее и впрямь укусила змея. ДаКоста держал, но с трудом. Эрвин помог, а потом подбежала Ирина с аптечкой. Щелкнул инъектор, зашипел, забулькал в склянке раствор. Лиианна обмякла. Вдруг, будто из шарика выпустили воздух. Растаяла, стекла с кожи серая мгла. ДаКоста пошатнулся, растер ладонью скулу. Полосами по пальцам – алый кровоподтек. Своя или… Сердце глухо ухнуло, раз и другой. Спящая дышала ровно, кожа переливается, мерцает по-прежнему. Отлегло. Своя, значит, кровь на ладони. Но с тех пор Лиианна не просыпалась.

– И что теперь с этим делать? – угрюмо думал ДаКоста, глядя, как шевелит клапан мешка ровное дыхание. Слава Гваделупской деве и ее розам – такое же ровное. Спит…

– Дядя Пабло, нарисуй дракона, – это мелкая Маар. Заметила, что дядя Пабло заскучал, и ловким тычком в плечо вернула к действительности.

Благо натура есть – бэха как раз проезжала долину. Узкий, весь в золотистом туманом провал между крутыми, одетыми шелестящим лесом холмами. Вдали, неясно – приземистая чёрная тень. Алый закат горел ореолом, языком пламени вокруг треугольной башки. Когтями по позвоночнику – вибрирующий, низкий рев. Сотрясатель угрюмо ворчал, бодая лбом стальные ежи заграждения.

Эрвин развернул пулемёт. ДаКоста достал карандаш, чистый лист и пошел малевать под сосредоточенное сопение под ухом – мелкой Маар, скрип деревьев, двутавровых балок – ежей, и злое рычание невольной «натуры».

«Венус» заходил – как луна на земле, в короне ярких солнечных бликов. Эрвин махнул Мие – на поворот. Скоро привал. Готовый рисунок торжественно вручили мелкой. Вместе с огрызками карандашей – желтого и синего. Раскрашивай, мол… Маар улетела прочь. Сотрясатель внизу повернул голову, взревел ей вслед – должно быть почуял, что сейчас сделают с его портретом. Вообще-то зверь он коричневый был. Коричнево – песочная, бородавчатая шкура, алая пасть, клыки – желтые, изогнутые… ну и Санта-Муэрте с ним, карандаши у Дакоты почти закончились.

Беха качнулась, уходя в поворот. Упал полумрак: влажно-зеленый, шелестящий на ветру полумрак горного леса. Карандаш в руках плясал, выводя на листе что-то совсем несуразное. Хотел себя, любимого с «тараторкой» в руках. А что, учитывая разговор с Маар и приписанную им туземцами близость… Вот только мозги отвлеклись и руки машинально пошли рисовать совсем другое. У этого «другого» были большие и испуганные глаза, острая, призывно торчащая грудь, вздернутый нос, и волосы – черные, вились, ложились волной на плечи.

Машину качнуло. Под ухом – сердитый, рассерженный фырк. ДаКоста поднял глаза – и увидел тот самый вздернутый нос и глаза. Такие же большие… Только сейчас они были злые и заспанные. Лиианна проснулась. Смерила его взглядом, фыркнула обиженным ежиком и отвернулась, охватив плечи руками.

Проснулась – это хорошо,

Только почему то опять захотелось напиться.

– Неудачный день.

Буркнул ДаКоста под нос, сложил блокнот. И потянулся – в угол, за ящики, вниз, там, где в щели пряталась заветная фляга. Раньше на ней сидела Маар…

А теперь шипенье полоснуло по ушам и пальцы замерли в воздухе, не дотянувшись пары сантиметров до заветного горлышка.

Змея.

Небольшая змея подняла голову и зашипела. От горлышка фляги – ДаКосте в лицо. Изумрудно-зеленая змея. Туземный грузовик прошел мимо, Эви помахала рукой. Змей встал на хвост, зашипел, приветствуя королеву. Мелькнул раздвоенный язык меж клыков – близко, едва не коснувшись пальцев

«О, черт, – подумал ДаКоста, осторожно пряча руку назад, – Прямо планета чудес. Если тут по будням такое – что же в день мертвых творится?»

Глава 5 Эрвин. Золотые зубы

Бэха шла и шла, углубляясь все глубже в горы. Еще не горы, пока – холмы, крутые, высокие, заросшие сплошь шелестящим на ветру, колючим лиственным лесом. Клейкие зеленые иголки, мшистые, изогнутые к солнцу стволы. Машины ревели, шли тяжело. Бэха впереди, раздвигая заросли впереди тупым ножом волнореза. Под колесами – папоротник, хрящеватые ломкие стебли, широкие листья – над землей, ковром или растянутой маскировочной сетью. Когда нос бэхи сбивал очередной такой ствол – по ушам бил хлопок, резко, как выстрел. Споры взлетали, кружились белой поземкой вокруг колес. За кормою упругие листья смыкались, затягивая колеи. Тяжелый нос машины клевал вниз иногда, под колесами хлюпало, сквозь зелень взлетала багровая и алая грязь – потоком, брызгами от волнореза. Взлетала, хлюпала, ложилась пластом на броню, руки и лица. Недавно прошли дожди, размыв и забив грязью ложа ручьев и ложбины поперек колесного хода – глубокие и крутые как противотанковые рвы. И укрытые сверху зеленым ковром веток и папоротника. Тогда им с ДаКостой приходилось прыгать, стелить бревнами торный путь. Грязь красила руки и лица, ложилась пластами на сапоги. Стена деревьев раздавалась в стороны иногда – редко, когда машины, глухо ревя моторами, взбирались на очередной покатый холм. Тогда на севере вспыхивали – неясно, в дымке закатного марева – плоские горы, льдисто-белые пики и золотые кресты. На шпилях Сан-Торрес де Ультрастелла.

Цель пути.

Грузовик Станислава сзади застывал на миг, перекатываясь колесами на нейтралке. Старый Яго вставал на ноги в кузове, крестился на золотые искры вдали. На восточный манер, щепотью, четко. Алый отблеск заката тек волной по лицу. Зеркальному туземному лицу, изрытому сеткой морщин, крестов и ритуальных татуировок. Эрвин угрюмо молчал.

Ругаться без толку, да и…

Между ними и городом, снизу, там где кончался лес тянулась глухая, будто дымящаяся полоса. Великий тракт, исполинское, от горизонта до горизонта – серой пыльной стеной – звериное кочевье. В рамке стальных надолбов – ежей.

Затопчут ведь, не заметят.

Теперь что торопись, что нет, а война все равно успеет в Сан-Торрес раньше. И грязь на руках и скатах машины – алая, как кровь. Такая уж тут, на «Счастье» земля, укрытая ковром зеленого, душистого леса.

Моторы застыли – на миг. Гребень очередного холма, Миа бросила руль, давая роздых тяжелой машине. В уши – шелест и далекий, приглушенный ветками звериный рев. Эрвин оглядел небо – чисто, без черных точек и белых инверсионных следов. Погони нет, флайеры с перечеркнутой молнией их потеряли. Только небо – синяя выцветшая пелена. Встал с места, решился, перепрыгнул с машины на машину. Звери ревели вдали – приглушенный расстоянием рык, вибрирующий и низкий. Над головой ветки дрожали в такт, шелестя и роняя дождевые капли на землю. Глухо бухнула жесть под ногой. Старый Яго не пошевелился – сидел, поджав ноги, на крыше грузовика, смотрел – в никуда, как Эрвину сперва показалось.

– А они ведь бессмертны, парень, – проговорил он вдруг. Эрвин сперва не понял, переспросил:

– Кто? – спокойный тон чужих слов было странен до дрожи.

Яго показал пальцем. Молча. Слева, как в рамке – меж двух зеленых ветвей – узкая, уходящая круто вниз долина. Черная речка, звенящая, быстрая, отливающая на камнях серебром. Дальний край в дымке – там, крестами в закатном огне, тенями гигантов высились двутавровые стальные ежи. Опять по ушам хлестнул рев, задрожали над головой клейкие зеленые ветки. Иголка уколола глаз. Упавшая сверху мягкая сосновая иголка. За ежами топтался зверь – двулапый, черный с лягушачьей тупой башкой. Местный дракон. Гигант переступил лапами. Чуть дрогнула – отдавшись звоном в рессорах – земля. Туземцы звали зверя без выдумки – Сотрясатель.

– Они бессмертны, парень, я говорил уже, да? – улыбнулся Яго, показывая на гиганта пальцем, – какой-то сбой, как ваши умники говорят – генетический. Бродят без толку, жрут, что ни попадя и растут. Раньше большими вырастали – такими, что земля держать не могла. Я уже не застал, только кости видел. Лежат в распадках – громадные. А это так, мелюзга..

– Ничего себе мелюзга…

Яго на миг отвернулся, глянул на Эрвина – поймал глазами удивленный взгляд, улыбнулся. На щеке старика татуировка: котенок моет лапки в сетке морщин. А улыбка мягкая, как несмышленышу:

– Сейчас еды ему мало, а людей вокруг стало много. Тварь ходит, глядит, думает – вкусные. Плохо думает, неправильно. И не успевает вырастать.

Отвернулся, погладил ладонью ложе винтовки. Крючковатыми пальцами – по белому, в насечках, цевью и решетке пламегасителя. Зверь опять рявкнул вдали, подняв в небо тупую треугольную голову. Эрвин поежился. На миг, остро. Яго ведь – воин «спокойной земли» и это благодаря ему сейчас твари больше не вырастают.

«А ведь старик может и уйти, – пробежала вдруг мысль. По загривку – острыми коготками, – Старый Яго сейчас тупо обязан свистнуть „коммандо“ и пойти бить дракона, оставив их без проводника. Здесь, в чаще, посреди звериного „нигде“. И будет ведь в своем праве. Это его работа, в конце – концов…»

Но Яго поймал его взгляд и опять улыбнулся:

– Не волнуйся. Этот мал еще.

Зверь бесился вдали, рычал, грызя и бодая лбом сваренные ежом стальные двутавровые балки. Каркнула птица вверху. Их с Ириной старый знакомый, белоголовый орлан. На земного тезку он походил вредными характером, снежно-белым хохлом на голове и размахом крыльев. В остальном шли сплошные различия, включая зубастый клюв и фактуру перьев, но – Эрвин местную зоологию не учил, именовал птиц со зверями как бог на душу положит. Орлан сложил крылья, упал с неба вниз – на нос бэхи, стремительно, камнем. Лязгнул, устраиваясь, кривыми когтями по волнорезу, хлопнул крыльями, заклекотал задрав голову – пронзительно, резко. Ирина сзади вскочила, протянула руки, погладила птицу по голове. Зверь опять рявкнул вдали, замер, водя в воздухе большой головой. Развернулся и, в два лягушачьих прыжка, скрылся в закатном тумане.

– Этот мал еще, – усмехнулся вслед Яго. Он не оборачивался, не видел орлана. Просто продолжал мысль: – пусть поживет. Жить надо всем, и мне и тебе и ему, не удивляйся, тоже. Для того отцы из Сан-Торреса видишь, поставили ежи? Заповедник, как они говорят. Когда зверь вырастет – тогда я его и встречу. А маленьких бить чести нет – череп на свадьбу не подарить, жена обидится.

Эрвин поднес бинокль к глазам. Встроенный дальномер, по стеклу россыпью – цифры мерцающие зелёным огнем подсветки. Стальные ежи, если им верить – в высоту пять метров, почти что дом. А сотрясатель был выше на полголовы. Маленький, да. Дела.

Яго засмеялся вдруг:

– Вот когда сможет их перепрыгнуть…

Орлан за их спиной замотал головой, заклекотал – хрипло, кося на людей бусиной – красным, налитым глазом. Ударил крыльями еще раз. Ирина сзади – охнула, прошептала вдруг «больно». Эрвин обернулся – увидел, как бледнеет и разливается синевой ее лицо. Вскочил – разом, забыв про Яго – назад, на бэху. Опять каркнув, отшатнулся, лязгнув когтями по стали орлан – Эрвин в прыжке чуть не задел белый хохолок сапогами. Было не до того. Поймать Ирину за руку – та дрожала, мелко, будто под током. Придержать, усадить в кресло.

– Что? – начал он. Не успел. Ирина встряхнулась вдруг, собралась, сгоняя с лица бледное марево.

– Эрвин, беда впереди.

Эрвин потянулся, прощупать ей лоб. Не успел, она не дала, отстранила рукой его руку. Нахмурилась, сказала – твердо уже:

– Не со мной. Это чужое, прости. Издержки способностей.

Эрвин кивнул – мол, понятно. По ладони Иры – виньеткой – след от птичьего клюва, черный змеящийся шрам, след от птичьего укуса. Давно еще, в самом начале пути. С тех пор они и служат ей. Или она им, Эрвин не до конца понял. Просто, привык. А Ирина тряхнула челкой, продолжила. Твердо:

– Эрвин, беда впереди, птицы ее видят, я чувствую. Это сильно, прости… Орлан клекотнул в третий раз. Криком отозвались с ветвей мелкие птахи. Пронзительный, острый, ввинчивающийся в душу призыв.

– Помоги им, Эрвин.

– Где?

Орлан махнул крылом – вперед и вниз в долину. Глухо рявкнул, отозвавшись эхом от скал мотор – Миа выжала газ, даже не дожидаясь команды. В воздухе – птичий, рассерженный гам.

– Десять километров направо и вниз. Там, у ежей.

Перевела птичий посвист Ирина. Стук сзади – ДаКоста передернул шотган. Заскрипела турель – Эрвин запрыгнул наверх, разворачивая спаренный пулемет из походного положения. Машины рванулись вперед, молнией в облаке веток, листвы и сизого дыма. Бэха впереди, грузовик с Яго в кузове – следом.

Шипение и зеленый, струящийся след в траве за кормой.

Жена Яго носила титул королевы змей и ее подданные, похоже, обиделись, что их не позвали.

– Пусть догоняют теперь, – угрюмо думал Эрвин, вертя головой и оглядывая сквозь пулеметный прицел крутые, заросшие лесом склоны долины. Бэха шла вниз, круто, под колесами – громом, звенящий ручей. Вода взлетела, холодные брызги метнулись в лицо. Лес справа и слева, глухой зеленой стеной и – низко, над кронами – яркие, кричащие точки. Птицы вились хороводом вокруг, сходясь в привычный для Эрвина круговорот боевого дозора. Десяток маленьких летунов – разноцветных, желтых и алых над левым склоном, десяток – почти черных на алом закатном свету – над правым. Низкие, тревожные голоса. Орлан, хрипло крикнув, взмыл в небо, закружился над головой, ловя крыльями потоки ветра.

Точки-птицы вились в небесах, складывая рисунок боевого дозора вокруг мчащейся по горному склону бэхи.

Эрвин лишь плечами пожал.

Колеса скользили, беха шла под уклон – боком, разбрызгивая мох и гальку на поворотах. Не сверзится бы… Но Миа уверенно держала руль, а к чудесам он привык, хоть и не понимал до конца их действия. Под бампером с треском лопнул сосновый ствол. Дождем за шиворот – мох и клейкие, тонкие иглы. Рухнуло, заскрипев, высокое дерево, бэха взревела, разбрызгивая колесами фонтаны черной воды. Качнулась – в глаза брызнуло, потекло по векам полосами зелени и темного синего неба. Забуксовала на миг – от колес летел вверх сизый дым, вода и россыпь мелкой, коричневой гальки. В руках у Мии щелкнул рычаг передач. Машина взревела еще раз, отшатнулась и вырулила на противоположный склон, дымя и плюясь в небо гарью истертых покрышек.

Лес глухо шумел. Две стены сходились капканом над головой, глухие как серые корабельные коридоры. Тихо, лишь сзади – знакомый кашель движка. Станислав отстал, ведя их с Яго грузовик зигзагом, куда осторожней безбашенной Мии. Им еще полдороги вниз по склону петлять. Ежи впереди – темные, увитые лианами стальные балки. Белой рамкой у основания – бьется на перекатах вода быстрой речки.

– Зверь здесь достаточно велик, когда сможет их перепрыгнуть… Надеюсь, Яго шутил… – шепнул под нос Эрвин, разворачивая пулемет. Тень стальной балки ползла змеей по траве. Только сейчас до него дошло, насколько оно огромно…

– Эрвин, быстрее, – шепот снизу, почти из-под ног. С высоты, в тон – птичий крик, тяжелый и резкий.

– Быстрее, – шепот опять. Шептала Ирина – голос сух и четок, звенит как птичий напев. Эрвин оглянулся, пулемет лязгнул в руках – как живой, завертелся, ощупывая взглядом стволов линию горизонта. На вид – ничего, лишь на склонах колышется лес, и эхом, тысячу раз, затухает в камнях рев машины.

– Куда? – прошипел Эрвин ей, ощупывая взглядом глухие лесные стены. Для засады – хорошее место.

Орлан сверху – будто почувствовал, каркнул обиженно: бдим…

– У речки, слева и чуть впереди, – пояснила снизу Ирина. Эрвин пригляделся. Увидел. На склоне, над лесом, впрямь слева и впереди – будто водоворот. Алый и жёлтый, пестрый, бьющий на виражах воздух сильными крыльями водоворот. Птичья карусель. А сразу под нею – да, точно, зеленые ветки дрожат гнутся не в такт. Против ветра дрожат, хрустят громко, как под чьей-то ногой.

Там, впереди кто-то бежал им навстречу.

Истово, не разбирая дороги.

Близко уже.

Орлан зашелся криком над головой, махнул крыльями, забирая воздух. Взлетел повыше.

Мотор бэхи ожил и застучал. Миа тоже увидела, кивнула, толкнула от себя рычаги. Машина пошла – вперед, помалу.

– Давай, навстречу, – шепнул Эрвин ей, – за реку, к опушке, и глуши – тишина.

Миа с места кивнула, вывернула руль – налево, навстречу пернатому вихрю. Бэха пошла, черная вода звенела и билась о колеса машины. Лес глухо шумел. Шаги впереди – когда мотор на опушке затих, их стало слышно. Четкие, быстрые шаги. Кто-то бежал. Споро, не разбирая дороги. Птицы кричали в небе – бились, будто торили путь. Ирина шептала с места. Тихо, почти без слов. Что-то странное, вроде: «Еще немного»