Целитель. Десятое Блаженство

Валерий Большаков

Целитель. Десятое Блаженство

Глава 1

Суббота, 7 февраля 1998 года. Полдень

Щелково-40, улица Колмогорова

Наташка упорно ползла ко мне, суча ножками и шлепая ручонками по ковру. Голубая маечка с принтом подсолнухов и белые трусики-подгузники очень шли маленькой брюнеточке.

– Иди, иди сюда… – приманивал я.

Беззубо улыбаясь, Натаха радостно взвизгнула, и добралась до моей ноги. Цепляясь за нее, плюхнулась на попу. Я усадил малышку к себе на колени – она залепетала нечто непереводимое, сосредоточенно хлопая ладошками по моей пятерне.

– Совсем мамочку не любит! – с притворным огорчением затянула Марина Сильва. – Всё к деду рвется!

Инка, вышедшая из ванной с тюрбаном из полотенца, хихикнула, кутаясь в махровый халат.

– А дед Миша всегда девочек любил! Малышек – двухсотмесячных, и постарше!

– Почему это? – оспорил я. – Младший состав тоже люблю! Если хорошенькие. Вон, какая красотка! Да, Натаха? Вся в маму!

Мариша заулыбалась.

– А чё я сразу? – послышался обиженный голос с галереи. – Чуть что, сразу – Лея, Лея…

Надутая первоклашка с нарошным топотом спустилась по лестнице. Дежа-вю…

Юлька тоже любила перебирать ступеньки необутой, в одних колготках. И школьное платьице на ней такое же было, и лямка передничка падала с плеча, и горела на груди октябрятская звездочка…

Лея подбежала, села с размаху на диван, ко мне поближе. Она никогда не жаловалась, не ныла, требуя применить репрессии к обидчикам. Сильная натура.

Я погладил золотистые локоны, и девочка прижалась к моему боку. Вздохнула тяжко. Наташка с подозрением глянула на конкурентку, но гневно отпихивать, что с нею бывало, не стала.

– Как успехи в школе? – задал я дежурный вопрос.

– Да так… – вяло ответила Лея. – Все какие-то тупые! Даже писать толком не могут, а читают по слогам… Да ну их!

– Зато ты сразу стала лучшей ученицей в классе!

– Ну, да, вообще-то…

Мариша не выдержала – встала, и пересела к нам. Мелкая милостиво дозволила ей погладить свои черные прядки. А я с удовольствием следил за выражением лица девушки – Марина-Сильва Фернандовна оказалась хорошей мамой, даже слишком. Хотела академку взять, чтобы с дитём возиться, но мы ее отговорили – нянек в доме хватало.

– Натали-ишка… – нежно ворковала мамочка. – Чернушечка ты моя…

– Миш, – Инка сняла полотенце, рассыпая волосы по плечам, – не знаешь, где Рита?

– На студию умотала, – ответил я, делая «козу» Наташке. Та выдала восторженный завизг.

– Так вы не кормленные! – подхватилась Дворская. – Макарошек сварить?

Я подумал.

– Давай. В меню еще котлеты вчерашние…

– Я быстро!

Инна скрылась на кухне, а сверху донесся зов Наташи-большой:

– Ми-иша!

– Иду! – отозвался я, и пересадил Наташу-маленькую к Маришке. Девочка не протестовала – она сосредоточенно глодала замусоленного зайца и лупала черными глазенками.

Тихое семейное счастье. Так это, кажется, называется…

Поднявшись наверх, я сначала заглянул к Юле. Девушка, зябко кутаясь в коротенький халатик, сидела на кровати и смотрела в окно, задумчиво накручивая волосы на палец.

– Маленьких обижаем? – наехал я, пристраиваясь рядом.

– Мелочь наябедничала? – заулыбалась Юлька.

– Ну, что ты! Наша Лея выше житейских дрязг! Хм… А что это за унылость на ясном челе твоем? Надеюсь, не безответная любовь?

– Обойдутся! – фыркнула доча и, пыхтя, перелезла на мои колени. – Па-ап… Я красивая? То есть… Я везде красивая?

– Везде, – честно признал я. – Со всех сторон, анфас и в профиль.

– То есть, точно не дылда?

– Ах, вон оно что… – завел я. – Юлька, все девушки страдают по двум причинам – одни считают, что у них грудь маленькая, а другие что большая. И этот повод не избыть.

– Ага, повод… У меня уже пятый размер! – горестно заныла девушка. – Почти… Еще чуть-чуть, и всё!

– Надо же… – закатил я глаза. – Мой любимый размер…

– Пап, я серьезно! – обиделась Юля.

– И я! – притиснув чадо, заговорил ей на ушко: – Юль, ты молоденькая, стройненькая, красивенькая! И грудь у тебя просто… ну, идеальнейшей формы! Тебе надо не стесняться ее, а гордиться, с жалостью посматривая на плоских завистниц! Понимэ?

– Понимэ, – слабо улыбнулась девушка. – Пап, скажи… Только честно! Я тебе нравлюсь?

– Очень.

– Спасибо, папусечка! – зарумянилась Юля. – Ой, там тебя теть Наташа звала… – доча слезла с моих колен. – А с Леей я помирюсь!

Поцеловав оживившуюся выпускницу, я поднялся в мансарду – еще перед прошлым Новым годом мы разделили ее на две обширные комнаты. Одну держали про запас, а в другую затащили компьютер «ГОЛЕМ», новенький «Коминтерн-9» и рабочую станцию «Байкал-2».

Наклонные стены придавали «рабочей комнате» фантастический дизайн, как в фильмах про далекое будущее, а большие фотографии в рамках изображали знойную пустыню, ветхозаветные руины, едва видные под наметами песка, бедуинскую палатку в скудной тени щербатых скал. Картинка.

Медаль Софьи Ковалевской украшала стол Иверневой, а еще одно свое сокровище «Златовласка» прятала в ящике с документами – там лежал диплом кандидата физико-математических наук…

Девушка обернулась, встречая меня улыбкой, так что подкрасться не удалось. Но я все равно обнял девушку за покатые плечи – и тут же бесстыдно полез за полы халатика, с неутолимой жадностью вминая ладони в упругие округлости.

Наташа лишь запрокинула голову, подставляя губы для поцелуя.

– Неужели я еще не надоела тебе? – томно произнесла она.

– Представляешь, нет! – быстро нашел слова я. – Чего звала?

– Вот… – смутилась девушка. – Почитай.

Я зашелестел листом с распечаткой – коротким стихотворением.

Для счастья нам мало надо –

Лишь сердце, что бьется рядом.

Глаза, где мое отраженье.

Слова, что любви выраженье…

Для счастья нам нужно много –

Одна на двоих дорога,

И небо, и звезды, и море!

И радость, и слезы, и горе…

– Как тебе? – застеснялась Наташа.

– Мне нравится… – объективно оценил я. – Математически скупо и ясно, как в хокку… Хотя нет, японский канон сковывает глагол… Тут другое. М-м… Знаешь, если бы Хемингуэй был поэтом, он бы примерно так и писал. Вот только старина Хем не умел сочинять стихи, а у тебя это получается.

Девушка покраснела от удовольствия, хотела что-то сказать, но тут со двора притекло шумство – человечий гомон, смех, урчание моторов и хлопки дверец.

– К нам, что ли?

Гибко встав, Наташа подбежала к окну.

– Ого! – удивленно воскликнула она. – Там Гайдай! И Риточка, и… О, Видов нарисовался! Пошли встречать!

– Побежали!

Мы ссыпались по узкой лестнице на второй этаж, и выскочили на галерею в тот самый момент, когда киношная братия повалила в холл, наполняя дом болтовней и суматохой. Гайдай, Харатьян, Самохина…

Увидав женщину, которую Олег держал за руку, я стал догадываться о целях звездного наезда. Рута Шимшони!

– Леонид Иович! – развел я руки. – Уэлкам!

– О, нет, нет, Миша! – рассмеялся режиссер. – Хватит с меня английского! Наслушался!

Инна, выскочив из кухни, захлопала ресницами.

– А я макарошки сварила… – растерянно доложила она.

– Какая прелесть! – пропел Гайдай. – Макарошки!

– С котлетками… – упавшим голосом вытолкнула Хорошистка.

– Угостите?

– Ага! – воспряла Инка.

– Вы проходите в гостиную! – опомнилась Рита. – Леонид Иович! Дима! Олег!

– А женщин она уже за людей не считает, – нажаловалась мне Наташа Харатьян. – Одних только мужиков зазвала!

Рассмеявшись, «Лита Сегаль» обняла «Алису», и проводила в гостиную. А Рута Шимшони задержалась, поджидая меня с милой улыбкой.

– В платье ты неузнаваема, товарищ командир! – шаркнул я ножкой по-светски, и чмокнул в загорелую щеку, что вздрагивала от смеха.

– Поверишь ли, только летом уволилась! – оживленно заговорила «старлейка». – А уж как Амир гонял Олега…

– Зато сколько кило сбросил! – жизнерадостно воскликнул Видов, подмигивая задумчивой Инне.

– Так это вы вытащили Мишу! – охнула Наташа. – Спасибо вам огромное!

– Да не за что! – Шимшони засмеялась, усиливая сходство с Найке Ривелли.

– Тишина на площадке! – возгремел Гайдай. – Все по местам!

– Пойдемте, девушки, – заторопился я, – а то и нам попадет!

Домашнее вино с солнечных холмов Грузии смягчило режиссерский нетерпеж. Почмокав, ловя послевкусие, мэтр заговорил в обычной своей манере – кривя губы и брюзгливо хмурясь:

– Олег с Рутой весь день вчера вились, как две осы! Отмахиваться нельзя – ужалят, а делать вид, что этих жужжалок нет – плоховато получается. Миша, объясните мне, пожалуйста, что это за «Видео Иисуса»?

– А это такой роман немецкого фантаста Андреаса Эшбаха, – улыбнулся я, развалясь на стуле. – Его издадут в этом году, но сюжет мне известен. Леонид Иович… – мое лицо приняло серьезное выражение. – Вы же помните, сколько я вам подсказок надавал? Хорошо же выходило? Так вот… Если хотите добавить в вашу коллекцию еще парочку «Оскаров», заставьте Эшбаха быстренько накатать сценарий – и снимите по нему фильм!

Киношники переглянулись, а за стеклами гайдаевских очков заискрилось жадное любопытство.

– «Видео Иисуса» каким-то боком сродни приключениям Литы Сегаль… В общем, там вот о чем речь. Археолог Стивен Фокс отправляется на раскопки в израильский город Бет Хамеш. С ним Юдит Менец, ее брат Иешуа и прочие. Они находят древний скелет, а рядом с костями – мешочек с инструкцией к видеокамере «Сони», которая появится в продаже только три года спустя. Радиоуглеродный анализ показал, что бумаге почти две тыщи лет. Путешественник во времени? Значит, где-то рядом должна быть и сама камера! А что или кого снимать человеку из будущего в Израиле той поры? Не Иисуса ли Христа? И начинается гонка за камерой, за видеокассетой, а за археологами бросаются в погоню и спецназ, и разведка, и посланцы папы римского…

Изложив в деталях содержание романа, я отхлебнул вина, почмокал задумчиво, и договорил притихшему собранию:

– Самое же замечательное в том, что главные герои – наивные олухи, вроде Шурика, страдающие вопиющим дилетантизмом, и во все передряги они попадают по собственной вине. Сюжетных поворотов – масса, хватает и промежуточных финалов, поэтому наилучшим форматом стал бы многосерийный художественный фильм. Скажем, часа на четыре. Можно будет разбить его на четыре длинные серии, или на восемь коротких. Ну, это уже ваша епархия, Леонид Иович…

– М-да… – потянул Гайдай, пальцами барабаня по подбородку. – Вы меня очень и очень заинтересовали, Миша… Тайны, погони, все прелести ситкома… Как я понимаю, перевод «Видео Иисуса» на русский появится не скоро? Впрочем, ладно, я свяжусь, с кем надо… Тогда так. Вернусь на «Мосфильм», наведу шороху – пусть оперативно связываются с этим… как его… Эшбахом!

– Леонид Иович, – скромно вступила Ивернева. – Миша рассказывал мне про «Видео Иисуса», а я как раз расширяю программу «Исида», чтобы можно было вставлять в обычный фильм моделированных, цифровых персонажей. Компания «Элрон» уже выделила под это хороший бюджет. Я к чему… А если на Эшбаха выйдет берлинский филиал «Элрон-Нортроникс»? Писатель наверняка заинтересуется, он же инженер-авиационщик! И мы его возьмем в оборот! Я буду представлять «Элрон», Филипп Георгиевич Старос – наш «Совинтель», а от «Мосфильма» будете вы и… ну, кто-нибудь из киношного начальства. Годится?

– Годится! – тряхнул Гайдай седыми лохмами.

– Ну, тогда выпьем за будущий шедевр! – сказал я тост.

– Ура-а… – тихонечко затянула Самохина, поднимая бокал.

Стеклопосуда сошлась с прозрачным звоном, и мы дружно уговорили больше литра густого, выдержанного вина.

Суббота, 14 февраля. Утро

Москва, Шереметьево

Февральская погода злила своими шатаниями – то паришься, то мерзнешь. Пепельно-серые тучи занавесили небо и лишь изредка, сквозь рваные прорехи, на стылую землю изливалось солнце, яркое и пригревающее.

Зима будто чуяла весенние позывы и лютовала, вот только зачах Морозко, ослаб, не нагонял былую стужу. Люди зябли, ежились – и щурились под лучами. Опальное тепло снова было в фаворе. Классика!

Снега безобразно грузнели, вытаивая грязь. Промозглая сырость висела в воздухе, а голые деревья вздрагивали, будто от холода, роняя терпкие ледяные капли и путаясь в графичности ветвей.

– Не люблю февраль, – рассеянно молвила Рита, пальцем рисуя рожицу на запотевшем стекле.

– Я тоже, – откликнулась Наташа с заднего сиденья. – Плаксивый месяц. Днем только-только всё разжидится, засочится, а к ночи опять ледок хрупает… – помолчав, она добавила со вздохом сожаления: – Надо было Инну тоже взять.

– Ну, привет! – фыркнула Рита. – А кто за детьми присмотрит?

– Ну, да, вообще-то… – промямлила Наташка.

Поймав в зеркальце синий взгляд, я улыбнулся:

– Ты у нас вторая после Гайдая. Визуализации, спецэффекты… И без Ритки никак! Увидит Эшбах живую Литу Сегаль – мигом подмахнет все договоры! А Инка там зачем?

Маргарита коварно пропела:

– А Мишка там зачем?

– Ну, здрасьте! – фыркнул я. – А кто за вами присмотрит?

«Волга» вписалась в поворот и подкатила к терминалам Шереметьева. Мосфильмовский автобусик «Юность» уже застолбил местечко на стоянке.

Узнавалась долговязая фигура Гайдая, округлая – Староса, коренастая – Чухрая.

– Приехали! – объявил я. – Дальше – ножками! Длинными, такими, стройными…

Девчонки чмокнули меня по очереди.

* * *

– Лёня поражает своим мальчишеством, – чуток лукаво сощурился Чухрай, пальцем приглаживая усы. – Энергия, экспрессия, гротеск! И всё в удалом, сумасшедшем ритме!

– И ни одного лишнего кадра, – поддакнул я. – Но, именно потому, что Гайдай – мальчиш этакий, ему не снять того, что выходит у вас – светлой пронзительности, жалостливого потрясения…

– А люди равно льют очистительные слезы… – медленно проговорил Григорий Наумович. – Слезы радости и слезы печали…

Бархатно ударил гонг.

– Объявляется посадка на рейс по маршруту Москва, Шереметьево – Берлин, Шёнефельд…

– Товарищи! – пылко воззвал Леонид Иович. – Не отстаем!

– Гайдай шагает впереди-и, – насмешливо пропел Чухрай, перефразируя известный мотив, – Гайдай шагает впереди!

* * *

Перонный автобус, чудилось, лег на брюхо и полз по гладкому бетону. Пассажиры дисциплинированно держались за поручни, дивясь невероятному силуэту.

– Никогда не летал на сверхзвуке… – пробормотал Старос, глядя за окно. – Не знаю даже, каково это…

– Быстро, – улыбнулся Видов. – Заметно, как земля перемещается, уходит под крыло.

Остроносый «Ту-144» наплывал, изумляя хищным очерком фюзеляжа и громадным килем с прорисью красного флага. «Ил-96», что выруливал подальности, жался к земле, словно пугаясь высоты, а вот «сто сорок четвертый» рвался вверх, вытягиваясь на длинных, птичьих стойках шасси.

Самолетная дверь отворялась на уровне третьего этажа, и к ее порогу приткнулся огромный спецтрап с эскалатором.

– Ого! – впечатлилась Рита, глянув вверх. – Я даже не думала, что он такой… Здоровенный, высоченный!

– Истребитель-переросток, – усмехнулся я.

Лишь став на ступеньку «лестницы-чудесницы», мне удалось пожать руку Гайдаю.

– Леонид Иович, как вы?

– Жив! – ухмыльнулся мэтр. – Я читал вашу раскадровку «Видео Иисуса», Миша. Думаю, может выйти очень даже стилёво. Правда, есть кое-какие мыслишки… Надо будет надавить на Эшбаха, как следует, а то, знаете, какой-то у него перекос в сторону мужских персонажей. И это надо очень аккуратно подправить. Например, сделать из Сьюзен Миллер не просто секретаря, а, вдобавок, ассистента, референта и айтишника!

– Хм… – задумался я. – Автор может и повозбухать…

– А если намекнуть автору, что эта роль достанется Маргарите Гариной? – хитро прищурился Гайдай.

– Бросится переписывать!

В тамбуре нас встретили улыбчивые стюардессы, и увели направо, в задний, чрезвычайно длинный салон. Слева по полету стояли блоки из двух кресел, справа – по три. Через несколько рядов светло-синяя обивка сидений чередовалась с оранжево-желтой. Закрытые багажные полки зрительно интегрировались с плафонами освещения, переходя в потолочный свод. Стилёво.

Мы с Ритой уселись вдвоем, а Наташа пристроилась напротив, подсев к Руте и Олегу. Обе кумушки тут же принялись шушукаться и хихикать – Видов мне улыбнулся, и я изобразил полное понимание.

Евины гены!

Рита приткнулась сбоку и украсилась улыбкой.

– Вспомнила сейчас, как Лея хвасталась! Сейчас, говорит, бабу Лиду в два раза сильнее люблю. И деда Филю. Больше-то нет! – подавшись ко мне, она тихонько спросила: – А Наташка тебе ничего про своих родителей не рассказывала?

Я покачал головой.

– Проговаривалась иногда… Я так понял, что Ната не секретничает, просто ей неприятно вспоминать семейную драму. А уж какую…

– Нет-нет, – заторопилась Рита, – я ей даже не напомню! Захочет, сама всё расскажет. Может, и полегчает…

Помолчав, она легко вздохнула.

– Опять съемки, опять вся эта суета… Но она меня радует! – поерзав, «главная жена» молвила задумчиво: – Может, Наташка и права… Надо было Инну взять. А то как-то на душе неспокойно. Миш… М-м… Наверное, я слишком часто об этом беспокоюсь… Скажи… Ты рад, что «тройной красотой окружен»?

Подумав, я с чувством сказал:

– Да!

– Мы как-то с девчонками разговаривали, – оживилась Маргаритка. – Ну, вот смотри. Мужчина женится на девушке. У них родится ребенок. Проходит год или два – пара расстается, он уходит к другой, выплачивая алименты первой. Еще ребенок – и снова развод! Не сошлись характерами. Наконец, мужчина с третьей… И это считается нормальным! Две молодые женщины одиноки, двое детей растут без отца, но греха в этом нет! Но вот если все четверо живут вместе, в любви и согласии, а у детей есть и папа, и мама… Ну, пусть три мамы! Вот это уже грешно! Вот это аморалка! Почему за нравственную принимается ситуация, когда счастье – табу?

– Знаешь… – я глядел в иллюминатор, где раскинулась сплошная плоскость крыла. – Однажды мне попалась книга… Хорошая книга… О далеком будущем. Там человечество не исследует космос – все люди очень любят друг друга, и боятся отпускать хоть кого-то в опасные полеты к звездам.

Я читал – и думал, что мы… я, ты, Инна с Наташей… мы как бы ячейка того общества из «прекрасного далёка», где возлюбить ближнего – не заповедь, а истина.

Рита мило покраснела, и прижалась легонько, как будто молча соглашаясь с моими выводами.

– Уважаемые пассажиры, командир корабля и экипаж от имени «Аэрофлота» приветствуют вас на борту сверхзвукового пассажирского самолета «Ту-144», выполняющего рейс по маршруту Москва – Берлин. Полет будет происходить на высоте семнадцать тысяч метров со средней скоростью две тысячи двести пятьдесят километров в час. Время в пути – один час пять минут. Рейс выполняется экипажем Шереметьевского объединенного авиаотряда, командир корабля – инженер-пилот 1-го класса товарищ Верещагин…

Стюардесса, облитая синим костюмчиком, щебетала, не скупясь на улыбку. Снизу ровным хором запели двигатели, работающие на малом газу. Товарищ Верещагин погонял их – звук всё набирал и набирал мощи, восходя к обвальному грохоту взлетного режима.

Самолет стронулся рывком – нас тут же вжало в спинки кресел. Скорый разбег промелькнул, лишь краешком задевая сознание, и вот в иллюминаторах завились туманные струи – махина «сто сорок четвертого» неощутимо оторвалась от земли.

А ускорение не меньшало – ревущий лайнер набирал высоту с колоссальным углом тангажа. Ноги выше головы!

Минуты три не спадала перегрузка – мы будто в космос стартовали!

Постепенно меня перестало вдавливать в спинку сиденья, а тучи промахнули под крыло. Самолет обгонял звук, и на равномерный гул двигателей наложилось довольно громкое шипение – это воздух обтекал фюзеляж.

За борт было страшновато смотреть – облачный слой не клубился в иллюминаторе, а сверкал далеко-далеко внизу.

Светло-голубые оттенки небес вблизи горизонта плавно переходили в фиолетовый цвет стратосферы, а еще выше проступала натуральная чернота.

– Миш…

– М-м?

– А в Израиль… Ты тоже с нами поедешь?

Я невольно улыбнулся.

– Погоди, мы еще Эшбаха не уговорили!

– Вы не уговорите, – Рита вздернула носик в великолепной уверенности, – так мы с Наташкой уболтаем!

Вязкая волна задумчивости окатила меня, заливая, как букашку в янтаре. Никуда я, в принципе, не собирался, ни в какую пустыню. Я и в Берлин-то вылетел без особого умысла – так просто, загулять на выходные, окунуться в иную среду. Может, и пользу Гайдаю принесу. Но Израиль…

Нет, съездить-то могу, отпуск накоплен изрядный. Но что мне делать в Эрец Исраел? За девчонками присматривать?

– Ну, не знаю… – затянул я.

– Поехали! – горячо зашептала Рита. – С тобой нам будет спокойнее, правда-правда! А за Леей, за Юлей мои папа и мама приглядят. Они обещали заехать на недельку… Чего б тогда и не на четыре недельки?

– Ну, не знаю, – повторил я. – Но подумаю.

– Подумай, подумай!

В принципе… Почему бы и не съездить? Марчук неплохо раскрутился, почувствовал вкус к политике. Уже кандидатом в члены Политбюро заделался, обойдется как-нибудь без зама, у него помощников куча…

И в Институт Времени меня не сильно тянет – рутина, текучка. Новых идей – ноль, наука лениво булькает на медленном огне…

Я еще не забыл кипенья страстей в позатом году, когда мы юбилейный рубль забросили в прошлое.

И чё, как Изя говорит? А ничё…

Корнеев где-то в Серпухове нашел объем с чулан величиной, замурованный в прошлой пятилетке, и решили мы перенести на пять лет назад стандартный образец – бронзовый брусок в три кило весом. А фиг…

Трансформатор в лаборатории весело горел, а хронокамеру разнесло инверсным излучением. Загадка природы.

«Если что, Киврина оставлю за себя, – прикинул я. – Побудет ВРИО, ничего ему не сделается. Не ленился бы, давно б уже докторскую защитил…»

Тут мои скучные мысли вымело – стюардессы разносили завтрак. Бутерброд с черной икрой, стопка нарезки, салатик и чай с пирожным подняли мне настроение.

Я задремал, даже тень сна повидал, но высокий, звонкий голос вернул в явь.

– Уважаемые пассажиры, наш самолет приступил к снижению. Просьба всех застегнуть ремни, убрать столики и привести спинки кресел в вертикальное положение…

Тот же день, позже

Берлин, Ляйпцигер-штрассе

Стеклянная призма берлинского филиала «Элрон-Нортроникс» корректно раздвинула серые бетонные коробки домов времен Бизонии, и окружила себя кольцевым сквером, как юбочкой-пачкой. Небогато, но представительно.

Переговариваясь, наша делегация поднялась в конференц-зал. Андреас Эшбах уже ждал нас, нервно прохаживаясь вокруг гигантского стола. Это был плотный очкарик, еще не разменявший тридцатник, с простым и открытым лицом. Глаза не воспринимали в нем ничего специфически немецкого, но некий трудноуловимый тевтонский дух угадывался на «клеточном уровне».

– Guten Tag, Genosse Eschbach! – я с ходу врубил третью скорость. – Bitte, Genosse Eschbach, nehmen Sie platz!

Андреас, инженер, программист и писатель, растерялся, углядев вошедших. Неловко поклонившись, он сел, пораженно наблюдая за нами. «Звезду экрана» Эшбах узнал сразу и неуверенно глянул на меня, будто сомневаясь в реальности происходящего.

– Миша, продолжайте в том же духе! – придушенно сказал Гайдай. – Мы забыли пригласить переводчика!

– Genosse Eschbach… – завел я, но писатель протестующе поднял руки.

– Nein, nein, einfach Andreas!

Я кивнул, косясь на Леонида Иовича, и «продолжил в том же духе», заодно практикуясь в «хох-дойч»:

– Тогда я – Михаэль. Вероятно, вас удивило приглашение от концерна «Элрон»… М-м… Нет, давайте по порядку! Советская киностудия «Мосфильм» хочет снять сериал по вашей книге «Видео Иисуса». Позвольте представить режиссера – товарищ Гайдай… Рута Шимшони – она смогла бы сыграть Юдит Менец. Рута – коренная израильтянка, из сабров. К тому же, не просто профессиональная актриса, но и офицер спецназа – для роли Юдит подходит идеально. А Маргарита Гарина… м-м… Если мы с вами договоримся, она сыграет Сьюзен Миллер.

Рита ослепительно улыбнулась, и Эшбах зарделся, как мальчик.

Я представил Чухрая, Староса, и поощрительно улыбнулся Наташе.

– Талия Истли, программист божьей милостью, создательница программы «Исида» и ведущий специалист «Элрон-Нортроникс». По нашей задумке, «Видео Иисуса» станет первым в мире художественным фильмом, содержащим игровые сцены, которые смоделирует программа. Причем, они будут неотличимы от натурных съемок. В общем, «Видео Иисуса» – совместный проект «Элрон-Нортроникс» и «Мосфильма». Тут и звонкая реклама, и процент от выручки… Думаю, для начала стоит посмотреть небольшой видеоклип из жития Иисуса Христа. Он сгенерирован с помощью расширенной версии «Исиды», работающей на сервере с несколькими видеопроцессорами.