Как Шагал в нарисованном Витебске шагал

Галина Дербина

Как Шагал в нарисованном Витебске шагал

Галина Дербина

«Как Шагал в нарисованном Витебске шагал»

Роман-фэнтези

Пролог

В конце тысяча девятьсот сорок восьмого года Марк Шагал вместе с гражданской женой Вирджинией Хаггард и маленьким сыном Дэвидом вернулся из Америки во Францию. В США он был вынужден переехать из-за нацистских преследований во время оккупации Парижа. Весной следующего года художник отправился на Лазурный Берег. Побывал в Антибе и Валлорисе у Пабло Пикассо, посетил другие городки побережья, но в итоге выбрал для своего будущего проживания Ванс – город, где в то время жил Анри Матисс. Усадьба, которую купил Шагал, имела прекрасный сад, дом и довольно большую пристройку, увитую плетущимися розами. В ней он решил устроить мастерскую. В помещении снесли все внутренние стены, а окна увеличили вдвое, и получилось удобное пространство для занятий живописью. Перед входом построили открытую террасу, сидя на ней, художник любовался полем. Его просторы напоминали ему Белоруссию, и он чувствовал себя почти счастливым.

В общей сложности Шагал и Хаггард прожили вместе семь лет, после чего разошлись. Вероятно, молодой женщине, которая была младше Шагала без малого на тридцать лет, не хватило внимания и чувств, которые щедро и с величайшей страстью художник рассыпал по холстам. Так или иначе, но забрав маленького сына Дэвида, Вирджиния покинула его.

В пятьдесят втором году Шагал познакомился с Валентиной Георгиевной Бродской. Обладая сильной женской энергетикой, она произвела на него незабываемое впечатление, и в том же году он женился на ней. По воспоминаниям современников, Бродская имела стальной характер и деловую хватку. В короткий срок она забрала власть над результатами творчества супруга в свои руки, став самым продуктивным его менеджером, отчего благосостояние семьи постоянно возрастало.

Дочь Шагала Ида, рожденная во времена молодости, постепенно отдалилась от него. Ходили слухи, что причиной тому стала Валентина. Ида все реже бывала у отца, а позже почти перестала получать в подарок от него картины. Всякий раз, когда Шагал показывал Бродской полотно, которое собирался подарить дочери, оказывалось, что оно уже продано или обещано кому-то. Оговорюсь, что не утверждаю этого, а лишь повторяю за Вирджинией, которая продолжала встречаться с Идой, поддерживая дружбу Дэвида со старшей сестрой.

Справедливости ради, следует заметить, что время, когда Шагал жил на Лазурном Берегу, стало необычайно плодовитым. Валентина отдавала творчеству мужа столько внимания и времени, сколько его персоне не уделял никто и никогда. Специалисты считают картины этого периода лучезарнее и жизнерадостнее, чем прежние, а цвета находят более яркими и разнообразными. Можно уверенно сказать, что комфорт, в котором жил художник после женитьбы на Бродской, во многом способствовал его успешному творчеству.

Правда и то, что до великих полотен витебского периода, наполненных сильнейшим драматизмом и высочайшей любовной лирикой, он так и не смог подняться. Но в этом ни Бродская, ни тем более Шагал не виноваты, на то были объективные причины, и самая основная – Белла, покойная жена живописца и его незабвенная любовь. Ее нежный облик можно усмотреть в женских образах любого творческого периода художника.

В Вансе Шагал прожил без малого семнадцать лет. Ближайшим его соседом был Анри Эмиль Бенуа Матисс. Его вилла располагалась с другой стороны поля. Однажды именно оно стало причиной нешуточных переживаний Шагала. Это случилось потому, что муниципалитет города продал эту землю некоему состоятельному человеку, который устроил на ней свою усадьбу. Почти напротив мастерской художника тот воздвиг жилой дом. Его родственникам импонировало, что их соседом является известный художник. И как только Шагал выходил на террасу мастерской, они тут же появлялись на балконе и устремляли на него бесцеремонные взгляды. Валентина Георгиевна утешала мужа, что вскоре это им должно надоесть и они, удовлетворив любопытство, перестанут ему докучать. Но нет! Неугомонные соседи купили бинокль и стали с комфортом наблюдать за его жизнью. Он постоянно слышал отзвуки их голосов, особенно когда трудился в мастерской.

Была еще одна не менее важная причина, почему в конце концов Шагал покинул насиженное гнездо. Он обиделся на религиозное руководство Ванса за то, что оно не позволило ему расписать заброшенную христианскую часовенку. Он считал, что ему отказали из-за национальности. Чуть ранее, буквально в двух шагах от усадьбы Шагала, по архитектурному проекту Матисса возвели капеллу с колокольней, для которой тот сделал витражи, расписал керамические панно и даже изготовил эскизы мебели. Это была работа, в которой Матисс осуществил свою мечту о синтезе искусств. Однако по отношению к труду друга Шагал испытывал сложный букет чувств. Безусловно, он ценил уникальный проект Матисса, но в то же время трудно переживал отказ в подобной деятельности для себя.

Но и это было еще не все. Последней каплей стало переименование улицы, на которой жил Шагал, в улицу имени Анри Матисса, так как она вела к знаменитой капелле. Ежедневно, отправляясь на прогулку, Шагал упирался взглядом в новое название. Переименование не могло не нанести ему жгучую обиду потому, что дом Матисса находился совсем на другой улице. Инцидент закончился тем, что вскоре на улице Матисса появился указатель к дому Шагала. Однако это уже не могло изменить решения художника, и он приобрел участок земли в Сен-Поле и построил для себя новый дом.

Часть 1. 1973 год

Я бы хотел смотреть на мир глазами своей души.

Сам я не в состоянии видеть, как рисую.

Это видит моя рука.

Мои глаза повернуты внутрь и смотрят на другие рисунки,

которым только предстоит появиться на свет.

Марк Шагал

Глава 1. Сен-Поль-де Ванс

На белом свете есть множество городов, и каждый уникален. Сен-Поль-де-Ванс – небольшой городок французской Ривьеры, туда в маленьком черном авто ехала барышня. Она уверенно держала руль, боковым зрением наблюдая, как шевелят кронами высокие пальмы, выстроившиеся по обе стороны шоссе. По ее левую руку мелькала бирюзовая гладь Средиземного моря, а справа возвышались холмы, покрытые сосновыми лесами, рощами седоватых олив и ровными рядами виноградников. На смуглом лице девушки играла загадочная улыбка, она обдумывала сюрприз, который собиралась сделать Марку Шагалу. Большие глаза барышни цвета спелых маслин прикрывали модные темные очки, иногда она поправляла их рукой, по запястью которой сновал тяжелый золотой браслет. Блистательное солнце подошло к зениту и щедро посылало лучи, нещадно опаляя окрестности. Было жарко, немного спасал воздух, врывающийся в окна машины. Небрежным жестом барышня расстегнула пару верхних пуговок кофточки и с силой подула за ворот. Стало прохладней, но лишь на мгновение. Жара напрягала, и она с нетерпением ждала, когда покажется указатель поворота, а там до города останется рукой подать.

Нужный поворот находился километрах в двадцати к западу от Ниццы. Этой дорогой она ездила много раз и знала заранее, что после него увидит пейзаж, где горный массив сочетается со средневековой архитектурой так гармонично, что невольно вызывает восторг у всякого, кто держит туда путь. Вот она проехала указатель, повернула, и перед ней мгновенно открылся удивительно эффектный вид на Сен-Поль.

На небольшом неровном плато, расположенном на вершине холма, возвышалась колокольня в форме высокого параллелепипеда, а вокруг притулились серые каменные постройки. Целиком их было не видно, торчали только терракотовые черепичные крыши с трубами да виднелись окна верхних этажей. Главную загадку города скрывали крепостные стены, сложенные из огромных валунов допотопных времен. Давным-давно, когда в этих землях орудовали сарацины и другие заморские завоеватели, такая защита прованских поселений стала обычным явлением. Массивная крепость, окружавшая город, сделала его похожим на гнездо огромной птицы, устроившей свое жилище на вершине неприступной скалы. Каменные гнезда – так называли города Прованса, примостившиеся на вершинах холмов. Древние стены Сен-Поля поросли мягким мхом, переливающимся малахитовыми оттенками. В местах каменных стыков образовались углубления, в которые ветром нанесло землю, и, начиная с ранней весны, оттуда свисали пышные гирлянды цветов. От их трепетных розово-малиновых соцветий грозная крепость из устрашающего недоброжелателей сооружения превратилась в живописнейшую достопримечательность. А еще каменные стены были преградой мистралю – сердитому северно-западному ветру, здесь он был не редкостью. Однако его ожесточенные порывы никого не пугали, так как именно мистраль придавал местному климату особую солнечную ясность, отгоняя подальше от Лазурного берега непогоду, прятавшуюся в облаках.

Дорога, по которой двигалась машина, сузилась. Барышне стало казаться, что в этих местах даже воздух изменил свой запах. Это было именно так, все вокруг цвело и благоухало нежнейшими сладковатыми ароматами. Вот, наконец, вначале мелькнуло за деревьями, а потом открылось строение с огромной светлой стеной, принадлежавшей довольно большому комплексу, совмещавшему в себе детский сад и начальную школу. Девушка подумала: «И почему никто из здешних художников не воспользуется этим пространством, будто специально предназначенным для монументальной росписи? Эта белая стена торчит словно бельмо в глазу и портит весь великолепный вид на город».

Проехав от школы еще немного вверх, она остановила машину на площади у городских ворот и вышла. Далее ее путь лежал мимо величественных платанов, окружавших плоскую площадку, где мужчины пенсионного возраста играли в металлические шары. Как по команде они остановили игру и повернули головы в ее сторону, наблюдая, до чего ловко переставляет она свои длинные ноги на тонких высоких каблуках. Пожилые спортсмены еще долго смотрели ей вслед, щелкая языками и одобрительно покачивая головами.

Пройдя через раскрытые настежь массивные городские ворота, барышня устремилась на главную улицу Старого города, ведущую на вершину холма. Строго говоря, назвать эту булыжную дорожку улицей можно было лишь с натяжкой. Ее ширина была так узка, что ходить по ней следовало с осторожностью, иначе можно столкнуться с идущим навстречу. Правду сказать, теснота здесь никого не напрягала, наоборот, придавала этому месту своеобразную особенность.

Наконец барышня увидела искомую дверь и вошла. Это был цветочный магазин. Здесь ее уже ждали и, улыбчиво поздоровавшись, вручили пышный букет. Его составляли цветы всех сине-голубых и сиренево-фиолетовых оттенков. Выделялись большие и маленькие колокольчики, акониты, ирисы, анемоны, люпины и разновеликие соцветия лаванды. Множество цветов было в букете, отсутствовали только васильки, они в этих местах являлись редкостью.

Расплатившись, девушка взглянула на часы и поняла, что довольно серьезно задержалась и, скорее всего, Марк Шагал, а именно ему предназначались синие цветы, сейчас находится не дома, а прогуливается по тропе, окружающей городскую стену. Тропа эта проходила вдали от туристических маршрутов и тянулась по краю крутого, почти отвесного склона холма, вилась между деревьями и каменными стенами домиков, петляла, спускалась и поднималась. В это время художник имел привычку почти ежедневно бродить по ней, чтобы, как он говорил, привести в должное состояние старые кости, а заодно поискать подходящую натуру для будущих картин. Он любил наслаждаться потрясающей панорамой, открывающейся с крепости. Часто, желая запечатлеть понравившееся, он останавливался и делал наброски в небольшой походный блокнот.

Девушка вышла из Старого города и двинулась по этой тропе. Солнечный свет, разлитый в воздухе, был такого чарующего качества, что сразу становилось понятным, почему многие живописцы выбирали для творчества именно эти места. По дороге ей встретились два художника, работающих у мольбертов. Шагала среди них не было, и она продолжила путь далее. Осторожно ступая мимо зарослей ежевики, она улыбалась и думала: «В общем-то, не так уж плохо, что я задержалась, зато теперь мы с художником увидимся с глазу на глаз, и некому будет контролировать наш разговор, как обычно бывает на вилле». Самонадеянная красавица любила поговорить и даже иногда поспорить о живописи с великим Шагалом. В ближайшем будущем она планировала стать искусствоведом и, когда случалось им оставаться наедине, задавала ему вопросы. Ее интересовало: почему герои его картин часто ведут себя, будто находятся в невесомости; отчего цветы и деревья не растут на земле, а парят в пространстве; и как объяснить такое обилие синего цвета и его оттенков на полотнах художника. Шагал относился к этой девице благосклонно и терпеливо отвечал, видя в ее наивных вопросах неподдельный интерес к его творчеству, и это в ней ему особенно нравилось.

Блуждая с огромным букетом по тропе, вьющейся вдоль стены, барышня притомилась, но ей так и не удалось встретить Шагала. Сильно огорчившись, она наконец осознала, что впустую потратила столько времени, но еще сильнее досадовала, что свидание с художником будет в присутствии его жены. Понимая, что за незваный визит ее непременно ждет осуждающий взгляд Бродской, девушка немного робела. Стараясь оттянуть встречу со строгой дамой, она решила немного отдохнуть и выпить чего-нибудь холодненького в баре знаменитой гостиницы «Золотая голубка», раз уж все равно задержалась.

Глава 2. «Золотая голубка»

Старинный Сен-Поль обожали посещать художники, музыканты, актеры, режиссеры и литераторы всех мастей. Нагулявшись по городу, первым делом они стремились в «Золотую голубку», имеющую большой ресторан с прекрасной средиземноморской кухней. У деятелей искусств это место стало популярным не только из-за вкусной еды или удобных номеров с прекрасными видами. В первой четверти прошлого века хозяин «Золотой голубки» пристрастился к коллекционированию современной ему живописи и украсил ею почти все помещения, включая жилые номера и ресторан. Здесь всюду можно видеть картины с автографами самых знаменитых художников Европы, а во дворе и даже в раздевалке до сего времени стоят уникальные скульптуры, придавая этому культовому месту ни с чем не сравнимую оригинальность.

К слову, почти все произведения искусства были не куплены, а получены новоиспеченным ценителем прекрасного в дар. Если быть точнее, то коллекция сложилась из долгов художников, которые облюбовали «Золотую голубку» для своих встреч. В гостиничном саду, где по весне буйно цвели акации и глицинии, наполняя воздух пьянящими ароматами, они любили назначать любовные свидания; во дворике перед гостиницей, сплошь увитом виноградом, обменивались друг с другом новостями и, конечно, выпивали в баре или обедали в ресторане. Художники были молоды и ограничены в средствах, поэтому хозяин гостиницы кормил и поил эту веселую братию в кредит, за который впоследствии они не всегда могли расплатиться. Нет, он не был альтруистом, просто посетители, у которых водились наличные, к нему заглядывали не так часто, как художники, вот и приходилось вместо франков иногда брать картины, рисунки или даже почеркушки на бумажных скатертях.

Поначалу такой бартер не нравился хозяину и он, как мог, сопротивлялся ему. Со временем стал замечать, что творческая молодежь, которая, говоря языком подрастающего поколения, почти до утра тусуется вокруг «Золотой голубки», занимая все садовые лавочки, а часто просто сидит на траве под апельсиновыми деревьями и ведет нескончаемые споры о новых направлениях в живописи. Эта художественная братия привлекает посетителей в таком количестве, о котором все остальные подобные заведения могли только мечтать. К этому надо прибавить, что гениальные холсты отдавались хозяину гостиницы за бесценок. Впоследствии наследники хозяина гостиницы взяли на вооружение эту традицию и рьяно поддерживали ее.

Сегодня портреты самых известных в прошлом кумиров висят в фойе «Золотой голубки», придавая визиту нового посетителя особый статус. Набегавшийся по Сен-Полю гость присядет на мраморную лавку с надписью, что в незапамятные года на ней после трапезы и возлияний любил посидеть Пикассо, посмотрит на выразительный портрет, запечатлевший художника именно на этой лавке, и, возможно, подумает: «Хм, а что, неплохое место для отдыха мы выбрали с Пабло».

Войдя в бар, барышня встретилась глазами со знакомым художником, кивнула ему и, заказав воду, села в уголке. Отдохнув немного, поднялась и вышла на площадь. Надо было поторапливаться, но девушка еще немного задержалась у изысканной вывески «Золотой голубки», невольно вспомнив легенду ее создания. Если точнее, то в ее памяти всплыла собственная публикация, описывающая историю вывески. Статью она написала три года назад и поместила в газете «Утро Ниццы». Честно говоря, вывеска гостиницы была верхом нетривиальности, а статья у девицы получилась довольно заурядной.

Она начиналась со слухов, что своего знаменитого «Голубя мира» Пикассо придумал под впечатлением от вывески «Золотой голубки». Якобы в стародавние времена Пабло посетил Сен-Поль и отобедал в «Золотой голубке». Гостиничная птица, похожая на жирную курицу, сразила его отсутствием изящества, а то, что она была густо размалевана бронзовой краской, делало ее еще безобразней. Пикассо был не в силах лицезреть этот «шедевр» и предложил хозяину свой вариант, одним росчерком набросав угольком на бумажной скатерти голубку с оливковой ветвью в клюве.

Позже на новую вывеску приходили полюбоваться даже те, кто был совершенно далек от искусства. Всем было понятно, что голубка золотая, хотя она была изображена в графике, так же как понятно, что живые человеческие руки или сердце тоже иногда бывают золотыми. Возможно, вывеска получилась столь удачной потому, что в те времена художник размышлял над приключениями Ноя, который плыл по бескрайнему морю и мечтал обрести твердь для обитателей своего ковчега. Как известно, после ворона Ной послал на поиски земли голубя, и тот вернулся с оливковой ветвью в клюве, из чего древний Праотец понял, что спасение близко.

Допускаю, что все было не совсем так, как повествует здешняя легенда, но другие подробности появления прекрасной вывески ни мне, ни барышне неизвестны. Но, как говорится, что написано пером, того уж не вырубить топором. Ее статья укрепила в народной памяти именно эту историю. Однако какое это имеет значение, если с той поры гости Сен-Поля непременно осматривают вывеску, получая огромное эстетическое удовольствие.

Неожиданно память барышни воскресила, что Шагал обладал острым чувством юмора. При любой маломальской шутке хохотал от души. Частым поводом для смеха была всем известная ревность Шагала к творчеству Пикассо и Матисса, чем поддразнивали его друзья-художники. Случалось, к этим не всегда тактичным насмешкам он простодушно прибавлял остроумное словцо, а после сильнее всех веселился. Девушка глубоко вздохнула, вспомнив, что три месяца назад великий Пабло ушел из жизни. Почти двадцать лет назад этот мир оставил Матисс. Из корифеев живописи, живущих в округе Ниццы, остался один Марк Шагал.

Размышляя об этом, барышня шагнула с тротуара и чуть не попала под серебристый Citroеn, стремительно подкативший к «Золотой голубке». Она ловко отскочила, при этом чуть не уронила и букет, и кошелку, в которой несла письма для художника. Из машины вышли двое молодых людей с фотоаппаратами. Они тут же стали разговаривать так громко, будто явился целый полк репортеров. Девушка окинула взглядом их задорную компанию и недовольно подумала: «Эти двое галдят как целая стая молодых ворон, решающих весенние споры». Зато из их разговоров она поняла, что впереди у них встреча с Шагалом. Только она решила прибавить шагу, чтобы опередить эту пару, как подъехал синий Bugatti, из него вывалились три корреспондента и стали гомонить еще громче, чем первая группа. Среди них она увидела знакомого, и он поведал ей, что до начала встречи с художником еще довольно много времени. Организаторы решили собрать журналистов задолго, чтобы обсудить кое-какие вопросы, чему все были очень рады. Пропустить по стаканчику розе в баре «Золотой голубки» и побалагурить с товарищами по перу было любимой традицией всей пишущей братии. Именно поэтому некоторые из них приехали в Сен-Поль задолго до назначенного времени.

Глава 3. Вилла Шагала

Земля в округе Сен-Поля была неровной, более того, чаще всего располагалась по склонам холмов. В здешних местах это никого не смущало, ею пользовались при помощи земляных террас. Виллы получались очень живописные, так как архитекторы оригинальным образом использовали неровности холмов. Дом Шагала был просторным и продуманным до мелочей. В нем был даже лифт, что в здешних местах считалось редкостью. Он вел на последний этаж, где располагалась мастерская художника.

Это было самое большое и светлое помещение, с высокими, почти во всю высоту стен, окнами. В одно окно было видно всегда сверкающее море. Ночью оно мерцало совершенно невиданным светом. В другое просматривалось небольшое селение. В третье и четвертое – поросшие перелесками холмы. На заднем плане оконных «картин» поднималась громада Приморских Альп с вершинами, покрытыми снегом. Кабинет художника, спальня, столовая и гостиные располагались в нижних этажах. В саду имелся открытый бассейн; здесь это было традицией.

В то время, когда барышня беседовала со знакомым журналистом, Шагал стоял у мольберта, держа в руках несколько кистей. Это была его привычка – писать, одновременно используя две-три кисти. В мастерской был целый ряд мольбертов, так как художник любил работать сразу над несколькими произведениями. Как только его утомляла некая работа, он переходил к следующему мольберту. Так целыми днями он трудился, курсируя от одной картины к другой.

Приступая к совсем новому полотну, художник решительными линиями делал набросок углем, и только когда был доволен результатом, брался за кисть. Он опускал ее в серую краску, разбавленную скипидаром, который предварительно смешивал с углем, и прорисовывал задуманное. Только после этого он накладывал основные краски. А еще во время работы он любил петь; вполне мог затянуть какую-нибудь арию из «Евгения Онегина», но чаще слушал музыку на небольшом пленочном магнитофоне. У него было много кассет с записями народной и серьезной музыки. Любимыми композиторами были Игорь Стравинский и Амадей Моцарт, кассеты которых всегда были наготове.

Сейчас его седые поредевшие волосы обдувал ветерок вентилятора, стоявший рядом. На художнике были широкие льняные брюки и мягкие тапочки. Не отрывая глаз от холста, он в задумчивости прохаживался у мольберта, на котором стояло полотно с начатой работой. Было заметно, что Шагалу жарко. Он темпераментно расстегнул несколько пуговиц клетчатой хлопковой рубахи, но, услышав короткие посвистывания, остановился. Устремив взгляд в настежь распахнутое окно, увидел старую знакомую. На ветке груши сидела маленькая пичуга и довольно шумно тренькала. В это время года подобные птички частенько прилетали в шагаловский сад. Скорее всего, это были поползни. Иногда художник общался с ними, воспринимая всех как одну и ту же птицу, ласково называя Тьютькой. У этих птах был довольно большой репертуар звуков, но среди всех выделялись короткие посвистывания: тьюю, тьють, тьють… Эти свисты сами собой сложились в птичье имя. Обычно, послушав треньканье, Марк Захарович дожидался перерыва в «концерте», складывал губы трубочкой и отвечал птичке тихим свистом: фью, фью, фьють…

Тьютька была довольно подвижной птичкой и, когда не пела, вертела своей большой головой с острым клювиком. Тельце имела маленькое, оно было присоединено к голове почти незаметной шейкой. На птичке выделялись блекло-рыжеватое брюшко и крохотный белый подбородок. Зато оперенье пичуги было нежных голубоватых оттенков. Сегодня Тьютька, удобно устроившись на самой ближней ветке от окна, исполнила традиционное приветствие. Когда она смолкла, Шагал присвистнул, как бы говоря птичке: «Привет». Та не обратила внимания и принялась чистить перышки.

– Ну, и зачем ты позвала меня, коли не желаешь разговаривать? А, Тьютька?

Она довольно осмысленно посмотрела на него блестящими глазками и протяжно пискнула: тци-ит, тци-ит… Оставив клювик открытым, птичка повернула головку в сторону Шагала и замерла. Ему стало казаться, что пичуга ему улыбается. Он рассмеялся, но тут же задумался, что же могут означать ее попискивания. Она же тряхнула крылышками и, снявшись с ветки, волнообразно полетела по своим делам. Художник вздохнул, вовсе скинул рубашку, отбросил в сторону и присел на стул, внимательно рассматривая работу, от которой только что отвлекся. «Что она хотела мне сказать?» Посидел в задумчивости минуту, пожал плечами и скинул еще и брюки. Шагал любил работать почти нагишом, особенно когда было жарко. Это была его привычка со времен молодости, когда, имея единственные рубашку и брюки, он раздевался перед работой, чтобы не испачкать их. Сейчас жара его донимала, мешая думать. Переведя взгляд с мольберта на стену, он поднялся и принялся разглядывать картины, висевшие на ней.